«Что есть такое победа?»

Величавый, но в то же время мягкий мужской голос раздаётся эхом в тёмном тронном зале.

«Одолеть своих врагов. Превзойти собственные страхи. Достичь желаемого наилучшим образом.
В этом ли заключается победа? В том, чтобы обрести милое своей душе будущее? В таком случае, чего желаете вы, любезные? Отвечайте. Что для вас победа, господа?»

Трое преклонивших колени не торопятся с ответом. Поглотивший всё поголовье Шамбалы Вевельсбург уже обрёл в этом мире твёрдую, отчётливую форму. Всё, что ему остаётся – сбросить оковы, выйти из берегов, разлиться по всему миру и расширяться без конца.
А значит, любые сказанные сейчас слова нужны лишь для поднятия боевого духа перед боем. Почётный караул, стоящий в авангарде бесчисленных душ бесовского замка, спрашивают о самой основе их стремлений.
Что такое победа, которой они так желают. Отвечая на это...

«Победа есть то, что сияет недостижимо высоко.»

Рубедо говорит о своём драгоценном свете.

«Победа есть то, что бегущий оставляет за собой.»

Альбедо говорит о брошенном позади результате.

«Победа есть то, что обозначает достигнутый предел.»

Нигредо скупо говорит о точке в конце пути.

Разумеется, ни один из ответов не является единственно верным, ни один не превосходит остальные в чём-либо. Однако если спросить случайного человека, какой из них ему предпочтителен, велика вероятность, что ему окажутся близки ценности Рубедо. Как и следует из значения её руны, она возводит победу в культ.

«То, что сияет недостижимо высоко? Значит ли это, что приблизившийся к ней сгорит дотла, словно Икар?»
«Если вам так угодно. Именно недостижимость и делает её столь желанной. По собственной воле я дала сиянию обжечь меня. И результат стал гордостью всей моей жизни.»

Левая сторона её лица, за которое её могли бы назвать неприступной красавицей, покрыта ожогами. Нет, если быть точным, они покрывают её грудь, живот, руки, ноги – половину всего её тела. Скорее всего, именно их она и имеет в виду.
Красавица и чудовище слились воедино: боевые шрамы обширны настолько, что её тело с трудом можно назвать человеческим. Идеальный баланс, породивший на свет центавра, получеловека-полудемона. Двуличность эта распространяется даже на её характер, совмещающий в себе горячую эмоциональность и холодную расчётливость.

«Но, любезная, разве не следует из этого, что ты никогда не одержишь победу?»
«Так точно. Я желаю и и дальше следовать за тем, что никогда не будет моим. Всё моё естество тоскует по божеству, коим является победа. Я лишь верный последователь этого божества, его раба.»
«Так получается, ты попросту влюблена.»

Альбедо не уточняет, в кого. От его насмешки взгляд Элеоноры тут же меняется.

«Интрижка на стороне. Безответная любовь. Свет настолько державный, что ты не смеешь прикоснуться к нему. Поэтому ты просто хочешь быть рядом и позволить ему себя сжечь. Как это мило, Замиэль. Просто обожаю эту твою черту.
А, хотя нет, извини. Из-за моего длинного языка тебя могут подпустить слишком близко. Тогда попробую заменить ключевое слово. Воистину, верность ваша не знает границ, о леди Замиэль.»
«...Подонок.»

Непростительно. Брови Рубедо начинают изгибаться, предвещая опасность. Однако, словно силой возвращая их на место...

«Довольно. Не стоит, Шрайбер.»

Рейнхард усмиряет Альбедо. Возможно, Элеонору легко разозлить, но она знает, как себя вести. Потерять самообладание перед своим господином она не посмеет.
А значит, осадить следовало именно Шрайбера, а её реакция была вполне уместной.

«Поговорим тогда о твоей победе, любезный. Что оставляет за собой бегущий?»
«Даже не знаю...»

Легкомысленно ухмыляющийся Шрайбер, как всегда, даже не думает о том, чтобы устыдиться своего проступка. Он лишь дружелюбно щурит свой единственный умытый в крови глаз, как велит ему его искорёженная система ценностей.

«Понимаете, я сначала делаю, а потом думаю.»

Как бы ни сложились обстоятельства, сначала убей. В этом и заключается создавшая этого бешеного зверя жизненная позиция.
Будь то человек, вещь или событие, незачем думать о приязни или неприязни, о пользе или вреде. Осознание ситуации, с которой пришлось столкнуться, всегда приходит лишь после намерения убить.
Вольфганг Шрайбер есть не что иное, как подчиняющийся этой программе инструмент. И победа, и поражение для него лишь прицепившийся сзади результат.

«Вот и получается, что для меня это просто следы. В общем-то, даже оглядываясь назад, проиграл я всего раз.
И больше этого не повторится. Ведь я поклялся в верности вам, сэр Гейдрих.
Только...»

Наклонив голову, Шрайбер с довольным видом делает паузу. Что бы он ни нашёл забавным, Рейнхарду об этом известно.

«В этот раз дела обстоят несколько иначе.»
«Ага, со мной такое впервые.»

Он убьёт не потому, что их пути пересеклись, но потому, что у него как будто бы есть причина, по которой он не может не убить. Подобного оппонента у него не было никогда.

«Порядок в этот раз немножко другой. Замечательно, очень интересно. Какой из него выйдет след? Я ещё его не раздавил, но мой глаз уже видит будущее. Оно прекрасно.»

Сердце бьётся в груди, будто у познавшей любовь девы. Давно утраченный правый глаз вторит сердцу, пульсируя жаром.
А, точно. Сюда я вставлю его глаз. После того, как заберу и сожру без остатка его плоть, кровь, кости, душу. Рассвет нового мира мы встретим вместе.

«Такая она, моя победа.»
«Превосходно. Так тому и быть.»

Итак, остаётся лишь один. Его победа, его желание чрезвычайно незамысловато и понятно.

«Ты говоришь, что это предел, Макина?»
«......»

Стальной Нигредо не даёт ответа. Будто давая понять, что объяснения неуместны, он остаётся неподвижен, безмолвный и непоколебимый.

«Пункт назначения, тот миг, которым знаменуется окончание... Такова ли победа в твоём понимании, любезный?
Ясно, в самом деле, всё именно так. Испокон веков истории исправно опускают занавес, пусть даже конец этот часто счастливый. А если повествование заканчивается победой, то она есть не что иное, как кончина. Не говоря уже о том, что в героической вёльсунговой саге смерть главного героя является богом из машины.
И всё же.»

Рейнхард едва сдерживает ухмылку. Пока он взирает на безмолвного Нигредо, в его глазах мелькают по-детски наивные искорки, слабо сочетающиеся с его внешностью.
Он ни в коем случае не пытается принуждать его к чему-либо. Он лишь испытывает нехорошее предчувствие, которое никак не зависит от чьей-либо воли.

«У оппортунизма есть и другая сторона. Остановись, мгновенье, ты прекрасно...
Не смущает ли тебя, что мой и его занавес скроен именно так?»
«......»

Металл всё же хранит молчание. Недобрая улыбка Рейнхарда становится ещё шире.

«Чудесно. Воистину чудесно. Изуми меня, Макина. Родственный шедевр Карла, отличный от сего Гладсхейма миг. Лишь в гегемонии его мгновения обретёшь ты желанный покой.
Ты устал ждать, не так ли? Бейся вволю. Сим я награждаю тебя за разрешение ситуации со священным сосудом.»

Сказав это, Рейнхард покидает свой трон. Он идёт, и за ним следует триумвират почётного караула, а за ними - многомиллионное войско.
Идёт, чтобы поглотить этой военной мощью всё мироздание.

«Выступаем.»

Ему отвечает нарастающий шум боевого клича. Стены бесовского замка содрогаются от восторга.
«Зиг Хайль Виктория», «Ниспошли нам победу»... Настало время исполнить давнее обещание.
Поднимемся же этой ночью над сдерживавшей нас тюрьмой предсознания, разрушив её без следа.