Я познакомился с Тарковским во время моего первого приезда в советскую Россию, на обеде в мою честь на Мосфильме. Невысокий, тонкий, как тростинка Тарковский показался мне исключительно интеллигентным, удивительно проницательным и чувствительным человеком. Мне он чем-то немного напомнил Тору Такемицу. Я помню, как тогда Тарковский извинился, сказав, что у него работа, и куда-то исчез, а через некоторое время прогремел взрыв, от которого задрожали стекла в столовой. Я был ошеломлен, и директор Мосфильма, многозначительно улыбаясь, поспешил меня успокоить: "Это не третья мировая. Это всего лишь Тарковский запустил ракету. Впрочем, этот его фильм стоил мне великой войны". Так я узнал, что Тарковский снимает "Солярис".

После обеда я осмотрел декорации "Соляриса". Это было впечатляюще. Я увидел настоящую космическую станцию, в углу догорала ракета. Очень сожалею, что запамятовал расспросить Тарковского, как он снимал запуск ракеты. Декорация орбитальной станции была очень хорошо сделана, и стоила огромных денег, потому что была вся из дюралюминия.

Она сверкала холодным серебристым светом, кое-где помигивали красные, синие и зеленые лампочки приборов, которыми была заполнена станция. С двух дюралюминиевых рельс на потолке коридора свисало небольшое колесо камеры, которая могла свободно перемещаться по станции.

Тарковский устроил мне экскурсию по декорации, охотно объясняя мне все, словно ребенок, которому выпала счастливая возможность похвастаться своими любимыми игрушками. Бондарчук, который пришел со мной, спросил режиссера о стоимости декорации и, получив ответ, широко раскрыл глаза. А стоимость была огромной: около шести сотен миллионов йен – было от чего Бондарчуку, автору масштабной экранизации "Войны и мира", раскрыть рот от удивления.

Теперь я понял, почему директор Мосфильма говорил о "великой войне". Но нужно много таланта и стараний, чтобы суметь достойно распорядиться такими деньгами. "Невероятная задача", - думал я, украдкой поглядывая на него, пока он воодушевленно водил меня по декорации.

Что же до "Соляриса", я обратил внимание, что многие жалуются на его затянутость, и я не могу согласиться с таким мнением. Особенное непонимание вызывают длинные начальные сцены с природой, но ведь эти прощальные воспоминания о природе Земли залегают глубоко в повествование после того, как герой отправился далеко в космос на орбитальную станцию, и эти воспоминания потом почти ранят душу зрителя сильнейшей тоской по Земле. Без продолжительных сцен прекрасной земной природы в начале фильма зрителям невозможно было бы передать щемящее ощущение безысходности, охватывающее людей, "заключенных" на станции.

Впервые я посмотрел этот фильм поздно вечером в демонстрационном зале в Москве, и у меня при просмотре возникло жгучее желание вернуться на Землю как можно скорее. Мы наслаждаемся удивительным прогрессом науки, но куда он в итоге приведет человечество? Неподдельный испуг вызывает этот фильм в душе. И это, наверное, правильно – иначе научно-фантастические фильмы были бы не более, чем собранием занятных придумок.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове, пока я смотрел на экран.

В зале тогда присутствовал и Тарковский. Он сидел в углу. Когда фильм закончился, режиссер поднялся, не спуская с меня испуганных глаз. Я сказал ему: "Очень хорошо. Я испытал настоящий страх." Тарковский улыбнулся стеснительно, но счастливо. Потом мы пили водку в ресторане института кинематографии. Тарковский, малопьющий человек, выпил тогда довольно много, даже выключил ресторанный магнитофон и начал громко петь тему из "Семи самураев". Присоединился к нему и я.

В те минуты я почувствовал, что это счастье – жить на Земле.

Если "Солярис" вызывает в зрителе такие чувства, уже одно это говорит о том, что это не просто обычный фантастический фильм. Он действительно каким-то образом рождает в душе невероятный ужас. Такое воздействие фильм оказывает именно благодаря проницательности режиссера.

В фильме много загадочного и чужого: бездна космоса, в которую человеку приходится заглядывать; непонятные гости на станции; время, повернувшееся вспять, от смерти к жизни; оставляющие странное ощущение сцены невесомости; дом главного героя, полный воды в его снах и ощущениях. Впечатление такое, будто эта вода - пот и слезы героя, выжатые из всей его тоскующей души. А что действительно вызывает дрожь, так это кадры района Акасакамицкэ в Токио. Мастерски пользуясь зеркалами, Тарковский развернул сверкающие потоки машин, удвоил их и расширил, добившись превосходной картины города будущего. Каждый кадр "Соляриса" говорит об ослепительном таланте Тарковского.

Многие ворчат, что его фильмы сложны, но мне так не кажется. По фильмам Тарковского сразу чувствуется необыкновенная чувствительность их автора. После "Соляриса" он снял "Зеркало". В "Зеркале" показаны воспоминания его детства, а люди опять говорят, что фильм слишком сложен. Да, на первый взгляд, в нем нет последовательного развития истории. Но не нужно забывать, что детские воспоминания просто невозможно уложить в цельный, логичный сюжет.

Странная вереница обрывков ранних воспоминаний, неясных и беспорядочных, придает некую поэтичность детству. Если поверить в их искренность, "Зеркало" покажется необыкновенно понятным фильмом. Но Тарковский не объясняет своих фильмов, предпочитая молчать. И такая его позиция вселяет в меня веру в его замечательный потенциал.

Не может быть большого будущего у того, кто может объяснить все в собственном фильме.