Этого треда уже нет.
Это копия, сохраненная 20 июля 2022 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
Это копия, сохраненная 20 июля 2022 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
Продолжаем обсуждать поэзию и поэтов, продолжаем делиться впечатлениями от разнообразных поэм и стихотворений, продолжаем скидывать сюда то, вызвало дикий восторг в душе и сердце.
Прошлый медленно тонет здесь >>633382 (OP)
Прошлый медленно тонет здесь >>633382 (OP)
>>649393 (OP)
Что за пизда читает стих?
И нахуй ты ещё писанину свою не перекатил, а, внимание? А то хуевый какой-то перекат без такого истиного удовлетворения. Хуевый перекат, переделывай короч
>>649249 →
Спасибо девочке за нахлынувшие воспоминания. Жаль, бля, не вернуть такого.
Что за пизда читает стих?
И нахуй ты ещё писанину свою не перекатил, а, внимание? А то хуевый какой-то перекат без такого истиного удовлетворения. Хуевый перекат, переделывай короч
>>649249 →
>Господи, как же верится после этого прочтения, что за окном действительно мороз и ночь. И самому хочется, прильнув к стеклу в поезде, в мороз и ночь погрузиться, смотреть за проплывающим пейзажем, который слегка скрыт за покрытым узорами окном. Сколько наивного и такого прелестного во всем этом. Мне сразу вспоминается моё детство, я на поездах никогда не катался, но у нас были трамваи. И вот ты с дедушкой едешь в цирк, он сидит с краю, а ты у окна и смотришь на зиму, которая укутала всё вокруг, и сразу понимаешь, как тепло сидеть на кожаном и разорванном сиденье, как тепло в этом тарахтящем трамвае, который еле-еле прёт вперед. И так хорошо это ощущать эту теплоту вокруг.
Спасибо девочке за нахлынувшие воспоминания. Жаль, бля, не вернуть такого.
>>649421
А сагаешь зачем? Тебе не нравится наш кружок любителей поэзии?
А сагаешь зачем? Тебе не нравится наш кружок любителей поэзии?
Голубая кофта. Синие глаза.
Никакой я правды милой не сказал.
Милая спросила: «Крутит ли метель?
Затопить бы печку, постелить постель».
Я ответил милой: «Нынче с высоты
Кто-то осыпает белые цветы.
Затопи ты печку, постели матрас».
Так и не сказал ей, что я пидорас.
Никакой я правды милой не сказал.
Милая спросила: «Крутит ли метель?
Затопить бы печку, постелить постель».
Я ответил милой: «Нынче с высоты
Кто-то осыпает белые цветы.
Затопи ты печку, постели матрас».
Так и не сказал ей, что я пидорас.
>>649583
А я думал "Шумный Капо"
А я думал "Шумный Капо"
>>649587
Самая правдивая картина о ужасах войны, которую любители куколдской рыготни для школьников вроде «Тихого дона» здесь незаслуженно поливают говном.
>Что за благоволительницы?
Самая правдивая картина о ужасах войны, которую любители куколдской рыготни для школьников вроде «Тихого дона» здесь незаслуженно поливают говном.
>>649604
Лучшее описание ужасов войны - в "Путешествии на край ночи". Грязненько так, буднично, низенько, вообще без пафоса. Родинатм неодобрямс.
Лучшее описание ужасов войны - в "Путешествии на край ночи". Грязненько так, буднично, низенько, вообще без пафоса. Родинатм неодобрямс.
>>649679
Ты перепил медного купороса.
Ты перепил медного купороса.
>>649713
хотя больше похоже на евгения алехина с усами
хотя больше похоже на евгения алехина с усами
Скорость и лед не выдерживают
Люблю, когда легкие начинают светиться
Гора Mountain, тамвнизу
Что нам нужно, чтобы поладить?
Сорняки и рис влюблены в тебя
Облака поднимаются, и вы знаете правду
Вы не должны ошибиться
Аккумулируя правду, имея свой путь
Я у реки, лепестки летят в небе
Наблюдение за цветением сакуры
А потом весенняя надежда
Ты песня, которую я люблю петь
Ты человек, к которому я стремлюсь
Но сейчас приносишь горькое чувство
Я недостаточно сказал
Это не займет много времени, чтобы отпустить
Мне нравится, когда ты медленно обнимаешь меня
Она любит, когда я пою
Защитник, линия любви оставила ее
Мне нравится, когда она так тихо танцует
Люблю, когда легкие начинают светиться
Гора Mountain, тамвнизу
Что нам нужно, чтобы поладить?
Сорняки и рис влюблены в тебя
Облака поднимаются, и вы знаете правду
Вы не должны ошибиться
Аккумулируя правду, имея свой путь
Я у реки, лепестки летят в небе
Наблюдение за цветением сакуры
А потом весенняя надежда
Ты песня, которую я люблю петь
Ты человек, к которому я стремлюсь
Но сейчас приносишь горькое чувство
Я недостаточно сказал
Это не займет много времени, чтобы отпустить
Мне нравится, когда ты медленно обнимаешь меня
Она любит, когда я пою
Защитник, линия любви оставила ее
Мне нравится, когда она так тихо танцует
>>649733
I
Прозрачная вода, как соль слезинок детства;
порывы к солнцу женских тел с их белизною;
шелка знамен из чистых лилий под стеною,
где девственница обретала по соседству
защиту. Ангелов возня. - Нет... золотое
теченье, рук его движенье, черных, влажных
и свежих от травы. Ей, сумрачной, неважно,
холмов ли тень над ней иль небо голубое.
II
О мокрое окно и пузырей кипенье!
Вода покрыла бледным золотом все ложе.
Зелено-блеклые одежды дев похожи
на ивы, чья листва скрывает птичье пенье.
Как веко желтое, и чище луидора,
раскрылась лилия, - твоя, Супруга, верность! -
на тусклом зеркале, испытывая ревность
к Светилу милому, что скроется так скоро.
III
Мадам стояла слишком прямо на поляне
соседней; зонт в руке, и попирая твердо
цветок раздавленный; она держалась гордо;
а дети на траве раскрыли том в сафьяне
и принялись читать. Увы, Он удалился...
Подобно ангелам, расставшимся в дороге,
невидим за холмом. И вот Она в тревоге,
черна и холодна, бежит за тем, кто скрылся.
IV
О скорбь травы густой и чистой! На постели
священной золото луны апрельской... Счастье
прибрежных брошенных строений, что во власти
у летних вечеров, изгнавших запах прели.
Под валом крепостным пусть плачет! Как на страже,
дыханье тополей от ветра ждет движенья.
Гладь серая затем, и нет в ней отражений,
и трудится старик на неподвижной барже.
V
Игрушка хмурых вод, я не могу, не смею,
- о неподвижный челн, о слабость рук коротких! -
ни желтый тот цветок сорвать, ни этот кроткий,
что с пепельной воды манит меня, синея.
На ивах взмах крыла колеблет паутину.
Давно на тростниках бутонов не находят.
Мой неподвижен челн, и цепь его уходит
в глубины этих вод - в какую грязь и тину?
I
Прозрачная вода, как соль слезинок детства;
порывы к солнцу женских тел с их белизною;
шелка знамен из чистых лилий под стеною,
где девственница обретала по соседству
защиту. Ангелов возня. - Нет... золотое
теченье, рук его движенье, черных, влажных
и свежих от травы. Ей, сумрачной, неважно,
холмов ли тень над ней иль небо голубое.
II
О мокрое окно и пузырей кипенье!
Вода покрыла бледным золотом все ложе.
Зелено-блеклые одежды дев похожи
на ивы, чья листва скрывает птичье пенье.
Как веко желтое, и чище луидора,
раскрылась лилия, - твоя, Супруга, верность! -
на тусклом зеркале, испытывая ревность
к Светилу милому, что скроется так скоро.
III
Мадам стояла слишком прямо на поляне
соседней; зонт в руке, и попирая твердо
цветок раздавленный; она держалась гордо;
а дети на траве раскрыли том в сафьяне
и принялись читать. Увы, Он удалился...
Подобно ангелам, расставшимся в дороге,
невидим за холмом. И вот Она в тревоге,
черна и холодна, бежит за тем, кто скрылся.
IV
О скорбь травы густой и чистой! На постели
священной золото луны апрельской... Счастье
прибрежных брошенных строений, что во власти
у летних вечеров, изгнавших запах прели.
Под валом крепостным пусть плачет! Как на страже,
дыханье тополей от ветра ждет движенья.
Гладь серая затем, и нет в ней отражений,
и трудится старик на неподвижной барже.
V
Игрушка хмурых вод, я не могу, не смею,
- о неподвижный челн, о слабость рук коротких! -
ни желтый тот цветок сорвать, ни этот кроткий,
что с пепельной воды манит меня, синея.
На ивах взмах крыла колеблет паутину.
Давно на тростниках бутонов не находят.
Мой неподвижен челн, и цепь его уходит
в глубины этих вод - в какую грязь и тину?
>>649733
I
Прозрачная вода, как соль слезинок детства;
порывы к солнцу женских тел с их белизною;
шелка знамен из чистых лилий под стеною,
где девственница обретала по соседству
защиту. Ангелов возня. - Нет... золотое
теченье, рук его движенье, черных, влажных
и свежих от травы. Ей, сумрачной, неважно,
холмов ли тень над ней иль небо голубое.
II
О мокрое окно и пузырей кипенье!
Вода покрыла бледным золотом все ложе.
Зелено-блеклые одежды дев похожи
на ивы, чья листва скрывает птичье пенье.
Как веко желтое, и чище луидора,
раскрылась лилия, - твоя, Супруга, верность! -
на тусклом зеркале, испытывая ревность
к Светилу милому, что скроется так скоро.
III
Мадам стояла слишком прямо на поляне
соседней; зонт в руке, и попирая твердо
цветок раздавленный; она держалась гордо;
а дети на траве раскрыли том в сафьяне
и принялись читать. Увы, Он удалился...
Подобно ангелам, расставшимся в дороге,
невидим за холмом. И вот Она в тревоге,
черна и холодна, бежит за тем, кто скрылся.
IV
О скорбь травы густой и чистой! На постели
священной золото луны апрельской... Счастье
прибрежных брошенных строений, что во власти
у летних вечеров, изгнавших запах прели.
Под валом крепостным пусть плачет! Как на страже,
дыханье тополей от ветра ждет движенья.
Гладь серая затем, и нет в ней отражений,
и трудится старик на неподвижной барже.
V
Игрушка хмурых вод, я не могу, не смею,
- о неподвижный челн, о слабость рук коротких! -
ни желтый тот цветок сорвать, ни этот кроткий,
что с пепельной воды манит меня, синея.
На ивах взмах крыла колеблет паутину.
Давно на тростниках бутонов не находят.
Мой неподвижен челн, и цепь его уходит
в глубины этих вод - в какую грязь и тину?
I
Прозрачная вода, как соль слезинок детства;
порывы к солнцу женских тел с их белизною;
шелка знамен из чистых лилий под стеною,
где девственница обретала по соседству
защиту. Ангелов возня. - Нет... золотое
теченье, рук его движенье, черных, влажных
и свежих от травы. Ей, сумрачной, неважно,
холмов ли тень над ней иль небо голубое.
II
О мокрое окно и пузырей кипенье!
Вода покрыла бледным золотом все ложе.
Зелено-блеклые одежды дев похожи
на ивы, чья листва скрывает птичье пенье.
Как веко желтое, и чище луидора,
раскрылась лилия, - твоя, Супруга, верность! -
на тусклом зеркале, испытывая ревность
к Светилу милому, что скроется так скоро.
III
Мадам стояла слишком прямо на поляне
соседней; зонт в руке, и попирая твердо
цветок раздавленный; она держалась гордо;
а дети на траве раскрыли том в сафьяне
и принялись читать. Увы, Он удалился...
Подобно ангелам, расставшимся в дороге,
невидим за холмом. И вот Она в тревоге,
черна и холодна, бежит за тем, кто скрылся.
IV
О скорбь травы густой и чистой! На постели
священной золото луны апрельской... Счастье
прибрежных брошенных строений, что во власти
у летних вечеров, изгнавших запах прели.
Под валом крепостным пусть плачет! Как на страже,
дыханье тополей от ветра ждет движенья.
Гладь серая затем, и нет в ней отражений,
и трудится старик на неподвижной барже.
V
Игрушка хмурых вод, я не могу, не смею,
- о неподвижный челн, о слабость рук коротких! -
ни желтый тот цветок сорвать, ни этот кроткий,
что с пепельной воды манит меня, синея.
На ивах взмах крыла колеблет паутину.
Давно на тростниках бутонов не находят.
Мой неподвижен челн, и цепь его уходит
в глубины этих вод - в какую грязь и тину?
>>651114
А ты чего такой некультурный? Безобразие.
А ты чего такой некультурный? Безобразие.
93 Кб, 1200x953Тают на ветру и что?
Мы разлетаемся на миллионы осколков
Я тебя нашел из тысячи диких лун
Мне нравится столько
Мне нравится дорога пульс
Мне нравится твои облака
Не надышаться столько им ну и пусть
И этот волшебный закат
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Дышать тобой мне бесконечно хочется
И мой покой никогда не кончится
Держи меня, мне без тебя не справиться
Сгорать до тла в твоих руках мне нравится
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Я тебя нашёл
Океанами стали, океанами стали
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Я тебя нашёл
Мы разлетаемся на миллионы осколков
Я тебя нашел из тысячи диких лун
Мне нравится столько
Мне нравится дорога пульс
Мне нравится твои облака
Не надышаться столько им ну и пусть
И этот волшебный закат
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Дышать тобой мне бесконечно хочется
И мой покой никогда не кончится
Держи меня, мне без тебя не справиться
Сгорать до тла в твоих руках мне нравится
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Я тебя нашёл
Океанами стали, океанами стали
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Я тебя нашёл
93 Кб, 1200x953Тают на ветру и что?
Мы разлетаемся на миллионы осколков
Я тебя нашел из тысячи диких лун
Мне нравится столько
Мне нравится дорога пульс
Мне нравится твои облака
Не надышаться столько им ну и пусть
И этот волшебный закат
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Дышать тобой мне бесконечно хочется
И мой покой никогда не кончится
Держи меня, мне без тебя не справиться
Сгорать до тла в твоих руках мне нравится
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Я тебя нашёл
Океанами стали, океанами стали
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Я тебя нашёл
Мы разлетаемся на миллионы осколков
Я тебя нашел из тысячи диких лун
Мне нравится столько
Мне нравится дорога пульс
Мне нравится твои облака
Не надышаться столько им ну и пусть
И этот волшебный закат
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Дышать тобой мне бесконечно хочется
И мой покой никогда не кончится
Держи меня, мне без тебя не справиться
Сгорать до тла в твоих руках мне нравится
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Я тебя нашёл
Океанами стали, океанами стали
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Я тебя нашёл
>>651182
Свою поэзию я в юные лета пустил на растопку печки, как и подобает порядочному человеку.
Свою поэзию я в юные лета пустил на растопку печки, как и подобает порядочному человеку.
>>651171
как что-то плохое
как что-то плохое
66 Кб, 900x900>>651205
Конечно, вы ждали. Языки свои в жопу друг дружке позасунули, и сидели молча, как фуфелы, пока я не пришел. Это ведь я вам все стишки охуенные постил.
Конечно, вы ждали. Языки свои в жопу друг дружке позасунули, и сидели молча, как фуфелы, пока я не пришел. Это ведь я вам все стишки охуенные постил.
>>651225
Признаться честно, ты постил довольно посредственный материал. Так что, нет, не ждали.
Признаться честно, ты постил довольно посредственный материал. Так что, нет, не ждали.
Пора приводить вас в чувство, малята
Вчера ещё в глаза глядел,
А нынче - всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел,-
Всё жаворонки нынче - вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"
И слезы ей - вода, и кровь -
Вода,- в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха - Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Вчера еще - в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,-
Жизнь выпала - копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою - немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал - колесовать:
Другую целовать",- ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил - в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе - я сделала?
Всё ведаю - не прекословь!
Вновь зрячая - уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.
Самo - что дерево трясти! -
В срок яблоко спадает спелое...
- За всё, за всё меня прости,
Мой милый,- что тебе я сделала!
Вчера ещё в глаза глядел,
А нынче - всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел,-
Всё жаворонки нынче - вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"
И слезы ей - вода, и кровь -
Вода,- в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха - Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Вчера еще - в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,-
Жизнь выпала - копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою - немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал - колесовать:
Другую целовать",- ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил - в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе - я сделала?
Всё ведаю - не прекословь!
Вновь зрячая - уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.
Самo - что дерево трясти! -
В срок яблоко спадает спелое...
- За всё, за всё меня прости,
Мой милый,- что тебе я сделала!
Пора приводить вас в чувство, малята
Вчера ещё в глаза глядел,
А нынче - всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел,-
Всё жаворонки нынче - вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"
И слезы ей - вода, и кровь -
Вода,- в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха - Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Вчера еще - в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,-
Жизнь выпала - копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою - немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал - колесовать:
Другую целовать",- ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил - в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе - я сделала?
Всё ведаю - не прекословь!
Вновь зрячая - уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.
Самo - что дерево трясти! -
В срок яблоко спадает спелое...
- За всё, за всё меня прости,
Мой милый,- что тебе я сделала!
Вчера ещё в глаза глядел,
А нынче - всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел,-
Всё жаворонки нынче - вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"
И слезы ей - вода, и кровь -
Вода,- в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха - Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Вчера еще - в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,-
Жизнь выпала - копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою - немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал - колесовать:
Другую целовать",- ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил - в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе - я сделала?
Всё ведаю - не прекословь!
Вновь зрячая - уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.
Самo - что дерево трясти! -
В срок яблоко спадает спелое...
- За всё, за всё меня прости,
Мой милый,- что тебе я сделала!
50 Кб, 865x324>>651245
Ну на годноту тогда, слюнтяй ебаный
Это Антихайп, хуй вам в рот, вот это поворот
Эй, оглянись, Оксимирон — мы ебали тебя весь год
Вы террористы, мы — Антихайп, мы здесь антитеррор
Угадай, что дать лохам легче, чем легко
Вот так раскручиваются проекты, пидор
Завали ебало, ну-ка сперму вытер
Вы хавали всё, что мы насрали с Витей
Как было просто меня внедрить вам
Я сказал себе: "Нихуя себе!"
Иди отдыхай, это Антихайп
Мы делаем российский хип-хоп
Мы ебали вас в рот, вот это поворот
Мы вертели вас на хую весь ваш ёбаный сезон
Эксперимент прошёл удачно, и он завершён
Ренессанс ебёт недорэперов
Это one take, это Антихайп, сука
Только задумайтесь о масштабе прикола
Который мы сделали, вы, хуесосы
Антихайп, сосите ху-ху-хуй
Ну на годноту тогда, слюнтяй ебаный
Это Антихайп, хуй вам в рот, вот это поворот
Эй, оглянись, Оксимирон — мы ебали тебя весь год
Вы террористы, мы — Антихайп, мы здесь антитеррор
Угадай, что дать лохам легче, чем легко
Вот так раскручиваются проекты, пидор
Завали ебало, ну-ка сперму вытер
Вы хавали всё, что мы насрали с Витей
Как было просто меня внедрить вам
Я сказал себе: "Нихуя себе!"
Иди отдыхай, это Антихайп
Мы делаем российский хип-хоп
Мы ебали вас в рот, вот это поворот
Мы вертели вас на хую весь ваш ёбаный сезон
Эксперимент прошёл удачно, и он завершён
Ренессанс ебёт недорэперов
Это one take, это Антихайп, сука
Только задумайтесь о масштабе прикола
Который мы сделали, вы, хуесосы
Антихайп, сосите ху-ху-хуй
121 Кб, 402x358
22 Кб, 225x350>>651293
Нет.
Нет.
>>651293
Прекращай свой цирк и возвращайся в свой загон. Ты букачеру не товарищ, аниме-картинка.
Прекращай свой цирк и возвращайся в свой загон. Ты букачеру не товарищ, аниме-картинка.
>>651299
Изи
1. Слава кпсс
2. Бутер Бродский
3. Птичий пепел
Теперь назови 10 лучших групп эмо второй волны, позерок.
Изи
1. Слава кпсс
2. Бутер Бродский
3. Птичий пепел
Теперь назови 10 лучших групп эмо второй волны, позерок.
Я прикручу за вас свой ролл
Просто взгляните на мой walk
Пускай тебе доносит крот,
О том, как видел свет впервой
Трясите своей головой
Детка тряси своей пунани
Это ямайский слэнг
Китти, мы занятыми стихами
Просто взгляните на мой walk
Пускай тебе доносит крот,
О том, как видел свет впервой
Трясите своей головой
Детка тряси своей пунани
Это ямайский слэнг
Китти, мы занятыми стихами
Волосы и шляпа как MJ
Лунная походка, поп-звезда я на бите
На мне воды больше, чем в Тихом Океане, ты badlands
Я лежу с ней в спальне, я свободен от всех дел (я свободен)
И виза не в Европу, сука
Я же вижу свой баланс, в натуре доллар, сука
Везде гильзы на полу, вокруг так много, сука
Но мне похуй, сука, в барабане сотка, сука
Лунная походка, поп-звезда я на бите
На мне воды больше, чем в Тихом Океане, ты badlands
Я лежу с ней в спальне, я свободен от всех дел (я свободен)
И виза не в Европу, сука
Я же вижу свой баланс, в натуре доллар, сука
Везде гильзы на полу, вокруг так много, сука
Но мне похуй, сука, в барабане сотка, сука
СТИХИ О РАЗНИЦЕ ВКУСОВ
Лошадь сказала, взглянув на верблюда:
"Какая гигантская лошадь-ублюдок".
Верблюд же вскричал: "Да лошадь разве ты?!
Ты просто - напросто - верблюд недоразвитый".
И знал лишь бог седобородый,
что эти животные - разной породы.
Лошадь сказала, взглянув на верблюда:
"Какая гигантская лошадь-ублюдок".
Верблюд же вскричал: "Да лошадь разве ты?!
Ты просто - напросто - верблюд недоразвитый".
И знал лишь бог седобородый,
что эти животные - разной породы.
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад.
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад.
Стрелки застыли на без пяти, заново круг не рискнув начать. Медленно, с треском летит в утиль первая сломанная печать, и появляется всадник бел (лучше бы всадник без головы).
Я отправляю письмо тебе, в нём только фраза "Иду на Вы", адрес, конечно же, Неверлэнд, но и туда долетит письмо; это подсказка и аргумент, чтобы меня отыскать ты смог к часу, когда придёт всадник рыж, в землю вторую печать втоптав.
Градом ложится на скаты крыш рой разрывных стальнокрылых птах, мир балансирует на краю (да и понятия "мира" нет). Не убегай: и восток, и юг скоро в кровавом сгорят огне, и континенты, легко дробясь, за Атлантидой уйдут на дно. Только раз верю ещё в тебя - выживем оба, без всяких "но", даже когда Бог сорвёт печать третью, четвёртую - вслед за ней.
Слышишь тяжёлый шаг палача - гулкую дробь четырёх коней? Встанешь со мною к плечу плечом? Времени мало, скорей решай! Будет пронзительно, горячо, горько до дрожи, но будет шанс выжить пророкам любым на зло, сдав на "отлично" экзамен Жизнь. Нас проверяют сейчас на слом - мол, что ты стоишь? Ну, докажи!
Стрелка улиткой ползёт вперёд, свой посекундный отсчёт начав.
Стало неважным, что ты обрёл - пятая, видишь, горит печать? Души беснуются взаперти, в клетке из рёбер, в границах тел.
Счёт начинается от пяти до растворения в пустоте.
Пять.
Что ты скажешь, не-друг, не-враг, всем ли доволен в том, что успел? Ангелы выстроились у врат, слёзы их - огненная капель, пламя Господне.
Четыре.
Ты - всё, что есть ценного у меня, но ты однажды взорвал мосты и без сомнения променял верность и преданность на покой, чтоб не бурлило ничто внутри. Очень надеюсь, тебе легко было, а мне... Нет, не важно.
Три.
Кто-то шестую печать сорвал, словно игрушку весь мир трясёт. Мне остаются одни слова, чтоб попытаться исправить всё, только пожалуйста, приходи, повод для встречи - Армагеддон.
Два.
Обрывается всё в груди, нам остаётся "секунда до", нам остаётся совсем чуть-чуть, чтобы как раньше вдвоём молчать.
Дальше -
Один.
Потушив свечу, кто-то седьмую сорвёт печать, даже Господь станет глуп и слаб, ненависть, ярость испив до дна. Был бы лишь шанс - я тебя спасла б.
Счёт завершается.
Тишина.
Я отправляю письмо тебе, в нём только фраза "Иду на Вы", адрес, конечно же, Неверлэнд, но и туда долетит письмо; это подсказка и аргумент, чтобы меня отыскать ты смог к часу, когда придёт всадник рыж, в землю вторую печать втоптав.
Градом ложится на скаты крыш рой разрывных стальнокрылых птах, мир балансирует на краю (да и понятия "мира" нет). Не убегай: и восток, и юг скоро в кровавом сгорят огне, и континенты, легко дробясь, за Атлантидой уйдут на дно. Только раз верю ещё в тебя - выживем оба, без всяких "но", даже когда Бог сорвёт печать третью, четвёртую - вслед за ней.
Слышишь тяжёлый шаг палача - гулкую дробь четырёх коней? Встанешь со мною к плечу плечом? Времени мало, скорей решай! Будет пронзительно, горячо, горько до дрожи, но будет шанс выжить пророкам любым на зло, сдав на "отлично" экзамен Жизнь. Нас проверяют сейчас на слом - мол, что ты стоишь? Ну, докажи!
Стрелка улиткой ползёт вперёд, свой посекундный отсчёт начав.
Стало неважным, что ты обрёл - пятая, видишь, горит печать? Души беснуются взаперти, в клетке из рёбер, в границах тел.
Счёт начинается от пяти до растворения в пустоте.
Пять.
Что ты скажешь, не-друг, не-враг, всем ли доволен в том, что успел? Ангелы выстроились у врат, слёзы их - огненная капель, пламя Господне.
Четыре.
Ты - всё, что есть ценного у меня, но ты однажды взорвал мосты и без сомнения променял верность и преданность на покой, чтоб не бурлило ничто внутри. Очень надеюсь, тебе легко было, а мне... Нет, не важно.
Три.
Кто-то шестую печать сорвал, словно игрушку весь мир трясёт. Мне остаются одни слова, чтоб попытаться исправить всё, только пожалуйста, приходи, повод для встречи - Армагеддон.
Два.
Обрывается всё в груди, нам остаётся "секунда до", нам остаётся совсем чуть-чуть, чтобы как раньше вдвоём молчать.
Дальше -
Один.
Потушив свечу, кто-то седьмую сорвёт печать, даже Господь станет глуп и слаб, ненависть, ярость испив до дна. Был бы лишь шанс - я тебя спасла б.
Счёт завершается.
Тишина.
Стрелки застыли на без пяти, заново круг не рискнув начать. Медленно, с треском летит в утиль первая сломанная печать, и появляется всадник бел (лучше бы всадник без головы).
Я отправляю письмо тебе, в нём только фраза "Иду на Вы", адрес, конечно же, Неверлэнд, но и туда долетит письмо; это подсказка и аргумент, чтобы меня отыскать ты смог к часу, когда придёт всадник рыж, в землю вторую печать втоптав.
Градом ложится на скаты крыш рой разрывных стальнокрылых птах, мир балансирует на краю (да и понятия "мира" нет). Не убегай: и восток, и юг скоро в кровавом сгорят огне, и континенты, легко дробясь, за Атлантидой уйдут на дно. Только раз верю ещё в тебя - выживем оба, без всяких "но", даже когда Бог сорвёт печать третью, четвёртую - вслед за ней.
Слышишь тяжёлый шаг палача - гулкую дробь четырёх коней? Встанешь со мною к плечу плечом? Времени мало, скорей решай! Будет пронзительно, горячо, горько до дрожи, но будет шанс выжить пророкам любым на зло, сдав на "отлично" экзамен Жизнь. Нас проверяют сейчас на слом - мол, что ты стоишь? Ну, докажи!
Стрелка улиткой ползёт вперёд, свой посекундный отсчёт начав.
Стало неважным, что ты обрёл - пятая, видишь, горит печать? Души беснуются взаперти, в клетке из рёбер, в границах тел.
Счёт начинается от пяти до растворения в пустоте.
Пять.
Что ты скажешь, не-друг, не-враг, всем ли доволен в том, что успел? Ангелы выстроились у врат, слёзы их - огненная капель, пламя Господне.
Четыре.
Ты - всё, что есть ценного у меня, но ты однажды взорвал мосты и без сомнения променял верность и преданность на покой, чтоб не бурлило ничто внутри. Очень надеюсь, тебе легко было, а мне... Нет, не важно.
Три.
Кто-то шестую печать сорвал, словно игрушку весь мир трясёт. Мне остаются одни слова, чтоб попытаться исправить всё, только пожалуйста, приходи, повод для встречи - Армагеддон.
Два.
Обрывается всё в груди, нам остаётся "секунда до", нам остаётся совсем чуть-чуть, чтобы как раньше вдвоём молчать.
Дальше -
Один.
Потушив свечу, кто-то седьмую сорвёт печать, даже Господь станет глуп и слаб, ненависть, ярость испив до дна. Был бы лишь шанс - я тебя спасла б.
Счёт завершается.
Тишина.
Я отправляю письмо тебе, в нём только фраза "Иду на Вы", адрес, конечно же, Неверлэнд, но и туда долетит письмо; это подсказка и аргумент, чтобы меня отыскать ты смог к часу, когда придёт всадник рыж, в землю вторую печать втоптав.
Градом ложится на скаты крыш рой разрывных стальнокрылых птах, мир балансирует на краю (да и понятия "мира" нет). Не убегай: и восток, и юг скоро в кровавом сгорят огне, и континенты, легко дробясь, за Атлантидой уйдут на дно. Только раз верю ещё в тебя - выживем оба, без всяких "но", даже когда Бог сорвёт печать третью, четвёртую - вслед за ней.
Слышишь тяжёлый шаг палача - гулкую дробь четырёх коней? Встанешь со мною к плечу плечом? Времени мало, скорей решай! Будет пронзительно, горячо, горько до дрожи, но будет шанс выжить пророкам любым на зло, сдав на "отлично" экзамен Жизнь. Нас проверяют сейчас на слом - мол, что ты стоишь? Ну, докажи!
Стрелка улиткой ползёт вперёд, свой посекундный отсчёт начав.
Стало неважным, что ты обрёл - пятая, видишь, горит печать? Души беснуются взаперти, в клетке из рёбер, в границах тел.
Счёт начинается от пяти до растворения в пустоте.
Пять.
Что ты скажешь, не-друг, не-враг, всем ли доволен в том, что успел? Ангелы выстроились у врат, слёзы их - огненная капель, пламя Господне.
Четыре.
Ты - всё, что есть ценного у меня, но ты однажды взорвал мосты и без сомнения променял верность и преданность на покой, чтоб не бурлило ничто внутри. Очень надеюсь, тебе легко было, а мне... Нет, не важно.
Три.
Кто-то шестую печать сорвал, словно игрушку весь мир трясёт. Мне остаются одни слова, чтоб попытаться исправить всё, только пожалуйста, приходи, повод для встречи - Армагеддон.
Два.
Обрывается всё в груди, нам остаётся "секунда до", нам остаётся совсем чуть-чуть, чтобы как раньше вдвоём молчать.
Дальше -
Один.
Потушив свечу, кто-то седьмую сорвёт печать, даже Господь станет глуп и слаб, ненависть, ярость испив до дна. Был бы лишь шанс - я тебя спасла б.
Счёт завершается.
Тишина.
Это даже не сказка, а так, песня одиночества,
что когтями монстра под утро скребёт под койкой.
Сисадмин Алексей очнулся однажды ночью,
и вдруг понял:
на шее его, свесив ноги, сидит покойник.
Он сначала катался по полу – хотел эту нежить скинуть,
и кричал, не во всю глотку даже, а во всю душу.
А мертвец когтями царапал затылок, спину,
хохотал заливисто, больно кусал за уши.
Алексей повторял про себя: да нет, это всё неправда.
Я свихнулся. Как в сказке. Как в сериале.
А потом побежал по бабкам и мозгоправам.
Только бабки и мозгоправы, конечно, не помогали.
И пришлось таскать мертвеца ему за плечами,
на работу ходить, привыкать жить нормально снова.
Остальные его ношу как-то не замечали.
Замечали его, сутулого и больного.
А он врал друзьям: да нет же, мол, всё неплохо.
А покойник кривил синюшную свою рожу
и смеялся противно: неплохо, неплохо, Лёха.
Потому что я нашёл тебя и не брошу.
Ни под солнечным светом не брошу, ни утром тёмным.
Не прогонишь, не сманишь конфетой на белом блюдце.
Ты же, Лёха, мой брат, моя крепость, дом мой.
Лучший друг, худший враг. С такими не расстаются.
Потому не убить меня ни серебру, ни стали.
Я останусь с тобой, останусь с тобой навечно.
Так и жил Алексей.
Но однажды сказал: меня это всё достало.
И ушёл в октябрьский синий вечер.
По траве порыжевшей, сквозь время, сквозь листья прелые,
шёл, забыв номер дома и ключ от пустой квартиры.
Нёс себя и покойника по проржавевшим рельсам,
далеко-далеко, до самого края мира.
В уголок, где морошка под солнцем мерцает каплями,
где ветра в избушках замшелых срывают ставни.
Там покойник устал и упал под холодный камень,
и под камнем холодным Алексей мертвяка оставил.
И легко ему шлось, и дышалось легко, и почти что пелось,
будто он стал студентом и только что сдал экзамен.
А мертвец лежал под камнем, забытый, немой и белый,
и смотрел на осколок неба
Лёхиными глазами.
что когтями монстра под утро скребёт под койкой.
Сисадмин Алексей очнулся однажды ночью,
и вдруг понял:
на шее его, свесив ноги, сидит покойник.
Он сначала катался по полу – хотел эту нежить скинуть,
и кричал, не во всю глотку даже, а во всю душу.
А мертвец когтями царапал затылок, спину,
хохотал заливисто, больно кусал за уши.
Алексей повторял про себя: да нет, это всё неправда.
Я свихнулся. Как в сказке. Как в сериале.
А потом побежал по бабкам и мозгоправам.
Только бабки и мозгоправы, конечно, не помогали.
И пришлось таскать мертвеца ему за плечами,
на работу ходить, привыкать жить нормально снова.
Остальные его ношу как-то не замечали.
Замечали его, сутулого и больного.
А он врал друзьям: да нет же, мол, всё неплохо.
А покойник кривил синюшную свою рожу
и смеялся противно: неплохо, неплохо, Лёха.
Потому что я нашёл тебя и не брошу.
Ни под солнечным светом не брошу, ни утром тёмным.
Не прогонишь, не сманишь конфетой на белом блюдце.
Ты же, Лёха, мой брат, моя крепость, дом мой.
Лучший друг, худший враг. С такими не расстаются.
Потому не убить меня ни серебру, ни стали.
Я останусь с тобой, останусь с тобой навечно.
Так и жил Алексей.
Но однажды сказал: меня это всё достало.
И ушёл в октябрьский синий вечер.
По траве порыжевшей, сквозь время, сквозь листья прелые,
шёл, забыв номер дома и ключ от пустой квартиры.
Нёс себя и покойника по проржавевшим рельсам,
далеко-далеко, до самого края мира.
В уголок, где морошка под солнцем мерцает каплями,
где ветра в избушках замшелых срывают ставни.
Там покойник устал и упал под холодный камень,
и под камнем холодным Алексей мертвяка оставил.
И легко ему шлось, и дышалось легко, и почти что пелось,
будто он стал студентом и только что сдал экзамен.
А мертвец лежал под камнем, забытый, немой и белый,
и смотрел на осколок неба
Лёхиными глазами.
Это даже не сказка, а так, песня одиночества,
что когтями монстра под утро скребёт под койкой.
Сисадмин Алексей очнулся однажды ночью,
и вдруг понял:
на шее его, свесив ноги, сидит покойник.
Он сначала катался по полу – хотел эту нежить скинуть,
и кричал, не во всю глотку даже, а во всю душу.
А мертвец когтями царапал затылок, спину,
хохотал заливисто, больно кусал за уши.
Алексей повторял про себя: да нет, это всё неправда.
Я свихнулся. Как в сказке. Как в сериале.
А потом побежал по бабкам и мозгоправам.
Только бабки и мозгоправы, конечно, не помогали.
И пришлось таскать мертвеца ему за плечами,
на работу ходить, привыкать жить нормально снова.
Остальные его ношу как-то не замечали.
Замечали его, сутулого и больного.
А он врал друзьям: да нет же, мол, всё неплохо.
А покойник кривил синюшную свою рожу
и смеялся противно: неплохо, неплохо, Лёха.
Потому что я нашёл тебя и не брошу.
Ни под солнечным светом не брошу, ни утром тёмным.
Не прогонишь, не сманишь конфетой на белом блюдце.
Ты же, Лёха, мой брат, моя крепость, дом мой.
Лучший друг, худший враг. С такими не расстаются.
Потому не убить меня ни серебру, ни стали.
Я останусь с тобой, останусь с тобой навечно.
Так и жил Алексей.
Но однажды сказал: меня это всё достало.
И ушёл в октябрьский синий вечер.
По траве порыжевшей, сквозь время, сквозь листья прелые,
шёл, забыв номер дома и ключ от пустой квартиры.
Нёс себя и покойника по проржавевшим рельсам,
далеко-далеко, до самого края мира.
В уголок, где морошка под солнцем мерцает каплями,
где ветра в избушках замшелых срывают ставни.
Там покойник устал и упал под холодный камень,
и под камнем холодным Алексей мертвяка оставил.
И легко ему шлось, и дышалось легко, и почти что пелось,
будто он стал студентом и только что сдал экзамен.
А мертвец лежал под камнем, забытый, немой и белый,
и смотрел на осколок неба
Лёхиными глазами.
что когтями монстра под утро скребёт под койкой.
Сисадмин Алексей очнулся однажды ночью,
и вдруг понял:
на шее его, свесив ноги, сидит покойник.
Он сначала катался по полу – хотел эту нежить скинуть,
и кричал, не во всю глотку даже, а во всю душу.
А мертвец когтями царапал затылок, спину,
хохотал заливисто, больно кусал за уши.
Алексей повторял про себя: да нет, это всё неправда.
Я свихнулся. Как в сказке. Как в сериале.
А потом побежал по бабкам и мозгоправам.
Только бабки и мозгоправы, конечно, не помогали.
И пришлось таскать мертвеца ему за плечами,
на работу ходить, привыкать жить нормально снова.
Остальные его ношу как-то не замечали.
Замечали его, сутулого и больного.
А он врал друзьям: да нет же, мол, всё неплохо.
А покойник кривил синюшную свою рожу
и смеялся противно: неплохо, неплохо, Лёха.
Потому что я нашёл тебя и не брошу.
Ни под солнечным светом не брошу, ни утром тёмным.
Не прогонишь, не сманишь конфетой на белом блюдце.
Ты же, Лёха, мой брат, моя крепость, дом мой.
Лучший друг, худший враг. С такими не расстаются.
Потому не убить меня ни серебру, ни стали.
Я останусь с тобой, останусь с тобой навечно.
Так и жил Алексей.
Но однажды сказал: меня это всё достало.
И ушёл в октябрьский синий вечер.
По траве порыжевшей, сквозь время, сквозь листья прелые,
шёл, забыв номер дома и ключ от пустой квартиры.
Нёс себя и покойника по проржавевшим рельсам,
далеко-далеко, до самого края мира.
В уголок, где морошка под солнцем мерцает каплями,
где ветра в избушках замшелых срывают ставни.
Там покойник устал и упал под холодный камень,
и под камнем холодным Алексей мертвяка оставил.
И легко ему шлось, и дышалось легко, и почти что пелось,
будто он стал студентом и только что сдал экзамен.
А мертвец лежал под камнем, забытый, немой и белый,
и смотрел на осколок неба
Лёхиными глазами.
В острой листве застревает зелёный блеск.
Влага болот поёт о прошлогоднем снеге.
Тут никого, только мальчик и тёмный лес.
Мальчик и лес, а больше тут быть и некому.
Мальчик подходит к лесу.
Гулко стучит в груди –
грохот такой, что не слышно шум городских окраин.
Лес ему шепчет: не бойся, ну. Заходи.
Мы с тобой поиграем.
Я не обижу, но многому научу,
я, – говорит, – научу рисовать облаками на выси синей,
смело ходить по солнечному лучу
и говорить с берёзами и осинами.
Будешь пускать кораблики листиков по воде,
случать сычиные сказки и заячьи колыбельные,
делать модельки шаттлов из шишек и желудей,
гладить лисиц и белок.
Будешь ловить руками рычащий гром,
и в рюкзаке из лозы таскать за плечами ветер.
Мальчик глядит на сплетения тёмных крон
и вспоминает кошку свою трёхцветную.
Яркий ночник, что борется с зыбкой тьмой,
бабушку с тёплой улыбкой и руки мамы.
Мальчик кивает лесу и семенит домой.
Лес шелестит ветвями.
Каждое слово однажды теряет вес.
Сизые тучи на горизонте грозят дождями.
Тут никого, только мальчик и тёмный лес.
Мальчик, что снова пришёл,
и лес, что его дождался.
Мальчик пытается взглядом окинуть лес,
только лес велик.
больше, чем время или пространство,
больше болот и куска земли.
Лес говорит ему: здравствуй.
Я, – говорит ему лес, – снова тебя зову.
Ну же, иди, осталось всего два шага.
Я научу тебя волшебству,
самой обычной, но настоящей магии.
Будут тебе самоцветы и серебро,
будут тебе и драконы, и меч из камня,
будешь играть на струне паутины тяжёлый рок,
зайцев ловить руками.
Будешь читать по звёздам чужие сны,
будешь гулять по зарослям и по небу.
Мальчик глядит на узор на коре сосны,
и вспоминает карты стран, в которых пока что не был.
Мамины грустные выцветшие глаза,
рыжую однокурсницу и поцелуи пьяные.
Мальчик кивает лесу и, развернувшись, спешит назад.
Лес еле слышно звенит ручьями.
Чудо случается, если его не звать.
Жаль, что порой ожидание бесполезно.
Тут тишина такая, что слышно: растёт трава,
песню поёт о мальчике и о лесе.
Мальчик приходит к лесу, но лес молчит,
сонно прищурив зелёные листья-веки.
Мальчик в кармане вертит свои ключи
и говорит: у меня работа и ипотека.
Вот, рок-звездой не стал,
и с поездками не срослось.
Дважды женился. Развёлся дважды.
Нет, ты не думай, это не боль, не злость.
Это такой страшный вид чего-я-не-знаю жажды.
Это сидит внутри щепкой и не достать никак,
это меня убивает, как клетку вирус.
Мне скоро стукнет тридцатник, а я дурак.
Вроде стал взрослым, но только совсем не вырос.
Словно бы мне недодали кусок души.
Словно бы мысли покинули голову и в спину теперь толкают.
И ни спортзалом, ни пивом не заглушить
эту огромную страшную неприкаянность.
Я тут подумал... а почему бы нет?
Что у тебя там со струнами и мечами?
Лес открывает объятья, кивает ему в ответ.
Мальчик уходит в чащу.
Влага болот поёт о прошлогоднем снеге.
Тут никого, только мальчик и тёмный лес.
Мальчик и лес, а больше тут быть и некому.
Мальчик подходит к лесу.
Гулко стучит в груди –
грохот такой, что не слышно шум городских окраин.
Лес ему шепчет: не бойся, ну. Заходи.
Мы с тобой поиграем.
Я не обижу, но многому научу,
я, – говорит, – научу рисовать облаками на выси синей,
смело ходить по солнечному лучу
и говорить с берёзами и осинами.
Будешь пускать кораблики листиков по воде,
случать сычиные сказки и заячьи колыбельные,
делать модельки шаттлов из шишек и желудей,
гладить лисиц и белок.
Будешь ловить руками рычащий гром,
и в рюкзаке из лозы таскать за плечами ветер.
Мальчик глядит на сплетения тёмных крон
и вспоминает кошку свою трёхцветную.
Яркий ночник, что борется с зыбкой тьмой,
бабушку с тёплой улыбкой и руки мамы.
Мальчик кивает лесу и семенит домой.
Лес шелестит ветвями.
Каждое слово однажды теряет вес.
Сизые тучи на горизонте грозят дождями.
Тут никого, только мальчик и тёмный лес.
Мальчик, что снова пришёл,
и лес, что его дождался.
Мальчик пытается взглядом окинуть лес,
только лес велик.
больше, чем время или пространство,
больше болот и куска земли.
Лес говорит ему: здравствуй.
Я, – говорит ему лес, – снова тебя зову.
Ну же, иди, осталось всего два шага.
Я научу тебя волшебству,
самой обычной, но настоящей магии.
Будут тебе самоцветы и серебро,
будут тебе и драконы, и меч из камня,
будешь играть на струне паутины тяжёлый рок,
зайцев ловить руками.
Будешь читать по звёздам чужие сны,
будешь гулять по зарослям и по небу.
Мальчик глядит на узор на коре сосны,
и вспоминает карты стран, в которых пока что не был.
Мамины грустные выцветшие глаза,
рыжую однокурсницу и поцелуи пьяные.
Мальчик кивает лесу и, развернувшись, спешит назад.
Лес еле слышно звенит ручьями.
Чудо случается, если его не звать.
Жаль, что порой ожидание бесполезно.
Тут тишина такая, что слышно: растёт трава,
песню поёт о мальчике и о лесе.
Мальчик приходит к лесу, но лес молчит,
сонно прищурив зелёные листья-веки.
Мальчик в кармане вертит свои ключи
и говорит: у меня работа и ипотека.
Вот, рок-звездой не стал,
и с поездками не срослось.
Дважды женился. Развёлся дважды.
Нет, ты не думай, это не боль, не злость.
Это такой страшный вид чего-я-не-знаю жажды.
Это сидит внутри щепкой и не достать никак,
это меня убивает, как клетку вирус.
Мне скоро стукнет тридцатник, а я дурак.
Вроде стал взрослым, но только совсем не вырос.
Словно бы мне недодали кусок души.
Словно бы мысли покинули голову и в спину теперь толкают.
И ни спортзалом, ни пивом не заглушить
эту огромную страшную неприкаянность.
Я тут подумал... а почему бы нет?
Что у тебя там со струнами и мечами?
Лес открывает объятья, кивает ему в ответ.
Мальчик уходит в чащу.
В острой листве застревает зелёный блеск.
Влага болот поёт о прошлогоднем снеге.
Тут никого, только мальчик и тёмный лес.
Мальчик и лес, а больше тут быть и некому.
Мальчик подходит к лесу.
Гулко стучит в груди –
грохот такой, что не слышно шум городских окраин.
Лес ему шепчет: не бойся, ну. Заходи.
Мы с тобой поиграем.
Я не обижу, но многому научу,
я, – говорит, – научу рисовать облаками на выси синей,
смело ходить по солнечному лучу
и говорить с берёзами и осинами.
Будешь пускать кораблики листиков по воде,
случать сычиные сказки и заячьи колыбельные,
делать модельки шаттлов из шишек и желудей,
гладить лисиц и белок.
Будешь ловить руками рычащий гром,
и в рюкзаке из лозы таскать за плечами ветер.
Мальчик глядит на сплетения тёмных крон
и вспоминает кошку свою трёхцветную.
Яркий ночник, что борется с зыбкой тьмой,
бабушку с тёплой улыбкой и руки мамы.
Мальчик кивает лесу и семенит домой.
Лес шелестит ветвями.
Каждое слово однажды теряет вес.
Сизые тучи на горизонте грозят дождями.
Тут никого, только мальчик и тёмный лес.
Мальчик, что снова пришёл,
и лес, что его дождался.
Мальчик пытается взглядом окинуть лес,
только лес велик.
больше, чем время или пространство,
больше болот и куска земли.
Лес говорит ему: здравствуй.
Я, – говорит ему лес, – снова тебя зову.
Ну же, иди, осталось всего два шага.
Я научу тебя волшебству,
самой обычной, но настоящей магии.
Будут тебе самоцветы и серебро,
будут тебе и драконы, и меч из камня,
будешь играть на струне паутины тяжёлый рок,
зайцев ловить руками.
Будешь читать по звёздам чужие сны,
будешь гулять по зарослям и по небу.
Мальчик глядит на узор на коре сосны,
и вспоминает карты стран, в которых пока что не был.
Мамины грустные выцветшие глаза,
рыжую однокурсницу и поцелуи пьяные.
Мальчик кивает лесу и, развернувшись, спешит назад.
Лес еле слышно звенит ручьями.
Чудо случается, если его не звать.
Жаль, что порой ожидание бесполезно.
Тут тишина такая, что слышно: растёт трава,
песню поёт о мальчике и о лесе.
Мальчик приходит к лесу, но лес молчит,
сонно прищурив зелёные листья-веки.
Мальчик в кармане вертит свои ключи
и говорит: у меня работа и ипотека.
Вот, рок-звездой не стал,
и с поездками не срослось.
Дважды женился. Развёлся дважды.
Нет, ты не думай, это не боль, не злость.
Это такой страшный вид чего-я-не-знаю жажды.
Это сидит внутри щепкой и не достать никак,
это меня убивает, как клетку вирус.
Мне скоро стукнет тридцатник, а я дурак.
Вроде стал взрослым, но только совсем не вырос.
Словно бы мне недодали кусок души.
Словно бы мысли покинули голову и в спину теперь толкают.
И ни спортзалом, ни пивом не заглушить
эту огромную страшную неприкаянность.
Я тут подумал... а почему бы нет?
Что у тебя там со струнами и мечами?
Лес открывает объятья, кивает ему в ответ.
Мальчик уходит в чащу.
Влага болот поёт о прошлогоднем снеге.
Тут никого, только мальчик и тёмный лес.
Мальчик и лес, а больше тут быть и некому.
Мальчик подходит к лесу.
Гулко стучит в груди –
грохот такой, что не слышно шум городских окраин.
Лес ему шепчет: не бойся, ну. Заходи.
Мы с тобой поиграем.
Я не обижу, но многому научу,
я, – говорит, – научу рисовать облаками на выси синей,
смело ходить по солнечному лучу
и говорить с берёзами и осинами.
Будешь пускать кораблики листиков по воде,
случать сычиные сказки и заячьи колыбельные,
делать модельки шаттлов из шишек и желудей,
гладить лисиц и белок.
Будешь ловить руками рычащий гром,
и в рюкзаке из лозы таскать за плечами ветер.
Мальчик глядит на сплетения тёмных крон
и вспоминает кошку свою трёхцветную.
Яркий ночник, что борется с зыбкой тьмой,
бабушку с тёплой улыбкой и руки мамы.
Мальчик кивает лесу и семенит домой.
Лес шелестит ветвями.
Каждое слово однажды теряет вес.
Сизые тучи на горизонте грозят дождями.
Тут никого, только мальчик и тёмный лес.
Мальчик, что снова пришёл,
и лес, что его дождался.
Мальчик пытается взглядом окинуть лес,
только лес велик.
больше, чем время или пространство,
больше болот и куска земли.
Лес говорит ему: здравствуй.
Я, – говорит ему лес, – снова тебя зову.
Ну же, иди, осталось всего два шага.
Я научу тебя волшебству,
самой обычной, но настоящей магии.
Будут тебе самоцветы и серебро,
будут тебе и драконы, и меч из камня,
будешь играть на струне паутины тяжёлый рок,
зайцев ловить руками.
Будешь читать по звёздам чужие сны,
будешь гулять по зарослям и по небу.
Мальчик глядит на узор на коре сосны,
и вспоминает карты стран, в которых пока что не был.
Мамины грустные выцветшие глаза,
рыжую однокурсницу и поцелуи пьяные.
Мальчик кивает лесу и, развернувшись, спешит назад.
Лес еле слышно звенит ручьями.
Чудо случается, если его не звать.
Жаль, что порой ожидание бесполезно.
Тут тишина такая, что слышно: растёт трава,
песню поёт о мальчике и о лесе.
Мальчик приходит к лесу, но лес молчит,
сонно прищурив зелёные листья-веки.
Мальчик в кармане вертит свои ключи
и говорит: у меня работа и ипотека.
Вот, рок-звездой не стал,
и с поездками не срослось.
Дважды женился. Развёлся дважды.
Нет, ты не думай, это не боль, не злость.
Это такой страшный вид чего-я-не-знаю жажды.
Это сидит внутри щепкой и не достать никак,
это меня убивает, как клетку вирус.
Мне скоро стукнет тридцатник, а я дурак.
Вроде стал взрослым, но только совсем не вырос.
Словно бы мне недодали кусок души.
Словно бы мысли покинули голову и в спину теперь толкают.
И ни спортзалом, ни пивом не заглушить
эту огромную страшную неприкаянность.
Я тут подумал... а почему бы нет?
Что у тебя там со струнами и мечами?
Лес открывает объятья, кивает ему в ответ.
Мальчик уходит в чащу.
199 Кб, 1024x634В час перед боем воздух пеной дрожит у рта.
Новая жизнь обретает смысл,
реальность – плотность.
Здравствуй, дракон.
Расскажи, какова на вкус кислота,
если она стекает с костей
вместе с размякшей плотью?
Мир замирает.
На жёлтых кривых клыках
отблеском чёрных звёзд
и чужого света.
Ну же, давай, помолись драконьим своим богам.
И поскорее покончим с этим.
В час перед боем ненависть стынет
пулями в голове.
Ну а от пуль щекотно, как от дыханья вечности.
Что ж ты продался людям, почтичтокакчеловек?
Что ты такое задумал почтичтокакчеловечье?
Блики чужого солнца пляшут на острие клинка.
Слишком смешно это.
Или отвратно слишком?
Ну же давай, и ты помолись богам.
Боги твои мертвы.
И молитв никто не услышит.
Рации сдохли.
Тишь режет сильней, чем нож.
Всё происходит слишком легко и быстро.
Быстро настолько,
что ты не поверишь и не поймёшь.
Вверх улетают
кусочки,
ошмётки,
брызги.
Что мы наделали, господи помоги.
Мир в объективах камер меняет формы.
Нам бы сейчас делать шапочки из фольги,
а не работать в фонде.
Воздух сбивается в горле – густой
тошнотворный ком.
Это не ужас.
Просто реальность рушится.
...падает в землю самый плохой дракон.
Самый паскудный из рыцарей
роняет своё оружие.
*
Взрывы цветут хризантемами.
тянется долгий миг.
Дело в архив,
на этом мы и закончим.
…это же наш нормальный обычный мир.
Здесь не должно быть ни воинов, ни драконов.
Новая жизнь обретает смысл,
реальность – плотность.
Здравствуй, дракон.
Расскажи, какова на вкус кислота,
если она стекает с костей
вместе с размякшей плотью?
Мир замирает.
На жёлтых кривых клыках
отблеском чёрных звёзд
и чужого света.
Ну же, давай, помолись драконьим своим богам.
И поскорее покончим с этим.
В час перед боем ненависть стынет
пулями в голове.
Ну а от пуль щекотно, как от дыханья вечности.
Что ж ты продался людям, почтичтокакчеловек?
Что ты такое задумал почтичтокакчеловечье?
Блики чужого солнца пляшут на острие клинка.
Слишком смешно это.
Или отвратно слишком?
Ну же давай, и ты помолись богам.
Боги твои мертвы.
И молитв никто не услышит.
Рации сдохли.
Тишь режет сильней, чем нож.
Всё происходит слишком легко и быстро.
Быстро настолько,
что ты не поверишь и не поймёшь.
Вверх улетают
кусочки,
ошмётки,
брызги.
Что мы наделали, господи помоги.
Мир в объективах камер меняет формы.
Нам бы сейчас делать шапочки из фольги,
а не работать в фонде.
Воздух сбивается в горле – густой
тошнотворный ком.
Это не ужас.
Просто реальность рушится.
...падает в землю самый плохой дракон.
Самый паскудный из рыцарей
роняет своё оружие.
*
Взрывы цветут хризантемами.
тянется долгий миг.
Дело в архив,
на этом мы и закончим.
…это же наш нормальный обычный мир.
Здесь не должно быть ни воинов, ни драконов.
199 Кб, 1024x634В час перед боем воздух пеной дрожит у рта.
Новая жизнь обретает смысл,
реальность – плотность.
Здравствуй, дракон.
Расскажи, какова на вкус кислота,
если она стекает с костей
вместе с размякшей плотью?
Мир замирает.
На жёлтых кривых клыках
отблеском чёрных звёзд
и чужого света.
Ну же, давай, помолись драконьим своим богам.
И поскорее покончим с этим.
В час перед боем ненависть стынет
пулями в голове.
Ну а от пуль щекотно, как от дыханья вечности.
Что ж ты продался людям, почтичтокакчеловек?
Что ты такое задумал почтичтокакчеловечье?
Блики чужого солнца пляшут на острие клинка.
Слишком смешно это.
Или отвратно слишком?
Ну же давай, и ты помолись богам.
Боги твои мертвы.
И молитв никто не услышит.
Рации сдохли.
Тишь режет сильней, чем нож.
Всё происходит слишком легко и быстро.
Быстро настолько,
что ты не поверишь и не поймёшь.
Вверх улетают
кусочки,
ошмётки,
брызги.
Что мы наделали, господи помоги.
Мир в объективах камер меняет формы.
Нам бы сейчас делать шапочки из фольги,
а не работать в фонде.
Воздух сбивается в горле – густой
тошнотворный ком.
Это не ужас.
Просто реальность рушится.
...падает в землю самый плохой дракон.
Самый паскудный из рыцарей
роняет своё оружие.
*
Взрывы цветут хризантемами.
тянется долгий миг.
Дело в архив,
на этом мы и закончим.
…это же наш нормальный обычный мир.
Здесь не должно быть ни воинов, ни драконов.
Новая жизнь обретает смысл,
реальность – плотность.
Здравствуй, дракон.
Расскажи, какова на вкус кислота,
если она стекает с костей
вместе с размякшей плотью?
Мир замирает.
На жёлтых кривых клыках
отблеском чёрных звёзд
и чужого света.
Ну же, давай, помолись драконьим своим богам.
И поскорее покончим с этим.
В час перед боем ненависть стынет
пулями в голове.
Ну а от пуль щекотно, как от дыханья вечности.
Что ж ты продался людям, почтичтокакчеловек?
Что ты такое задумал почтичтокакчеловечье?
Блики чужого солнца пляшут на острие клинка.
Слишком смешно это.
Или отвратно слишком?
Ну же давай, и ты помолись богам.
Боги твои мертвы.
И молитв никто не услышит.
Рации сдохли.
Тишь режет сильней, чем нож.
Всё происходит слишком легко и быстро.
Быстро настолько,
что ты не поверишь и не поймёшь.
Вверх улетают
кусочки,
ошмётки,
брызги.
Что мы наделали, господи помоги.
Мир в объективах камер меняет формы.
Нам бы сейчас делать шапочки из фольги,
а не работать в фонде.
Воздух сбивается в горле – густой
тошнотворный ком.
Это не ужас.
Просто реальность рушится.
...падает в землю самый плохой дракон.
Самый паскудный из рыцарей
роняет своё оружие.
*
Взрывы цветут хризантемами.
тянется долгий миг.
Дело в архив,
на этом мы и закончим.
…это же наш нормальный обычный мир.
Здесь не должно быть ни воинов, ни драконов.
Вот тебе глупая сказка, о том, как летать не падая.
Слушай её, пока глупый фонарь в нас плюётся светом:
...было три сына у народного депутата,
бывшего криминального авторитета.
Жили в особняке. С ними пёс и четыре кошки,
повар, дворецкий, уборщица, два шофёра,
добрая мачеха – фотомодель с обложки,
и пять машин, конечно, чтоб ездить в город.
Старший уже в двадцать семь избирался в округ,
резво чужими руками гонял протесты.
Средний сын сутками резал в онлайне орков.
Младший – подросток, – был дураком, естественно.
Всё-то таскался с программами и бумагами,
в дом приносил микросхемы и древних идолов.
Словно взаправду творил смесь науки с магией,
нечто такое, чего этот мир не видел.
Не выходил во двор, разве только смотрел с балкона,
и отказался в Европу лететь на лето.
Я, – говорил, – не могу. Я почти что собрал дракона,
Змея Горыныча с искусственным интеллектом.
Вот полетит он по тропам воздушным длинным,
над этой антиутопией из пророчеств Хаксли.
Будет искать и отыщет нам мост Калиновый,
дверь в новый мир, где все будут счастливы.
Где нет костюмов, бензиновой едкой вони,
учителей лебезящих и репетиторов,
нет одноклассников с новенькими айфонами,
только оживший пирог под кустом ракитовым.
Только леса заповедные, скалы острые,
только во тьме двора тоскливо так: скрылы, скрылы.
Только русалки хохочут в зелёном озере,
только жар-птицы звёзды сминают крыльями.
Только воздушный корабль сверкает мачтами,
только разрыв-трава трепещет под первым снегом.
Братья смеялись, странно вздыхала мачеха.
Ну а отцу, естественно, было некогда.
Думали: скоро отпустит от рун и омов,
Перерастёт.
Сами были детьми.
Проходили сами.
...в общем, никто не поверил сперва,
когда он сбежал из дома
на трёхголовой громадине,
опутанной проводами.
Слушай её, пока глупый фонарь в нас плюётся светом:
...было три сына у народного депутата,
бывшего криминального авторитета.
Жили в особняке. С ними пёс и четыре кошки,
повар, дворецкий, уборщица, два шофёра,
добрая мачеха – фотомодель с обложки,
и пять машин, конечно, чтоб ездить в город.
Старший уже в двадцать семь избирался в округ,
резво чужими руками гонял протесты.
Средний сын сутками резал в онлайне орков.
Младший – подросток, – был дураком, естественно.
Всё-то таскался с программами и бумагами,
в дом приносил микросхемы и древних идолов.
Словно взаправду творил смесь науки с магией,
нечто такое, чего этот мир не видел.
Не выходил во двор, разве только смотрел с балкона,
и отказался в Европу лететь на лето.
Я, – говорил, – не могу. Я почти что собрал дракона,
Змея Горыныча с искусственным интеллектом.
Вот полетит он по тропам воздушным длинным,
над этой антиутопией из пророчеств Хаксли.
Будет искать и отыщет нам мост Калиновый,
дверь в новый мир, где все будут счастливы.
Где нет костюмов, бензиновой едкой вони,
учителей лебезящих и репетиторов,
нет одноклассников с новенькими айфонами,
только оживший пирог под кустом ракитовым.
Только леса заповедные, скалы острые,
только во тьме двора тоскливо так: скрылы, скрылы.
Только русалки хохочут в зелёном озере,
только жар-птицы звёзды сминают крыльями.
Только воздушный корабль сверкает мачтами,
только разрыв-трава трепещет под первым снегом.
Братья смеялись, странно вздыхала мачеха.
Ну а отцу, естественно, было некогда.
Думали: скоро отпустит от рун и омов,
Перерастёт.
Сами были детьми.
Проходили сами.
...в общем, никто не поверил сперва,
когда он сбежал из дома
на трёхголовой громадине,
опутанной проводами.
Вот тебе глупая сказка, о том, как летать не падая.
Слушай её, пока глупый фонарь в нас плюётся светом:
...было три сына у народного депутата,
бывшего криминального авторитета.
Жили в особняке. С ними пёс и четыре кошки,
повар, дворецкий, уборщица, два шофёра,
добрая мачеха – фотомодель с обложки,
и пять машин, конечно, чтоб ездить в город.
Старший уже в двадцать семь избирался в округ,
резво чужими руками гонял протесты.
Средний сын сутками резал в онлайне орков.
Младший – подросток, – был дураком, естественно.
Всё-то таскался с программами и бумагами,
в дом приносил микросхемы и древних идолов.
Словно взаправду творил смесь науки с магией,
нечто такое, чего этот мир не видел.
Не выходил во двор, разве только смотрел с балкона,
и отказался в Европу лететь на лето.
Я, – говорил, – не могу. Я почти что собрал дракона,
Змея Горыныча с искусственным интеллектом.
Вот полетит он по тропам воздушным длинным,
над этой антиутопией из пророчеств Хаксли.
Будет искать и отыщет нам мост Калиновый,
дверь в новый мир, где все будут счастливы.
Где нет костюмов, бензиновой едкой вони,
учителей лебезящих и репетиторов,
нет одноклассников с новенькими айфонами,
только оживший пирог под кустом ракитовым.
Только леса заповедные, скалы острые,
только во тьме двора тоскливо так: скрылы, скрылы.
Только русалки хохочут в зелёном озере,
только жар-птицы звёзды сминают крыльями.
Только воздушный корабль сверкает мачтами,
только разрыв-трава трепещет под первым снегом.
Братья смеялись, странно вздыхала мачеха.
Ну а отцу, естественно, было некогда.
Думали: скоро отпустит от рун и омов,
Перерастёт.
Сами были детьми.
Проходили сами.
...в общем, никто не поверил сперва,
когда он сбежал из дома
на трёхголовой громадине,
опутанной проводами.
Слушай её, пока глупый фонарь в нас плюётся светом:
...было три сына у народного депутата,
бывшего криминального авторитета.
Жили в особняке. С ними пёс и четыре кошки,
повар, дворецкий, уборщица, два шофёра,
добрая мачеха – фотомодель с обложки,
и пять машин, конечно, чтоб ездить в город.
Старший уже в двадцать семь избирался в округ,
резво чужими руками гонял протесты.
Средний сын сутками резал в онлайне орков.
Младший – подросток, – был дураком, естественно.
Всё-то таскался с программами и бумагами,
в дом приносил микросхемы и древних идолов.
Словно взаправду творил смесь науки с магией,
нечто такое, чего этот мир не видел.
Не выходил во двор, разве только смотрел с балкона,
и отказался в Европу лететь на лето.
Я, – говорил, – не могу. Я почти что собрал дракона,
Змея Горыныча с искусственным интеллектом.
Вот полетит он по тропам воздушным длинным,
над этой антиутопией из пророчеств Хаксли.
Будет искать и отыщет нам мост Калиновый,
дверь в новый мир, где все будут счастливы.
Где нет костюмов, бензиновой едкой вони,
учителей лебезящих и репетиторов,
нет одноклассников с новенькими айфонами,
только оживший пирог под кустом ракитовым.
Только леса заповедные, скалы острые,
только во тьме двора тоскливо так: скрылы, скрылы.
Только русалки хохочут в зелёном озере,
только жар-птицы звёзды сминают крыльями.
Только воздушный корабль сверкает мачтами,
только разрыв-трава трепещет под первым снегом.
Братья смеялись, странно вздыхала мачеха.
Ну а отцу, естественно, было некогда.
Думали: скоро отпустит от рун и омов,
Перерастёт.
Сами были детьми.
Проходили сами.
...в общем, никто не поверил сперва,
когда он сбежал из дома
на трёхголовой громадине,
опутанной проводами.
так и быть, расскажу, и на этом давай закончим,
потому что любые слова не надёжней рассветной сини.
...жил да был один мальчик, мечтавший убить дракона,
потому что о прочем мечтать не хватало силы.
он искал зверюгу в домах,
по полям да весям,
по лесам и оврагам, по гулким пустым пещерам.
а дракон приходил к нему в сны и смеялся весело,
желтоватые зубы щерил.
а дракон приходил ночами, меняя облик,
как иные меняют любовниц и убеждения.
приходил то чешуйчатым гадом, то сизым облаком,
приходил светом солнца и тонкой тенью.
а дракон говорил,
и был вкрадчив голос,
говорил, как земля, высыхая, шипит, замерзая стонет,
как поёт, прорастая, пырей, как лепечет колос,
как дорога в нутре хранит девятьсот историй.
говорил, что ручьи не бегут, а уходят в почву,
что любовь – угольки: вроде греет, а тронешь – жжётся,
говорил, как звенят по весне на деревьях почки,
что в постели спать жутко, на камне – жёстко.
что осенние звёзды летят как листва,
и горят гнилушками,
что огромное горе скрежещет в груди металлом.
вот о чём дракон говорил.
только мальчик его не слушал,
а с упорством искал дракона в нездешних далях.
эта глупая сказка диктует свои законы:
отмахнись от неё, отгони, словно это мошка.
жил да был один мальчик, мечтавший убить дракона,
и искавший дракона везде, где нельзя и можно.
он искал по погостам, в подвалах, в хлевах, на крышах,
на местах прошлых битв и в гулком закатном зареве.
а пока он искал, проросли из лопаток крылья,
чешуя проросла на шее и под глазами.
потому что любые слова не надёжней рассветной сини.
...жил да был один мальчик, мечтавший убить дракона,
потому что о прочем мечтать не хватало силы.
он искал зверюгу в домах,
по полям да весям,
по лесам и оврагам, по гулким пустым пещерам.
а дракон приходил к нему в сны и смеялся весело,
желтоватые зубы щерил.
а дракон приходил ночами, меняя облик,
как иные меняют любовниц и убеждения.
приходил то чешуйчатым гадом, то сизым облаком,
приходил светом солнца и тонкой тенью.
а дракон говорил,
и был вкрадчив голос,
говорил, как земля, высыхая, шипит, замерзая стонет,
как поёт, прорастая, пырей, как лепечет колос,
как дорога в нутре хранит девятьсот историй.
говорил, что ручьи не бегут, а уходят в почву,
что любовь – угольки: вроде греет, а тронешь – жжётся,
говорил, как звенят по весне на деревьях почки,
что в постели спать жутко, на камне – жёстко.
что осенние звёзды летят как листва,
и горят гнилушками,
что огромное горе скрежещет в груди металлом.
вот о чём дракон говорил.
только мальчик его не слушал,
а с упорством искал дракона в нездешних далях.
эта глупая сказка диктует свои законы:
отмахнись от неё, отгони, словно это мошка.
жил да был один мальчик, мечтавший убить дракона,
и искавший дракона везде, где нельзя и можно.
он искал по погостам, в подвалах, в хлевах, на крышах,
на местах прошлых битв и в гулком закатном зареве.
а пока он искал, проросли из лопаток крылья,
чешуя проросла на шее и под глазами.
так и быть, расскажу, и на этом давай закончим,
потому что любые слова не надёжней рассветной сини.
...жил да был один мальчик, мечтавший убить дракона,
потому что о прочем мечтать не хватало силы.
он искал зверюгу в домах,
по полям да весям,
по лесам и оврагам, по гулким пустым пещерам.
а дракон приходил к нему в сны и смеялся весело,
желтоватые зубы щерил.
а дракон приходил ночами, меняя облик,
как иные меняют любовниц и убеждения.
приходил то чешуйчатым гадом, то сизым облаком,
приходил светом солнца и тонкой тенью.
а дракон говорил,
и был вкрадчив голос,
говорил, как земля, высыхая, шипит, замерзая стонет,
как поёт, прорастая, пырей, как лепечет колос,
как дорога в нутре хранит девятьсот историй.
говорил, что ручьи не бегут, а уходят в почву,
что любовь – угольки: вроде греет, а тронешь – жжётся,
говорил, как звенят по весне на деревьях почки,
что в постели спать жутко, на камне – жёстко.
что осенние звёзды летят как листва,
и горят гнилушками,
что огромное горе скрежещет в груди металлом.
вот о чём дракон говорил.
только мальчик его не слушал,
а с упорством искал дракона в нездешних далях.
эта глупая сказка диктует свои законы:
отмахнись от неё, отгони, словно это мошка.
жил да был один мальчик, мечтавший убить дракона,
и искавший дракона везде, где нельзя и можно.
он искал по погостам, в подвалах, в хлевах, на крышах,
на местах прошлых битв и в гулком закатном зареве.
а пока он искал, проросли из лопаток крылья,
чешуя проросла на шее и под глазами.
потому что любые слова не надёжней рассветной сини.
...жил да был один мальчик, мечтавший убить дракона,
потому что о прочем мечтать не хватало силы.
он искал зверюгу в домах,
по полям да весям,
по лесам и оврагам, по гулким пустым пещерам.
а дракон приходил к нему в сны и смеялся весело,
желтоватые зубы щерил.
а дракон приходил ночами, меняя облик,
как иные меняют любовниц и убеждения.
приходил то чешуйчатым гадом, то сизым облаком,
приходил светом солнца и тонкой тенью.
а дракон говорил,
и был вкрадчив голос,
говорил, как земля, высыхая, шипит, замерзая стонет,
как поёт, прорастая, пырей, как лепечет колос,
как дорога в нутре хранит девятьсот историй.
говорил, что ручьи не бегут, а уходят в почву,
что любовь – угольки: вроде греет, а тронешь – жжётся,
говорил, как звенят по весне на деревьях почки,
что в постели спать жутко, на камне – жёстко.
что осенние звёзды летят как листва,
и горят гнилушками,
что огромное горе скрежещет в груди металлом.
вот о чём дракон говорил.
только мальчик его не слушал,
а с упорством искал дракона в нездешних далях.
эта глупая сказка диктует свои законы:
отмахнись от неё, отгони, словно это мошка.
жил да был один мальчик, мечтавший убить дракона,
и искавший дракона везде, где нельзя и можно.
он искал по погостам, в подвалах, в хлевах, на крышах,
на местах прошлых битв и в гулком закатном зареве.
а пока он искал, проросли из лопаток крылья,
чешуя проросла на шее и под глазами.
Дорога – это проснуться ночью, почти наощупь собрать рюкзак, позволить сотням пустых обочин вовсю плескаться в твоих глазах, дорога – это огни заправок, глухих окраин прощальный джаз, и ты вздыхаешь, ох, боже правый, куда я вляпался в этот раз. И липкий страх начинает литься в тебе холодным и злым дождем, ты в сотый раз вспоминаешь лица тех, кто обратно тебя не ждет, в тебе, шипя, остывает город, проблемы, планы – и ты один…
…еще дорога – седые горы, кусочки неба в твоей груди. Дорога – это когда наутро ты вдруг проснешься под шум колес, и кто-то очень лихой и мудрый внутри прикажет не вешать нос. Когда весь мир, что горел в пожаре, теперь смеется, живет, летит…
А тот, уже незнакомый парень остался где-то на полпути.
Храни нас, Боже, наивных, резвых, таких обидчивых и прямых, храни нас, Боже, бухих и трезвых, когда кричим и берем взаймы, храни нас, Боже, горячих, верных – и глупых - но неплохих ребят. Храни нас, Боже, когда не верим в себя, в прощания – и в Тебя.
Морская пена, закаты, сосны, откуда вся эта красота; дорога – это вернуться после, и в то же время остаться там.
И пусть закончишь ты это просто, домой вернувшись в конце концов.
Но видишь – линии перекрестков опять рисуют твое лицо.
…еще дорога – седые горы, кусочки неба в твоей груди. Дорога – это когда наутро ты вдруг проснешься под шум колес, и кто-то очень лихой и мудрый внутри прикажет не вешать нос. Когда весь мир, что горел в пожаре, теперь смеется, живет, летит…
А тот, уже незнакомый парень остался где-то на полпути.
Храни нас, Боже, наивных, резвых, таких обидчивых и прямых, храни нас, Боже, бухих и трезвых, когда кричим и берем взаймы, храни нас, Боже, горячих, верных – и глупых - но неплохих ребят. Храни нас, Боже, когда не верим в себя, в прощания – и в Тебя.
Морская пена, закаты, сосны, откуда вся эта красота; дорога – это вернуться после, и в то же время остаться там.
И пусть закончишь ты это просто, домой вернувшись в конце концов.
Но видишь – линии перекрестков опять рисуют твое лицо.
Столько искать тебя в переплетах улиц, в лицах, стихах, обрывках случайных песен. Город гудит - огромный бетонный улей, в нём я - кусок мозайки, травинка, плесень, синяя птица, лёгкий прозрачный ладан, запах озона, ящик с двойным секретом...
Солнце моё - в историях и балладах. Так, понимаешь, легче дождаться лета.
Аль-го - страна визирей, пустынь, султанов, древних гробниц, запрятанных под песками, звёздных ночей, таинственных караванов, диких мечей, разящих и сталь, и камень, башен из белоснежной слоновой кости, ведьминых гобеленов из паутины.
В центре столицы - музыка, яства, гости, всяк позабыл про трудности и рутину. Центр столицы нынче раскрашен, звонок - День Маскарада любят сильнее прочих...
Только какой там праздник, когда ребёнок не доживет и до наступленья ночи.
В западных землях, в тёмной глухой лачуге Руфусу стало хуже от лихорадки. Мать сбилась с ног, вояка-отец испуган, знахарь суров, не строит большой загадки.
Мальчику летом только сравнялся годик, ясный, весёлый, сердце светлей алмаза...
Бабушка Хэллэ молча встает, выходит. Чёртов костёр зажёгся с седьмого раза.
Бабушка Хэл - потомок пустынных магов, ей колыбельной танец служил шаманий; пламя горит - не сделаешь и полшага, дым, завиваясь, гаснет в сыром тумане. Ветер с востока гонит в долину тучи, дождь разразился громом с водою пресной...
Бабушка Хэллэ знает - так будет лучше, смотрит в костер и хрипло заводит песню.
"Мёдом июльским, лавой, седой грозою, отблеском свеч в янтарных глазах ифрита, искрами звезд, горячей моей слезою, жаром свечи откликнись, услышь, приди ты. Вспомни, Огонь, истлевшие эти мантры, внука спаси, позволь совершиться счастью...
Солнцем пустынным,
шкурою саламандры.
сделай его своею бессмертной частью."
Земли Азганты - северный край суровый, край диких рун, гранитных могучих замков, смелых людей, скупых на любое слово, беглых комет, видений, небесных знаков, снов и легенд, пиратской лихой удачи, гоблинов, что на солнце замрут навеки...
Нынче в Азганте лето, а это значит - тают снега, проснувшись, бушуют реки, сотни огней ночами мерцают с фьорда, ветер доносит гулкие звуки моря...
Но тишина в палатах владыки-лорда. С дочкой его случилось большое горе.
Сотни врачей сменялись и уходили, те же диагнозы, скорбные взгляды - те же. Свет покидает щёки малютки Диллы, с каждой минутой сердце стучит всё реже.
Море шумит и точит скалу в заливе, город отсюда - тёмный и одинокий. Небо темнеет - будет неслабый ливень, только вода - не враг чародею-Йокки. Тот кто умеет видеть и дно морское, знает, что было в прошлом, что ждёт в грядущем. Йокки-волшебник стар, молчалив, спокоен. Если поможет - так будет даже лучше.
Тучи над ним - всё больше, темнее, гуще. Первые капли ткут водяную стену.
Голос у Йокки ладный, мотив тягучий, песня летит, врезаясь в морскую пену.
"Быстрым теченьем, талой речной водою, песней русалок, светом морских жемчужин, лейся, кипи, приди, совладай с бедою, только скорей - девчонке намного хуже. Сделай её сиреною, водной нимфой, дочкой приёмной, белой рекою горной...
Только скорее - близится время мифа
Только скорее - близится время шторма."
Как началась война - уж никто не помнит, глупо, но ей не видно конца и края. Копья сверкают, пену роняют кони, вместо баллад наскучивший марш играет...
В Аль-го куют щиты и не спят солдаты, люди Азганты точат свои катаны...
Руфус - душа отряда, хмельное злато, тёмное пламя, смуглый собрат шайтана. Рыжие космы, хитрый раскосый прищур, смел и удачлив, словно нашедший клевер...
Враг их среди пустынной равнины ищет, путь их недолог - прямо, вперед, на север.
А вдалеке, за пылью, за южным ветром, конный отряд навстречу солдатам скачет. До столкновенья где-то полсотни метров, руны на звонкой стали ведут к удаче. Дилле здесь каждый дорог, и нужен - каждый, но не уйти - обязанность командира...
...Взгляд на неё в момент прогоняет жажду, серым дождем танцует её рапира. Голос её овеян весенним бризом, черты тонки, и кожа белей коралла...
Битва не стала ни для кого сюрпризом. Крики, атака, стрелы и звон металла.
...Так и бывает - чтобы всё вдруг померкло, хватит порою жеста, улыбки, взгляда.
И посреди насилия, крови, пекла,
Руфус и Дилла вдруг оказались рядом.
"-Тенью шафрана, первым цветком мимозы, бездною слов неслышной моей молитвы..."
"-Видеть тебя в рисунках осенней грёзы, а отыскать в какой-то нелепой битве..."
"-Столько ждала, а всё разрешилось боем...но почему я будто вернулась в детство?..."
"-Просто теперь я здесь,
Я теперь с тобою,
и от меня уже никуда не деться."
Что было дальше - нынче никто не помнит, всяк привирает, каждый на лад свой делит...
Только перо пока что в моих ладонях. Я расскажу, как было на самом деле.
Знаешь, порой хватает прикосновенья, первого слова, верного поцелуя.
Море пришло огромной солёной тенью, до облаков - холодные злые струи. Пламя пришло грозою и дерзким смехом, южным бураном, дерзкою песней барда...
Вместе они срывали с людей доспехи, гнулись мечи и плавились алебарды, море шумело, рушило все заставы, в саже и прахе рушились баррикады, молнии били в воинские уставы, ветер срывал остатки былой бравады, порох стал скользкой тиною в сотнях бочек, карты истлели, полк превращен в пустыню...
Эта война закончилась ближе к ночи.
Все по домам,
обед уже год как стынет.
Руфус и Дилла так и исчезли вместе, как растворились в бешеной круговерти...
Только ты, друг, не те выбираешь песни, если подумал что-то на тему смерти.
Столько искать тебя средь опавших листьев, вечных снегов, безликой чужой одежды, видеть тебя сквозь сотню фальшивых истин, всё заменив одною своей надеждой.
Быть бы морским пиратом, вторым пилотом, ждать бы ветров, удачи - но не ответа....
...Солнце моё - за следующим поворотом. Сквозь темноту я чувствую жар рассвета.
Солнце моё - в историях и балладах. Так, понимаешь, легче дождаться лета.
Аль-го - страна визирей, пустынь, султанов, древних гробниц, запрятанных под песками, звёздных ночей, таинственных караванов, диких мечей, разящих и сталь, и камень, башен из белоснежной слоновой кости, ведьминых гобеленов из паутины.
В центре столицы - музыка, яства, гости, всяк позабыл про трудности и рутину. Центр столицы нынче раскрашен, звонок - День Маскарада любят сильнее прочих...
Только какой там праздник, когда ребёнок не доживет и до наступленья ночи.
В западных землях, в тёмной глухой лачуге Руфусу стало хуже от лихорадки. Мать сбилась с ног, вояка-отец испуган, знахарь суров, не строит большой загадки.
Мальчику летом только сравнялся годик, ясный, весёлый, сердце светлей алмаза...
Бабушка Хэллэ молча встает, выходит. Чёртов костёр зажёгся с седьмого раза.
Бабушка Хэл - потомок пустынных магов, ей колыбельной танец служил шаманий; пламя горит - не сделаешь и полшага, дым, завиваясь, гаснет в сыром тумане. Ветер с востока гонит в долину тучи, дождь разразился громом с водою пресной...
Бабушка Хэллэ знает - так будет лучше, смотрит в костер и хрипло заводит песню.
"Мёдом июльским, лавой, седой грозою, отблеском свеч в янтарных глазах ифрита, искрами звезд, горячей моей слезою, жаром свечи откликнись, услышь, приди ты. Вспомни, Огонь, истлевшие эти мантры, внука спаси, позволь совершиться счастью...
Солнцем пустынным,
шкурою саламандры.
сделай его своею бессмертной частью."
Земли Азганты - северный край суровый, край диких рун, гранитных могучих замков, смелых людей, скупых на любое слово, беглых комет, видений, небесных знаков, снов и легенд, пиратской лихой удачи, гоблинов, что на солнце замрут навеки...
Нынче в Азганте лето, а это значит - тают снега, проснувшись, бушуют реки, сотни огней ночами мерцают с фьорда, ветер доносит гулкие звуки моря...
Но тишина в палатах владыки-лорда. С дочкой его случилось большое горе.
Сотни врачей сменялись и уходили, те же диагнозы, скорбные взгляды - те же. Свет покидает щёки малютки Диллы, с каждой минутой сердце стучит всё реже.
Море шумит и точит скалу в заливе, город отсюда - тёмный и одинокий. Небо темнеет - будет неслабый ливень, только вода - не враг чародею-Йокки. Тот кто умеет видеть и дно морское, знает, что было в прошлом, что ждёт в грядущем. Йокки-волшебник стар, молчалив, спокоен. Если поможет - так будет даже лучше.
Тучи над ним - всё больше, темнее, гуще. Первые капли ткут водяную стену.
Голос у Йокки ладный, мотив тягучий, песня летит, врезаясь в морскую пену.
"Быстрым теченьем, талой речной водою, песней русалок, светом морских жемчужин, лейся, кипи, приди, совладай с бедою, только скорей - девчонке намного хуже. Сделай её сиреною, водной нимфой, дочкой приёмной, белой рекою горной...
Только скорее - близится время мифа
Только скорее - близится время шторма."
Как началась война - уж никто не помнит, глупо, но ей не видно конца и края. Копья сверкают, пену роняют кони, вместо баллад наскучивший марш играет...
В Аль-го куют щиты и не спят солдаты, люди Азганты точат свои катаны...
Руфус - душа отряда, хмельное злато, тёмное пламя, смуглый собрат шайтана. Рыжие космы, хитрый раскосый прищур, смел и удачлив, словно нашедший клевер...
Враг их среди пустынной равнины ищет, путь их недолог - прямо, вперед, на север.
А вдалеке, за пылью, за южным ветром, конный отряд навстречу солдатам скачет. До столкновенья где-то полсотни метров, руны на звонкой стали ведут к удаче. Дилле здесь каждый дорог, и нужен - каждый, но не уйти - обязанность командира...
...Взгляд на неё в момент прогоняет жажду, серым дождем танцует её рапира. Голос её овеян весенним бризом, черты тонки, и кожа белей коралла...
Битва не стала ни для кого сюрпризом. Крики, атака, стрелы и звон металла.
...Так и бывает - чтобы всё вдруг померкло, хватит порою жеста, улыбки, взгляда.
И посреди насилия, крови, пекла,
Руфус и Дилла вдруг оказались рядом.
"-Тенью шафрана, первым цветком мимозы, бездною слов неслышной моей молитвы..."
"-Видеть тебя в рисунках осенней грёзы, а отыскать в какой-то нелепой битве..."
"-Столько ждала, а всё разрешилось боем...но почему я будто вернулась в детство?..."
"-Просто теперь я здесь,
Я теперь с тобою,
и от меня уже никуда не деться."
Что было дальше - нынче никто не помнит, всяк привирает, каждый на лад свой делит...
Только перо пока что в моих ладонях. Я расскажу, как было на самом деле.
Знаешь, порой хватает прикосновенья, первого слова, верного поцелуя.
Море пришло огромной солёной тенью, до облаков - холодные злые струи. Пламя пришло грозою и дерзким смехом, южным бураном, дерзкою песней барда...
Вместе они срывали с людей доспехи, гнулись мечи и плавились алебарды, море шумело, рушило все заставы, в саже и прахе рушились баррикады, молнии били в воинские уставы, ветер срывал остатки былой бравады, порох стал скользкой тиною в сотнях бочек, карты истлели, полк превращен в пустыню...
Эта война закончилась ближе к ночи.
Все по домам,
обед уже год как стынет.
Руфус и Дилла так и исчезли вместе, как растворились в бешеной круговерти...
Только ты, друг, не те выбираешь песни, если подумал что-то на тему смерти.
Столько искать тебя средь опавших листьев, вечных снегов, безликой чужой одежды, видеть тебя сквозь сотню фальшивых истин, всё заменив одною своей надеждой.
Быть бы морским пиратом, вторым пилотом, ждать бы ветров, удачи - но не ответа....
...Солнце моё - за следующим поворотом. Сквозь темноту я чувствую жар рассвета.
Столько искать тебя в переплетах улиц, в лицах, стихах, обрывках случайных песен. Город гудит - огромный бетонный улей, в нём я - кусок мозайки, травинка, плесень, синяя птица, лёгкий прозрачный ладан, запах озона, ящик с двойным секретом...
Солнце моё - в историях и балладах. Так, понимаешь, легче дождаться лета.
Аль-го - страна визирей, пустынь, султанов, древних гробниц, запрятанных под песками, звёздных ночей, таинственных караванов, диких мечей, разящих и сталь, и камень, башен из белоснежной слоновой кости, ведьминых гобеленов из паутины.
В центре столицы - музыка, яства, гости, всяк позабыл про трудности и рутину. Центр столицы нынче раскрашен, звонок - День Маскарада любят сильнее прочих...
Только какой там праздник, когда ребёнок не доживет и до наступленья ночи.
В западных землях, в тёмной глухой лачуге Руфусу стало хуже от лихорадки. Мать сбилась с ног, вояка-отец испуган, знахарь суров, не строит большой загадки.
Мальчику летом только сравнялся годик, ясный, весёлый, сердце светлей алмаза...
Бабушка Хэллэ молча встает, выходит. Чёртов костёр зажёгся с седьмого раза.
Бабушка Хэл - потомок пустынных магов, ей колыбельной танец служил шаманий; пламя горит - не сделаешь и полшага, дым, завиваясь, гаснет в сыром тумане. Ветер с востока гонит в долину тучи, дождь разразился громом с водою пресной...
Бабушка Хэллэ знает - так будет лучше, смотрит в костер и хрипло заводит песню.
"Мёдом июльским, лавой, седой грозою, отблеском свеч в янтарных глазах ифрита, искрами звезд, горячей моей слезою, жаром свечи откликнись, услышь, приди ты. Вспомни, Огонь, истлевшие эти мантры, внука спаси, позволь совершиться счастью...
Солнцем пустынным,
шкурою саламандры.
сделай его своею бессмертной частью."
Земли Азганты - северный край суровый, край диких рун, гранитных могучих замков, смелых людей, скупых на любое слово, беглых комет, видений, небесных знаков, снов и легенд, пиратской лихой удачи, гоблинов, что на солнце замрут навеки...
Нынче в Азганте лето, а это значит - тают снега, проснувшись, бушуют реки, сотни огней ночами мерцают с фьорда, ветер доносит гулкие звуки моря...
Но тишина в палатах владыки-лорда. С дочкой его случилось большое горе.
Сотни врачей сменялись и уходили, те же диагнозы, скорбные взгляды - те же. Свет покидает щёки малютки Диллы, с каждой минутой сердце стучит всё реже.
Море шумит и точит скалу в заливе, город отсюда - тёмный и одинокий. Небо темнеет - будет неслабый ливень, только вода - не враг чародею-Йокки. Тот кто умеет видеть и дно морское, знает, что было в прошлом, что ждёт в грядущем. Йокки-волшебник стар, молчалив, спокоен. Если поможет - так будет даже лучше.
Тучи над ним - всё больше, темнее, гуще. Первые капли ткут водяную стену.
Голос у Йокки ладный, мотив тягучий, песня летит, врезаясь в морскую пену.
"Быстрым теченьем, талой речной водою, песней русалок, светом морских жемчужин, лейся, кипи, приди, совладай с бедою, только скорей - девчонке намного хуже. Сделай её сиреною, водной нимфой, дочкой приёмной, белой рекою горной...
Только скорее - близится время мифа
Только скорее - близится время шторма."
Как началась война - уж никто не помнит, глупо, но ей не видно конца и края. Копья сверкают, пену роняют кони, вместо баллад наскучивший марш играет...
В Аль-го куют щиты и не спят солдаты, люди Азганты точат свои катаны...
Руфус - душа отряда, хмельное злато, тёмное пламя, смуглый собрат шайтана. Рыжие космы, хитрый раскосый прищур, смел и удачлив, словно нашедший клевер...
Враг их среди пустынной равнины ищет, путь их недолог - прямо, вперед, на север.
А вдалеке, за пылью, за южным ветром, конный отряд навстречу солдатам скачет. До столкновенья где-то полсотни метров, руны на звонкой стали ведут к удаче. Дилле здесь каждый дорог, и нужен - каждый, но не уйти - обязанность командира...
...Взгляд на неё в момент прогоняет жажду, серым дождем танцует её рапира. Голос её овеян весенним бризом, черты тонки, и кожа белей коралла...
Битва не стала ни для кого сюрпризом. Крики, атака, стрелы и звон металла.
...Так и бывает - чтобы всё вдруг померкло, хватит порою жеста, улыбки, взгляда.
И посреди насилия, крови, пекла,
Руфус и Дилла вдруг оказались рядом.
"-Тенью шафрана, первым цветком мимозы, бездною слов неслышной моей молитвы..."
"-Видеть тебя в рисунках осенней грёзы, а отыскать в какой-то нелепой битве..."
"-Столько ждала, а всё разрешилось боем...но почему я будто вернулась в детство?..."
"-Просто теперь я здесь,
Я теперь с тобою,
и от меня уже никуда не деться."
Что было дальше - нынче никто не помнит, всяк привирает, каждый на лад свой делит...
Только перо пока что в моих ладонях. Я расскажу, как было на самом деле.
Знаешь, порой хватает прикосновенья, первого слова, верного поцелуя.
Море пришло огромной солёной тенью, до облаков - холодные злые струи. Пламя пришло грозою и дерзким смехом, южным бураном, дерзкою песней барда...
Вместе они срывали с людей доспехи, гнулись мечи и плавились алебарды, море шумело, рушило все заставы, в саже и прахе рушились баррикады, молнии били в воинские уставы, ветер срывал остатки былой бравады, порох стал скользкой тиною в сотнях бочек, карты истлели, полк превращен в пустыню...
Эта война закончилась ближе к ночи.
Все по домам,
обед уже год как стынет.
Руфус и Дилла так и исчезли вместе, как растворились в бешеной круговерти...
Только ты, друг, не те выбираешь песни, если подумал что-то на тему смерти.
Столько искать тебя средь опавших листьев, вечных снегов, безликой чужой одежды, видеть тебя сквозь сотню фальшивых истин, всё заменив одною своей надеждой.
Быть бы морским пиратом, вторым пилотом, ждать бы ветров, удачи - но не ответа....
...Солнце моё - за следующим поворотом. Сквозь темноту я чувствую жар рассвета.
Солнце моё - в историях и балладах. Так, понимаешь, легче дождаться лета.
Аль-го - страна визирей, пустынь, султанов, древних гробниц, запрятанных под песками, звёздных ночей, таинственных караванов, диких мечей, разящих и сталь, и камень, башен из белоснежной слоновой кости, ведьминых гобеленов из паутины.
В центре столицы - музыка, яства, гости, всяк позабыл про трудности и рутину. Центр столицы нынче раскрашен, звонок - День Маскарада любят сильнее прочих...
Только какой там праздник, когда ребёнок не доживет и до наступленья ночи.
В западных землях, в тёмной глухой лачуге Руфусу стало хуже от лихорадки. Мать сбилась с ног, вояка-отец испуган, знахарь суров, не строит большой загадки.
Мальчику летом только сравнялся годик, ясный, весёлый, сердце светлей алмаза...
Бабушка Хэллэ молча встает, выходит. Чёртов костёр зажёгся с седьмого раза.
Бабушка Хэл - потомок пустынных магов, ей колыбельной танец служил шаманий; пламя горит - не сделаешь и полшага, дым, завиваясь, гаснет в сыром тумане. Ветер с востока гонит в долину тучи, дождь разразился громом с водою пресной...
Бабушка Хэллэ знает - так будет лучше, смотрит в костер и хрипло заводит песню.
"Мёдом июльским, лавой, седой грозою, отблеском свеч в янтарных глазах ифрита, искрами звезд, горячей моей слезою, жаром свечи откликнись, услышь, приди ты. Вспомни, Огонь, истлевшие эти мантры, внука спаси, позволь совершиться счастью...
Солнцем пустынным,
шкурою саламандры.
сделай его своею бессмертной частью."
Земли Азганты - северный край суровый, край диких рун, гранитных могучих замков, смелых людей, скупых на любое слово, беглых комет, видений, небесных знаков, снов и легенд, пиратской лихой удачи, гоблинов, что на солнце замрут навеки...
Нынче в Азганте лето, а это значит - тают снега, проснувшись, бушуют реки, сотни огней ночами мерцают с фьорда, ветер доносит гулкие звуки моря...
Но тишина в палатах владыки-лорда. С дочкой его случилось большое горе.
Сотни врачей сменялись и уходили, те же диагнозы, скорбные взгляды - те же. Свет покидает щёки малютки Диллы, с каждой минутой сердце стучит всё реже.
Море шумит и точит скалу в заливе, город отсюда - тёмный и одинокий. Небо темнеет - будет неслабый ливень, только вода - не враг чародею-Йокки. Тот кто умеет видеть и дно морское, знает, что было в прошлом, что ждёт в грядущем. Йокки-волшебник стар, молчалив, спокоен. Если поможет - так будет даже лучше.
Тучи над ним - всё больше, темнее, гуще. Первые капли ткут водяную стену.
Голос у Йокки ладный, мотив тягучий, песня летит, врезаясь в морскую пену.
"Быстрым теченьем, талой речной водою, песней русалок, светом морских жемчужин, лейся, кипи, приди, совладай с бедою, только скорей - девчонке намного хуже. Сделай её сиреною, водной нимфой, дочкой приёмной, белой рекою горной...
Только скорее - близится время мифа
Только скорее - близится время шторма."
Как началась война - уж никто не помнит, глупо, но ей не видно конца и края. Копья сверкают, пену роняют кони, вместо баллад наскучивший марш играет...
В Аль-го куют щиты и не спят солдаты, люди Азганты точат свои катаны...
Руфус - душа отряда, хмельное злато, тёмное пламя, смуглый собрат шайтана. Рыжие космы, хитрый раскосый прищур, смел и удачлив, словно нашедший клевер...
Враг их среди пустынной равнины ищет, путь их недолог - прямо, вперед, на север.
А вдалеке, за пылью, за южным ветром, конный отряд навстречу солдатам скачет. До столкновенья где-то полсотни метров, руны на звонкой стали ведут к удаче. Дилле здесь каждый дорог, и нужен - каждый, но не уйти - обязанность командира...
...Взгляд на неё в момент прогоняет жажду, серым дождем танцует её рапира. Голос её овеян весенним бризом, черты тонки, и кожа белей коралла...
Битва не стала ни для кого сюрпризом. Крики, атака, стрелы и звон металла.
...Так и бывает - чтобы всё вдруг померкло, хватит порою жеста, улыбки, взгляда.
И посреди насилия, крови, пекла,
Руфус и Дилла вдруг оказались рядом.
"-Тенью шафрана, первым цветком мимозы, бездною слов неслышной моей молитвы..."
"-Видеть тебя в рисунках осенней грёзы, а отыскать в какой-то нелепой битве..."
"-Столько ждала, а всё разрешилось боем...но почему я будто вернулась в детство?..."
"-Просто теперь я здесь,
Я теперь с тобою,
и от меня уже никуда не деться."
Что было дальше - нынче никто не помнит, всяк привирает, каждый на лад свой делит...
Только перо пока что в моих ладонях. Я расскажу, как было на самом деле.
Знаешь, порой хватает прикосновенья, первого слова, верного поцелуя.
Море пришло огромной солёной тенью, до облаков - холодные злые струи. Пламя пришло грозою и дерзким смехом, южным бураном, дерзкою песней барда...
Вместе они срывали с людей доспехи, гнулись мечи и плавились алебарды, море шумело, рушило все заставы, в саже и прахе рушились баррикады, молнии били в воинские уставы, ветер срывал остатки былой бравады, порох стал скользкой тиною в сотнях бочек, карты истлели, полк превращен в пустыню...
Эта война закончилась ближе к ночи.
Все по домам,
обед уже год как стынет.
Руфус и Дилла так и исчезли вместе, как растворились в бешеной круговерти...
Только ты, друг, не те выбираешь песни, если подумал что-то на тему смерти.
Столько искать тебя средь опавших листьев, вечных снегов, безликой чужой одежды, видеть тебя сквозь сотню фальшивых истин, всё заменив одною своей надеждой.
Быть бы морским пиратом, вторым пилотом, ждать бы ветров, удачи - но не ответа....
...Солнце моё - за следующим поворотом. Сквозь темноту я чувствую жар рассвета.
в двадцать не жизнь, а сплошные схемы: куча намёток и чертежей. вот ты плетешься домой со смены - вырастешь в Джеймса, пока что Джей. куртка, наушник с плохим контактом, рваные кеды, огонь в глазах - осень на два отбивает такты и залезает к тебе в рюкзак. кончилось лето - волшебный бисер, туго сплети, сбереги навек, память ступает проворной рысью, ждёт темноты в городской траве. вроде не то чтобы зол и загнан — нервые стальные, пока щадят...
но накрывает всегда внезапно — бомбой на скверах и площадях.
мы научились различным трюкам - так, что не снилось и циркачам. стерпим уход и врага и друга, небо попрём на своих плечах. если ты сильный, пока ты молод - что тебе горе и нищета?
только когда настигает холод - Бог упаси не иметь щита. это в кино всё легко и колко - помощь друзей, волшебство, гроза... здесь на окне ледяная корка, и у метели твои глаза. если бесцветно, темно и страшно, выход не виден и за версту...
...те, кто однажды вступил на стражу, будут стоять на своем посту.
старый трамвай тормозит со стоном, ярко искрятся во тьме рога. сумку хватай и беги из дома, кто будет вправе тебя ругать? мысли по ветру - легко и быстро, будто вовек не прибавят лет... значит, шли к чёрту своих Магистров, быстро садись и бери билет. небо - чужое, свои кумиры, кружит волшебной каймою стих... даже пусть где-то ты центр Мира - сможет ли это тебя спасти? в Ехо дела не бывают плохи, беды - нестрашные мотыльки. вот мне пятнадцать, и я в лоохи - кто еще помнит меня таким? гибель моя обитает в птице, жизнь обращается к нам на "вы" - эй, а не хочешь ли прокатиться вниз по мерцающим мостовым? орден за Орден, и брат за брата, только звенит в глубине струна - мысль о том, что пора обратно - и есть твоя Тёмная Сторона. мантию снять, и стянуть корону, скабой завесить дверной глазок; бросить монетку на дно Хурона, чтобы приснился еще разок.
в мире другом зацветает вереск, как не тасуй - наверху валет. где бы ты ни был, я здесь надеюсь, что ты умеешь вставать на след.
поезд летит, заедают дверцы, в Лондоне холодно в ноябре. если еще не разбито сердце, так ли уж важно, кто здесь храбрей? гул заголовков — "волна террора", "происки Лорда", "борьба за трон"...только какая судьба, авроры, если семнадцать, и ты влюблен? хитрость, мозги, доброта, отвага, страшно ли, мальчик? ничуть, ничуть...можно не быть с гриффиндорским флагом, чтобы сражаться плечом к плечу. старая песня, тебе не знать ли: дружба - и воин, и проводник; самого сильного из заклятий нет ни в одной из запретных книг. палочка, клетка, за плечи лямка, чуточку пороха брось в камин - глупо всю жизнь ждать письма из замка, нужно садиться писать самим. здесь не заклятья - скорей патроны, маггловский кодекс, извечный рок... где-то вдали стережёт Патронус зыбкие грани твоих миров. старые сны накрывают шалью, чьи-то глаза сберегут от пуль — я замышляю одну лишь шалость, карта, скорей, укажи мне путь.
раз уж пришёл - никуда не деться, строчки на стенах укажут путь. волчья тропа охраняет детство - значит, мы справимся как-нибудь. струйка из крана - заместо речки, зубы порою острей меча; ночь старых Сказок продлится вечно - или пока не решишь смолчать. кто выделяется - тот опасен, лучше не знать ни о чём лихом... но почему в надоевшем классе пахнет корою и влажным мхом? но почему всё сильнее знаки, руки - прозрачнее и светлей? странные песни поёт Табаки, древние травы бурлят в котле, пальцы Седого скользят небрежно, вяжет холщовый мешок тесьма... если сумеешь найти надежду, то соберёшь её в талисман. но почему всё сильнее знаки, ветер за окнами сер и тих; все коридоры ведут к Изнанке - хватит ли духа туда пойти? пусть нелегко и пусты пороги, истина, вообщем, совсем проста - здесь ты становишься тем в итоге, кем ты нашёл в себе силы стать.
строчки из книги - тоска, потеха, пусть тебе скажут, мол, что на том?...
Дом никогда не бросает тех, кто взял, и однажды поверил в Дом.
знаю, ты скажешь - «всего лишь книги», я не дурак, отдаю отчет. будут любимых родные лики, будет опорой в беде плечо. будет несметная сотня плюсов, что в своё время пришлёт судьба; полную цену своих иллюзий я отложил в кладовые лба. знаю, что скоро добью все цели, смело решится любой вопрос...
ну а пока - кружит домик Элли, трубку в дыму набивает Холмс. чай наливает, смеясь, Алиса, Хаку летит - за верстой верста, тихо шагают за дудкой крысы, робко подходит к звезде Тристан, Мортимер вслух оживляет строчки - эй, Сажерук, вот и твой черед!... Бильбо сбегает от эльфов в бочке, Герда бежит через колкий лёд. в детстве бежать при любой погоде с книжкой во двор - и пойди найди...
вот вспоминаешь, и так выходит - ты никогда не бывал один.
путь до окраин довольно долог; Джей задремал, опустив лицо.
войско выходит из книжных полок и окружает его кольцом.
но накрывает всегда внезапно — бомбой на скверах и площадях.
мы научились различным трюкам - так, что не снилось и циркачам. стерпим уход и врага и друга, небо попрём на своих плечах. если ты сильный, пока ты молод - что тебе горе и нищета?
только когда настигает холод - Бог упаси не иметь щита. это в кино всё легко и колко - помощь друзей, волшебство, гроза... здесь на окне ледяная корка, и у метели твои глаза. если бесцветно, темно и страшно, выход не виден и за версту...
...те, кто однажды вступил на стражу, будут стоять на своем посту.
старый трамвай тормозит со стоном, ярко искрятся во тьме рога. сумку хватай и беги из дома, кто будет вправе тебя ругать? мысли по ветру - легко и быстро, будто вовек не прибавят лет... значит, шли к чёрту своих Магистров, быстро садись и бери билет. небо - чужое, свои кумиры, кружит волшебной каймою стих... даже пусть где-то ты центр Мира - сможет ли это тебя спасти? в Ехо дела не бывают плохи, беды - нестрашные мотыльки. вот мне пятнадцать, и я в лоохи - кто еще помнит меня таким? гибель моя обитает в птице, жизнь обращается к нам на "вы" - эй, а не хочешь ли прокатиться вниз по мерцающим мостовым? орден за Орден, и брат за брата, только звенит в глубине струна - мысль о том, что пора обратно - и есть твоя Тёмная Сторона. мантию снять, и стянуть корону, скабой завесить дверной глазок; бросить монетку на дно Хурона, чтобы приснился еще разок.
в мире другом зацветает вереск, как не тасуй - наверху валет. где бы ты ни был, я здесь надеюсь, что ты умеешь вставать на след.
поезд летит, заедают дверцы, в Лондоне холодно в ноябре. если еще не разбито сердце, так ли уж важно, кто здесь храбрей? гул заголовков — "волна террора", "происки Лорда", "борьба за трон"...только какая судьба, авроры, если семнадцать, и ты влюблен? хитрость, мозги, доброта, отвага, страшно ли, мальчик? ничуть, ничуть...можно не быть с гриффиндорским флагом, чтобы сражаться плечом к плечу. старая песня, тебе не знать ли: дружба - и воин, и проводник; самого сильного из заклятий нет ни в одной из запретных книг. палочка, клетка, за плечи лямка, чуточку пороха брось в камин - глупо всю жизнь ждать письма из замка, нужно садиться писать самим. здесь не заклятья - скорей патроны, маггловский кодекс, извечный рок... где-то вдали стережёт Патронус зыбкие грани твоих миров. старые сны накрывают шалью, чьи-то глаза сберегут от пуль — я замышляю одну лишь шалость, карта, скорей, укажи мне путь.
раз уж пришёл - никуда не деться, строчки на стенах укажут путь. волчья тропа охраняет детство - значит, мы справимся как-нибудь. струйка из крана - заместо речки, зубы порою острей меча; ночь старых Сказок продлится вечно - или пока не решишь смолчать. кто выделяется - тот опасен, лучше не знать ни о чём лихом... но почему в надоевшем классе пахнет корою и влажным мхом? но почему всё сильнее знаки, руки - прозрачнее и светлей? странные песни поёт Табаки, древние травы бурлят в котле, пальцы Седого скользят небрежно, вяжет холщовый мешок тесьма... если сумеешь найти надежду, то соберёшь её в талисман. но почему всё сильнее знаки, ветер за окнами сер и тих; все коридоры ведут к Изнанке - хватит ли духа туда пойти? пусть нелегко и пусты пороги, истина, вообщем, совсем проста - здесь ты становишься тем в итоге, кем ты нашёл в себе силы стать.
строчки из книги - тоска, потеха, пусть тебе скажут, мол, что на том?...
Дом никогда не бросает тех, кто взял, и однажды поверил в Дом.
знаю, ты скажешь - «всего лишь книги», я не дурак, отдаю отчет. будут любимых родные лики, будет опорой в беде плечо. будет несметная сотня плюсов, что в своё время пришлёт судьба; полную цену своих иллюзий я отложил в кладовые лба. знаю, что скоро добью все цели, смело решится любой вопрос...
ну а пока - кружит домик Элли, трубку в дыму набивает Холмс. чай наливает, смеясь, Алиса, Хаку летит - за верстой верста, тихо шагают за дудкой крысы, робко подходит к звезде Тристан, Мортимер вслух оживляет строчки - эй, Сажерук, вот и твой черед!... Бильбо сбегает от эльфов в бочке, Герда бежит через колкий лёд. в детстве бежать при любой погоде с книжкой во двор - и пойди найди...
вот вспоминаешь, и так выходит - ты никогда не бывал один.
путь до окраин довольно долог; Джей задремал, опустив лицо.
войско выходит из книжных полок и окружает его кольцом.
в двадцать не жизнь, а сплошные схемы: куча намёток и чертежей. вот ты плетешься домой со смены - вырастешь в Джеймса, пока что Джей. куртка, наушник с плохим контактом, рваные кеды, огонь в глазах - осень на два отбивает такты и залезает к тебе в рюкзак. кончилось лето - волшебный бисер, туго сплети, сбереги навек, память ступает проворной рысью, ждёт темноты в городской траве. вроде не то чтобы зол и загнан — нервые стальные, пока щадят...
но накрывает всегда внезапно — бомбой на скверах и площадях.
мы научились различным трюкам - так, что не снилось и циркачам. стерпим уход и врага и друга, небо попрём на своих плечах. если ты сильный, пока ты молод - что тебе горе и нищета?
только когда настигает холод - Бог упаси не иметь щита. это в кино всё легко и колко - помощь друзей, волшебство, гроза... здесь на окне ледяная корка, и у метели твои глаза. если бесцветно, темно и страшно, выход не виден и за версту...
...те, кто однажды вступил на стражу, будут стоять на своем посту.
старый трамвай тормозит со стоном, ярко искрятся во тьме рога. сумку хватай и беги из дома, кто будет вправе тебя ругать? мысли по ветру - легко и быстро, будто вовек не прибавят лет... значит, шли к чёрту своих Магистров, быстро садись и бери билет. небо - чужое, свои кумиры, кружит волшебной каймою стих... даже пусть где-то ты центр Мира - сможет ли это тебя спасти? в Ехо дела не бывают плохи, беды - нестрашные мотыльки. вот мне пятнадцать, и я в лоохи - кто еще помнит меня таким? гибель моя обитает в птице, жизнь обращается к нам на "вы" - эй, а не хочешь ли прокатиться вниз по мерцающим мостовым? орден за Орден, и брат за брата, только звенит в глубине струна - мысль о том, что пора обратно - и есть твоя Тёмная Сторона. мантию снять, и стянуть корону, скабой завесить дверной глазок; бросить монетку на дно Хурона, чтобы приснился еще разок.
в мире другом зацветает вереск, как не тасуй - наверху валет. где бы ты ни был, я здесь надеюсь, что ты умеешь вставать на след.
поезд летит, заедают дверцы, в Лондоне холодно в ноябре. если еще не разбито сердце, так ли уж важно, кто здесь храбрей? гул заголовков — "волна террора", "происки Лорда", "борьба за трон"...только какая судьба, авроры, если семнадцать, и ты влюблен? хитрость, мозги, доброта, отвага, страшно ли, мальчик? ничуть, ничуть...можно не быть с гриффиндорским флагом, чтобы сражаться плечом к плечу. старая песня, тебе не знать ли: дружба - и воин, и проводник; самого сильного из заклятий нет ни в одной из запретных книг. палочка, клетка, за плечи лямка, чуточку пороха брось в камин - глупо всю жизнь ждать письма из замка, нужно садиться писать самим. здесь не заклятья - скорей патроны, маггловский кодекс, извечный рок... где-то вдали стережёт Патронус зыбкие грани твоих миров. старые сны накрывают шалью, чьи-то глаза сберегут от пуль — я замышляю одну лишь шалость, карта, скорей, укажи мне путь.
раз уж пришёл - никуда не деться, строчки на стенах укажут путь. волчья тропа охраняет детство - значит, мы справимся как-нибудь. струйка из крана - заместо речки, зубы порою острей меча; ночь старых Сказок продлится вечно - или пока не решишь смолчать. кто выделяется - тот опасен, лучше не знать ни о чём лихом... но почему в надоевшем классе пахнет корою и влажным мхом? но почему всё сильнее знаки, руки - прозрачнее и светлей? странные песни поёт Табаки, древние травы бурлят в котле, пальцы Седого скользят небрежно, вяжет холщовый мешок тесьма... если сумеешь найти надежду, то соберёшь её в талисман. но почему всё сильнее знаки, ветер за окнами сер и тих; все коридоры ведут к Изнанке - хватит ли духа туда пойти? пусть нелегко и пусты пороги, истина, вообщем, совсем проста - здесь ты становишься тем в итоге, кем ты нашёл в себе силы стать.
строчки из книги - тоска, потеха, пусть тебе скажут, мол, что на том?...
Дом никогда не бросает тех, кто взял, и однажды поверил в Дом.
знаю, ты скажешь - «всего лишь книги», я не дурак, отдаю отчет. будут любимых родные лики, будет опорой в беде плечо. будет несметная сотня плюсов, что в своё время пришлёт судьба; полную цену своих иллюзий я отложил в кладовые лба. знаю, что скоро добью все цели, смело решится любой вопрос...
ну а пока - кружит домик Элли, трубку в дыму набивает Холмс. чай наливает, смеясь, Алиса, Хаку летит - за верстой верста, тихо шагают за дудкой крысы, робко подходит к звезде Тристан, Мортимер вслух оживляет строчки - эй, Сажерук, вот и твой черед!... Бильбо сбегает от эльфов в бочке, Герда бежит через колкий лёд. в детстве бежать при любой погоде с книжкой во двор - и пойди найди...
вот вспоминаешь, и так выходит - ты никогда не бывал один.
путь до окраин довольно долог; Джей задремал, опустив лицо.
войско выходит из книжных полок и окружает его кольцом.
но накрывает всегда внезапно — бомбой на скверах и площадях.
мы научились различным трюкам - так, что не снилось и циркачам. стерпим уход и врага и друга, небо попрём на своих плечах. если ты сильный, пока ты молод - что тебе горе и нищета?
только когда настигает холод - Бог упаси не иметь щита. это в кино всё легко и колко - помощь друзей, волшебство, гроза... здесь на окне ледяная корка, и у метели твои глаза. если бесцветно, темно и страшно, выход не виден и за версту...
...те, кто однажды вступил на стражу, будут стоять на своем посту.
старый трамвай тормозит со стоном, ярко искрятся во тьме рога. сумку хватай и беги из дома, кто будет вправе тебя ругать? мысли по ветру - легко и быстро, будто вовек не прибавят лет... значит, шли к чёрту своих Магистров, быстро садись и бери билет. небо - чужое, свои кумиры, кружит волшебной каймою стих... даже пусть где-то ты центр Мира - сможет ли это тебя спасти? в Ехо дела не бывают плохи, беды - нестрашные мотыльки. вот мне пятнадцать, и я в лоохи - кто еще помнит меня таким? гибель моя обитает в птице, жизнь обращается к нам на "вы" - эй, а не хочешь ли прокатиться вниз по мерцающим мостовым? орден за Орден, и брат за брата, только звенит в глубине струна - мысль о том, что пора обратно - и есть твоя Тёмная Сторона. мантию снять, и стянуть корону, скабой завесить дверной глазок; бросить монетку на дно Хурона, чтобы приснился еще разок.
в мире другом зацветает вереск, как не тасуй - наверху валет. где бы ты ни был, я здесь надеюсь, что ты умеешь вставать на след.
поезд летит, заедают дверцы, в Лондоне холодно в ноябре. если еще не разбито сердце, так ли уж важно, кто здесь храбрей? гул заголовков — "волна террора", "происки Лорда", "борьба за трон"...только какая судьба, авроры, если семнадцать, и ты влюблен? хитрость, мозги, доброта, отвага, страшно ли, мальчик? ничуть, ничуть...можно не быть с гриффиндорским флагом, чтобы сражаться плечом к плечу. старая песня, тебе не знать ли: дружба - и воин, и проводник; самого сильного из заклятий нет ни в одной из запретных книг. палочка, клетка, за плечи лямка, чуточку пороха брось в камин - глупо всю жизнь ждать письма из замка, нужно садиться писать самим. здесь не заклятья - скорей патроны, маггловский кодекс, извечный рок... где-то вдали стережёт Патронус зыбкие грани твоих миров. старые сны накрывают шалью, чьи-то глаза сберегут от пуль — я замышляю одну лишь шалость, карта, скорей, укажи мне путь.
раз уж пришёл - никуда не деться, строчки на стенах укажут путь. волчья тропа охраняет детство - значит, мы справимся как-нибудь. струйка из крана - заместо речки, зубы порою острей меча; ночь старых Сказок продлится вечно - или пока не решишь смолчать. кто выделяется - тот опасен, лучше не знать ни о чём лихом... но почему в надоевшем классе пахнет корою и влажным мхом? но почему всё сильнее знаки, руки - прозрачнее и светлей? странные песни поёт Табаки, древние травы бурлят в котле, пальцы Седого скользят небрежно, вяжет холщовый мешок тесьма... если сумеешь найти надежду, то соберёшь её в талисман. но почему всё сильнее знаки, ветер за окнами сер и тих; все коридоры ведут к Изнанке - хватит ли духа туда пойти? пусть нелегко и пусты пороги, истина, вообщем, совсем проста - здесь ты становишься тем в итоге, кем ты нашёл в себе силы стать.
строчки из книги - тоска, потеха, пусть тебе скажут, мол, что на том?...
Дом никогда не бросает тех, кто взял, и однажды поверил в Дом.
знаю, ты скажешь - «всего лишь книги», я не дурак, отдаю отчет. будут любимых родные лики, будет опорой в беде плечо. будет несметная сотня плюсов, что в своё время пришлёт судьба; полную цену своих иллюзий я отложил в кладовые лба. знаю, что скоро добью все цели, смело решится любой вопрос...
ну а пока - кружит домик Элли, трубку в дыму набивает Холмс. чай наливает, смеясь, Алиса, Хаку летит - за верстой верста, тихо шагают за дудкой крысы, робко подходит к звезде Тристан, Мортимер вслух оживляет строчки - эй, Сажерук, вот и твой черед!... Бильбо сбегает от эльфов в бочке, Герда бежит через колкий лёд. в детстве бежать при любой погоде с книжкой во двор - и пойди найди...
вот вспоминаешь, и так выходит - ты никогда не бывал один.
путь до окраин довольно долог; Джей задремал, опустив лицо.
войско выходит из книжных полок и окружает его кольцом.
это, пожалуй, любимое
И от нас, чем мы старше, реже будут требовать крупных жертв
Ни измен, что по сердцу режут, ни прыжков из вулканных жерл,
Не заставят уйти из дома, поменять весь привычный быт,
Ни войны, ни глухого грома, ни тягучей дурной судьбы.
Нет, всё будет гораздо проще, без кошмаров и мыльных драм,
Будут тихими дни и ночи, будут сны без огня и драк
И закат в одеяньи алом будет спать на твоих плечах...
...Но готовься сражаться в малом - в самых крохотных мелочах.
Не влюбляйся в пустые вещи и не слушай чужую тьму,
Помни - часто ты сам тюремщик, что бросает себя в тюрьму,
Даже если не мысли - сажа, даже если не стон, а крик
Никогда не считай неважным то, что греет тебя внутри.
Знаешь, это сложней гораздо, путь нехожен, забыт, колюч
Каждый в сердце лелеет сказку, эта сказка - твой главный ключ
И неважно, что там с сюжетом, кто в ней дышит и кто живёт.
Просто помни, что только это может двигать тебя вперёд.
Будь спокойным, как пух и лучик, никогда не борись с людьми
Ты - часть мира: коль станешь лучше, значит этим меняешь мир
Мир велик и неодинаков, он маяк, но и он - свеча.
Если ты ожидаешь знака
Вот он, знак:
начинай
сейчас.
И от нас, чем мы старше, реже будут требовать крупных жертв
Ни измен, что по сердцу режут, ни прыжков из вулканных жерл,
Не заставят уйти из дома, поменять весь привычный быт,
Ни войны, ни глухого грома, ни тягучей дурной судьбы.
Нет, всё будет гораздо проще, без кошмаров и мыльных драм,
Будут тихими дни и ночи, будут сны без огня и драк
И закат в одеяньи алом будет спать на твоих плечах...
...Но готовься сражаться в малом - в самых крохотных мелочах.
Не влюбляйся в пустые вещи и не слушай чужую тьму,
Помни - часто ты сам тюремщик, что бросает себя в тюрьму,
Даже если не мысли - сажа, даже если не стон, а крик
Никогда не считай неважным то, что греет тебя внутри.
Знаешь, это сложней гораздо, путь нехожен, забыт, колюч
Каждый в сердце лелеет сказку, эта сказка - твой главный ключ
И неважно, что там с сюжетом, кто в ней дышит и кто живёт.
Просто помни, что только это может двигать тебя вперёд.
Будь спокойным, как пух и лучик, никогда не борись с людьми
Ты - часть мира: коль станешь лучше, значит этим меняешь мир
Мир велик и неодинаков, он маяк, но и он - свеча.
Если ты ожидаешь знака
Вот он, знак:
начинай
сейчас.
это, пожалуй, любимое
И от нас, чем мы старше, реже будут требовать крупных жертв
Ни измен, что по сердцу режут, ни прыжков из вулканных жерл,
Не заставят уйти из дома, поменять весь привычный быт,
Ни войны, ни глухого грома, ни тягучей дурной судьбы.
Нет, всё будет гораздо проще, без кошмаров и мыльных драм,
Будут тихими дни и ночи, будут сны без огня и драк
И закат в одеяньи алом будет спать на твоих плечах...
...Но готовься сражаться в малом - в самых крохотных мелочах.
Не влюбляйся в пустые вещи и не слушай чужую тьму,
Помни - часто ты сам тюремщик, что бросает себя в тюрьму,
Даже если не мысли - сажа, даже если не стон, а крик
Никогда не считай неважным то, что греет тебя внутри.
Знаешь, это сложней гораздо, путь нехожен, забыт, колюч
Каждый в сердце лелеет сказку, эта сказка - твой главный ключ
И неважно, что там с сюжетом, кто в ней дышит и кто живёт.
Просто помни, что только это может двигать тебя вперёд.
Будь спокойным, как пух и лучик, никогда не борись с людьми
Ты - часть мира: коль станешь лучше, значит этим меняешь мир
Мир велик и неодинаков, он маяк, но и он - свеча.
Если ты ожидаешь знака
Вот он, знак:
начинай
сейчас.
И от нас, чем мы старше, реже будут требовать крупных жертв
Ни измен, что по сердцу режут, ни прыжков из вулканных жерл,
Не заставят уйти из дома, поменять весь привычный быт,
Ни войны, ни глухого грома, ни тягучей дурной судьбы.
Нет, всё будет гораздо проще, без кошмаров и мыльных драм,
Будут тихими дни и ночи, будут сны без огня и драк
И закат в одеяньи алом будет спать на твоих плечах...
...Но готовься сражаться в малом - в самых крохотных мелочах.
Не влюбляйся в пустые вещи и не слушай чужую тьму,
Помни - часто ты сам тюремщик, что бросает себя в тюрьму,
Даже если не мысли - сажа, даже если не стон, а крик
Никогда не считай неважным то, что греет тебя внутри.
Знаешь, это сложней гораздо, путь нехожен, забыт, колюч
Каждый в сердце лелеет сказку, эта сказка - твой главный ключ
И неважно, что там с сюжетом, кто в ней дышит и кто живёт.
Просто помни, что только это может двигать тебя вперёд.
Будь спокойным, как пух и лучик, никогда не борись с людьми
Ты - часть мира: коль станешь лучше, значит этим меняешь мир
Мир велик и неодинаков, он маяк, но и он - свеча.
Если ты ожидаешь знака
Вот он, знак:
начинай
сейчас.
Вечер качает вереск и лебеду, пахнет грозой и чем-то еще паленым. Слышишь, братишка, скоро уже приду, скоро тебе поможет твоя Алёна. Здесь, на Дороге, столько живых чудес - жаль, показать нельзя этой красотищи! Я научилась слушать, как шепчет лес; видеть, как южный ветер кого-то ищет. Скоро ложиться, сна ни в одном глазу: неподалёку слышится рык медведя.
Здесь, на Дороге, в небе поёт лазурь, каждый рассвет, смеясь, отливает медью. Здесь, как безумный, песни поешь грозе, ловишь в ладонь холодные капли-точки...
Кажется, я нашла здесь себе друзей - братик, ты им понравишься, это точно.
Здесь на вес золота музыка и слова; тихие сумерки, песни, глаза, объятья. Я научилась драться и колдовать, и, я уверена, справлюсь с твоим заклятьем.
Если бы знать, во что ты там превращен...в хищную птицу, в рыбу, в степного зверя?
Ночь укрывает землю своим плащом. Завтра я буду ближе.
Я в это верю.
*
Крылья болят, лететь еще далеко, тысячи верст оставлены за плечами. Сколько уже - наверное, семь веков, как на тебя наложены эти чары? Столько веков, и память твоя молчит, и нам обоим, черт, никуда не деться...Я иногда слежу за тобой в ночи - спишь ты все так же сладко, совсем как в детстве. Ты повзрослела - скулы, глаза и стать, наши пути идут по своим законам...
Да, и тебе наверно не стоит знать, что ты когда-то тоже была драконом.
Сон твой лежит за озеро, через мост, там ждет чудовище, криком подобно грому.
Мне снится только россыпь холодных звезд - тая, они освещают дорогу к дому.
Здесь, на Дороге, в небе поёт лазурь, каждый рассвет, смеясь, отливает медью. Здесь, как безумный, песни поешь грозе, ловишь в ладонь холодные капли-точки...
Кажется, я нашла здесь себе друзей - братик, ты им понравишься, это точно.
Здесь на вес золота музыка и слова; тихие сумерки, песни, глаза, объятья. Я научилась драться и колдовать, и, я уверена, справлюсь с твоим заклятьем.
Если бы знать, во что ты там превращен...в хищную птицу, в рыбу, в степного зверя?
Ночь укрывает землю своим плащом. Завтра я буду ближе.
Я в это верю.
*
Крылья болят, лететь еще далеко, тысячи верст оставлены за плечами. Сколько уже - наверное, семь веков, как на тебя наложены эти чары? Столько веков, и память твоя молчит, и нам обоим, черт, никуда не деться...Я иногда слежу за тобой в ночи - спишь ты все так же сладко, совсем как в детстве. Ты повзрослела - скулы, глаза и стать, наши пути идут по своим законам...
Да, и тебе наверно не стоит знать, что ты когда-то тоже была драконом.
Сон твой лежит за озеро, через мост, там ждет чудовище, криком подобно грому.
Мне снится только россыпь холодных звезд - тая, они освещают дорогу к дому.
На работе столько дел - разгребай лопатой, посетители гудят, словно стая чаек. Кевин мало спит, обедал давно когда-то, по столам разносит блюда и чашки с чаем. Над плафоном старым вьются, наглеют мухи, духота и шум царят в городке приморском. Официанты ходят бледные, словно духи, от финансов, сна и нервов осталась горстка. Говорили ведь - останься в своей столице, там прохладней, чище, легче, и денег куча...
...Но живым теплом июль накрывает лица, по утрам в окно стучится несмелый лучик. Отворить калитку, тихо прокрасться мимо, по песку пройтись, к прибою, к солёным волнам. Танцевать, молчать, быть магом, факиром, мимом, ощущать себя другим, настоящим, полным. Танцевать, морским ветрам подставлять ладони, танцевать, забыв о шефе, заказах, планах...
И когда уедет Кевин, то он запомнит не работу, а ракушки во всех карманах.
Дождь идёт давно - противный, сырой, осенний, но у Волка нет зонта - да зачем он сдался! Как рука болит - наверное с воскресенья, он тогда, кажись, неплохо совсем подрался. А кругом течёт ноябрь, кипит рутина, ни на пиво, ни на хлеб не осталось денег. Эх, хорош сейчас, наверно - фингал, щетина, под глазами в три ряда залегают тени. Вдруг пристанут, вдруг подумают, что бродяга, он отбился б, не впервой-то, давно знакомо...
....Но в кармане куртки дрыхнет щенок-дворняга. Не простыл бы, донести бы скорей до дома.
Волк не то что бы любитель зверюг и бестий - погляди, зараза, морду от капель прячет! - просто тот дрожал, скулил и сидел на месте...Волк в какой-то из моментов не смог иначе. Волк заходит в дом, кидает ботинки в угол, осторожно выпускает щенка погреться - тот еще дрожит, немного еще испуган, но уже спокойней бьется собачье сердце. С них двоих воды - как в море в момент прилива, что там нужно-то: ошейник, игрушки, миски?...
На неделе Волк идет в магазин за пивом, и, ругнувшись, покупает взамен сосиски.
А тропа ведёт сквозь вереск, в пустую рощу, до малейших черт знакомы ему дороги. Вот еще чуть-чуть, тропинка тепла наощупь, в молодой траве ступают босые ноги. А вокруг пруды - серебряные оконца, через полчаса - дождешься? - и солнце выйдет.
Но Реон не видит мая, не видит солнца. Он, по правде-то, вообще ничего не видит.
Ожиданье пахнет горькой лесной смолою, темнота не терпит света, не терпит сказок...
Но слышны шаги - с рассветом приходит Хлоя, и приносит вместе с голосом сотню красок.
...А потом уже ни ветра, ни слов не слышно, меж сплетенных пальцев вьются строкой легенды. Для двоих открыты звезды, открыты крыши, океан вдали несётся атласной лентой. Он её глазами видит густую зелень, городской трамвай, вдали - очертанья пашен...
А она в его - как ведьмы готовят зелья, как летит пегас среди изумрудных башен, как блестит в пещере гномьей гора алмазов, паруса вздымает ветер - послушен, ласков...
Темнота не терпит света, не терпит сказок. Но она сама - всего лишь дурная сказка.
*
Говорят, он ходит мягко, всегда во фраке, не вглядишься - и подвоха-то не почуешь. Сторонятся те его, кто читает знаки, не растут цветы в долинах, где он ночует. Он всегда улыбчив, мягок, умён, надушен - это враки всё, что пахнет огнём и серой.
Он придёт к тебе, сомненьем терзая душу, он подарит вместо страхов уют и серость. Это он прошепчет тихо - "сдавайся лучше", это он - "не сможешь, тише, да бросить легче", подберет к тебе твой самый постыдный ключик, закидав делами, скажет забыть про вечность...
Говорят, что он успешен, что он спокоен, не боится, мол, ни нас, ни себя, ни Бога....
...Но когда танцует Кевин среди прибоя, но когда у Волка кто-то скулит под боком, но когда Реона сердце лучится пеньем, но когда у Хлои песня бежит рекою...
Господин по фраке мучается мигренью,
и уходит в тень,
становится темнотою.
...Но живым теплом июль накрывает лица, по утрам в окно стучится несмелый лучик. Отворить калитку, тихо прокрасться мимо, по песку пройтись, к прибою, к солёным волнам. Танцевать, молчать, быть магом, факиром, мимом, ощущать себя другим, настоящим, полным. Танцевать, морским ветрам подставлять ладони, танцевать, забыв о шефе, заказах, планах...
И когда уедет Кевин, то он запомнит не работу, а ракушки во всех карманах.
Дождь идёт давно - противный, сырой, осенний, но у Волка нет зонта - да зачем он сдался! Как рука болит - наверное с воскресенья, он тогда, кажись, неплохо совсем подрался. А кругом течёт ноябрь, кипит рутина, ни на пиво, ни на хлеб не осталось денег. Эх, хорош сейчас, наверно - фингал, щетина, под глазами в три ряда залегают тени. Вдруг пристанут, вдруг подумают, что бродяга, он отбился б, не впервой-то, давно знакомо...
....Но в кармане куртки дрыхнет щенок-дворняга. Не простыл бы, донести бы скорей до дома.
Волк не то что бы любитель зверюг и бестий - погляди, зараза, морду от капель прячет! - просто тот дрожал, скулил и сидел на месте...Волк в какой-то из моментов не смог иначе. Волк заходит в дом, кидает ботинки в угол, осторожно выпускает щенка погреться - тот еще дрожит, немного еще испуган, но уже спокойней бьется собачье сердце. С них двоих воды - как в море в момент прилива, что там нужно-то: ошейник, игрушки, миски?...
На неделе Волк идет в магазин за пивом, и, ругнувшись, покупает взамен сосиски.
А тропа ведёт сквозь вереск, в пустую рощу, до малейших черт знакомы ему дороги. Вот еще чуть-чуть, тропинка тепла наощупь, в молодой траве ступают босые ноги. А вокруг пруды - серебряные оконца, через полчаса - дождешься? - и солнце выйдет.
Но Реон не видит мая, не видит солнца. Он, по правде-то, вообще ничего не видит.
Ожиданье пахнет горькой лесной смолою, темнота не терпит света, не терпит сказок...
Но слышны шаги - с рассветом приходит Хлоя, и приносит вместе с голосом сотню красок.
...А потом уже ни ветра, ни слов не слышно, меж сплетенных пальцев вьются строкой легенды. Для двоих открыты звезды, открыты крыши, океан вдали несётся атласной лентой. Он её глазами видит густую зелень, городской трамвай, вдали - очертанья пашен...
А она в его - как ведьмы готовят зелья, как летит пегас среди изумрудных башен, как блестит в пещере гномьей гора алмазов, паруса вздымает ветер - послушен, ласков...
Темнота не терпит света, не терпит сказок. Но она сама - всего лишь дурная сказка.
*
Говорят, он ходит мягко, всегда во фраке, не вглядишься - и подвоха-то не почуешь. Сторонятся те его, кто читает знаки, не растут цветы в долинах, где он ночует. Он всегда улыбчив, мягок, умён, надушен - это враки всё, что пахнет огнём и серой.
Он придёт к тебе, сомненьем терзая душу, он подарит вместо страхов уют и серость. Это он прошепчет тихо - "сдавайся лучше", это он - "не сможешь, тише, да бросить легче", подберет к тебе твой самый постыдный ключик, закидав делами, скажет забыть про вечность...
Говорят, что он успешен, что он спокоен, не боится, мол, ни нас, ни себя, ни Бога....
...Но когда танцует Кевин среди прибоя, но когда у Волка кто-то скулит под боком, но когда Реона сердце лучится пеньем, но когда у Хлои песня бежит рекою...
Господин по фраке мучается мигренью,
и уходит в тень,
становится темнотою.
На работе столько дел - разгребай лопатой, посетители гудят, словно стая чаек. Кевин мало спит, обедал давно когда-то, по столам разносит блюда и чашки с чаем. Над плафоном старым вьются, наглеют мухи, духота и шум царят в городке приморском. Официанты ходят бледные, словно духи, от финансов, сна и нервов осталась горстка. Говорили ведь - останься в своей столице, там прохладней, чище, легче, и денег куча...
...Но живым теплом июль накрывает лица, по утрам в окно стучится несмелый лучик. Отворить калитку, тихо прокрасться мимо, по песку пройтись, к прибою, к солёным волнам. Танцевать, молчать, быть магом, факиром, мимом, ощущать себя другим, настоящим, полным. Танцевать, морским ветрам подставлять ладони, танцевать, забыв о шефе, заказах, планах...
И когда уедет Кевин, то он запомнит не работу, а ракушки во всех карманах.
Дождь идёт давно - противный, сырой, осенний, но у Волка нет зонта - да зачем он сдался! Как рука болит - наверное с воскресенья, он тогда, кажись, неплохо совсем подрался. А кругом течёт ноябрь, кипит рутина, ни на пиво, ни на хлеб не осталось денег. Эх, хорош сейчас, наверно - фингал, щетина, под глазами в три ряда залегают тени. Вдруг пристанут, вдруг подумают, что бродяга, он отбился б, не впервой-то, давно знакомо...
....Но в кармане куртки дрыхнет щенок-дворняга. Не простыл бы, донести бы скорей до дома.
Волк не то что бы любитель зверюг и бестий - погляди, зараза, морду от капель прячет! - просто тот дрожал, скулил и сидел на месте...Волк в какой-то из моментов не смог иначе. Волк заходит в дом, кидает ботинки в угол, осторожно выпускает щенка погреться - тот еще дрожит, немного еще испуган, но уже спокойней бьется собачье сердце. С них двоих воды - как в море в момент прилива, что там нужно-то: ошейник, игрушки, миски?...
На неделе Волк идет в магазин за пивом, и, ругнувшись, покупает взамен сосиски.
А тропа ведёт сквозь вереск, в пустую рощу, до малейших черт знакомы ему дороги. Вот еще чуть-чуть, тропинка тепла наощупь, в молодой траве ступают босые ноги. А вокруг пруды - серебряные оконца, через полчаса - дождешься? - и солнце выйдет.
Но Реон не видит мая, не видит солнца. Он, по правде-то, вообще ничего не видит.
Ожиданье пахнет горькой лесной смолою, темнота не терпит света, не терпит сказок...
Но слышны шаги - с рассветом приходит Хлоя, и приносит вместе с голосом сотню красок.
...А потом уже ни ветра, ни слов не слышно, меж сплетенных пальцев вьются строкой легенды. Для двоих открыты звезды, открыты крыши, океан вдали несётся атласной лентой. Он её глазами видит густую зелень, городской трамвай, вдали - очертанья пашен...
А она в его - как ведьмы готовят зелья, как летит пегас среди изумрудных башен, как блестит в пещере гномьей гора алмазов, паруса вздымает ветер - послушен, ласков...
Темнота не терпит света, не терпит сказок. Но она сама - всего лишь дурная сказка.
*
Говорят, он ходит мягко, всегда во фраке, не вглядишься - и подвоха-то не почуешь. Сторонятся те его, кто читает знаки, не растут цветы в долинах, где он ночует. Он всегда улыбчив, мягок, умён, надушен - это враки всё, что пахнет огнём и серой.
Он придёт к тебе, сомненьем терзая душу, он подарит вместо страхов уют и серость. Это он прошепчет тихо - "сдавайся лучше", это он - "не сможешь, тише, да бросить легче", подберет к тебе твой самый постыдный ключик, закидав делами, скажет забыть про вечность...
Говорят, что он успешен, что он спокоен, не боится, мол, ни нас, ни себя, ни Бога....
...Но когда танцует Кевин среди прибоя, но когда у Волка кто-то скулит под боком, но когда Реона сердце лучится пеньем, но когда у Хлои песня бежит рекою...
Господин по фраке мучается мигренью,
и уходит в тень,
становится темнотою.
...Но живым теплом июль накрывает лица, по утрам в окно стучится несмелый лучик. Отворить калитку, тихо прокрасться мимо, по песку пройтись, к прибою, к солёным волнам. Танцевать, молчать, быть магом, факиром, мимом, ощущать себя другим, настоящим, полным. Танцевать, морским ветрам подставлять ладони, танцевать, забыв о шефе, заказах, планах...
И когда уедет Кевин, то он запомнит не работу, а ракушки во всех карманах.
Дождь идёт давно - противный, сырой, осенний, но у Волка нет зонта - да зачем он сдался! Как рука болит - наверное с воскресенья, он тогда, кажись, неплохо совсем подрался. А кругом течёт ноябрь, кипит рутина, ни на пиво, ни на хлеб не осталось денег. Эх, хорош сейчас, наверно - фингал, щетина, под глазами в три ряда залегают тени. Вдруг пристанут, вдруг подумают, что бродяга, он отбился б, не впервой-то, давно знакомо...
....Но в кармане куртки дрыхнет щенок-дворняга. Не простыл бы, донести бы скорей до дома.
Волк не то что бы любитель зверюг и бестий - погляди, зараза, морду от капель прячет! - просто тот дрожал, скулил и сидел на месте...Волк в какой-то из моментов не смог иначе. Волк заходит в дом, кидает ботинки в угол, осторожно выпускает щенка погреться - тот еще дрожит, немного еще испуган, но уже спокойней бьется собачье сердце. С них двоих воды - как в море в момент прилива, что там нужно-то: ошейник, игрушки, миски?...
На неделе Волк идет в магазин за пивом, и, ругнувшись, покупает взамен сосиски.
А тропа ведёт сквозь вереск, в пустую рощу, до малейших черт знакомы ему дороги. Вот еще чуть-чуть, тропинка тепла наощупь, в молодой траве ступают босые ноги. А вокруг пруды - серебряные оконца, через полчаса - дождешься? - и солнце выйдет.
Но Реон не видит мая, не видит солнца. Он, по правде-то, вообще ничего не видит.
Ожиданье пахнет горькой лесной смолою, темнота не терпит света, не терпит сказок...
Но слышны шаги - с рассветом приходит Хлоя, и приносит вместе с голосом сотню красок.
...А потом уже ни ветра, ни слов не слышно, меж сплетенных пальцев вьются строкой легенды. Для двоих открыты звезды, открыты крыши, океан вдали несётся атласной лентой. Он её глазами видит густую зелень, городской трамвай, вдали - очертанья пашен...
А она в его - как ведьмы готовят зелья, как летит пегас среди изумрудных башен, как блестит в пещере гномьей гора алмазов, паруса вздымает ветер - послушен, ласков...
Темнота не терпит света, не терпит сказок. Но она сама - всего лишь дурная сказка.
*
Говорят, он ходит мягко, всегда во фраке, не вглядишься - и подвоха-то не почуешь. Сторонятся те его, кто читает знаки, не растут цветы в долинах, где он ночует. Он всегда улыбчив, мягок, умён, надушен - это враки всё, что пахнет огнём и серой.
Он придёт к тебе, сомненьем терзая душу, он подарит вместо страхов уют и серость. Это он прошепчет тихо - "сдавайся лучше", это он - "не сможешь, тише, да бросить легче", подберет к тебе твой самый постыдный ключик, закидав делами, скажет забыть про вечность...
Говорят, что он успешен, что он спокоен, не боится, мол, ни нас, ни себя, ни Бога....
...Но когда танцует Кевин среди прибоя, но когда у Волка кто-то скулит под боком, но когда Реона сердце лучится пеньем, но когда у Хлои песня бежит рекою...
Господин по фраке мучается мигренью,
и уходит в тень,
становится темнотою.
Хорошо, что нет Царя.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.
Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.
Хорошо — что никого,
Хорошо — что ничего,
Так черно и так мертво,
Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.
Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.
Хорошо — что никого,
Хорошо — что ничего,
Так черно и так мертво,
Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.
>>651404
Всегда вот на этих миллионах спотыкался. Как правильно-то читать это? Аль это такая авторская задумка.
>Только миллионы лет.
Всегда вот на этих миллионах спотыкался. Как правильно-то читать это? Аль это такая авторская задумка.
>>651417
Как по правилам орфоэпии требуется, так и читай. В поэзии бывает иногда, что ударение не попадает в стопу.
Как по правилам орфоэпии требуется, так и читай. В поэзии бывает иногда, что ударение не попадает в стопу.
336 Кб, 729x547Почему в тренде до сих пор нет великого поэта?
https://youtu.be/dHgfJUAobxA
https://youtu.be/dHgfJUAobxA
>>651417
Ты "мильёны" что ли читаешь? Так и читай "милио'ны".
Ты "мильёны" что ли читаешь? Так и читай "милио'ны".
>>651559
Поясняю: это значит «сложно ептабля нихуя непанятна я не тупой это стих бессмысленный понятна??»
Поясняю: это значит «сложно ептабля нихуя непанятна я не тупой это стих бессмысленный понятна??»
>>651575
Рифма есть в первую очередь музыкальное средство, с ее помощью поэтическая речь становится еще более размеренной и, как результат, красивой. Для памяти чего, в твоем случае, нужна рифма?
Рифма есть в первую очередь музыкальное средство, с ее помощью поэтическая речь становится еще более размеренной и, как результат, красивой. Для памяти чего, в твоем случае, нужна рифма?
>>651485
>>651565
Вот тебе классический шедевр из прошлого треда, маня:
Из ржавой ванны, как из гроба жестяного,
Неторопливо появляется сперва
Вся напомаженная густо и ни слова
Не говорящая дурная голова.
И шея жирная за нею вслед, лопатки
Торчащие, затем короткая спина,
Ввысь устремившаяся бедер крутизна
И сало, чьи пласты образовали складки.
Чуть красноват хребет. Ужасную печать
На всем увидишь ты; начнешь и замечать
То, что под лупою лишь видеть можно ясно:
«Венера» выколото тушью на крестце…
Все тело движется, являя круп в конце,
Где язва ануса чудовищно прекрасна.
>>651565
Вот тебе классический шедевр из прошлого треда, маня:
Из ржавой ванны, как из гроба жестяного,
Неторопливо появляется сперва
Вся напомаженная густо и ни слова
Не говорящая дурная голова.
И шея жирная за нею вслед, лопатки
Торчащие, затем короткая спина,
Ввысь устремившаяся бедер крутизна
И сало, чьи пласты образовали складки.
Чуть красноват хребет. Ужасную печать
На всем увидишь ты; начнешь и замечать
То, что под лупою лишь видеть можно ясно:
«Венера» выколото тушью на крестце…
Все тело движется, являя круп в конце,
Где язва ануса чудовищно прекрасна.
>>651598
Рембо — просто идеальный поэт для двачера с потребностями чуть выше среднего по палате. Вроде витиевато пишет, и метафоры сильные, а темы и образы все родные.
Рембо — просто идеальный поэт для двачера с потребностями чуть выше среднего по палате. Вроде витиевато пишет, и метафоры сильные, а темы и образы все родные.
>>651632
Дорасти сперва, чмо ебаное, а потом уже и очко свое раскрывай на ВЕЛИКОГО ЧЕЛОВЕКА!
Дорасти сперва, чмо ебаное, а потом уже и очко свое раскрывай на ВЕЛИКОГО ЧЕЛОВЕКА!
>>651632
Кого-то читают вне контекста времени?
С чего ты взял, что он мне хоть как-то заходит? "Двачер" — это оскорбительное слово в приличных кругах.
Хотя, давай взглянем правде в лицо, тебе ведь лишь бы пиструн на себя потянуть, да в элитария на публику поиграть. Жалкое созданьице.
>>651644
А ты откуда нахуй такой нарисовался? А ну съебалась, сопля.
>Кричащий подросток, которого сейчас читают только в контексте времени.
Кого-то читают вне контекста времени?
>Хотя вам он вам, говноедам, даже в переводе заходит.
С чего ты взял, что он мне хоть как-то заходит? "Двачер" — это оскорбительное слово в приличных кругах.
Хотя, давай взглянем правде в лицо, тебе ведь лишь бы пиструн на себя потянуть, да в элитария на публику поиграть. Жалкое созданьице.
>>651644
А ты откуда нахуй такой нарисовался? А ну съебалась, сопля.
>>651649
Поссал на твое гнойное прыщавое ебало, вырожденец.
>рандомхуй с сажей
>"Двачер" — это оскорбительное слово в приличных кругах.
>тебе ведь лишь бы ...., да в элитария на публику поиграть
Поссал на твое гнойное прыщавое ебало, вырожденец.
>>651645
Читать все треды в /bo/ минимум лет 5, да и то...
Читать все треды в /bo/ минимум лет 5, да и то...
>>651659
Чепушка, твое дело не мешаться, пока господа беседуют. Иди пока в треде "художнканинужна" посемени.
>Ну так я-то элитарий
Чепушка, твое дело не мешаться, пока господа беседуют. Иди пока в треде "художнканинужна" посемени.
>>651668
Лол, с кем ты там беседуешь, бояры перепил али что? Твой единственный собеседник — это твой закадычный друг Ванюша, с которым вы, под этиловый приход, друг друга обслуживаете минетом за неимением бабы. Элитарием ты, может, почувствовал себя, когда форсил "Благоволительниц" на этой доске, но и то был мираж, обусловленный ударом мочи в голову. Так что обтекай и не смей впредь подавать голос.
Лол, с кем ты там беседуешь, бояры перепил али что? Твой единственный собеседник — это твой закадычный друг Ванюша, с которым вы, под этиловый приход, друг друга обслуживаете минетом за неимением бабы. Элитарием ты, может, почувствовал себя, когда форсил "Благоволительниц" на этой доске, но и то был мираж, обусловленный ударом мочи в голову. Так что обтекай и не смей впредь подавать голос.
>>651669
Гой попущенный, ты снова на связь выходишь? Если ты не вдупляешь смысловой нагрузки с первого раза, то повторю тогда снова, что я хуй клал на твое мнение о себе, и твой шизофаический бред, вызванный алкогольной зависимостью твоей тупорылой мамаши, во время которой она пыталась вынести тебя в своей разъебанной хачами матке. Теперь понятно, ебло недоношенное?
Гой попущенный, ты снова на связь выходишь? Если ты не вдупляешь смысловой нагрузки с первого раза, то повторю тогда снова, что я хуй клал на твое мнение о себе, и твой шизофаический бред, вызванный алкогольной зависимостью твоей тупорылой мамаши, во время которой она пыталась вынести тебя в своей разъебанной хачами матке. Теперь понятно, ебло недоношенное?
>>651673
О, теперь понятно, с (((кем))) мы имеем дело.
На кой черт мне прислушиваться к брехне какой-то дворовой собаки? Разбирать твои каракули — занятие не барское.
>Гой попущенный
О, теперь понятно, с (((кем))) мы имеем дело.
> Если ты не вдупляешь смысловой нагрузки с первого раза,
На кой черт мне прислушиваться к брехне какой-то дворовой собаки? Разбирать твои каракули — занятие не барское.
>>651551
Это из школьной программы стихотворение. Его анимеаватарка запостила, инфа 100%. А ты пишешь "годно".
>годно
Это из школьной программы стихотворение. Его анимеаватарка запостила, инфа 100%. А ты пишешь "годно".
>>651691
Это не из ЖЖ стишки. И их не анимешник постил, скорее всего.
Это не из ЖЖ стишки. И их не анимешник постил, скорее всего.
>>651710
И это автоматически делает стихотворение плохим, потому что?..
>Это из школьной программы стихотворение
И это автоматически делает стихотворение плохим, потому что?..
>>651710
пишу годно, значит годно
Ходасевич вообще годный тип
___________________________________________________
Река - сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно - у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я - ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова - судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
пишу годно, значит годно
Ходасевич вообще годный тип
___________________________________________________
>Улица провалилась, как нос сифилитика.
Река - сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно - у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я - ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова - судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
>>651710
пишу годно, значит годно
Ходасевич вообще годный тип
___________________________________________________
Река - сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно - у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я - ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова - судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
пишу годно, значит годно
Ходасевич вообще годный тип
___________________________________________________
>Улица провалилась, как нос сифилитика.
Река - сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно - у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я - ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова - судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
>>651814
Ты сам-то понял, че сказал?
Ты сам-то понял, че сказал?
Бодлер:
Рембо:
Брюсов:
>>651822
Почему он такой куколд? Ведь отцы-основатели такими чмохами не были.
>женщина, позор людского рода, - тобой, животное!
Рембо:
>Из ржавой ванны, как из гроба жестяного ...
Брюсов:
>>651822
Почему он такой куколд? Ведь отцы-основатели такими чмохами не были.
>>651826
Тут надо мемчик «Бодлер-доге и Брюсов-чимс»
Тут надо мемчик «Бодлер-доге и Брюсов-чимс»
128 Кб, 626x720>>651830
Мне где-то целая статья попадалась, в которой было написано, кто кого в жопу ебал и кто был по маленьким мальчикам из деятелей серебряного века. Короче, пидоры они там все.
Мне где-то целая статья попадалась, в которой было написано, кто кого в жопу ебал и кто был по маленьким мальчикам из деятелей серебряного века. Короче, пидоры они там все.
А что насчет лунопопой поэзии, анончики?
Есть ценители?
Себя мне увидеть жалко,
Я такой нежный и голубой,
Да и не послушается палка,
Обструганная тобой.
Но вот подойдёшь ты дорогой,
Которой я навстречу шёл,
И вспомню я карающего Бога,
И вспомню вершины зол.
Теперь твой удар ужасен,
И не сладок, и не могуч.
Ты видишь - мой взгляд стал ясен.
Ещё камней навьючь!
Быть может, станет легче,
А может быть, и тяжелей.
Я предчувствую свой поздний вечер.
Ударь! Приласкай! Согрей!
Обстругали бы палку этому голубку?
Есть ценители?
Себя мне увидеть жалко,
Я такой нежный и голубой,
Да и не послушается палка,
Обструганная тобой.
Но вот подойдёшь ты дорогой,
Которой я навстречу шёл,
И вспомню я карающего Бога,
И вспомню вершины зол.
Теперь твой удар ужасен,
И не сладок, и не могуч.
Ты видишь - мой взгляд стал ясен.
Ещё камней навьючь!
Быть может, станет легче,
А может быть, и тяжелей.
Я предчувствую свой поздний вечер.
Ударь! Приласкай! Согрей!
Обстругали бы палку этому голубку?
>>651835
красавчик
в Россию поплывет кровать;
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.
Закрыв руками грудь и шею,-
вот-вот сейчас пальнет в меня!-
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.
Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.
Но, сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг!
>Бодлер ебал негритянок
красавчик
>>Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать;
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.
Закрыв руками грудь и шею,-
вот-вот сейчас пальнет в меня!-
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.
Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.
Но, сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг!
>>651835
красавчик
в Россию поплывет кровать;
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.
Закрыв руками грудь и шею,-
вот-вот сейчас пальнет в меня!-
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.
Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.
Но, сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг!
>Бодлер ебал негритянок
красавчик
>>Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать;
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.
Закрыв руками грудь и шею,-
вот-вот сейчас пальнет в меня!-
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.
Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.
Но, сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг!
>Представители интеллигентской элиты догадывались, например, о бисексуальности ультра-консервативного славянофильского писателя и публициста К.Н. Леонтьева (1831 -1891), воспевавшего в своих литературных произведениях красоту мужского тела. Герой повести Леонтьева “Исповедь мужа” (1867) не только поощряет увлечение своей молодой жены, к которой он относится, как к дочери, 20-летним красавцем-греком, но становится посредником между ними. Кажется, что он любит этого юношу даже больше, чем жену. Когда молодая пара погибает, он кончает с собой. В 1882 г. Леонтьев признал это свое сочинение безнравственным, чувственным и языческим, но написанным “с искренним чувством глубоко развращенного сердца”. . (И.С.Кон. Лунный свет на заре. М. АСТ-Олимп, 2003).
>>651649
Не кипятись так, иди книжку почитай лучше, авось умнее станешь.
Не кипятись так, иди книжку почитай лучше, авось умнее станешь.
>>651378
Пацанские паблики почитай, там просто кладезь мудрости и глубоких мыслей для тебя будет.
Пацанские паблики почитай, там просто кладезь мудрости и глубоких мыслей для тебя будет.
Михаил Светлов В разведке
Поворачивали дула
В синем холоде штыков,
И звезда на нас взглянула
Из-за дымных облаков.
Наши кони шли понуро,
Слабо чуя повода.
Я сказал ему: — Меркурий
Называется звезда.
Перед боем больно тускло
Свет свой синий звезды льют…
И спросил он:
— А по-русски
Как Меркурия зовут?
Он сурово ждал ответа;
И ушла за облака
Иностранная планета,
Испугавшись мужика.
Тихо, тихо…
Редко, редко
Донесется скрип телег.
Мы с утра ушли в разведку,
Степь и травы — наш ночлег.
Тихо, тихо…
Мелко, мелко
Полночь брызнула свинцом,-
Мы попали в перестрелку,
Мы отсюда не уйдем.
Я сказал ему чуть слышно:
— Нам не выдержать огня.
Поворачивай-ка дышло,
Поворачивай коня.
Как мы шли в ночную сырость,
Как бежали мы сквозь тьму —
Мы не скажем командиру,
Не расскажем никому.
Он взглянул из-под папахи,
Он ответил:
— Наплевать!
Мы не зайцы, чтобы в страхе
От охотника бежать.
Как я встану перед миром,
Как он взглянет на меня,
Как скажу я командиру,
Что бежал из-под огня?
Лучше я, ночной порою
Погибая на седле,
Буду счастлив под землею,
Чем несчастен на земле…
Полночь пулями стучала,
Смерть в полуночи брела,
Пуля в лоб ему попала,
Пуля в грудь мою вошла.
Ночь звенела стременами,
Волочились повода,
И Меркурий плыл над нами —
Иностранная звезда.
1927 г.
Поворачивали дула
В синем холоде штыков,
И звезда на нас взглянула
Из-за дымных облаков.
Наши кони шли понуро,
Слабо чуя повода.
Я сказал ему: — Меркурий
Называется звезда.
Перед боем больно тускло
Свет свой синий звезды льют…
И спросил он:
— А по-русски
Как Меркурия зовут?
Он сурово ждал ответа;
И ушла за облака
Иностранная планета,
Испугавшись мужика.
Тихо, тихо…
Редко, редко
Донесется скрип телег.
Мы с утра ушли в разведку,
Степь и травы — наш ночлег.
Тихо, тихо…
Мелко, мелко
Полночь брызнула свинцом,-
Мы попали в перестрелку,
Мы отсюда не уйдем.
Я сказал ему чуть слышно:
— Нам не выдержать огня.
Поворачивай-ка дышло,
Поворачивай коня.
Как мы шли в ночную сырость,
Как бежали мы сквозь тьму —
Мы не скажем командиру,
Не расскажем никому.
Он взглянул из-под папахи,
Он ответил:
— Наплевать!
Мы не зайцы, чтобы в страхе
От охотника бежать.
Как я встану перед миром,
Как он взглянет на меня,
Как скажу я командиру,
Что бежал из-под огня?
Лучше я, ночной порою
Погибая на седле,
Буду счастлив под землею,
Чем несчастен на земле…
Полночь пулями стучала,
Смерть в полуночи брела,
Пуля в лоб ему попала,
Пуля в грудь мою вошла.
Ночь звенела стременами,
Волочились повода,
И Меркурий плыл над нами —
Иностранная звезда.
1927 г.
Михаил Светлов В разведке
Поворачивали дула
В синем холоде штыков,
И звезда на нас взглянула
Из-за дымных облаков.
Наши кони шли понуро,
Слабо чуя повода.
Я сказал ему: — Меркурий
Называется звезда.
Перед боем больно тускло
Свет свой синий звезды льют…
И спросил он:
— А по-русски
Как Меркурия зовут?
Он сурово ждал ответа;
И ушла за облака
Иностранная планета,
Испугавшись мужика.
Тихо, тихо…
Редко, редко
Донесется скрип телег.
Мы с утра ушли в разведку,
Степь и травы — наш ночлег.
Тихо, тихо…
Мелко, мелко
Полночь брызнула свинцом,-
Мы попали в перестрелку,
Мы отсюда не уйдем.
Я сказал ему чуть слышно:
— Нам не выдержать огня.
Поворачивай-ка дышло,
Поворачивай коня.
Как мы шли в ночную сырость,
Как бежали мы сквозь тьму —
Мы не скажем командиру,
Не расскажем никому.
Он взглянул из-под папахи,
Он ответил:
— Наплевать!
Мы не зайцы, чтобы в страхе
От охотника бежать.
Как я встану перед миром,
Как он взглянет на меня,
Как скажу я командиру,
Что бежал из-под огня?
Лучше я, ночной порою
Погибая на седле,
Буду счастлив под землею,
Чем несчастен на земле…
Полночь пулями стучала,
Смерть в полуночи брела,
Пуля в лоб ему попала,
Пуля в грудь мою вошла.
Ночь звенела стременами,
Волочились повода,
И Меркурий плыл над нами —
Иностранная звезда.
1927 г.
Поворачивали дула
В синем холоде штыков,
И звезда на нас взглянула
Из-за дымных облаков.
Наши кони шли понуро,
Слабо чуя повода.
Я сказал ему: — Меркурий
Называется звезда.
Перед боем больно тускло
Свет свой синий звезды льют…
И спросил он:
— А по-русски
Как Меркурия зовут?
Он сурово ждал ответа;
И ушла за облака
Иностранная планета,
Испугавшись мужика.
Тихо, тихо…
Редко, редко
Донесется скрип телег.
Мы с утра ушли в разведку,
Степь и травы — наш ночлег.
Тихо, тихо…
Мелко, мелко
Полночь брызнула свинцом,-
Мы попали в перестрелку,
Мы отсюда не уйдем.
Я сказал ему чуть слышно:
— Нам не выдержать огня.
Поворачивай-ка дышло,
Поворачивай коня.
Как мы шли в ночную сырость,
Как бежали мы сквозь тьму —
Мы не скажем командиру,
Не расскажем никому.
Он взглянул из-под папахи,
Он ответил:
— Наплевать!
Мы не зайцы, чтобы в страхе
От охотника бежать.
Как я встану перед миром,
Как он взглянет на меня,
Как скажу я командиру,
Что бежал из-под огня?
Лучше я, ночной порою
Погибая на седле,
Буду счастлив под землею,
Чем несчастен на земле…
Полночь пулями стучала,
Смерть в полуночи брела,
Пуля в лоб ему попала,
Пуля в грудь мою вошла.
Ночь звенела стременами,
Волочились повода,
И Меркурий плыл над нами —
Иностранная звезда.
1927 г.
>>651932
по существу ты прав, но романтическое допущение во времена предшествовавшие постмодернистской иронии, которая честно говоря уже подзаебала, считалось допустимым приёмом.
по существу ты прав, но романтическое допущение во времена предшествовавшие постмодернистской иронии, которая честно говоря уже подзаебала, считалось допустимым приёмом.
274 Кб, 494x482>>651897
Хочешь, посру в тебя, мой хороший?
Хочешь, посру в тебя, мой хороший?
В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.
Держусь, томлюсь, качаюсь,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.
Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-
В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-
Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,
Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше... ах!
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.
Держусь, томлюсь, качаюсь,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.
Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-
В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-
Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,
Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше... ах!
В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.
Держусь, томлюсь, качаюсь,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.
Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-
В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-
Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,
Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше... ах!
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.
Держусь, томлюсь, качаюсь,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.
Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-
В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-
Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,
Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше... ах!
О триумфах, иллюминациях, гекатомбах,
Об овациях всенародному палачу,
О погибших
и погибающих
в катакомбах
Нержавеющий
и незыблемый
стих ищу.
Не подскажут мне закатившиеся эпохи
Злу всемирному соответствующий размер,
Не помогут -
во всеохватывающем
вздохе
Ритмом выразить,
величайшую
из химер.
Ее поступью оглушенному, что мне томный
Тенор ямба с его усадебною тоской?
Я работаю,
чтоб улавливали
потомки
Шаг огромнее
и могущественнее,
чем людской.
Чтобы в грузных, нечеловеческих интервалах
Была тяжесть, как во внутренностях Земли,
Ход чудовищ,
необъяснимых
и небывалых,
Из-под магмы
приподнимающихся
вдали.
За расчерченною, исследованною сферой,
За последнею спондеической крутизной,
Сверх-тяжелые,
транс-урановые
размеры
В мраке медленно
поднимаются
предо мной.
Опрокидывающий правила, как плутоний,
Зримый будущим поколеньям, как пантеон.
Встань же, грубый,
неотшлифованный,
многотонный,
Ступенями
нагромождаемый
сверх-пэон!
Не расплавятся твои сумрачные устои,
Не прольются перед кумирами, как елей!
Наши судороги
под расплющивающей
пятою,
Наши пытки
и наши казни
запечатлей!
И свидетельство
о склонившемся
к нашим мукам
Уицраоре, угашающем все огни,
Ты преемникам -
нашим детям -
и нашим внукам -
Как чугунная
усыпальница,
сохрани.
Об овациях всенародному палачу,
О погибших
и погибающих
в катакомбах
Нержавеющий
и незыблемый
стих ищу.
Не подскажут мне закатившиеся эпохи
Злу всемирному соответствующий размер,
Не помогут -
во всеохватывающем
вздохе
Ритмом выразить,
величайшую
из химер.
Ее поступью оглушенному, что мне томный
Тенор ямба с его усадебною тоской?
Я работаю,
чтоб улавливали
потомки
Шаг огромнее
и могущественнее,
чем людской.
Чтобы в грузных, нечеловеческих интервалах
Была тяжесть, как во внутренностях Земли,
Ход чудовищ,
необъяснимых
и небывалых,
Из-под магмы
приподнимающихся
вдали.
За расчерченною, исследованною сферой,
За последнею спондеической крутизной,
Сверх-тяжелые,
транс-урановые
размеры
В мраке медленно
поднимаются
предо мной.
Опрокидывающий правила, как плутоний,
Зримый будущим поколеньям, как пантеон.
Встань же, грубый,
неотшлифованный,
многотонный,
Ступенями
нагромождаемый
сверх-пэон!
Не расплавятся твои сумрачные устои,
Не прольются перед кумирами, как елей!
Наши судороги
под расплющивающей
пятою,
Наши пытки
и наши казни
запечатлей!
И свидетельство
о склонившемся
к нашим мукам
Уицраоре, угашающем все огни,
Ты преемникам -
нашим детям -
и нашим внукам -
Как чугунная
усыпальница,
сохрани.
О триумфах, иллюминациях, гекатомбах,
Об овациях всенародному палачу,
О погибших
и погибающих
в катакомбах
Нержавеющий
и незыблемый
стих ищу.
Не подскажут мне закатившиеся эпохи
Злу всемирному соответствующий размер,
Не помогут -
во всеохватывающем
вздохе
Ритмом выразить,
величайшую
из химер.
Ее поступью оглушенному, что мне томный
Тенор ямба с его усадебною тоской?
Я работаю,
чтоб улавливали
потомки
Шаг огромнее
и могущественнее,
чем людской.
Чтобы в грузных, нечеловеческих интервалах
Была тяжесть, как во внутренностях Земли,
Ход чудовищ,
необъяснимых
и небывалых,
Из-под магмы
приподнимающихся
вдали.
За расчерченною, исследованною сферой,
За последнею спондеической крутизной,
Сверх-тяжелые,
транс-урановые
размеры
В мраке медленно
поднимаются
предо мной.
Опрокидывающий правила, как плутоний,
Зримый будущим поколеньям, как пантеон.
Встань же, грубый,
неотшлифованный,
многотонный,
Ступенями
нагромождаемый
сверх-пэон!
Не расплавятся твои сумрачные устои,
Не прольются перед кумирами, как елей!
Наши судороги
под расплющивающей
пятою,
Наши пытки
и наши казни
запечатлей!
И свидетельство
о склонившемся
к нашим мукам
Уицраоре, угашающем все огни,
Ты преемникам -
нашим детям -
и нашим внукам -
Как чугунная
усыпальница,
сохрани.
Об овациях всенародному палачу,
О погибших
и погибающих
в катакомбах
Нержавеющий
и незыблемый
стих ищу.
Не подскажут мне закатившиеся эпохи
Злу всемирному соответствующий размер,
Не помогут -
во всеохватывающем
вздохе
Ритмом выразить,
величайшую
из химер.
Ее поступью оглушенному, что мне томный
Тенор ямба с его усадебною тоской?
Я работаю,
чтоб улавливали
потомки
Шаг огромнее
и могущественнее,
чем людской.
Чтобы в грузных, нечеловеческих интервалах
Была тяжесть, как во внутренностях Земли,
Ход чудовищ,
необъяснимых
и небывалых,
Из-под магмы
приподнимающихся
вдали.
За расчерченною, исследованною сферой,
За последнею спондеической крутизной,
Сверх-тяжелые,
транс-урановые
размеры
В мраке медленно
поднимаются
предо мной.
Опрокидывающий правила, как плутоний,
Зримый будущим поколеньям, как пантеон.
Встань же, грубый,
неотшлифованный,
многотонный,
Ступенями
нагромождаемый
сверх-пэон!
Не расплавятся твои сумрачные устои,
Не прольются перед кумирами, как елей!
Наши судороги
под расплющивающей
пятою,
Наши пытки
и наши казни
запечатлей!
И свидетельство
о склонившемся
к нашим мукам
Уицраоре, угашающем все огни,
Ты преемникам -
нашим детям -
и нашим внукам -
Как чугунная
усыпальница,
сохрани.
Он жил у железной дороги (сдал комнату друг-доброхот)
И вдруг просыпался в тревоге, как в поезде, сбавившем ход.
Окном незашторенно-голым квартира глядела во тьму.
Полночный, озвученный гулом пейзаж открывался ему.
Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки,
Железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки,
И голос диспетчерши юной, красавицы наверняка,
И медленный грохот чугунный тяжелого товарняка.
Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим,
Там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим,
В осенней томительной хмари катился и лязгал металл,
И запах цемента и гари над мокрой платформой витал.
Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов
Огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов —
И утлый уют неуюта, служебной каморки уют,
Где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют.
А дальше — провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари,
Ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри,
Гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире -
Все это исполнено смысла и занято в тайной игре.
И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг
В своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг,
За темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, —
Покоя, который исходит от этой неясной игры.
Спокойнее спать, если кто-то до света не ведает сна,
И рядом творится работа, незримому подчинена,
И чем ее смысл непостижней, тем глубже предутренний сон,
Покуда на станции ближней к вагону цепляют вагон.
И он засыпал на рассвете под скрип, перестуки, гудки,
Как спят одинокие дети и брошенные старики —
В надежде, что все не напрасно и тайная воля мудра,
В объятьях чужого пространства, где длится чужая игра.
И вдруг просыпался в тревоге, как в поезде, сбавившем ход.
Окном незашторенно-голым квартира глядела во тьму.
Полночный, озвученный гулом пейзаж открывался ему.
Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки,
Железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки,
И голос диспетчерши юной, красавицы наверняка,
И медленный грохот чугунный тяжелого товарняка.
Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим,
Там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим,
В осенней томительной хмари катился и лязгал металл,
И запах цемента и гари над мокрой платформой витал.
Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов
Огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов —
И утлый уют неуюта, служебной каморки уют,
Где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют.
А дальше — провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари,
Ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри,
Гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире -
Все это исполнено смысла и занято в тайной игре.
И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг
В своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг,
За темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, —
Покоя, который исходит от этой неясной игры.
Спокойнее спать, если кто-то до света не ведает сна,
И рядом творится работа, незримому подчинена,
И чем ее смысл непостижней, тем глубже предутренний сон,
Покуда на станции ближней к вагону цепляют вагон.
И он засыпал на рассвете под скрип, перестуки, гудки,
Как спят одинокие дети и брошенные старики —
В надежде, что все не напрасно и тайная воля мудра,
В объятьях чужого пространства, где длится чужая игра.
Он жил у железной дороги (сдал комнату друг-доброхот)
И вдруг просыпался в тревоге, как в поезде, сбавившем ход.
Окном незашторенно-голым квартира глядела во тьму.
Полночный, озвученный гулом пейзаж открывался ему.
Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки,
Железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки,
И голос диспетчерши юной, красавицы наверняка,
И медленный грохот чугунный тяжелого товарняка.
Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим,
Там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим,
В осенней томительной хмари катился и лязгал металл,
И запах цемента и гари над мокрой платформой витал.
Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов
Огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов —
И утлый уют неуюта, служебной каморки уют,
Где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют.
А дальше — провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари,
Ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри,
Гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире -
Все это исполнено смысла и занято в тайной игре.
И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг
В своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг,
За темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, —
Покоя, который исходит от этой неясной игры.
Спокойнее спать, если кто-то до света не ведает сна,
И рядом творится работа, незримому подчинена,
И чем ее смысл непостижней, тем глубже предутренний сон,
Покуда на станции ближней к вагону цепляют вагон.
И он засыпал на рассвете под скрип, перестуки, гудки,
Как спят одинокие дети и брошенные старики —
В надежде, что все не напрасно и тайная воля мудра,
В объятьях чужого пространства, где длится чужая игра.
И вдруг просыпался в тревоге, как в поезде, сбавившем ход.
Окном незашторенно-голым квартира глядела во тьму.
Полночный, озвученный гулом пейзаж открывался ему.
Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки,
Железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки,
И голос диспетчерши юной, красавицы наверняка,
И медленный грохот чугунный тяжелого товарняка.
Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим,
Там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим,
В осенней томительной хмари катился и лязгал металл,
И запах цемента и гари над мокрой платформой витал.
Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов
Огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов —
И утлый уют неуюта, служебной каморки уют,
Где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют.
А дальше — провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари,
Ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри,
Гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире -
Все это исполнено смысла и занято в тайной игре.
И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг
В своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг,
За темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, —
Покоя, который исходит от этой неясной игры.
Спокойнее спать, если кто-то до света не ведает сна,
И рядом творится работа, незримому подчинена,
И чем ее смысл непостижней, тем глубже предутренний сон,
Покуда на станции ближней к вагону цепляют вагон.
И он засыпал на рассвете под скрип, перестуки, гудки,
Как спят одинокие дети и брошенные старики —
В надежде, что все не напрасно и тайная воля мудра,
В объятьях чужого пространства, где длится чужая игра.
Где аниме?
Один я в тишине ночной;
Свеча сгоревшая трещит,
Перо в тетрадке записной
Головку женскую чертит:
Воспоминанье о былом,
Как тень, в кровавой пелене,
Спешит указывать перстом
На то, что было мило мне.
Слова, которые могли
Меня тревожить в те года,
Пылают предо мной вдали,
Хоть мной забыты навсегда.
И там скелеты прошлых лет
Стоят унылою толпой;
Меж ними есть один скелет —
Он обладал моей душой.
Как мог я не любить тот взор?
Презренья женского кинжал
Меня пронзил… но нет — с тех пор
Я все любил — я все страдал.
Сей взор невыносимый, он
Бежит за мною, как призрак;
И я до гроба осужден
Другого не любить никак.
О! я завидую другим!
В кругу семейственном, в тиши,
Смеяться просто можно им
И веселиться от души.
Мой смех тяжел мне как свинец:
Он плод сердечной пустоты…
О боже! вот что, наконец,
Я вижу, мне готовил ты.
Возможно ль! первую любовь
Такою горечью облить;
Притворством взволновав мне кровь,
Хотеть насмешкой остудить?
Желал я на другой предмет
Излить огонь страстей своих.
Но память, слезы первых лет!
Кто устоит противу них?
Когда к тебе молвы рассказ
Мое названье принесет
И моего рожденья час
Перед полмиром проклянет,
Когда мне пищей станет кровь
И буду жить среди людей,
Ничью не радуя любовь
И злобы не боясь ничьей:
Тогда раскаянья кинжал
Пронзит тебя; и вспомнишь ты,
Что при прощанье я сказал.
Увы! то были не мечты!
И если только, наконец,
Моя лишь грудь поражена,
То, верно, прежде знал творец,
Что ты страдать не рождена.
Передо мной лежит листок,
Совсем ничтожный для других,
Но в нем сковал случайно рок
Толпу надежд и дум моих.
Исписан он твоей рукой,
И я вчера его украл,
И для добычи дорогой
Готов страдать — как уж страдал!
Свеча сгоревшая трещит,
Перо в тетрадке записной
Головку женскую чертит:
Воспоминанье о былом,
Как тень, в кровавой пелене,
Спешит указывать перстом
На то, что было мило мне.
Слова, которые могли
Меня тревожить в те года,
Пылают предо мной вдали,
Хоть мной забыты навсегда.
И там скелеты прошлых лет
Стоят унылою толпой;
Меж ними есть один скелет —
Он обладал моей душой.
Как мог я не любить тот взор?
Презренья женского кинжал
Меня пронзил… но нет — с тех пор
Я все любил — я все страдал.
Сей взор невыносимый, он
Бежит за мною, как призрак;
И я до гроба осужден
Другого не любить никак.
О! я завидую другим!
В кругу семейственном, в тиши,
Смеяться просто можно им
И веселиться от души.
Мой смех тяжел мне как свинец:
Он плод сердечной пустоты…
О боже! вот что, наконец,
Я вижу, мне готовил ты.
Возможно ль! первую любовь
Такою горечью облить;
Притворством взволновав мне кровь,
Хотеть насмешкой остудить?
Желал я на другой предмет
Излить огонь страстей своих.
Но память, слезы первых лет!
Кто устоит противу них?
Когда к тебе молвы рассказ
Мое названье принесет
И моего рожденья час
Перед полмиром проклянет,
Когда мне пищей станет кровь
И буду жить среди людей,
Ничью не радуя любовь
И злобы не боясь ничьей:
Тогда раскаянья кинжал
Пронзит тебя; и вспомнишь ты,
Что при прощанье я сказал.
Увы! то были не мечты!
И если только, наконец,
Моя лишь грудь поражена,
То, верно, прежде знал творец,
Что ты страдать не рождена.
Передо мной лежит листок,
Совсем ничтожный для других,
Но в нем сковал случайно рок
Толпу надежд и дум моих.
Исписан он твоей рукой,
И я вчера его украл,
И для добычи дорогой
Готов страдать — как уж страдал!
Один я в тишине ночной;
Свеча сгоревшая трещит,
Перо в тетрадке записной
Головку женскую чертит:
Воспоминанье о былом,
Как тень, в кровавой пелене,
Спешит указывать перстом
На то, что было мило мне.
Слова, которые могли
Меня тревожить в те года,
Пылают предо мной вдали,
Хоть мной забыты навсегда.
И там скелеты прошлых лет
Стоят унылою толпой;
Меж ними есть один скелет —
Он обладал моей душой.
Как мог я не любить тот взор?
Презренья женского кинжал
Меня пронзил… но нет — с тех пор
Я все любил — я все страдал.
Сей взор невыносимый, он
Бежит за мною, как призрак;
И я до гроба осужден
Другого не любить никак.
О! я завидую другим!
В кругу семейственном, в тиши,
Смеяться просто можно им
И веселиться от души.
Мой смех тяжел мне как свинец:
Он плод сердечной пустоты…
О боже! вот что, наконец,
Я вижу, мне готовил ты.
Возможно ль! первую любовь
Такою горечью облить;
Притворством взволновав мне кровь,
Хотеть насмешкой остудить?
Желал я на другой предмет
Излить огонь страстей своих.
Но память, слезы первых лет!
Кто устоит противу них?
Когда к тебе молвы рассказ
Мое названье принесет
И моего рожденья час
Перед полмиром проклянет,
Когда мне пищей станет кровь
И буду жить среди людей,
Ничью не радуя любовь
И злобы не боясь ничьей:
Тогда раскаянья кинжал
Пронзит тебя; и вспомнишь ты,
Что при прощанье я сказал.
Увы! то были не мечты!
И если только, наконец,
Моя лишь грудь поражена,
То, верно, прежде знал творец,
Что ты страдать не рождена.
Передо мной лежит листок,
Совсем ничтожный для других,
Но в нем сковал случайно рок
Толпу надежд и дум моих.
Исписан он твоей рукой,
И я вчера его украл,
И для добычи дорогой
Готов страдать — как уж страдал!
Свеча сгоревшая трещит,
Перо в тетрадке записной
Головку женскую чертит:
Воспоминанье о былом,
Как тень, в кровавой пелене,
Спешит указывать перстом
На то, что было мило мне.
Слова, которые могли
Меня тревожить в те года,
Пылают предо мной вдали,
Хоть мной забыты навсегда.
И там скелеты прошлых лет
Стоят унылою толпой;
Меж ними есть один скелет —
Он обладал моей душой.
Как мог я не любить тот взор?
Презренья женского кинжал
Меня пронзил… но нет — с тех пор
Я все любил — я все страдал.
Сей взор невыносимый, он
Бежит за мною, как призрак;
И я до гроба осужден
Другого не любить никак.
О! я завидую другим!
В кругу семейственном, в тиши,
Смеяться просто можно им
И веселиться от души.
Мой смех тяжел мне как свинец:
Он плод сердечной пустоты…
О боже! вот что, наконец,
Я вижу, мне готовил ты.
Возможно ль! первую любовь
Такою горечью облить;
Притворством взволновав мне кровь,
Хотеть насмешкой остудить?
Желал я на другой предмет
Излить огонь страстей своих.
Но память, слезы первых лет!
Кто устоит противу них?
Когда к тебе молвы рассказ
Мое названье принесет
И моего рожденья час
Перед полмиром проклянет,
Когда мне пищей станет кровь
И буду жить среди людей,
Ничью не радуя любовь
И злобы не боясь ничьей:
Тогда раскаянья кинжал
Пронзит тебя; и вспомнишь ты,
Что при прощанье я сказал.
Увы! то были не мечты!
И если только, наконец,
Моя лишь грудь поражена,
То, верно, прежде знал творец,
Что ты страдать не рождена.
Передо мной лежит листок,
Совсем ничтожный для других,
Но в нем сковал случайно рок
Толпу надежд и дум моих.
Исписан он твоей рукой,
И я вчера его украл,
И для добычи дорогой
Готов страдать — как уж страдал!
>>653286
Чел...
Чел...
Дорогая редакция двача. Посоветуйте, что почитать про осень ? Заранее спасибо за ответ. Ваши преданные читатели Саша и Маргарита.
>>649393 (OP)
Какая же хуевая дикция у девушки из вебмки.
Какая же хуевая дикция у девушки из вебмки.
>>651367
Мне понравилось.
Мне понравилось.
132 Кб, 678x786>>653608
Zapiski Mal'te Lauridsa Brigge: roman
Zapiski Mal'te Lauridsa Brigge: roman
>>653777
А может. И так, и так из этих.
А может. И так, и так из этих.
>>653777
А может ты бимбоунитаз?
А может ты бимбоунитаз?
>>653777
может ты ночная жопница нуктожевиноват, не ?
может ты ночная жопница нуктожевиноват, не ?
Что же делать
Нет чудес
Я не первый не последний
Не какой-нибудь а средний
Что же
Можно жить и без
Можно пить
И даже есть
И ходить
И даже сесть
Только очень трудно спать
Снег да крыши
Вот опять
Завивается вихор
И срывается во двор
Вот у неба дрогнул край
Где-то движется трамвай
А на кухне дремлет газ
С газом нужен глаз да глаз
Безо льда и подо льдом
Утром вечером и днем
И сейчас наверняка
Под мостом течет река
Рябь застыла как раскат
Милицейского свистка
Ночью очень трудно спать
Ночью надо бы искать
Ночью надо бы ловить
Кто полез на белый скат
Кто задумал удивить
Всех соседей
Поутру
Подбежать остановить
И сказать
Послушай друг
Ты не первый не последний
Ты такой как я ты средний
Значит можешь жить и без
Знаю - без не интерес
Только нынче подождем
Нынче речка подо льдом
Все устроится и днем
Пусть себе идет трамвай
И потом
Жить не можешь
Это врешь
Врешь
Сам собой
Ты не помрешь
Не помрешь
Сам собой ты не помрешь
А трамвай тут ни при чем
Нет чудес
Я не первый не последний
Не какой-нибудь а средний
Что же
Можно жить и без
Можно пить
И даже есть
И ходить
И даже сесть
Только очень трудно спать
Снег да крыши
Вот опять
Завивается вихор
И срывается во двор
Вот у неба дрогнул край
Где-то движется трамвай
А на кухне дремлет газ
С газом нужен глаз да глаз
Безо льда и подо льдом
Утром вечером и днем
И сейчас наверняка
Под мостом течет река
Рябь застыла как раскат
Милицейского свистка
Ночью очень трудно спать
Ночью надо бы искать
Ночью надо бы ловить
Кто полез на белый скат
Кто задумал удивить
Всех соседей
Поутру
Подбежать остановить
И сказать
Послушай друг
Ты не первый не последний
Ты такой как я ты средний
Значит можешь жить и без
Знаю - без не интерес
Только нынче подождем
Нынче речка подо льдом
Все устроится и днем
Пусть себе идет трамвай
И потом
Жить не можешь
Это врешь
Врешь
Сам собой
Ты не помрешь
Не помрешь
Сам собой ты не помрешь
А трамвай тут ни при чем
Что же делать
Нет чудес
Я не первый не последний
Не какой-нибудь а средний
Что же
Можно жить и без
Можно пить
И даже есть
И ходить
И даже сесть
Только очень трудно спать
Снег да крыши
Вот опять
Завивается вихор
И срывается во двор
Вот у неба дрогнул край
Где-то движется трамвай
А на кухне дремлет газ
С газом нужен глаз да глаз
Безо льда и подо льдом
Утром вечером и днем
И сейчас наверняка
Под мостом течет река
Рябь застыла как раскат
Милицейского свистка
Ночью очень трудно спать
Ночью надо бы искать
Ночью надо бы ловить
Кто полез на белый скат
Кто задумал удивить
Всех соседей
Поутру
Подбежать остановить
И сказать
Послушай друг
Ты не первый не последний
Ты такой как я ты средний
Значит можешь жить и без
Знаю - без не интерес
Только нынче подождем
Нынче речка подо льдом
Все устроится и днем
Пусть себе идет трамвай
И потом
Жить не можешь
Это врешь
Врешь
Сам собой
Ты не помрешь
Не помрешь
Сам собой ты не помрешь
А трамвай тут ни при чем
Нет чудес
Я не первый не последний
Не какой-нибудь а средний
Что же
Можно жить и без
Можно пить
И даже есть
И ходить
И даже сесть
Только очень трудно спать
Снег да крыши
Вот опять
Завивается вихор
И срывается во двор
Вот у неба дрогнул край
Где-то движется трамвай
А на кухне дремлет газ
С газом нужен глаз да глаз
Безо льда и подо льдом
Утром вечером и днем
И сейчас наверняка
Под мостом течет река
Рябь застыла как раскат
Милицейского свистка
Ночью очень трудно спать
Ночью надо бы искать
Ночью надо бы ловить
Кто полез на белый скат
Кто задумал удивить
Всех соседей
Поутру
Подбежать остановить
И сказать
Послушай друг
Ты не первый не последний
Ты такой как я ты средний
Значит можешь жить и без
Знаю - без не интерес
Только нынче подождем
Нынче речка подо льдом
Все устроится и днем
Пусть себе идет трамвай
И потом
Жить не можешь
Это врешь
Врешь
Сам собой
Ты не помрешь
Не помрешь
Сам собой ты не помрешь
А трамвай тут ни при чем
Что то вы тута без Бацьки приуныли. Напостите патриотических стихов для поднятия народного духу.
41 Кб, 400x500AUTUMN
I love to see, when leaves depart,
The clear anatomy arrive,
Winter, the paragon of art,
That kills all forms of life and feeling
Save what is pure and will survive.
Already now the clanging chains
Of geese are harnessed to the moon:
Stripped are the great sun-clouding planes:
And the dark pines, their own revealing,
Let in the needles of the noon.
Strained by the gale the olives whiten
Like hoary wrestlers bent with toil
And, with the vines, their branches lighten
To brim our vats where summer lingers
In the red froth and sun-gold oil.
Soon on our hearth's reviving pyre
Their rotted stems will crumble up:
And like a ruby, panting fire,
The grape will redden on your fingers
Through the lit crystal of the cup.
I love to see, when leaves depart,
The clear anatomy arrive,
Winter, the paragon of art,
That kills all forms of life and feeling
Save what is pure and will survive.
Already now the clanging chains
Of geese are harnessed to the moon:
Stripped are the great sun-clouding planes:
And the dark pines, their own revealing,
Let in the needles of the noon.
Strained by the gale the olives whiten
Like hoary wrestlers bent with toil
And, with the vines, their branches lighten
To brim our vats where summer lingers
In the red froth and sun-gold oil.
Soon on our hearth's reviving pyre
Their rotted stems will crumble up:
And like a ruby, panting fire,
The grape will redden on your fingers
Through the lit crystal of the cup.
Ищи меня в сквозном весеннем свете.
Я весь - как взмах неощутимых крыл,
Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,
Я легче зайчика: он - вот, он есть, я был.
Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!
Услышь, я здесь. Касаются меня
Твои живые, трепетные руки,
Простертые в текучий пламень дня.
Помедли так. Закрой, как бы случайно,
Глаза. Еще одно усилье для меня -
И на концах дрожащих пальцев, тайно,
Быть может, вспыхну кисточкой огня.
Я весь - как взмах неощутимых крыл,
Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,
Я легче зайчика: он - вот, он есть, я был.
Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!
Услышь, я здесь. Касаются меня
Твои живые, трепетные руки,
Простертые в текучий пламень дня.
Помедли так. Закрой, как бы случайно,
Глаза. Еще одно усилье для меня -
И на концах дрожащих пальцев, тайно,
Быть может, вспыхну кисточкой огня.
>>655607
Москва, и град Петров, и Константинов град –
Вот царства русского заветные столицы...
Но где предел ему? и где его границы –
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временам судьбы их обличат...
Семь внутренних морей и семь великих рек...
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная...
Вот царство русское... и не прейдет вовек,
Как то провидел Дух и Даниил предрек.
Москва, и град Петров, и Константинов град –
Вот царства русского заветные столицы...
Но где предел ему? и где его границы –
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временам судьбы их обличат...
Семь внутренних морей и семь великих рек...
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная...
Вот царство русское... и не прейдет вовек,
Как то провидел Дух и Даниил предрек.
>>656108
Русь гулящая
В деревнях погорелых и страшных,
Где толчется шатущий народ,
Шлендит пьяная в лохмах кумашных
Да бесстыжие песни орет.
Сквернословит, скликает напасти,
Пляшет голая — кто ей заказ?
Кажет людям срамные части,
Непотребства творит напоказ.
А проспавшись, бьется в подклетьях,
Да ревет, завернувшись в платок,
О каких-то расстрелянных детях,
О младенцах, засоленных впрок.
А не то разинет глазища
Да вопьется, вцепившись рукой:
"Не оставь меня смрадной и нищей,
Опозоренной и хмельной.
Покручинься моею обидой,
Погорюй по моим мертвецам,
Не продай басурманам, не выдай
На потеху лихим молодцам...
Вся-то жизнь в теремах под засовом..
Уж натешились вы надо мной...
Припаскудили пакостным словом,
Припоганили кличкой срамной".
Разве можно такую оставить,
Отчураться, избыть, позабыть?
Ни молитвой ее не проплавить,
Ни любовью не растопить...
Расступись же, кровавая бездна!
Чтоб во всей полноте бытия
Всенародно, всемирно, всезвездно
Просияла правда твоя
Русь гулящая
В деревнях погорелых и страшных,
Где толчется шатущий народ,
Шлендит пьяная в лохмах кумашных
Да бесстыжие песни орет.
Сквернословит, скликает напасти,
Пляшет голая — кто ей заказ?
Кажет людям срамные части,
Непотребства творит напоказ.
А проспавшись, бьется в подклетьях,
Да ревет, завернувшись в платок,
О каких-то расстрелянных детях,
О младенцах, засоленных впрок.
А не то разинет глазища
Да вопьется, вцепившись рукой:
"Не оставь меня смрадной и нищей,
Опозоренной и хмельной.
Покручинься моею обидой,
Погорюй по моим мертвецам,
Не продай басурманам, не выдай
На потеху лихим молодцам...
Вся-то жизнь в теремах под засовом..
Уж натешились вы надо мной...
Припаскудили пакостным словом,
Припоганили кличкой срамной".
Разве можно такую оставить,
Отчураться, избыть, позабыть?
Ни молитвой ее не проплавить,
Ни любовью не растопить...
Расступись же, кровавая бездна!
Чтоб во всей полноте бытия
Всенародно, всемирно, всезвездно
Просияла правда твоя
>>656108
Русь гулящая
В деревнях погорелых и страшных,
Где толчется шатущий народ,
Шлендит пьяная в лохмах кумашных
Да бесстыжие песни орет.
Сквернословит, скликает напасти,
Пляшет голая — кто ей заказ?
Кажет людям срамные части,
Непотребства творит напоказ.
А проспавшись, бьется в подклетьях,
Да ревет, завернувшись в платок,
О каких-то расстрелянных детях,
О младенцах, засоленных впрок.
А не то разинет глазища
Да вопьется, вцепившись рукой:
"Не оставь меня смрадной и нищей,
Опозоренной и хмельной.
Покручинься моею обидой,
Погорюй по моим мертвецам,
Не продай басурманам, не выдай
На потеху лихим молодцам...
Вся-то жизнь в теремах под засовом..
Уж натешились вы надо мной...
Припаскудили пакостным словом,
Припоганили кличкой срамной".
Разве можно такую оставить,
Отчураться, избыть, позабыть?
Ни молитвой ее не проплавить,
Ни любовью не растопить...
Расступись же, кровавая бездна!
Чтоб во всей полноте бытия
Всенародно, всемирно, всезвездно
Просияла правда твоя
Русь гулящая
В деревнях погорелых и страшных,
Где толчется шатущий народ,
Шлендит пьяная в лохмах кумашных
Да бесстыжие песни орет.
Сквернословит, скликает напасти,
Пляшет голая — кто ей заказ?
Кажет людям срамные части,
Непотребства творит напоказ.
А проспавшись, бьется в подклетьях,
Да ревет, завернувшись в платок,
О каких-то расстрелянных детях,
О младенцах, засоленных впрок.
А не то разинет глазища
Да вопьется, вцепившись рукой:
"Не оставь меня смрадной и нищей,
Опозоренной и хмельной.
Покручинься моею обидой,
Погорюй по моим мертвецам,
Не продай басурманам, не выдай
На потеху лихим молодцам...
Вся-то жизнь в теремах под засовом..
Уж натешились вы надо мной...
Припаскудили пакостным словом,
Припоганили кличкой срамной".
Разве можно такую оставить,
Отчураться, избыть, позабыть?
Ни молитвой ее не проплавить,
Ни любовью не растопить...
Расступись же, кровавая бездна!
Чтоб во всей полноте бытия
Всенародно, всемирно, всезвездно
Просияла правда твоя
Прикольные стихи у дядьки
https://stihi.ru/avtor/grishalataria
https://stihi.ru/avtor/grishalataria
В храм белоснежный спешу
В отчаяньи от злых рутин
На коленях молитвенно шепчу
Батюшка подай на героин
Буду часто молитвы шептать
Свой лоб в поклонах разобью
Годами посты соблюдать
Батюшка героин отмолю
Ведь прекрасно добро вершить
И овечку в стадо загнать
Вам Господь повелел простить
И погибающим подавать
Вы же постигли радость света
И мудрости глубин
Любите грешников многие лета!
Батюшка, подай на героин!
В отчаяньи от злых рутин
На коленях молитвенно шепчу
Батюшка подай на героин
Буду часто молитвы шептать
Свой лоб в поклонах разобью
Годами посты соблюдать
Батюшка героин отмолю
Ведь прекрасно добро вершить
И овечку в стадо загнать
Вам Господь повелел простить
И погибающим подавать
Вы же постигли радость света
И мудрости глубин
Любите грешников многие лета!
Батюшка, подай на героин!
Презентую стихотворение про место, где находнится это сообщение.
На помойке с бомжами https://stihi.ru/avtor/pnd13
Заставь себя дождаться ночи,
Укройся пыльной головой.
Больные точки сопряжений,
Отдельную - назвав доской.
Отчасти сумрачной картиной,
Предвидя пятничный испуг.
Засни в 12 дня, наглее,
Надев на нервы - шепот букв.
На помойке с бомжами https://stihi.ru/avtor/pnd13
Заставь себя дождаться ночи,
Укройся пыльной головой.
Больные точки сопряжений,
Отдельную - назвав доской.
Отчасти сумрачной картиной,
Предвидя пятничный испуг.
Засни в 12 дня, наглее,
Надев на нервы - шепот букв.
>>651473
Ну так, давно но редко
Ну так, давно но редко
>>658292
Это творчество нейросетей или что?
Это творчество нейросетей или что?
16 Кб, 200x200В одинокой сычеваленке
Наш анончик опочил.
Тихо вылез бампик маленький
И сычину разбудил :з
Наш анончик опочил.
Тихо вылез бампик маленький
И сычину разбудил :з
Саша Черный "Дождь".
Потемнели срубы от воды,
В колеях пузырятся потоки.
Затянув кисейкою сады,
Дробно пляшет дождик одинокий,
Вымокла рябинка за окном,
Ягоды блестят в листве, как бусы.
По колоде, спящей кверху дном,
Прыгает в канавке мальчик русый.
Изумрудной рощи и сады.
В пепле неба голубь мчится к вышке.
Куры на крыльце, поджав хвосты,
Не спускают сонных глаз с задвижки.
Свежий дождь, побудь, побудь у пас!
Сей свое серебряное семя...
За ворота выбегу сейчас
И тебе подставлю лоб и темя.
Я что-то не могу понять, к чему здесь выделенное болдом предложение?
Потемнели срубы от воды,
В колеях пузырятся потоки.
Затянув кисейкою сады,
Дробно пляшет дождик одинокий,
Вымокла рябинка за окном,
Ягоды блестят в листве, как бусы.
По колоде, спящей кверху дном,
Прыгает в канавке мальчик русый.
Изумрудной рощи и сады.
В пепле неба голубь мчится к вышке.
Куры на крыльце, поджав хвосты,
Не спускают сонных глаз с задвижки.
Свежий дождь, побудь, побудь у пас!
Сей свое серебряное семя...
За ворота выбегу сейчас
И тебе подставлю лоб и темя.
Я что-то не могу понять, к чему здесь выделенное болдом предложение?
>>662496
Это опечатка или ошибка распознавания. Должно быть: "Изумрудней рощи и сады". Т. е. от дождя их цвет стал более изумрудным.
Это опечатка или ошибка распознавания. Должно быть: "Изумрудней рощи и сады". Т. е. от дождя их цвет стал более изумрудным.
>>662513
Анон, спасибо, а то я думал у меня неполный вариант.
Анон, спасибо, а то я думал у меня неполный вариант.
Вот это стихотворения мне очень нравится:
Замираю у окна — Саша Черный:
Замираю у окна.
Ночь черна.
Ливень с плеском лижет стекла.
Ночь продрогла и измокла.
Время сна.
Время тихих сновидений,
Но тоска прильнула к лени,
И глаза ночных видений
Жадно в комнату впились.
Закачались, унеслись.
Тихо новые зажглись…
Из-за мокрого стекла
Смотрят холодно и строго,
Как глаза чужого бога,—
А за ними дождь и мгла.
Лоб горит.
Ночь молчит.
Летний ливень льнёт и льётся.
Если тело обернется,—
Будет свет,
Лампа, стол, пустые стены,
Размышляющий поэт
И глухой прибой вселенной.
И еще нравится Стилизованный осел от того же автора:
Голова моя — темный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырех сторон открытый враждебным ветрам.
По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами,
По утрам я хожу к докторам.
Тарарам.
Я волдырь на сиденье прекрасной российской словесности,
Разрази меня гром на четыреста восемь частей!
Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности,
И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.
Я люблю апельсины и все, что случайно рифмуется,
У меня темперамент макаки и нервы как сталь.
Пусть любой старомодник из зависти злится и дуется
И вопит: «Не поэзия — шваль!»
Врешь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии,
Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ,
Прыщ с головкой белее несказанно-жженой магнезии,
И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.
Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы!
Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.
Кто не понял — невежда. К нечистому! Накося — выкуси.
Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу...
Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,
Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,
Зарифмую все это для стиля яичными смятками
И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках...
Замираю у окна — Саша Черный:
Замираю у окна.
Ночь черна.
Ливень с плеском лижет стекла.
Ночь продрогла и измокла.
Время сна.
Время тихих сновидений,
Но тоска прильнула к лени,
И глаза ночных видений
Жадно в комнату впились.
Закачались, унеслись.
Тихо новые зажглись…
Из-за мокрого стекла
Смотрят холодно и строго,
Как глаза чужого бога,—
А за ними дождь и мгла.
Лоб горит.
Ночь молчит.
Летний ливень льнёт и льётся.
Если тело обернется,—
Будет свет,
Лампа, стол, пустые стены,
Размышляющий поэт
И глухой прибой вселенной.
И еще нравится Стилизованный осел от того же автора:
Голова моя — темный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырех сторон открытый враждебным ветрам.
По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами,
По утрам я хожу к докторам.
Тарарам.
Я волдырь на сиденье прекрасной российской словесности,
Разрази меня гром на четыреста восемь частей!
Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности,
И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.
Я люблю апельсины и все, что случайно рифмуется,
У меня темперамент макаки и нервы как сталь.
Пусть любой старомодник из зависти злится и дуется
И вопит: «Не поэзия — шваль!»
Врешь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии,
Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ,
Прыщ с головкой белее несказанно-жженой магнезии,
И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.
Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы!
Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.
Кто не понял — невежда. К нечистому! Накося — выкуси.
Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу...
Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,
Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,
Зарифмую все это для стиля яичными смятками
И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках...
Вот это стихотворения мне очень нравится:
Замираю у окна — Саша Черный:
Замираю у окна.
Ночь черна.
Ливень с плеском лижет стекла.
Ночь продрогла и измокла.
Время сна.
Время тихих сновидений,
Но тоска прильнула к лени,
И глаза ночных видений
Жадно в комнату впились.
Закачались, унеслись.
Тихо новые зажглись…
Из-за мокрого стекла
Смотрят холодно и строго,
Как глаза чужого бога,—
А за ними дождь и мгла.
Лоб горит.
Ночь молчит.
Летний ливень льнёт и льётся.
Если тело обернется,—
Будет свет,
Лампа, стол, пустые стены,
Размышляющий поэт
И глухой прибой вселенной.
И еще нравится Стилизованный осел от того же автора:
Голова моя — темный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырех сторон открытый враждебным ветрам.
По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами,
По утрам я хожу к докторам.
Тарарам.
Я волдырь на сиденье прекрасной российской словесности,
Разрази меня гром на четыреста восемь частей!
Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности,
И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.
Я люблю апельсины и все, что случайно рифмуется,
У меня темперамент макаки и нервы как сталь.
Пусть любой старомодник из зависти злится и дуется
И вопит: «Не поэзия — шваль!»
Врешь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии,
Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ,
Прыщ с головкой белее несказанно-жженой магнезии,
И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.
Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы!
Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.
Кто не понял — невежда. К нечистому! Накося — выкуси.
Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу...
Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,
Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,
Зарифмую все это для стиля яичными смятками
И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках...
Замираю у окна — Саша Черный:
Замираю у окна.
Ночь черна.
Ливень с плеском лижет стекла.
Ночь продрогла и измокла.
Время сна.
Время тихих сновидений,
Но тоска прильнула к лени,
И глаза ночных видений
Жадно в комнату впились.
Закачались, унеслись.
Тихо новые зажглись…
Из-за мокрого стекла
Смотрят холодно и строго,
Как глаза чужого бога,—
А за ними дождь и мгла.
Лоб горит.
Ночь молчит.
Летний ливень льнёт и льётся.
Если тело обернется,—
Будет свет,
Лампа, стол, пустые стены,
Размышляющий поэт
И глухой прибой вселенной.
И еще нравится Стилизованный осел от того же автора:
Голова моя — темный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырех сторон открытый враждебным ветрам.
По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами,
По утрам я хожу к докторам.
Тарарам.
Я волдырь на сиденье прекрасной российской словесности,
Разрази меня гром на четыреста восемь частей!
Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности,
И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.
Я люблю апельсины и все, что случайно рифмуется,
У меня темперамент макаки и нервы как сталь.
Пусть любой старомодник из зависти злится и дуется
И вопит: «Не поэзия — шваль!»
Врешь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии,
Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ,
Прыщ с головкой белее несказанно-жженой магнезии,
И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.
Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы!
Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.
Кто не понял — невежда. К нечистому! Накося — выкуси.
Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу...
Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,
Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,
Зарифмую все это для стиля яичными смятками
И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках...
57 Кб, 852x768РОЖДЕНИЕ ШЕДЕВРА
Бомж срал под длинною копной печальной ивы,
И думал думу тяжкую в тиши неторопливой.
Над ним, не нарушая мыслей строй,
Зеленых мух, жужжа, кружился рой.
И вот как будто бы позорная стрела,
Из тухлой жопы наконец кусок говна,
Как дохлый эмбрион, потужно вылез,
Обмазав ляжки, что и так сто лет не мылись.
И в тот же миг к нему слетелись мухи
Со всех сторон. Как бабки-повитухи,
Кружиться стали у вонючего плода.
Для мух говно - шедевр, господа!
Бомж срал под длинною копной печальной ивы,
И думал думу тяжкую в тиши неторопливой.
Над ним, не нарушая мыслей строй,
Зеленых мух, жужжа, кружился рой.
И вот как будто бы позорная стрела,
Из тухлой жопы наконец кусок говна,
Как дохлый эмбрион, потужно вылез,
Обмазав ляжки, что и так сто лет не мылись.
И в тот же миг к нему слетелись мухи
Со всех сторон. Как бабки-повитухи,
Кружиться стали у вонючего плода.
Для мух говно - шедевр, господа!
>>649692
Нехуя она не резонирует, если ты не заметил то в первой строке был намёк на твист в конце.
Нехуя она не резонирует, если ты не заметил то в первой строке был намёк на твист в конце.
>>649393 (OP)
Гэри Снайдер
КСТАТИ О ПОЭТАХ
Поэты Земли
Которые пишут короткие стихи
Не нуждаются ни в чьей помощи.
Поэты Воздуха
Обгоняют легчайшие вихри
А иногда отдыхают на смерчах.
Стих за стихом
Вертятся вокруг своей оси.
При минус пятидесяти
Нефть не течет
И пропан остается в цистерне.
Поэты Огня
Горят при абсолютном нуле
Доверху заправившись ископаемой любовью.
Первый
Поэт Воды
Шесть лет жил на дне.
Он был покрыт водорослями.
Жизнь в его стихах
Оставила миллионы мелких
Пестрых цепочек
Следов на грязи.
С Солнцем и Луной
В животе,
Поэт Космоса
Спит.
Нет предела небу -
Но его стихи,
Как дикие гуси,
Летят через край.
Поэт Ума
Не выходит из дома.
Пуст его дом
И нету в нем стен.
Его стихи
Видны со всех сторон,
Отовсюду,
Одновременно.
Перевел Ян
As For Poets
by Gary Snyder
As for poets
The Earth Poets
Who write small poems,
Need help from no man.
The Air Poets
Play out the swiftest gales
And sometimes loll in the eddies.
Poem after poem,
Curling back on the same thrust.
At fifty below
Fuel oil won't flow
And propane stays in the tank.
Fire Poets
Burn at absolute zero
Fossil love pumped backup
The first
Water Poet
Stayed down six years.
He was covered with seaweed.
The life in his poem
Left millions of tiny
Different tracks
Criss-crossing through the mud.
With the Sun and Moon
In his belly,
The Space Poet
Sleeps.
No end to the sky-
But his poems,
Like wild geese,
Fly off the edge.
A Mind Poet
Stays in the house.
The house is empty
And it has no walls.
The poem
Is seen from all sides,
Everywhere,
At once.
Гэри Снайдер
КСТАТИ О ПОЭТАХ
Поэты Земли
Которые пишут короткие стихи
Не нуждаются ни в чьей помощи.
Поэты Воздуха
Обгоняют легчайшие вихри
А иногда отдыхают на смерчах.
Стих за стихом
Вертятся вокруг своей оси.
При минус пятидесяти
Нефть не течет
И пропан остается в цистерне.
Поэты Огня
Горят при абсолютном нуле
Доверху заправившись ископаемой любовью.
Первый
Поэт Воды
Шесть лет жил на дне.
Он был покрыт водорослями.
Жизнь в его стихах
Оставила миллионы мелких
Пестрых цепочек
Следов на грязи.
С Солнцем и Луной
В животе,
Поэт Космоса
Спит.
Нет предела небу -
Но его стихи,
Как дикие гуси,
Летят через край.
Поэт Ума
Не выходит из дома.
Пуст его дом
И нету в нем стен.
Его стихи
Видны со всех сторон,
Отовсюду,
Одновременно.
Перевел Ян
As For Poets
by Gary Snyder
As for poets
The Earth Poets
Who write small poems,
Need help from no man.
The Air Poets
Play out the swiftest gales
And sometimes loll in the eddies.
Poem after poem,
Curling back on the same thrust.
At fifty below
Fuel oil won't flow
And propane stays in the tank.
Fire Poets
Burn at absolute zero
Fossil love pumped backup
The first
Water Poet
Stayed down six years.
He was covered with seaweed.
The life in his poem
Left millions of tiny
Different tracks
Criss-crossing through the mud.
With the Sun and Moon
In his belly,
The Space Poet
Sleeps.
No end to the sky-
But his poems,
Like wild geese,
Fly off the edge.
A Mind Poet
Stays in the house.
The house is empty
And it has no walls.
The poem
Is seen from all sides,
Everywhere,
At once.
>>649393 (OP)
Гэри Снайдер
КСТАТИ О ПОЭТАХ
Поэты Земли
Которые пишут короткие стихи
Не нуждаются ни в чьей помощи.
Поэты Воздуха
Обгоняют легчайшие вихри
А иногда отдыхают на смерчах.
Стих за стихом
Вертятся вокруг своей оси.
При минус пятидесяти
Нефть не течет
И пропан остается в цистерне.
Поэты Огня
Горят при абсолютном нуле
Доверху заправившись ископаемой любовью.
Первый
Поэт Воды
Шесть лет жил на дне.
Он был покрыт водорослями.
Жизнь в его стихах
Оставила миллионы мелких
Пестрых цепочек
Следов на грязи.
С Солнцем и Луной
В животе,
Поэт Космоса
Спит.
Нет предела небу -
Но его стихи,
Как дикие гуси,
Летят через край.
Поэт Ума
Не выходит из дома.
Пуст его дом
И нету в нем стен.
Его стихи
Видны со всех сторон,
Отовсюду,
Одновременно.
Перевел Ян
As For Poets
by Gary Snyder
As for poets
The Earth Poets
Who write small poems,
Need help from no man.
The Air Poets
Play out the swiftest gales
And sometimes loll in the eddies.
Poem after poem,
Curling back on the same thrust.
At fifty below
Fuel oil won't flow
And propane stays in the tank.
Fire Poets
Burn at absolute zero
Fossil love pumped backup
The first
Water Poet
Stayed down six years.
He was covered with seaweed.
The life in his poem
Left millions of tiny
Different tracks
Criss-crossing through the mud.
With the Sun and Moon
In his belly,
The Space Poet
Sleeps.
No end to the sky-
But his poems,
Like wild geese,
Fly off the edge.
A Mind Poet
Stays in the house.
The house is empty
And it has no walls.
The poem
Is seen from all sides,
Everywhere,
At once.
Гэри Снайдер
КСТАТИ О ПОЭТАХ
Поэты Земли
Которые пишут короткие стихи
Не нуждаются ни в чьей помощи.
Поэты Воздуха
Обгоняют легчайшие вихри
А иногда отдыхают на смерчах.
Стих за стихом
Вертятся вокруг своей оси.
При минус пятидесяти
Нефть не течет
И пропан остается в цистерне.
Поэты Огня
Горят при абсолютном нуле
Доверху заправившись ископаемой любовью.
Первый
Поэт Воды
Шесть лет жил на дне.
Он был покрыт водорослями.
Жизнь в его стихах
Оставила миллионы мелких
Пестрых цепочек
Следов на грязи.
С Солнцем и Луной
В животе,
Поэт Космоса
Спит.
Нет предела небу -
Но его стихи,
Как дикие гуси,
Летят через край.
Поэт Ума
Не выходит из дома.
Пуст его дом
И нету в нем стен.
Его стихи
Видны со всех сторон,
Отовсюду,
Одновременно.
Перевел Ян
As For Poets
by Gary Snyder
As for poets
The Earth Poets
Who write small poems,
Need help from no man.
The Air Poets
Play out the swiftest gales
And sometimes loll in the eddies.
Poem after poem,
Curling back on the same thrust.
At fifty below
Fuel oil won't flow
And propane stays in the tank.
Fire Poets
Burn at absolute zero
Fossil love pumped backup
The first
Water Poet
Stayed down six years.
He was covered with seaweed.
The life in his poem
Left millions of tiny
Different tracks
Criss-crossing through the mud.
With the Sun and Moon
In his belly,
The Space Poet
Sleeps.
No end to the sky-
But his poems,
Like wild geese,
Fly off the edge.
A Mind Poet
Stays in the house.
The house is empty
And it has no walls.
The poem
Is seen from all sides,
Everywhere,
At once.
1,8 Мб, 1358x712Grass in your hair stretched like a lion in the sun
Restlessly turned moistened your mouth with your tongue.
Pouring my wine in your eyes caged mine... glowing
Touching your face my fingers strayed... knowing.
I called you lady of the dancing water.
Blown autumn leaves shed to the fire where you laid me
Burn slow to ash just as my days now seem to be.
I feel you still always your eyes... glowing
Remembered hours salt, earth and flowers... flowing.
Farewell my lady of the dancing water.
Restlessly turned moistened your mouth with your tongue.
Pouring my wine in your eyes caged mine... glowing
Touching your face my fingers strayed... knowing.
I called you lady of the dancing water.
Blown autumn leaves shed to the fire where you laid me
Burn slow to ash just as my days now seem to be.
I feel you still always your eyes... glowing
Remembered hours salt, earth and flowers... flowing.
Farewell my lady of the dancing water.
485 Кб, 888x894>>664768
Конечно. Правда, охуенно?
Конечно. Правда, охуенно?
>>664760
Ну вот тут ты обосрался, конечно, пушто для сохранения ритма "шедевр" приходится читать как "шедевыр"
>Для мух говно - шедевр, господа!
Ну вот тут ты обосрался, конечно, пушто для сохранения ритма "шедевр" приходится читать как "шедевыр"
30 Кб, 656x527>>664795
Ну ты ж один хуй так и читаешь в любом случае.
Можешь заменить на "Такие вот шедевры, господа!", если хочешь. Или еще как-нибудь, мне похуй.
Ну ты ж один хуй так и читаешь в любом случае.
Можешь заменить на "Такие вот шедевры, господа!", если хочешь. Или еще как-нибудь, мне похуй.
Если есть люди пишущие стихи, делитесь оценим. Любимый автор - Введенский. Сам начитаю писать, могу поделиться тоже.
Тг @roman3ch
Тг @roman3ch
>>667341
лови сажи уебище
лови сажи уебище
>>667662
ФУГА СМЕРТИ
У
Г
А
С
М
Е
Р
Т
И
Одним великим стихотворением он обеспечил повышенный интерес к остальным.
ФУГА СМЕРТИ
У
Г
А
С
М
Е
Р
Т
И
Одним великим стихотворением он обеспечил повышенный интерес к остальным.
О, мой застенчивый герой,
ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
не опираясь на партнера!
К проклятой помощи твоей
я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
ты спасся, незаметный глазу.
Но в этом сраме и бреду
я шла пред публикой жестокой -
все на беду, все на виду,
все в этой роли одинокой.
О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
бесстыжую моих потерь,
моей улыбки безобидность.
И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна - среди стыда
стою с упавшими плечами.
Но опрометчивой толпе
герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.
Вся наша роль - моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль - моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.
ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
не опираясь на партнера!
К проклятой помощи твоей
я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
ты спасся, незаметный глазу.
Но в этом сраме и бреду
я шла пред публикой жестокой -
все на беду, все на виду,
все в этой роли одинокой.
О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
бесстыжую моих потерь,
моей улыбки безобидность.
И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна - среди стыда
стою с упавшими плечами.
Но опрометчивой толпе
герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.
Вся наша роль - моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль - моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.
О, мой застенчивый герой,
ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
не опираясь на партнера!
К проклятой помощи твоей
я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
ты спасся, незаметный глазу.
Но в этом сраме и бреду
я шла пред публикой жестокой -
все на беду, все на виду,
все в этой роли одинокой.
О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
бесстыжую моих потерь,
моей улыбки безобидность.
И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна - среди стыда
стою с упавшими плечами.
Но опрометчивой толпе
герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.
Вся наша роль - моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль - моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.
ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
не опираясь на партнера!
К проклятой помощи твоей
я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
ты спасся, незаметный глазу.
Но в этом сраме и бреду
я шла пред публикой жестокой -
все на беду, все на виду,
все в этой роли одинокой.
О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
бесстыжую моих потерь,
моей улыбки безобидность.
И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна - среди стыда
стою с упавшими плечами.
Но опрометчивой толпе
герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.
Вся наша роль - моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль - моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.
>>669728
Ну бывает. Что в принципе любишь?
Ну бывает. Что в принципе любишь?
че за полный кэп
как будто говоришь на заглавных
когда так смешно
но ты не харламов
ай can recruit ю
отдел кадров (hr)
под подушку держу макаров
как будто говоришь на заглавных
когда так смешно
но ты не харламов
ай can recruit ю
отдел кадров (hr)
под подушку держу макаров
газ такой громкий, supersonic
восемь косяков как питер паркер
зеленый как tropical
да ладно, girl
ким пять с плюсом
пусси так вкусно
как будто готов за пусси
поехать на метро в кунцево
из японии
восемь косяков как питер паркер
зеленый как tropical
да ладно, girl
ким пять с плюсом
пусси так вкусно
как будто готов за пусси
поехать на метро в кунцево
из японии
я на тверской как пушкин
what are you doin? (че ты делоеш, сука)
я как отвёртка, bitch, i'm screwed up
будто хьюстон
без бородой, но благо как харден
what are you doin? (че ты делоеш, сука)
я как отвёртка, bitch, i'm screwed up
будто хьюстон
без бородой, но благо как харден
Почему не обсуждают Луку Мудищева?
В траве на дне травы
На самом дне травы
Я спал, отдавшись лону
Когда подобно башенному звону
По скорлупе огромной головы
Ударил дождь и в бок меня, и в спину
И понял я, какой я страшно длинный –
На мне зрачки как бабочки открылись
И удивились – о, как удивились!
На самом дне травы
Я спал, отдавшись лону
Когда подобно башенному звону
По скорлупе огромной головы
Ударил дождь и в бок меня, и в спину
И понял я, какой я страшно длинный –
На мне зрачки как бабочки открылись
И удивились – о, как удивились!
Какая же все-таки отсталая поэзия в РФ. Нахуя вы так дрочите на рифму? Такое ощущение, что все готовы писать что угодно, лишь бы был ритм. В англоязычном мире уже давно рифму никто не использует, или использует только как атрибут (в постмодернистском ключе). Я вас умоляю, загляните за железный занавес на 5 минут хотя бы.
>>672900
И вот американские стихи.
Друг издает студенческий журнал
Совместный — предпоследняя надежда
Не прогореть. Печатает поэзы
И размышления о мире в мире.
Студентка (фотографии не видел,
Но представляю: волосы до плеч
Немытые, щербатая улыбка,
Приятное открытое лицо,
Бахромчатые джинсы — и босая)
Прислала некий текст. Перевожу.
Естественно, верлибр. Перечисленья
Всего, на чем задерживался взгляд
Восторженный: что вижу, то пою.
Безмерная, щенячья радость жизни,
Захлеб номинативный: пляж, песком
Присыпанные доски, мотороллер
Любимого, банановый напиток
(С подробнейшею сноской, что такое
Банановый напиток; благодарен
За то, что хлеб иль, скажем,сигарета —
Пока без примечаний).
В разны годы
Я это слышал! «Я бреду одна
По берегу и слышу крики чаек.
А утром солнце будит сонный дом,
Заглядывая в радужные окна.
Сойду во двор — цветы блестят росою.
Тогда я понимаю: мир во мне!»
Где хочешь оборви — иль продолжай
До бесконечности; какая бездна
Вещей еще не названа! Салат
Из крабов; сами крабы под водой,
Еще не знающие о салате;
Соломенная шляпа; полосатый
Купальник и раздвинутый шезлонг…
Помилуйте! Я тоже так умею!
И — как кипит завистливая желчь! —
Все это на компьютере; с бумагой
Опять же ноу проблем; и в печать
Подписано не глядя — верный способ
Поехать в гости к автору! Меж тем
Мои друзья сидят по коммуналкам
И пишут гениальные стихи
В конторских книгах! А потом стучат
Угрюмо на раздолбанных машинках,
И пьют кефир, и курят «Беломор»,
И этим самым получают право
Писать об ужасе существованья
И о трагизме экзистенциальном!
Да что они там знают, эти дети,
Сосущие банановый напиток!
Когда бы грек увидел наши игры!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста,
Кто говорит цитатами, боясь
Разговориться о себе самом,
Привыкши прятать свой дрожащий ужас
За черною иронией, которой
Не будешь сыт! Что знают эти, там,
Где продается в каждом магазине
Загадочный для русского предмет:
Футляр для установки для подачи
Какао непосредственно в постель
С переключателем температуры!..
Но может быть… О страшная догадка!
Быть может, только там они и знают
О жизни! Не о сломанном бачке,
Не о метро — последнем, что еще
Напоминает автору о шпротах;
О нет,- о бытии как таковом!
Как рассудить? Быть может, там видней,
Что, Боже мой, трагедия не в давке,
Не в недостатке хлеба и жилья,
Но в том, что каждый миг невозвратим,
Что жизнь кратка, что тайная преграда
Нам не дает излиться до конца…
А все, что пишем мы на эти темы,
Безвыходно пропахло колбасой —
Столь чаемой, что чуть не матерьяльной!
А нам нельзя верлибром — потому,
Что эмпиричны наши эмпиреи.
Неразбериху, хаос, кутерьму
Мы втискиваем в ямбы и хореи.
Последнее, что нам еще дано
Иллюзией законченности четкой, —
Размер и рифма. Забрано окно
Строфою — кристаллической решеткой.
Зарифмовать и распихать бардак
По клеткам ученических тетрадок —
Единственное средство кое-как
В порядок привести миропорядок
И прозревать восход — или исход —
В безумной тьме египетской, в которой
Четверостишье держит небосвод
Последней нерасшатанной опорой.
1991
И вот американские стихи.
Друг издает студенческий журнал
Совместный — предпоследняя надежда
Не прогореть. Печатает поэзы
И размышления о мире в мире.
Студентка (фотографии не видел,
Но представляю: волосы до плеч
Немытые, щербатая улыбка,
Приятное открытое лицо,
Бахромчатые джинсы — и босая)
Прислала некий текст. Перевожу.
Естественно, верлибр. Перечисленья
Всего, на чем задерживался взгляд
Восторженный: что вижу, то пою.
Безмерная, щенячья радость жизни,
Захлеб номинативный: пляж, песком
Присыпанные доски, мотороллер
Любимого, банановый напиток
(С подробнейшею сноской, что такое
Банановый напиток; благодарен
За то, что хлеб иль, скажем,сигарета —
Пока без примечаний).
В разны годы
Я это слышал! «Я бреду одна
По берегу и слышу крики чаек.
А утром солнце будит сонный дом,
Заглядывая в радужные окна.
Сойду во двор — цветы блестят росою.
Тогда я понимаю: мир во мне!»
Где хочешь оборви — иль продолжай
До бесконечности; какая бездна
Вещей еще не названа! Салат
Из крабов; сами крабы под водой,
Еще не знающие о салате;
Соломенная шляпа; полосатый
Купальник и раздвинутый шезлонг…
Помилуйте! Я тоже так умею!
И — как кипит завистливая желчь! —
Все это на компьютере; с бумагой
Опять же ноу проблем; и в печать
Подписано не глядя — верный способ
Поехать в гости к автору! Меж тем
Мои друзья сидят по коммуналкам
И пишут гениальные стихи
В конторских книгах! А потом стучат
Угрюмо на раздолбанных машинках,
И пьют кефир, и курят «Беломор»,
И этим самым получают право
Писать об ужасе существованья
И о трагизме экзистенциальном!
Да что они там знают, эти дети,
Сосущие банановый напиток!
Когда бы грек увидел наши игры!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста,
Кто говорит цитатами, боясь
Разговориться о себе самом,
Привыкши прятать свой дрожащий ужас
За черною иронией, которой
Не будешь сыт! Что знают эти, там,
Где продается в каждом магазине
Загадочный для русского предмет:
Футляр для установки для подачи
Какао непосредственно в постель
С переключателем температуры!..
Но может быть… О страшная догадка!
Быть может, только там они и знают
О жизни! Не о сломанном бачке,
Не о метро — последнем, что еще
Напоминает автору о шпротах;
О нет,- о бытии как таковом!
Как рассудить? Быть может, там видней,
Что, Боже мой, трагедия не в давке,
Не в недостатке хлеба и жилья,
Но в том, что каждый миг невозвратим,
Что жизнь кратка, что тайная преграда
Нам не дает излиться до конца…
А все, что пишем мы на эти темы,
Безвыходно пропахло колбасой —
Столь чаемой, что чуть не матерьяльной!
А нам нельзя верлибром — потому,
Что эмпиричны наши эмпиреи.
Неразбериху, хаос, кутерьму
Мы втискиваем в ямбы и хореи.
Последнее, что нам еще дано
Иллюзией законченности четкой, —
Размер и рифма. Забрано окно
Строфою — кристаллической решеткой.
Зарифмовать и распихать бардак
По клеткам ученических тетрадок —
Единственное средство кое-как
В порядок привести миропорядок
И прозревать восход — или исход —
В безумной тьме египетской, в которой
Четверостишье держит небосвод
Последней нерасшатанной опорой.
1991
>>672900
И вот американские стихи.
Друг издает студенческий журнал
Совместный — предпоследняя надежда
Не прогореть. Печатает поэзы
И размышления о мире в мире.
Студентка (фотографии не видел,
Но представляю: волосы до плеч
Немытые, щербатая улыбка,
Приятное открытое лицо,
Бахромчатые джинсы — и босая)
Прислала некий текст. Перевожу.
Естественно, верлибр. Перечисленья
Всего, на чем задерживался взгляд
Восторженный: что вижу, то пою.
Безмерная, щенячья радость жизни,
Захлеб номинативный: пляж, песком
Присыпанные доски, мотороллер
Любимого, банановый напиток
(С подробнейшею сноской, что такое
Банановый напиток; благодарен
За то, что хлеб иль, скажем,сигарета —
Пока без примечаний).
В разны годы
Я это слышал! «Я бреду одна
По берегу и слышу крики чаек.
А утром солнце будит сонный дом,
Заглядывая в радужные окна.
Сойду во двор — цветы блестят росою.
Тогда я понимаю: мир во мне!»
Где хочешь оборви — иль продолжай
До бесконечности; какая бездна
Вещей еще не названа! Салат
Из крабов; сами крабы под водой,
Еще не знающие о салате;
Соломенная шляпа; полосатый
Купальник и раздвинутый шезлонг…
Помилуйте! Я тоже так умею!
И — как кипит завистливая желчь! —
Все это на компьютере; с бумагой
Опять же ноу проблем; и в печать
Подписано не глядя — верный способ
Поехать в гости к автору! Меж тем
Мои друзья сидят по коммуналкам
И пишут гениальные стихи
В конторских книгах! А потом стучат
Угрюмо на раздолбанных машинках,
И пьют кефир, и курят «Беломор»,
И этим самым получают право
Писать об ужасе существованья
И о трагизме экзистенциальном!
Да что они там знают, эти дети,
Сосущие банановый напиток!
Когда бы грек увидел наши игры!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста,
Кто говорит цитатами, боясь
Разговориться о себе самом,
Привыкши прятать свой дрожащий ужас
За черною иронией, которой
Не будешь сыт! Что знают эти, там,
Где продается в каждом магазине
Загадочный для русского предмет:
Футляр для установки для подачи
Какао непосредственно в постель
С переключателем температуры!..
Но может быть… О страшная догадка!
Быть может, только там они и знают
О жизни! Не о сломанном бачке,
Не о метро — последнем, что еще
Напоминает автору о шпротах;
О нет,- о бытии как таковом!
Как рассудить? Быть может, там видней,
Что, Боже мой, трагедия не в давке,
Не в недостатке хлеба и жилья,
Но в том, что каждый миг невозвратим,
Что жизнь кратка, что тайная преграда
Нам не дает излиться до конца…
А все, что пишем мы на эти темы,
Безвыходно пропахло колбасой —
Столь чаемой, что чуть не матерьяльной!
А нам нельзя верлибром — потому,
Что эмпиричны наши эмпиреи.
Неразбериху, хаос, кутерьму
Мы втискиваем в ямбы и хореи.
Последнее, что нам еще дано
Иллюзией законченности четкой, —
Размер и рифма. Забрано окно
Строфою — кристаллической решеткой.
Зарифмовать и распихать бардак
По клеткам ученических тетрадок —
Единственное средство кое-как
В порядок привести миропорядок
И прозревать восход — или исход —
В безумной тьме египетской, в которой
Четверостишье держит небосвод
Последней нерасшатанной опорой.
1991
И вот американские стихи.
Друг издает студенческий журнал
Совместный — предпоследняя надежда
Не прогореть. Печатает поэзы
И размышления о мире в мире.
Студентка (фотографии не видел,
Но представляю: волосы до плеч
Немытые, щербатая улыбка,
Приятное открытое лицо,
Бахромчатые джинсы — и босая)
Прислала некий текст. Перевожу.
Естественно, верлибр. Перечисленья
Всего, на чем задерживался взгляд
Восторженный: что вижу, то пою.
Безмерная, щенячья радость жизни,
Захлеб номинативный: пляж, песком
Присыпанные доски, мотороллер
Любимого, банановый напиток
(С подробнейшею сноской, что такое
Банановый напиток; благодарен
За то, что хлеб иль, скажем,сигарета —
Пока без примечаний).
В разны годы
Я это слышал! «Я бреду одна
По берегу и слышу крики чаек.
А утром солнце будит сонный дом,
Заглядывая в радужные окна.
Сойду во двор — цветы блестят росою.
Тогда я понимаю: мир во мне!»
Где хочешь оборви — иль продолжай
До бесконечности; какая бездна
Вещей еще не названа! Салат
Из крабов; сами крабы под водой,
Еще не знающие о салате;
Соломенная шляпа; полосатый
Купальник и раздвинутый шезлонг…
Помилуйте! Я тоже так умею!
И — как кипит завистливая желчь! —
Все это на компьютере; с бумагой
Опять же ноу проблем; и в печать
Подписано не глядя — верный способ
Поехать в гости к автору! Меж тем
Мои друзья сидят по коммуналкам
И пишут гениальные стихи
В конторских книгах! А потом стучат
Угрюмо на раздолбанных машинках,
И пьют кефир, и курят «Беломор»,
И этим самым получают право
Писать об ужасе существованья
И о трагизме экзистенциальном!
Да что они там знают, эти дети,
Сосущие банановый напиток!
Когда бы грек увидел наши игры!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста,
Кто говорит цитатами, боясь
Разговориться о себе самом,
Привыкши прятать свой дрожащий ужас
За черною иронией, которой
Не будешь сыт! Что знают эти, там,
Где продается в каждом магазине
Загадочный для русского предмет:
Футляр для установки для подачи
Какао непосредственно в постель
С переключателем температуры!..
Но может быть… О страшная догадка!
Быть может, только там они и знают
О жизни! Не о сломанном бачке,
Не о метро — последнем, что еще
Напоминает автору о шпротах;
О нет,- о бытии как таковом!
Как рассудить? Быть может, там видней,
Что, Боже мой, трагедия не в давке,
Не в недостатке хлеба и жилья,
Но в том, что каждый миг невозвратим,
Что жизнь кратка, что тайная преграда
Нам не дает излиться до конца…
А все, что пишем мы на эти темы,
Безвыходно пропахло колбасой —
Столь чаемой, что чуть не матерьяльной!
А нам нельзя верлибром — потому,
Что эмпиричны наши эмпиреи.
Неразбериху, хаос, кутерьму
Мы втискиваем в ямбы и хореи.
Последнее, что нам еще дано
Иллюзией законченности четкой, —
Размер и рифма. Забрано окно
Строфою — кристаллической решеткой.
Зарифмовать и распихать бардак
По клеткам ученических тетрадок —
Единственное средство кое-как
В порядок привести миропорядок
И прозревать восход — или исход —
В безумной тьме египетской, в которой
Четверостишье держит небосвод
Последней нерасшатанной опорой.
1991
>>672904
Вот вся русская поэзия такая. Какие-то рэперские конъюнктурные комментарии происходящего, заебали. А это все потому, что сказать нечего, но графомания распирает. Не надо блять комментировать ничего, делать отсылки. Не надо скрывать свою бесталанность за красивым ритмом и подниманием высоких тем.
Вот вся русская поэзия такая. Какие-то рэперские конъюнктурные комментарии происходящего, заебали. А это все потому, что сказать нечего, но графомания распирает. Не надо блять комментировать ничего, делать отсылки. Не надо скрывать свою бесталанность за красивым ритмом и подниманием высоких тем.
>>672908
Ты дату заметил? Если стихи, написанные в 1991 году, до сих пор актуальны, то это уже не
Ты дату заметил? Если стихи, написанные в 1991 году, до сих пор актуальны, то это уже не
>конъюнктурные комментарии
>>672915
Этот стих будет актуален и через 1000 лет, если мы останемся такими же даунами. Так что тут не заслуга стиха, а просто общей культурной отсталости, которой был поглощен и сам автор этого стиха. Нет, у нас есть хорошие авангардные авторы, русскоязычные, но я говорю именно про средний градус по больнице. Т е какая нибудь обычная бабушка со средним образование в США, например, нормально отнесется к верлибру, она вдумается в него и что-то извлечет, потому что это культура. А в России если обычный человек слышит стих без рифмы, то он реагирует как дебил на это, типа "как можно писать стихи без рифмы? Я тоже так могу" (и он даже не постарается вникнуть и посмотреть на вещи более широко, потому что такая культура).
Этот стих будет актуален и через 1000 лет, если мы останемся такими же даунами. Так что тут не заслуга стиха, а просто общей культурной отсталости, которой был поглощен и сам автор этого стиха. Нет, у нас есть хорошие авангардные авторы, русскоязычные, но я говорю именно про средний градус по больнице. Т е какая нибудь обычная бабушка со средним образование в США, например, нормально отнесется к верлибру, она вдумается в него и что-то извлечет, потому что это культура. А в России если обычный человек слышит стих без рифмы, то он реагирует как дебил на это, типа "как можно писать стихи без рифмы? Я тоже так могу" (и он даже не постарается вникнуть и посмотреть на вещи более широко, потому что такая культура).
>>672923
Что понимаешь под этим?
Мне кажется, у нас достаточно институций, которые признают что-то, кроме силлабо-тоники. Белого, Драгомощенко. Лицей вон Васякиной дали.
Что понимаешь под этим?
Мне кажется, у нас достаточно институций, которые признают что-то, кроме силлабо-тоники. Белого, Драгомощенко. Лицей вон Васякиной дали.
>>672561
Так это вообще не рэп.
Так это вообще не рэп.
Мальчик смотрит, белый пароходик
Уплывает вдоль по горизонту,
Несмотря на ясную погоду,
Раскрывая дыма чёрный зонтик.
Мальчик думает: а я остался,
Снова не увижу дальних стран.
Почему меня не догадался
Взять с собою в море капитан?
Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей
И прекрасно видимо ему:
На корабль голубые крысы
Принесли из Африки чуму.
Умерли матросы в белом морге,
Пар уснул в коробочке стальной,
И столкнулся пароходик в море
С ледяною синею стеной.
А на башне размышляет ангел,
Неподвижно бел в плетёном кресле.
Знает он, что капитан из Англии
Не вернётся никогда к невесте.
Что навек покинув наше лето,
Корабли ушли в миры заката,
Где грустят о севере атлеты,
Моряки в фуфайках полосатых.
Юнга тянет, улыбаясь, жребий,
Тот же самый, что и твой, мой Друг.
Капитан, где Геспериды? — В небе.
Снова север, далее на юг.
Музыка поёт в курзале белом.
Со звездой на шляпе в ресторан
Ты вошла, мой друг, грустить без дела
О последней из далёких стран,
Где уснул погибший пароходик
И куда цветы несёт река.
И моя душа, смеясь, уходит
По песку в костюме моряка.
Уплывает вдоль по горизонту,
Несмотря на ясную погоду,
Раскрывая дыма чёрный зонтик.
Мальчик думает: а я остался,
Снова не увижу дальних стран.
Почему меня не догадался
Взять с собою в море капитан?
Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей
И прекрасно видимо ему:
На корабль голубые крысы
Принесли из Африки чуму.
Умерли матросы в белом морге,
Пар уснул в коробочке стальной,
И столкнулся пароходик в море
С ледяною синею стеной.
А на башне размышляет ангел,
Неподвижно бел в плетёном кресле.
Знает он, что капитан из Англии
Не вернётся никогда к невесте.
Что навек покинув наше лето,
Корабли ушли в миры заката,
Где грустят о севере атлеты,
Моряки в фуфайках полосатых.
Юнга тянет, улыбаясь, жребий,
Тот же самый, что и твой, мой Друг.
Капитан, где Геспериды? — В небе.
Снова север, далее на юг.
Музыка поёт в курзале белом.
Со звездой на шляпе в ресторан
Ты вошла, мой друг, грустить без дела
О последней из далёких стран,
Где уснул погибший пароходик
И куда цветы несёт река.
И моя душа, смеясь, уходит
По песку в костюме моряка.
Мальчик смотрит, белый пароходик
Уплывает вдоль по горизонту,
Несмотря на ясную погоду,
Раскрывая дыма чёрный зонтик.
Мальчик думает: а я остался,
Снова не увижу дальних стран.
Почему меня не догадался
Взять с собою в море капитан?
Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей
И прекрасно видимо ему:
На корабль голубые крысы
Принесли из Африки чуму.
Умерли матросы в белом морге,
Пар уснул в коробочке стальной,
И столкнулся пароходик в море
С ледяною синею стеной.
А на башне размышляет ангел,
Неподвижно бел в плетёном кресле.
Знает он, что капитан из Англии
Не вернётся никогда к невесте.
Что навек покинув наше лето,
Корабли ушли в миры заката,
Где грустят о севере атлеты,
Моряки в фуфайках полосатых.
Юнга тянет, улыбаясь, жребий,
Тот же самый, что и твой, мой Друг.
Капитан, где Геспериды? — В небе.
Снова север, далее на юг.
Музыка поёт в курзале белом.
Со звездой на шляпе в ресторан
Ты вошла, мой друг, грустить без дела
О последней из далёких стран,
Где уснул погибший пароходик
И куда цветы несёт река.
И моя душа, смеясь, уходит
По песку в костюме моряка.
Уплывает вдоль по горизонту,
Несмотря на ясную погоду,
Раскрывая дыма чёрный зонтик.
Мальчик думает: а я остался,
Снова не увижу дальних стран.
Почему меня не догадался
Взять с собою в море капитан?
Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей
И прекрасно видимо ему:
На корабль голубые крысы
Принесли из Африки чуму.
Умерли матросы в белом морге,
Пар уснул в коробочке стальной,
И столкнулся пароходик в море
С ледяною синею стеной.
А на башне размышляет ангел,
Неподвижно бел в плетёном кресле.
Знает он, что капитан из Англии
Не вернётся никогда к невесте.
Что навек покинув наше лето,
Корабли ушли в миры заката,
Где грустят о севере атлеты,
Моряки в фуфайках полосатых.
Юнга тянет, улыбаясь, жребий,
Тот же самый, что и твой, мой Друг.
Капитан, где Геспериды? — В небе.
Снова север, далее на юг.
Музыка поёт в курзале белом.
Со звездой на шляпе в ресторан
Ты вошла, мой друг, грустить без дела
О последней из далёких стран,
Где уснул погибший пароходик
И куда цветы несёт река.
И моя душа, смеясь, уходит
По песку в костюме моряка.
211 Кб, 1024x1024>>672918
Поэзия - это формальное искусство, где эстетика языка играет ведущую роль по определению.
Ваши верлибры, которые вы тут постите, в большинстве случаев просто бесформенные короткие огрызки текста, без ритмики, рифмы и аллитераций, вообще блять без нихуя, тупо мутные наркоманские высероны сука.
>она вдумается в него и что-то извлечет
>и он даже не постарается вникнуть и посмотреть на вещи более широко
Поэзия - это формальное искусство, где эстетика языка играет ведущую роль по определению.
Ваши верлибры, которые вы тут постите, в большинстве случаев просто бесформенные короткие огрызки текста, без ритмики, рифмы и аллитераций, вообще блять без нихуя, тупо мутные наркоманские высероны сука.
Я в эгоисте, но я не эгоист (е, е)
Покажи мне свой стриптиз (стрип-красавица)
Какие танцы, у меня уже стоит (ой)
Мой член — Эйфелева башня, ты любишь Париж (мерси, у)
Может, куплю суку сегодня Birkin (Hermes, Hermes)
На блоке будто Linkedin (блок)
Стройная сука как built-in (базар)
Пишу, будто Солженицын (произведения)
5 звёзд не-не ниже, четыре сезона
Ritz Carlton или Kempinski (кайф, кайф)
Они хотят закрыть мой свет как шторы (no-no)
Лохи (лох), ха-ха
Мой свет яркий, будто я Flash Gordon (мой свет)
Братик без причины (брат)
Построим мы пирамиды (давай)
Я пингвин, будто я Kingpin (пингвин)
This is lambs wool it's not sheepskin (козы)
Покажи мне свой стриптиз (стрип-красавица)
Какие танцы, у меня уже стоит (ой)
Мой член — Эйфелева башня, ты любишь Париж (мерси, у)
Может, куплю суку сегодня Birkin (Hermes, Hermes)
На блоке будто Linkedin (блок)
Стройная сука как built-in (базар)
Пишу, будто Солженицын (произведения)
5 звёзд не-не ниже, четыре сезона
Ritz Carlton или Kempinski (кайф, кайф)
Они хотят закрыть мой свет как шторы (no-no)
Лохи (лох), ха-ха
Мой свет яркий, будто я Flash Gordon (мой свет)
Братик без причины (брат)
Построим мы пирамиды (давай)
Я пингвин, будто я Kingpin (пингвин)
This is lambs wool it's not sheepskin (козы)
>>676229
В духе раннего моргенштерна. Советую добавить больше адлибов и сократить количество смыслов.
В духе раннего моргенштерна. Советую добавить больше адлибов и сократить количество смыслов.
>>672904
Это эмоционально неискренние стихи.
Это эмоционально неискренние стихи.
В старинных вымыслах герой,
Чтоб свободить младую деву,
Готов чудовищ древних рой
Крошить направо и налево ...
Потир войны испив до дна,
Узрит ли юноша беспечный
В красе цветущей подвенечной,
Что все чудовища - она?
Это великолепно
Чтоб свободить младую деву,
Готов чудовищ древних рой
Крошить направо и налево ...
Потир войны испив до дна,
Узрит ли юноша беспечный
В красе цветущей подвенечной,
Что все чудовища - она?
Это великолепно
Осторожно
Никогда не знаешь, что они положат там
Недоволен, брат
Extendo clip, как будто он нарощен, брат
Камушки, как Майкл Джексон
Белый и чёрный, ага
Инь и Янь
Амстердам shut down
Москва на lock down
Беспокоюсь за братан, оу
Где перчатки? И я в маске
Эльфы в сказке, тут не кашляй
Никогда не знаешь, что они положат там
Недоволен, брат
Extendo clip, как будто он нарощен, брат
Камушки, как Майкл Джексон
Белый и чёрный, ага
Инь и Янь
Амстердам shut down
Москва на lock down
Беспокоюсь за братан, оу
Где перчатки? И я в маске
Эльфы в сказке, тут не кашляй
Corona (corona), работаю из дома (работаю)
Удалённо, так много хиты лежат, уже готовы (так много)
Я готовлю (baw), будто повар (whip-whip)
Мальчик он как Мухин белый кролик
Пингвин, он приплыл из Калифорнии (swim-swim, splash)
Только один, blago не синоним (только один, blago)
36 и 6, баланс здоровый
Удалённо, так много хиты лежат, уже готовы (так много)
Я готовлю (baw), будто повар (whip-whip)
Мальчик он как Мухин белый кролик
Пингвин, он приплыл из Калифорнии (swim-swim, splash)
Только один, blago не синоним (только один, blago)
36 и 6, баланс здоровый
Забрал Benz, они дали мне зонтик
Дождик капает на дороги
Цели большие, они огромны
Что вы хотите? Я не понял
Просто хочу бабулину картошку
I'm Tha Malchik, а не ребёнок
Business meetings, I'm with Дробыш
Переговоры, я как Доронин
Нет Наоми, но есть наёмные
Глаза красные, бля, как площадь
Я в Воронеж, не город, жарим мясо как Джордж Форман
Курю газ как Боржоми, лазер, точка, пепперони
Готов для полковника, если тронет, зажгу суку, как менора
Зелёные точки на голове — не зелёнка
Я на фронте, принц, я как Кропоткин
Давай приступим к работе
Я не дал мой номер, чтобы ты не беспокоил, сука
Дождик капает на дороги
Цели большие, они огромны
Что вы хотите? Я не понял
Просто хочу бабулину картошку
I'm Tha Malchik, а не ребёнок
Business meetings, I'm with Дробыш
Переговоры, я как Доронин
Нет Наоми, но есть наёмные
Глаза красные, бля, как площадь
Я в Воронеж, не город, жарим мясо как Джордж Форман
Курю газ как Боржоми, лазер, точка, пепперони
Готов для полковника, если тронет, зажгу суку, как менора
Зелёные точки на голове — не зелёнка
Я на фронте, принц, я как Кропоткин
Давай приступим к работе
Я не дал мой номер, чтобы ты не беспокоил, сука
Благо он белый — Серёга Безруков
Герой в город-герой будто Жуков
Бабки гибкие — Волочкова
Choppa поёт как будто Nosa, Nosa
Просыпаюсь утром чтобы
Делать бабки снова (Бабки)
Бабки как Арбат, они новый (Бабки)
Бабки как Арбат, они старый (Да-да, бабки)
Белый как молоко, I got it (Что? Белый)
Решаем любая problem (Let's go)
https://www.youtube.com/watch?v=GuLEIZk0cN4
Герой в город-герой будто Жуков
Бабки гибкие — Волочкова
Choppa поёт как будто Nosa, Nosa
Просыпаюсь утром чтобы
Делать бабки снова (Бабки)
Бабки как Арбат, они новый (Бабки)
Бабки как Арбат, они старый (Да-да, бабки)
Белый как молоко, I got it (Что? Белый)
Решаем любая problem (Let's go)
https://www.youtube.com/watch?v=GuLEIZk0cN4
>>676264
красава хоть один хороший стих в духе Лермонтова
а то всем двачерам говна реперского подавай когда вы уже все вымрете...
красава хоть один хороший стих в духе Лермонтова
а то всем двачерам говна реперского подавай когда вы уже все вымрете...
>>672904
хуNта.
если ты читаешь про shit хоть верлибом хоть хуем по гитаре не станет от этого стих актуальным, интересным , стильным , выдержанным , никаким он не станет ты даже если одно слово вставишь лишнее про "банановый сок сосущий" ты уже себя дауном крестишь и оправляешься в топку
ведь люд то не тупой он чувствует что ему ссут в уши
хуNта.
если ты читаешь про shit хоть верлибом хоть хуем по гитаре не станет от этого стих актуальным, интересным , стильным , выдержанным , никаким он не станет ты даже если одно слово вставишь лишнее про "банановый сок сосущий" ты уже себя дауном крестишь и оправляешься в топку
ведь люд то не тупой он чувствует что ему ссут в уши
>>676913
Рымбе и Васякиной это расскажи
Рымбе и Васякиной это расскажи
Как анон относится к Пабло Неруде?
Что-то вчерашнее осталось в сегодняшнем дне:
то ли осколок кувшина, то ли знамени лоскуток,
то ли просто сознание, что свет - это свет,
то ли водоросль, всплывшая из аквариума ночи,
волокно, не желающее засыхать, то ли
воздуха вздох золотой.
Что-то прошло, но длится,
медленно растворяясь,
погибая под жгучими стрелами воина-солнца.
И в самом деле: если
не застряло ни крошки вчерашнего
в ослепительном полновластье
деспотичного дня,
в котором мы нынче живем,
то зачем же тогда,
заложив немыслимый чайкин вираж,
он вдруг резко метнулся назад, как будто колеблясь,
как будто желая смешать свою синеву,
с угасающей синевой?
Отвечаю.
Глубоко, в сердцевине света
ходит по кругу твоя душа,
то истончаясь до исчезновения,
то разрастаясь в набат.
Зазор между смертью и возрождением
не так уж велик, и не так уж непроницаема
грань.
Свет - кольцо,
он кружит и кружит,
и мы вместе с ним.
Что-то вчерашнее осталось в сегодняшнем дне:
то ли осколок кувшина, то ли знамени лоскуток,
то ли просто сознание, что свет - это свет,
то ли водоросль, всплывшая из аквариума ночи,
волокно, не желающее засыхать, то ли
воздуха вздох золотой.
Что-то прошло, но длится,
медленно растворяясь,
погибая под жгучими стрелами воина-солнца.
И в самом деле: если
не застряло ни крошки вчерашнего
в ослепительном полновластье
деспотичного дня,
в котором мы нынче живем,
то зачем же тогда,
заложив немыслимый чайкин вираж,
он вдруг резко метнулся назад, как будто колеблясь,
как будто желая смешать свою синеву,
с угасающей синевой?
Отвечаю.
Глубоко, в сердцевине света
ходит по кругу твоя душа,
то истончаясь до исчезновения,
то разрастаясь в набат.
Зазор между смертью и возрождением
не так уж велик, и не так уж непроницаема
грань.
Свет - кольцо,
он кружит и кружит,
и мы вместе с ним.
Как анон относится к Пабло Неруде?
Что-то вчерашнее осталось в сегодняшнем дне:
то ли осколок кувшина, то ли знамени лоскуток,
то ли просто сознание, что свет - это свет,
то ли водоросль, всплывшая из аквариума ночи,
волокно, не желающее засыхать, то ли
воздуха вздох золотой.
Что-то прошло, но длится,
медленно растворяясь,
погибая под жгучими стрелами воина-солнца.
И в самом деле: если
не застряло ни крошки вчерашнего
в ослепительном полновластье
деспотичного дня,
в котором мы нынче живем,
то зачем же тогда,
заложив немыслимый чайкин вираж,
он вдруг резко метнулся назад, как будто колеблясь,
как будто желая смешать свою синеву,
с угасающей синевой?
Отвечаю.
Глубоко, в сердцевине света
ходит по кругу твоя душа,
то истончаясь до исчезновения,
то разрастаясь в набат.
Зазор между смертью и возрождением
не так уж велик, и не так уж непроницаема
грань.
Свет - кольцо,
он кружит и кружит,
и мы вместе с ним.
Что-то вчерашнее осталось в сегодняшнем дне:
то ли осколок кувшина, то ли знамени лоскуток,
то ли просто сознание, что свет - это свет,
то ли водоросль, всплывшая из аквариума ночи,
волокно, не желающее засыхать, то ли
воздуха вздох золотой.
Что-то прошло, но длится,
медленно растворяясь,
погибая под жгучими стрелами воина-солнца.
И в самом деле: если
не застряло ни крошки вчерашнего
в ослепительном полновластье
деспотичного дня,
в котором мы нынче живем,
то зачем же тогда,
заложив немыслимый чайкин вираж,
он вдруг резко метнулся назад, как будто колеблясь,
как будто желая смешать свою синеву,
с угасающей синевой?
Отвечаю.
Глубоко, в сердцевине света
ходит по кругу твоя душа,
то истончаясь до исчезновения,
то разрастаясь в набат.
Зазор между смертью и возрождением
не так уж велик, и не так уж непроницаема
грань.
Свет - кольцо,
он кружит и кружит,
и мы вместе с ним.
>>676910
Ты почему злой такой? Тебя твоя поэзия этому учит?
Ты почему злой такой? Тебя твоя поэзия этому учит?
>>649393 (OP)
хз считать это странностью или нет, но на данный момент поэтов как таковых нет. есть просто музыканты. но это не значит, что все так плохо - наоборот. мне очень вкатывает Бутер Бродский (именно этот сценический образ Славы, там пиздатая лирика), Александр Ситников (4 позиции бруно, Порез на Собаке), Овсянкин и Макулатура. очень интересно порой наблюдать за всей этой шоблой, когда 100 лет назад Маяковский вещал, что "успех - это когда твое имя влезает на корешок книги", а теперь поэтам даже в хуй не упёрлись эти книжки ваши.
хз считать это странностью или нет, но на данный момент поэтов как таковых нет. есть просто музыканты. но это не значит, что все так плохо - наоборот. мне очень вкатывает Бутер Бродский (именно этот сценический образ Славы, там пиздатая лирика), Александр Ситников (4 позиции бруно, Порез на Собаке), Овсянкин и Макулатура. очень интересно порой наблюдать за всей этой шоблой, когда 100 лет назад Маяковский вещал, что "успех - это когда твое имя влезает на корешок книги", а теперь поэтам даже в хуй не упёрлись эти книжки ваши.
36 Кб, 1080x798>>678493
>хз считать это странностью или нет, но на данный момент поэтов как таковых нет. есть просто музыканты. но это не значит, что все так плохо - наоборот. мне очень вкатывает Бутер Бродский (именно этот сценический образ Славы, там пиздатая лирика), Александр Ситников (4 позиции бруно, Порез на Собаке), Овсянкин и Макулатура
67 Кб, 960x584>>678493
>>676910
К ∗∗∗
псы пускали тебя по кругу,
голубой сарафан порвав.
ты дристала на пол в испуге,
и чертог твой говном вонял.
грязных мух на еблет присели
восемь штук, утомленные в зной.
алый прыщ с твоей толстой шеи,
как кончу хуец, высрал гной.
в тухлых складках на потном брюхе
притаился плевок бомжа.
он с тех пор там, когда от скуки
ты на свалке еблась, визжа.
целлюлитною жопой грузно
ты вильнула, и видно нам:
кто-то выцветшей бурой тушью
над очком криво вывел: МАДАМ
>>676910
К ∗∗∗
псы пускали тебя по кругу,
голубой сарафан порвав.
ты дристала на пол в испуге,
и чертог твой говном вонял.
грязных мух на еблет присели
восемь штук, утомленные в зной.
алый прыщ с твоей толстой шеи,
как кончу хуец, высрал гной.
в тухлых складках на потном брюхе
притаился плевок бомжа.
он с тех пор там, когда от скуки
ты на свалке еблась, визжа.
целлюлитною жопой грузно
ты вильнула, и видно нам:
кто-то выцветшей бурой тушью
над очком криво вывел: МАДАМ
>>678516
ответ К*
Собака сутулая ...
Задницей повисшая, сгорбив спину месяцем
Над пастью твою грязную.
Акт дефекации псиной свершается.
Чавкая какашечкой,
Твое лицо с улыбочкой,
Видно радуется,
Теплому калу душистому!
ответ К*
Собака сутулая ...
Задницей повисшая, сгорбив спину месяцем
Над пастью твою грязную.
Акт дефекации псиной свершается.
Чавкая какашечкой,
Твое лицо с улыбочкой,
Видно радуется,
Теплому калу душистому!
>>678518
Мадам, не бомби.
Мадам, не бомби.
Под шум и звон однообразный,
Под городскую суету
Я ухожу, душою праздный,
В метель, во мрак и в пустоту.
Я обрываю нить сознанья
И забываю, что’ и как...
Кругом – снега, трамваи, зданья,
А впереди – огни и мрак.
Что’, если я, завороженный,
Сознанья оборвавший нить,
Вернусь домой уничиженный, -
Ты можешь ли меня простить?
Ты, знающая дальней цели
Путеводительный маяк,
Простишь ли мне мои метели,
Мой бред, поэзию и мрак?
Иль можешь лучше: не прощая,
Будить мои колокола,
Чтобы распутица ночная
От родины не увела?
2 февраля 1909
Под городскую суету
Я ухожу, душою праздный,
В метель, во мрак и в пустоту.
Я обрываю нить сознанья
И забываю, что’ и как...
Кругом – снега, трамваи, зданья,
А впереди – огни и мрак.
Что’, если я, завороженный,
Сознанья оборвавший нить,
Вернусь домой уничиженный, -
Ты можешь ли меня простить?
Ты, знающая дальней цели
Путеводительный маяк,
Простишь ли мне мои метели,
Мой бред, поэзию и мрак?
Иль можешь лучше: не прощая,
Будить мои колокола,
Чтобы распутица ночная
От родины не увела?
2 февраля 1909
Вот от этого под впечатлением уже долгое время. Иногда про себя бормочу его.
Люби лишь то, что редкостно и мнимо,
что крадется окраинами сна,
что злит глупцов, что смердами казнимо,
как родине, будь вымыслу верна.
Наш час настал. Собаки и калеки
одни не спят. Ночь летняя легка.
Автомобиль проехавший навеки
последнего увез ростовщика.
Близ фонаря, с оттенком маскарада,
лист жилками зелеными сквозит.
У тех ворот — кривая тень Багдада,
а та звезда над Пулковом висит.
Как звать тебя? Ты полу-Мнемозина,
полумерцанье в имени твоем,
и странно мне по сумраку Берлина
с полувиденьем странствовать вдвоем.
Но вот скамья под липой освещенной...
Ты оживаешь в судорогах слез:
я вижу взор, сей жизнью изумленный,
и бледное сияние волос.
Есть у меня сравненье на примете
для губ твоих, когда целуешь ты:
нагорный снег, мерцающий в Тибете,
горячий ключ и в инее цветы.
Ночные наши бедные владенья,
забор, фонарь, асфальтовую гладь
поставим на туза воображенья,
чтоб целый мир у ночи отыграть.
Не облака, а горные отроги,
костер в лесу, не лампа у окна.
О, поклянись, что до конца дороги
ты будешь только вымыслу верна...
Под липовым цветением мигает
фонарь. Темно, душисто, тихо. Тень
прохожего по тумбе пробегает,
как соболь пробегает через пень.
За пустырем, как персик, небо тает:
вода в огнях, Венеция сквозит, —
а улица кончается в Китае,
а та звезда над Волгою висит.
О, поклянись, что веришь в небылицу,
что будешь только вымыслу верна,
что не запрешь души своей в темницу,
не скажешь, руку протянув: стена.
1938
Стихотворение из романа "Дар".
Люби лишь то, что редкостно и мнимо,
что крадется окраинами сна,
что злит глупцов, что смердами казнимо,
как родине, будь вымыслу верна.
Наш час настал. Собаки и калеки
одни не спят. Ночь летняя легка.
Автомобиль проехавший навеки
последнего увез ростовщика.
Близ фонаря, с оттенком маскарада,
лист жилками зелеными сквозит.
У тех ворот — кривая тень Багдада,
а та звезда над Пулковом висит.
Как звать тебя? Ты полу-Мнемозина,
полумерцанье в имени твоем,
и странно мне по сумраку Берлина
с полувиденьем странствовать вдвоем.
Но вот скамья под липой освещенной...
Ты оживаешь в судорогах слез:
я вижу взор, сей жизнью изумленный,
и бледное сияние волос.
Есть у меня сравненье на примете
для губ твоих, когда целуешь ты:
нагорный снег, мерцающий в Тибете,
горячий ключ и в инее цветы.
Ночные наши бедные владенья,
забор, фонарь, асфальтовую гладь
поставим на туза воображенья,
чтоб целый мир у ночи отыграть.
Не облака, а горные отроги,
костер в лесу, не лампа у окна.
О, поклянись, что до конца дороги
ты будешь только вымыслу верна...
Под липовым цветением мигает
фонарь. Темно, душисто, тихо. Тень
прохожего по тумбе пробегает,
как соболь пробегает через пень.
За пустырем, как персик, небо тает:
вода в огнях, Венеция сквозит, —
а улица кончается в Китае,
а та звезда над Волгою висит.
О, поклянись, что веришь в небылицу,
что будешь только вымыслу верна,
что не запрешь души своей в темницу,
не скажешь, руку протянув: стена.
1938
Стихотворение из романа "Дар".
Вот от этого под впечатлением уже долгое время. Иногда про себя бормочу его.
Люби лишь то, что редкостно и мнимо,
что крадется окраинами сна,
что злит глупцов, что смердами казнимо,
как родине, будь вымыслу верна.
Наш час настал. Собаки и калеки
одни не спят. Ночь летняя легка.
Автомобиль проехавший навеки
последнего увез ростовщика.
Близ фонаря, с оттенком маскарада,
лист жилками зелеными сквозит.
У тех ворот — кривая тень Багдада,
а та звезда над Пулковом висит.
Как звать тебя? Ты полу-Мнемозина,
полумерцанье в имени твоем,
и странно мне по сумраку Берлина
с полувиденьем странствовать вдвоем.
Но вот скамья под липой освещенной...
Ты оживаешь в судорогах слез:
я вижу взор, сей жизнью изумленный,
и бледное сияние волос.
Есть у меня сравненье на примете
для губ твоих, когда целуешь ты:
нагорный снег, мерцающий в Тибете,
горячий ключ и в инее цветы.
Ночные наши бедные владенья,
забор, фонарь, асфальтовую гладь
поставим на туза воображенья,
чтоб целый мир у ночи отыграть.
Не облака, а горные отроги,
костер в лесу, не лампа у окна.
О, поклянись, что до конца дороги
ты будешь только вымыслу верна...
Под липовым цветением мигает
фонарь. Темно, душисто, тихо. Тень
прохожего по тумбе пробегает,
как соболь пробегает через пень.
За пустырем, как персик, небо тает:
вода в огнях, Венеция сквозит, —
а улица кончается в Китае,
а та звезда над Волгою висит.
О, поклянись, что веришь в небылицу,
что будешь только вымыслу верна,
что не запрешь души своей в темницу,
не скажешь, руку протянув: стена.
1938
Стихотворение из романа "Дар".
Люби лишь то, что редкостно и мнимо,
что крадется окраинами сна,
что злит глупцов, что смердами казнимо,
как родине, будь вымыслу верна.
Наш час настал. Собаки и калеки
одни не спят. Ночь летняя легка.
Автомобиль проехавший навеки
последнего увез ростовщика.
Близ фонаря, с оттенком маскарада,
лист жилками зелеными сквозит.
У тех ворот — кривая тень Багдада,
а та звезда над Пулковом висит.
Как звать тебя? Ты полу-Мнемозина,
полумерцанье в имени твоем,
и странно мне по сумраку Берлина
с полувиденьем странствовать вдвоем.
Но вот скамья под липой освещенной...
Ты оживаешь в судорогах слез:
я вижу взор, сей жизнью изумленный,
и бледное сияние волос.
Есть у меня сравненье на примете
для губ твоих, когда целуешь ты:
нагорный снег, мерцающий в Тибете,
горячий ключ и в инее цветы.
Ночные наши бедные владенья,
забор, фонарь, асфальтовую гладь
поставим на туза воображенья,
чтоб целый мир у ночи отыграть.
Не облака, а горные отроги,
костер в лесу, не лампа у окна.
О, поклянись, что до конца дороги
ты будешь только вымыслу верна...
Под липовым цветением мигает
фонарь. Темно, душисто, тихо. Тень
прохожего по тумбе пробегает,
как соболь пробегает через пень.
За пустырем, как персик, небо тает:
вода в огнях, Венеция сквозит, —
а улица кончается в Китае,
а та звезда над Волгою висит.
О, поклянись, что веришь в небылицу,
что будешь только вымыслу верна,
что не запрешь души своей в темницу,
не скажешь, руку протянув: стена.
1938
Стихотворение из романа "Дар".
65 Кб, 775x719
32 Кб, 500x500>>678637
Кек :з Хорошо, давай может тогда посидим поговорим вдумчиво и серьезно.
Что тебе не понравилось в вышеприведенном образце поэтического искусства?
Кажется ли тебе его посыл внутренне противоречивым, или же оно не полностью удовлетворяет твои эстетические потребности?
Или, вероятно, тебя смущает присутствие в тексте обсценной лексики и довольно неоднозначной, смелой образности?
>МОМЕНТАЛЬНЫЙ ПОДРЫВ
Кек :з Хорошо, давай может тогда посидим поговорим вдумчиво и серьезно.
Что тебе не понравилось в вышеприведенном образце поэтического искусства?
Кажется ли тебе его посыл внутренне противоречивым, или же оно не полностью удовлетворяет твои эстетические потребности?
Или, вероятно, тебя смущает присутствие в тексте обсценной лексики и довольно неоднозначной, смелой образности?
>>678636
я даже не читал его, увидел рифмы эти пятиклассника и сразу понял с чем имею дело
я даже не читал его, увидел рифмы эти пятиклассника и сразу понял с чем имею дело
Есть поэмы чтобы кровь, кишки и голые сиськи*?
>>678651
зной гной нам мадам, ты ебанутый?
а нет, ты просто школьник обоссаный, в жизни своей только бородино прочитавший
зной гной нам мадам, ты ебанутый?
а нет, ты просто школьник обоссаный, в жизни своей только бородино прочитавший
25 Кб, 660x440>>678659
21 год на дворе, а стиль рифмовки как у пушкина, это как в футболе играть тактику бей-беги, как в боксе просто колхозно руками махать, как в шахматах не зная ни одной комбинации похваляться какой ты пиздатйы шахматист, нахуй иди деградант, который поэзии изучал только на школьном уровне и то походу прокурил за гаражами старшие классы
21 год на дворе, а стиль рифмовки как у пушкина, это как в футболе играть тактику бей-беги, как в боксе просто колхозно руками махать, как в шахматах не зная ни одной комбинации похваляться какой ты пиздатйы шахматист, нахуй иди деградант, который поэзии изучал только на школьном уровне и то походу прокурил за гаражами старшие классы
442 Кб, 640x480>>678661
Полиграф Полиграфыч! Я прекрасно осознаю твою обиду по поводу не очень высокого мнения здешних завсегдатаев о твоих любимых артистах, но тебе все же придется смирить свою нервозность и постараться обмозговать, почему же люди разумные предпочитают изящную классику этой уличной копролалии. К слову, тебе уже неоднократно пытались втолковать, что рифма не играет решающей роли в современной поэзии, коей прекрасно живется и вовсе без рифмовки, так что твои апелляции беспочвенны. Все мною сказанное по поводу твоих умственных способностей остается в силе, увы...
Полиграф Полиграфыч! Я прекрасно осознаю твою обиду по поводу не очень высокого мнения здешних завсегдатаев о твоих любимых артистах, но тебе все же придется смирить свою нервозность и постараться обмозговать, почему же люди разумные предпочитают изящную классику этой уличной копролалии. К слову, тебе уже неоднократно пытались втолковать, что рифма не играет решающей роли в современной поэзии, коей прекрасно живется и вовсе без рифмовки, так что твои апелляции беспочвенны. Все мною сказанное по поводу твоих умственных способностей остается в силе, увы...
>>678663
ну продолжай говно жрать, чепух унитазный, а мои увлечения тебя ебать не должны, шариков блять
ну продолжай говно жрать, чепух унитазный, а мои увлечения тебя ебать не должны, шариков блять
232 Кб, 960x949Топкек, как же я проигрываю с этого залётного дегрода >>678777, которому порвало от осознания своей быдловатости и узколобости и он не придумал ничего лучше как пукнуть семенством, но в итоге жиденько обосрался и подскальзнувшись на собственной лужи испражнений упал прямо в своё дерьмо. Найс.
56 Кб, 512x336>>678786
Зачем же ты так грамотно раскусил этого хуежора? Зачем ты так приложил и вдавил этого омежного червя обратно в землю? Он же сейчас порвётся и будет трясущимися ручонками пытаться доказать, что он не омежка. Ему срачелло же как сейчас прострелит, так он зальёт весь тред своим бугуртом и семёнством, а потом в ужасе ливнет из треда во избежании позора и вернувшись начнет усердно вайпать колобками, дабы скрыть свой обсер. Ну зачем ты так с этим микробом? Оставь уже этого униженного чмошника, он же и вправду выпилиться может, а тебе пришьют статью за доведение. Пусть дальше гниёт в куче своих же фекалий.
Зачем же ты так грамотно раскусил этого хуежора? Зачем ты так приложил и вдавил этого омежного червя обратно в землю? Он же сейчас порвётся и будет трясущимися ручонками пытаться доказать, что он не омежка. Ему срачелло же как сейчас прострелит, так он зальёт весь тред своим бугуртом и семёнством, а потом в ужасе ливнет из треда во избежании позора и вернувшись начнет усердно вайпать колобками, дабы скрыть свой обсер. Ну зачем ты так с этим микробом? Оставь уже этого униженного чмошника, он же и вправду выпилиться может, а тебе пришьют статью за доведение. Пусть дальше гниёт в куче своих же фекалий.
Почему такой яростный дроч на Пушкина повсюду? Почему если человеку не по душе его поэзия и он скажет это на публике, то на него польются тонны говна без всяких аргументов и какой-либо дискуссии?
>>678815
Анон, так со всей классикой, особенно у нас с русской. Потому что в раше принято уважать кого-то без ведомых на то причин. Уважай своего дядю забулдыгу, ведь ему почти 50; уважай Путена, ведь он наш вождь; уважай русскую классику, ведь её, пускай и в переводе, читают за рубежом. Менталитет, анон. Ты должен уважать то, что тебе сказали, иначе ты новиоп и русофоб.
Анон, так со всей классикой, особенно у нас с русской. Потому что в раше принято уважать кого-то без ведомых на то причин. Уважай своего дядю забулдыгу, ведь ему почти 50; уважай Путена, ведь он наш вождь; уважай русскую классику, ведь её, пускай и в переводе, читают за рубежом. Менталитет, анон. Ты должен уважать то, что тебе сказали, иначе ты новиоп и русофоб.
>>678818
Либеральный пидорандель, чё будет, если покритиковать какого-нибудь либерашьего ублюдка, который Россию говном поливал? Что будет?
Либеральный пидорандель, чё будет, если покритиковать какого-нибудь либерашьего ублюдка, который Россию говном поливал? Что будет?
>АХАХАХАХА ТУПОЙ ВАТНИК ПОРВАЛСЯ ХАХАХАХА ОТ ПРАВДЫ!!!!!
>>678815
По душе тебе или не по душе - всем до пизды. Пушкин сделал русский язык таким, каким мы его знаем. Это наш хлеб, наша земля и т.д. Если не нравятся его стихи, значит не нравится поэзия в целом, ну, либо человек физически не может читать классику. Проза - другое дело, в прозе он не был великим. Прозу нам подогнал Хохоль.
По душе тебе или не по душе - всем до пизды. Пушкин сделал русский язык таким, каким мы его знаем. Это наш хлеб, наша земля и т.д. Если не нравятся его стихи, значит не нравится поэзия в целом, ну, либо человек физически не может читать классику. Проза - другое дело, в прозе он не был великим. Прозу нам подогнал Хохоль.
>>678819
Мне то ты зачем всё это рассказываешь, говно? Какая мне блять разница, что там у либерашьих ублюдков? Я ответил на вопрос анона. Если есть что ответить по делу - пиши.
Мне то ты зачем всё это рассказываешь, говно? Какая мне блять разница, что там у либерашьих ублюдков? Я ответил на вопрос анона. Если есть что ответить по делу - пиши.
>>678822
Есть. Подобное преклонение перед авторитетом есть у многих, от народа не зависит, хотя у русских это выражено в большей степени, благодаря большему застою, но только либеральные пидорандели начинают ныть про менталитет рашнс.
Есть. Подобное преклонение перед авторитетом есть у многих, от народа не зависит, хотя у русских это выражено в большей степени, благодаря большему застою, но только либеральные пидорандели начинают ныть про менталитет рашнс.
о чем речь, что значит не нравится творчество пушкина, его вклад в русскую литературу величайший и это великий поэт страны, но писать, так как он писал 200 лет назад быть ебланом, вообщем это как человек первый добывший огонь, но в нашем веке никого не удивишь огнём, у всех есть зажигалка или спички
>>678832
Ну, кстати, было бы интересно почитать современный роман в стихах. Но современные поэты по-большей части либо тухлые постмодернисты, либо ванильные эстрадники, да и рифмованная поэзия уже своё отжила и стало сложно писать в рифму так, чтобы не высрать пошлость.
Ну, кстати, было бы интересно почитать современный роман в стихах. Но современные поэты по-большей части либо тухлые постмодернисты, либо ванильные эстрадники, да и рифмованная поэзия уже своё отжила и стало сложно писать в рифму так, чтобы не высрать пошлость.
74 Кб, 900x900>>678832
Ты слыш бля пидорас! Ты всех заебал тут ныть, чмо блять ебаное тупое. Ты нахуй так никогда не напишешь, как Пушкин епта, дурачок подзалупный из 2к2к. Если ты про свои ебаные ДВАЙНЫЕ ХУЙНЫЕ КВАДРАТ ЧИРИЗ КВАДРАТ РУСКИЙ ЧИРИЗ АНГЛИСКИЙ кукарекаешь, то ты идешь сразу из этого треда хуй сосать и не выебываться, ибо это не поэзия нихуя и вообще ей не ровня даже, вот тебе мнение чотенького писателя как бы кто к нему ни относился.
https://youtu.be/jULi61aGC9o?t=161
Съеби уже с глаз долой, гоп-петух ты ебаный.
Ты слыш бля пидорас! Ты всех заебал тут ныть, чмо блять ебаное тупое. Ты нахуй так никогда не напишешь, как Пушкин епта, дурачок подзалупный из 2к2к. Если ты про свои ебаные ДВАЙНЫЕ ХУЙНЫЕ КВАДРАТ ЧИРИЗ КВАДРАТ РУСКИЙ ЧИРИЗ АНГЛИСКИЙ кукарекаешь, то ты идешь сразу из этого треда хуй сосать и не выебываться, ибо это не поэзия нихуя и вообще ей не ровня даже, вот тебе мнение чотенького писателя как бы кто к нему ни относился.
https://youtu.be/jULi61aGC9o?t=161
Съеби уже с глаз долой, гоп-петух ты ебаный.
>>678865
ты писать научись, олень малосольный, а потом подпёздывай чёто, аватарку мог не лепить
ты писать научись, олень малосольный, а потом подпёздывай чёто, аватарку мог не лепить
>>678815
Ну тык центр русской культуры и литературы. Из него все последующие русские поэты появились, отсюда и дроч. К нему и относятся, как "ты уважаешь Пушкина, либо ты не в материале", при этом Пушкин ни морально, ни формально не устарел, что ты не скажи. С ним уже ничего не сделаешь, отрицать Пушкина это как отрицать Гомера или Шекспира — бессмысленно.
Любить Пушкина, конечно, тоже не обязательно, но я сомневаюсь, что на человека, который скажет о том, что Пушкин ему не по душе, польется море говна.
Ну тык центр русской культуры и литературы. Из него все последующие русские поэты появились, отсюда и дроч. К нему и относятся, как "ты уважаешь Пушкина, либо ты не в материале", при этом Пушкин ни морально, ни формально не устарел, что ты не скажи. С ним уже ничего не сделаешь, отрицать Пушкина это как отрицать Гомера или Шекспира — бессмысленно.
Любить Пушкина, конечно, тоже не обязательно, но я сомневаюсь, что на человека, который скажет о том, что Пушкин ему не по душе, польется море говна.
>>678815
Потому что он один из главных создателей литературного русского языка. И вообще кроме поэзии у него есть и проза. Внезапно, да?
>Почему такой яростный дроч на Пушкина повсюду?
Потому что он один из главных создателей литературного русского языка. И вообще кроме поэзии у него есть и проза. Внезапно, да?
Любой человек ненавидит стишки и поэзию потому что это дерьмо уебищное заставляли учить в школе.
Кто-то выбросил рогожу.
Кто-то выплеснул помои.
На заборе чья-то рожа,
надпись мелом: «Это Зоя».
Двое спорят у сарая,
а один уж лезет в драку.
Выходной. Начало мая.
Скучно жителям /bo/рака.
Кто-то выплеснул помои.
На заборе чья-то рожа,
надпись мелом: «Это Зоя».
Двое спорят у сарая,
а один уж лезет в драку.
Выходной. Начало мая.
Скучно жителям /bo/рака.
105 Кб, 860x557Пилот
Готовился в космический полет
Проходил обучение
В камере
Спецназначения
Внимание
Погружаюсь в поток электронов
Ощущаю
Недостаток ионов
Вхожу в область
Неизведанных сфер
Давление
Миллион атмосфер
Температура пока
ТЧК
ТЧК
ТЧК
Стоп
Вынули труп
Лицо — губка
Вместо уха
Телефонная трубка
Готовился в космический полет
Проходил обучение
В камере
Спецназначения
Внимание
Погружаюсь в поток электронов
Ощущаю
Недостаток ионов
Вхожу в область
Неизведанных сфер
Давление
Миллион атмосфер
Температура пока
ТЧК
ТЧК
ТЧК
Стоп
Вынули труп
Лицо — губка
Вместо уха
Телефонная трубка
>>679016
О, барачный поэт. Уважаю.
>>679019
Это кстати он же, вроде, с циклом про будущее. Но вообще про совковых обывал и бараки у него самый сок. Вот любимое:
Был век им прожит,
Он ушел из жизни.
Служил отчизне.
А вот этапы славного пути,
Которые успел пройти.
А впрочем, кажется, одно
Довольно яркое пятно:
Покупка «Москвича»...
Скончался от паралича.
Работал машинистом портального крана. Свалился на дно котлована.
Комиссия заключила: «Виновата плохая погода». Жена довольна:
Похороны за счет завода.
Был кочегаром. Упал в пасть Раскаленного котла. Сгорел дотла.
Жизнь прошла, как во сне. Завод.
Магазин. Барак.
Муж погиб на войне. Работала
Не покладая рук. Надежду
Возлагала на сына:
Все же мужчина.
Вырастет,
Начнет помогать.
Вырос,
Стал выпивать.
Заявил:
— На мать наплевать!
В пивной слышен мат, Стаканов звон. Семенов у стойки,
Он возбужден,
Взбудоражил сознанье
Пьянки азарт. Побежал.
Заложил полушубок в ломбард.
Недавно женился. Она вдова,
Буфетчица из ресторана «Москва»
Без одного глаза.
Старше в два раза. Имеет квартиру У института МАИ. Предположил:
«Помрет, комнаты мои!»
Работал, как вол. Шлифовал ствол.
Норму перекрыл вдвойне. Повесили портрет на стене. Пришел домой,
Не разогнуть спины.
Попросил чай у жены. Лег на кровать. Думал:
«Пришла пора помирать». Во сне бормотал что-то. Утром ушел на работу.
Жил за городом
На даче. Покупал билет.
Кассирша не дала сдачи. Ругался
На весь вокзал.
На последнюю электричку
Опоздал.
В гостинице без паспорта
Не пустили в номер...
Ночевал на улице, Простудился
И помер.
О, барачный поэт. Уважаю.
>>679019
Это кстати он же, вроде, с циклом про будущее. Но вообще про совковых обывал и бараки у него самый сок. Вот любимое:
Был век им прожит,
Он ушел из жизни.
Служил отчизне.
А вот этапы славного пути,
Которые успел пройти.
А впрочем, кажется, одно
Довольно яркое пятно:
Покупка «Москвича»...
Скончался от паралича.
Работал машинистом портального крана. Свалился на дно котлована.
Комиссия заключила: «Виновата плохая погода». Жена довольна:
Похороны за счет завода.
Был кочегаром. Упал в пасть Раскаленного котла. Сгорел дотла.
Жизнь прошла, как во сне. Завод.
Магазин. Барак.
Муж погиб на войне. Работала
Не покладая рук. Надежду
Возлагала на сына:
Все же мужчина.
Вырастет,
Начнет помогать.
Вырос,
Стал выпивать.
Заявил:
— На мать наплевать!
В пивной слышен мат, Стаканов звон. Семенов у стойки,
Он возбужден,
Взбудоражил сознанье
Пьянки азарт. Побежал.
Заложил полушубок в ломбард.
Недавно женился. Она вдова,
Буфетчица из ресторана «Москва»
Без одного глаза.
Старше в два раза. Имеет квартиру У института МАИ. Предположил:
«Помрет, комнаты мои!»
Работал, как вол. Шлифовал ствол.
Норму перекрыл вдвойне. Повесили портрет на стене. Пришел домой,
Не разогнуть спины.
Попросил чай у жены. Лег на кровать. Думал:
«Пришла пора помирать». Во сне бормотал что-то. Утром ушел на работу.
Жил за городом
На даче. Покупал билет.
Кассирша не дала сдачи. Ругался
На весь вокзал.
На последнюю электричку
Опоздал.
В гостинице без паспорта
Не пустили в номер...
Ночевал на улице, Простудился
И помер.
>>679016
О, барачный поэт. Уважаю.
>>679019
Это кстати он же, вроде, с циклом про будущее. Но вообще про совковых обывал и бараки у него самый сок. Вот любимое:
Был век им прожит,
Он ушел из жизни.
Служил отчизне.
А вот этапы славного пути,
Которые успел пройти.
А впрочем, кажется, одно
Довольно яркое пятно:
Покупка «Москвича»...
Скончался от паралича.
Работал машинистом портального крана. Свалился на дно котлована.
Комиссия заключила: «Виновата плохая погода». Жена довольна:
Похороны за счет завода.
Был кочегаром. Упал в пасть Раскаленного котла. Сгорел дотла.
Жизнь прошла, как во сне. Завод.
Магазин. Барак.
Муж погиб на войне. Работала
Не покладая рук. Надежду
Возлагала на сына:
Все же мужчина.
Вырастет,
Начнет помогать.
Вырос,
Стал выпивать.
Заявил:
— На мать наплевать!
В пивной слышен мат, Стаканов звон. Семенов у стойки,
Он возбужден,
Взбудоражил сознанье
Пьянки азарт. Побежал.
Заложил полушубок в ломбард.
Недавно женился. Она вдова,
Буфетчица из ресторана «Москва»
Без одного глаза.
Старше в два раза. Имеет квартиру У института МАИ. Предположил:
«Помрет, комнаты мои!»
Работал, как вол. Шлифовал ствол.
Норму перекрыл вдвойне. Повесили портрет на стене. Пришел домой,
Не разогнуть спины.
Попросил чай у жены. Лег на кровать. Думал:
«Пришла пора помирать». Во сне бормотал что-то. Утром ушел на работу.
Жил за городом
На даче. Покупал билет.
Кассирша не дала сдачи. Ругался
На весь вокзал.
На последнюю электричку
Опоздал.
В гостинице без паспорта
Не пустили в номер...
Ночевал на улице, Простудился
И помер.
О, барачный поэт. Уважаю.
>>679019
Это кстати он же, вроде, с циклом про будущее. Но вообще про совковых обывал и бараки у него самый сок. Вот любимое:
Был век им прожит,
Он ушел из жизни.
Служил отчизне.
А вот этапы славного пути,
Которые успел пройти.
А впрочем, кажется, одно
Довольно яркое пятно:
Покупка «Москвича»...
Скончался от паралича.
Работал машинистом портального крана. Свалился на дно котлована.
Комиссия заключила: «Виновата плохая погода». Жена довольна:
Похороны за счет завода.
Был кочегаром. Упал в пасть Раскаленного котла. Сгорел дотла.
Жизнь прошла, как во сне. Завод.
Магазин. Барак.
Муж погиб на войне. Работала
Не покладая рук. Надежду
Возлагала на сына:
Все же мужчина.
Вырастет,
Начнет помогать.
Вырос,
Стал выпивать.
Заявил:
— На мать наплевать!
В пивной слышен мат, Стаканов звон. Семенов у стойки,
Он возбужден,
Взбудоражил сознанье
Пьянки азарт. Побежал.
Заложил полушубок в ломбард.
Недавно женился. Она вдова,
Буфетчица из ресторана «Москва»
Без одного глаза.
Старше в два раза. Имеет квартиру У института МАИ. Предположил:
«Помрет, комнаты мои!»
Работал, как вол. Шлифовал ствол.
Норму перекрыл вдвойне. Повесили портрет на стене. Пришел домой,
Не разогнуть спины.
Попросил чай у жены. Лег на кровать. Думал:
«Пришла пора помирать». Во сне бормотал что-то. Утром ушел на работу.
Жил за городом
На даче. Покупал билет.
Кассирша не дала сдачи. Ругался
На весь вокзал.
На последнюю электричку
Опоздал.
В гостинице без паспорта
Не пустили в номер...
Ночевал на улице, Простудился
И помер.
>>678914
А до него Державин был, не говоря уже о том что Пушкин в сущности занимался переложением французских и английских поэтов на русский манер. Получалось, правда, очень дипрессивно и безрадостно.
А сам-то Пушкин направо и налево поливал говном авторитетов, не считал это чем-то зазорным. Пушкинодрочеры тут обычно закатывают глаза и мямлят что-то вроде "Вы что, это же Пушкин! Ему можно".
>Из него все последующие русские поэты появились, отсюда и дроч.
А до него Державин был, не говоря уже о том что Пушкин в сущности занимался переложением французских и английских поэтов на русский манер. Получалось, правда, очень дипрессивно и безрадостно.
>С ним уже ничего не сделаешь, отрицать Пушкина это как отрицать Гомера или Шекспира — бессмысленно.
А сам-то Пушкин направо и налево поливал говном авторитетов, не считал это чем-то зазорным. Пушкинодрочеры тут обычно закатывают глаза и мямлят что-то вроде "Вы что, это же Пушкин! Ему можно".
451 Кб, 1024x768>>679050
А будет ли такое же с реперками? Неть :з
>отрицать Пушкина это как отрицать Гомера или Шекспира — бессмысленно
А будет ли такое же с реперками? Неть :з
>>679063
У меня есть кирпичи и птицы для розничной продажи (да)
У меня есть ремни на 100000 штук (стойки)
Эти суки и эти ниггеры знают
Что они не могут здесь играть (Да)
Я называю это место элементарным (да)
Потому что я держу здесь K
(Эй, эй, поверни, поверни!) (Да)
Все мои тузы (Ой!), Если ты играешь (Ага!)
Они делают тебя гради, детка (Ву!) (Ах !, Ву!)
Я могу выстрелить тебе (да) в голову
И тогда больше не нужно думать
(Thu-thu-thu-thu! Поднимитесь!) (Да)
Киска мальчик, я оставлю тебя мертвым
И назовите это преданностью (без давления, да!) (Ву!)
У меня есть кирпичи и птицы для розничной продажи (да)
У меня есть ремни на 100000 штук (стойки)
Эти суки и эти ниггеры знают
Что они не могут здесь играть (Да)
Я называю это место элементарным (да)
Потому что я держу здесь K
(Эй, эй, поверни, поверни!) (Да)
Все мои тузы (Ой!), Если ты играешь (Ага!)
Они делают тебя гради, детка (Ву!) (Ах !, Ву!)
Я могу выстрелить тебе (да) в голову
И тогда больше не нужно думать
(Thu-thu-thu-thu! Поднимитесь!) (Да)
Киска мальчик, я оставлю тебя мертвым
И назовите это преданностью (без давления, да!) (Ву!)
Ешьте эту киску, положите эту суку, как "давай сделаем это"
Нет тигра, сука, ешь это дерево, ешь это дерево
Поставщик, сука, у меня есть пистолеты, без дерева
Я хочу тако, которые Миган хороши
Вертолет вертится с шумом
Наполните их стеллажи внутри них, если они подталкивают
Взломайте ту другую сторону, ниггерский бордюр
И мой рефрижератор громче динамика
Да, моя племянница тусуется с The Beatles
Если ты когда-нибудь найдешь ее, лучше оставь ее
37 камер для кроссовок
Goin 'как Ox или Beanie Sigel
Нет тигра, сука, ешь это дерево, ешь это дерево
Поставщик, сука, у меня есть пистолеты, без дерева
Я хочу тако, которые Миган хороши
Вертолет вертится с шумом
Наполните их стеллажи внутри них, если они подталкивают
Взломайте ту другую сторону, ниггерский бордюр
И мой рефрижератор громче динамика
Да, моя племянница тусуется с The Beatles
Если ты когда-нибудь найдешь ее, лучше оставь ее
37 камер для кроссовок
Goin 'как Ox или Beanie Sigel
Поскольку все это фигня, склонная к тому же еще и быть иллюзорной...
Есть множество книг, которые пропитаны всякими идеологическими соками...
Видимо, меня укусил Винни-Пух, ибо сейчас я в качестве отзыва...
Отправляюсь в Эквадор, добывать стволы бальсовых деревьев, строить в Перу плот...
Есть множество книг, которые пропитаны всякими идеологическими соками...
Видимо, меня укусил Винни-Пух, ибо сейчас я в качестве отзыва...
Отправляюсь в Эквадор, добывать стволы бальсовых деревьев, строить в Перу плот...
Все это прекрасно, но дело в том, что...
Вовремя вспоминает вежливые слова, которые принято говорить в таких моментах...
Я хочу тебе кое-что сказать, – храбро начала в тот вечер Софи... Излюбленное место, чтобы съесть ланч под фиговым деревом...
И с водяными пистолетами.
Вовремя вспоминает вежливые слова, которые принято говорить в таких моментах...
Я хочу тебе кое-что сказать, – храбро начала в тот вечер Софи... Излюбленное место, чтобы съесть ланч под фиговым деревом...
И с водяными пистолетами.
Орёл и решка.
Кругосветка.
Гуаякиль.
Кругосветка.
Гуаякиль.
83 Кб, 785x1000>>679050
Никто не спорит, что Державин повлиял на Пушкина, и возможно без него Пушкин и не был бы нашим "солнцем русской поэзии", и что Пушкина своего рода "благословил", когда слушал его стихотворения будучи стариком в царскосельском лицее.
Нет. Оказали ли те на него влияние? Да, безусловно, некоторые из них; занимался ли он переложением? Нет, Пушкин не особо занимался переводами такого рода, и был довольно самобытным поэтом.
Вот Жуковский — тот да.
Ну ты тоже можешь начать поливать говном Гомера или Шекспира, да хоть того же Пушкина. Смысл? Их слава не померкнет, и их будут читать и почитать, как делали сотни лет до этого. Они — центр культуры и канона, оказавшие невероятное влияние. Делай с этим что хочешь, отрицать этого невозможно.
>А до него Державин был
Никто не спорит, что Державин повлиял на Пушкина, и возможно без него Пушкин и не был бы нашим "солнцем русской поэзии", и что Пушкина своего рода "благословил", когда слушал его стихотворения будучи стариком в царскосельском лицее.
>Пушкин в сущности занимался переложением французских и английских поэтов
Нет. Оказали ли те на него влияние? Да, безусловно, некоторые из них; занимался ли он переложением? Нет, Пушкин не особо занимался переводами такого рода, и был довольно самобытным поэтом.
Вот Жуковский — тот да.
>А сам-то Пушкин направо и налево поливал говном авторитетов, не считал это чем-то зазорным.
Ну ты тоже можешь начать поливать говном Гомера или Шекспира, да хоть того же Пушкина. Смысл? Их слава не померкнет, и их будут читать и почитать, как делали сотни лет до этого. Они — центр культуры и канона, оказавшие невероятное влияние. Делай с этим что хочешь, отрицать этого невозможно.
Не грянет гром, из оркестровой ямы,
Кошмары не разгонит по углам.
Не разобьются на осколки храмы,
Ломая кости не живым богам.
Не разростаясь, из потока ветра,
Оставит штиль, не ураган. Ничто.
Всё не покинет он земные недра,
Не брошенный во времени никто.
Нет, не было на той земле отрады,
И не было удушливой мольбы.
Никто не получил себе в награду,
Не сбитые из дерева гробы.
Но было там безмолвие и ясность,
Там видел я и суть и приговор.
Вот только поздно осознал я всю опасность.
Мор.
Кошмары не разгонит по углам.
Не разобьются на осколки храмы,
Ломая кости не живым богам.
Не разростаясь, из потока ветра,
Оставит штиль, не ураган. Ничто.
Всё не покинет он земные недра,
Не брошенный во времени никто.
Нет, не было на той земле отрады,
И не было удушливой мольбы.
Никто не получил себе в награду,
Не сбитые из дерева гробы.
Но было там безмолвие и ясность,
Там видел я и суть и приговор.
Вот только поздно осознал я всю опасность.
Мор.
>>679120
Репкоко )))
Репкоко )))
Возвышенное нас разводит с нами.
Несем тепло прощальное в руке,
а что-то поравнялось с небесами
и там — накоротке.
С искусством запредельное свиданье —
как ласковей разлуку назовем?
И музыка… предвестье расставанья:
от прежних нас всё глаз не отведем.
Несем тепло прощальное в руке,
а что-то поравнялось с небесами
и там — накоротке.
С искусством запредельное свиданье —
как ласковей разлуку назовем?
И музыка… предвестье расставанья:
от прежних нас всё глаз не отведем.
Do not go gentle into that good night,
Old age should burn and rave at close of day;
Rage, rage against the dying of the light.
Though wise men at their end know dark is right,
Because their words had forked no lightning they
Do not go gentle into that good night.
Good men, the last wave by, crying how bright
Their frail deeds might have danced in a green bay,
Rage, rage against the dying of the light.
Wild men who caught and sang the sun in flight,
And learn, too late, they grieved it on its way,
Do not go gentle into that good night.
Grave men, near death, who see with blinding sight
Blind eyes could blaze like meteors and be gay,
Rage, rage against the dying of the light.
And you, my father, there on the sad height,
Curse, bless, me now with your fierce tears, I pray.
Do not go gentle into that good night.
Rage, rage against the dying of the light.
Old age should burn and rave at close of day;
Rage, rage against the dying of the light.
Though wise men at their end know dark is right,
Because their words had forked no lightning they
Do not go gentle into that good night.
Good men, the last wave by, crying how bright
Their frail deeds might have danced in a green bay,
Rage, rage against the dying of the light.
Wild men who caught and sang the sun in flight,
And learn, too late, they grieved it on its way,
Do not go gentle into that good night.
Grave men, near death, who see with blinding sight
Blind eyes could blaze like meteors and be gay,
Rage, rage against the dying of the light.
And you, my father, there on the sad height,
Curse, bless, me now with your fierce tears, I pray.
Do not go gentle into that good night.
Rage, rage against the dying of the light.
>>678820
И хули? Теперь всем должна нравиться его писанина?
>Пушкин сделал русский язык таким, каким мы его знаем.
И хули? Теперь всем должна нравиться его писанина?
>>682237
Это уже твое личное дело. Единственное, чего ты не должен - демонстрировать свое невежество, а остальное уже дело вкуса.
Это уже твое личное дело. Единственное, чего ты не должен - демонстрировать свое невежество, а остальное уже дело вкуса.
О Господь! Вспомни о нас,
о нашей доле!
Смотри же, смотри,
как мы поруганы!
2 Добро наше врагам досталось,
дома — чужеземцам!
3 Стали мы сиротами,
отца лишились,
матери наши — вдовы.
4 За глоток воды отдаем деньги,
за свои же дрова — платим.
5 Нам в затылок
преследователь дышит,
изнурили нас —
не перевести духа!
6 К Египту мы протягивали руки,
Ассирию молили о хлебе.
7 Наши отцы грешили!
Их уж нет —
а мы за грехи их страдаем!
8 Рабы господами над нами стали,
нет нам от них спасенья.
9 Ради хлеба рискуем жизнью,
грозит нам меч пустыни[826]!
10 Кожа наша — будто обожжена
на жаровне,
голод ее обуглил.
11 Бесчестят жен на Сионе,
дев — в городах иудейских.
12 Вожди наши повешены врагами,
лишились почета старцы.
13 Юноши тянут жернов[827],
отроки дрова несут, спотыкаясь.
14 У ворот городских
не сидят старцы,
не поют юноши.
15 Умерла в сердце радость,
хороводы сменились плачем.
16 Упал венец с главы нашей!
Горе нам! Мы грешили!
17 Потому сердца наши
истекают кровью,
погасли очи.
18 Гора Сион опустела,
шакалы там бродят.
19 О Господь,
царствуешь Ты вовеки!
Престол Твой — из века в век!
20 Почему же Ты нас оставил?
Так долго о нас не вспоминаешь?
21 О Господь! Дай нам к Тебе
вернуться, и мы вернемся!
Дай нам вновь прежние дни!
22 Неужели совсем Ты отверг нас,
и нет предела Твоему гневу?!
о нашей доле!
Смотри же, смотри,
как мы поруганы!
2 Добро наше врагам досталось,
дома — чужеземцам!
3 Стали мы сиротами,
отца лишились,
матери наши — вдовы.
4 За глоток воды отдаем деньги,
за свои же дрова — платим.
5 Нам в затылок
преследователь дышит,
изнурили нас —
не перевести духа!
6 К Египту мы протягивали руки,
Ассирию молили о хлебе.
7 Наши отцы грешили!
Их уж нет —
а мы за грехи их страдаем!
8 Рабы господами над нами стали,
нет нам от них спасенья.
9 Ради хлеба рискуем жизнью,
грозит нам меч пустыни[826]!
10 Кожа наша — будто обожжена
на жаровне,
голод ее обуглил.
11 Бесчестят жен на Сионе,
дев — в городах иудейских.
12 Вожди наши повешены врагами,
лишились почета старцы.
13 Юноши тянут жернов[827],
отроки дрова несут, спотыкаясь.
14 У ворот городских
не сидят старцы,
не поют юноши.
15 Умерла в сердце радость,
хороводы сменились плачем.
16 Упал венец с главы нашей!
Горе нам! Мы грешили!
17 Потому сердца наши
истекают кровью,
погасли очи.
18 Гора Сион опустела,
шакалы там бродят.
19 О Господь,
царствуешь Ты вовеки!
Престол Твой — из века в век!
20 Почему же Ты нас оставил?
Так долго о нас не вспоминаешь?
21 О Господь! Дай нам к Тебе
вернуться, и мы вернемся!
Дай нам вновь прежние дни!
22 Неужели совсем Ты отверг нас,
и нет предела Твоему гневу?!
О Господь! Вспомни о нас,
о нашей доле!
Смотри же, смотри,
как мы поруганы!
2 Добро наше врагам досталось,
дома — чужеземцам!
3 Стали мы сиротами,
отца лишились,
матери наши — вдовы.
4 За глоток воды отдаем деньги,
за свои же дрова — платим.
5 Нам в затылок
преследователь дышит,
изнурили нас —
не перевести духа!
6 К Египту мы протягивали руки,
Ассирию молили о хлебе.
7 Наши отцы грешили!
Их уж нет —
а мы за грехи их страдаем!
8 Рабы господами над нами стали,
нет нам от них спасенья.
9 Ради хлеба рискуем жизнью,
грозит нам меч пустыни[826]!
10 Кожа наша — будто обожжена
на жаровне,
голод ее обуглил.
11 Бесчестят жен на Сионе,
дев — в городах иудейских.
12 Вожди наши повешены врагами,
лишились почета старцы.
13 Юноши тянут жернов[827],
отроки дрова несут, спотыкаясь.
14 У ворот городских
не сидят старцы,
не поют юноши.
15 Умерла в сердце радость,
хороводы сменились плачем.
16 Упал венец с главы нашей!
Горе нам! Мы грешили!
17 Потому сердца наши
истекают кровью,
погасли очи.
18 Гора Сион опустела,
шакалы там бродят.
19 О Господь,
царствуешь Ты вовеки!
Престол Твой — из века в век!
20 Почему же Ты нас оставил?
Так долго о нас не вспоминаешь?
21 О Господь! Дай нам к Тебе
вернуться, и мы вернемся!
Дай нам вновь прежние дни!
22 Неужели совсем Ты отверг нас,
и нет предела Твоему гневу?!
о нашей доле!
Смотри же, смотри,
как мы поруганы!
2 Добро наше врагам досталось,
дома — чужеземцам!
3 Стали мы сиротами,
отца лишились,
матери наши — вдовы.
4 За глоток воды отдаем деньги,
за свои же дрова — платим.
5 Нам в затылок
преследователь дышит,
изнурили нас —
не перевести духа!
6 К Египту мы протягивали руки,
Ассирию молили о хлебе.
7 Наши отцы грешили!
Их уж нет —
а мы за грехи их страдаем!
8 Рабы господами над нами стали,
нет нам от них спасенья.
9 Ради хлеба рискуем жизнью,
грозит нам меч пустыни[826]!
10 Кожа наша — будто обожжена
на жаровне,
голод ее обуглил.
11 Бесчестят жен на Сионе,
дев — в городах иудейских.
12 Вожди наши повешены врагами,
лишились почета старцы.
13 Юноши тянут жернов[827],
отроки дрова несут, спотыкаясь.
14 У ворот городских
не сидят старцы,
не поют юноши.
15 Умерла в сердце радость,
хороводы сменились плачем.
16 Упал венец с главы нашей!
Горе нам! Мы грешили!
17 Потому сердца наши
истекают кровью,
погасли очи.
18 Гора Сион опустела,
шакалы там бродят.
19 О Господь,
царствуешь Ты вовеки!
Престол Твой — из века в век!
20 Почему же Ты нас оставил?
Так долго о нас не вспоминаешь?
21 О Господь! Дай нам к Тебе
вернуться, и мы вернемся!
Дай нам вновь прежние дни!
22 Неужели совсем Ты отверг нас,
и нет предела Твоему гневу?!
>>682440
К. Нолан, "Интерстеллар"
К. Нолан, "Интерстеллар"
>>682448
Откуда?
Откуда?
>>682448
Плач Иеремии
Плач Иеремии
>>683377
Туалет, кал... Господи, какие у тебя интересы противные, фу.
Туалет, кал... Господи, какие у тебя интересы противные, фу.
Пётр Шумахер
СРАНЬЁ
Ода
Пускай в чаду от вдохновенья
Поэты рифмами звучат,
Пускай про тишь уединенья
И про любовь они кричат,
Пускай что знают воспевают,
Пускай героев прославляют;
Мне надоело их враньё:
Другим я вдохновлён предметом,
Хочу я новым быть поэтом
И в оде воспою сраньё.
Глаза и уши благородным
Нас восхищением дарят,
От благовоний превосходных
Мы носом различаем смрад
И познаём чрез ощущенье
Вещей вне нас распространенье,
Порой и таинства любви;
Тогда сильнее сердце бьётся
И час, как миг один, несётся,
И жаркий огнь горит в крови.
Но, утомясь от тех волнений,
Мы слабость чувствуем всегда,
И силы чем для ощущений
Возобновляем мы тогда?
Тогда мы вкус свой упражняем,
Желудок же освобождаем
Мы благовременным сраньём.
Что силы наши возвышает?
Что тело наше обновляет?
Не то ль, что пищею зовём?
Когда я сыт — я всем доволен,
Когда я голоден — сердит,
Не сравши долго — стану болен,
И яств меня не манит вид.
Я мыслю: даже в преступленье
Способен голод во мгновенье,
Без размышления вовлечь;
Еда ж всему даёт порядок...
Голодный стал творцом и взяток,
И он же выдумал и меч.
Пылая кровожадной страстью,
Войну всем сердцем возлюбя,
Герой одною сей напастью
Не может накормить себя.
И чем бы он с пустым желудком,
Когда ему приходит жутко,
В штаны мог надристать подчас?
Чужим провьянтом завладевши,
Он ждёт, как будто был не евши
С неделю, чтоб иметь запас.
Богач, до старости доживший,
Скучая средь своих палат,
Четыре чувства притупивший,
До самой смерти кушать рад;
Ничто его не восхищает,
Он ничего не ощущает,
Как будто умерло всё в нём:
Но хоть при помощи лекарства,
А вкусные не может яства
Не видеть за своим столом.
Бедняк, трудящийся до поту,
С утра до вечера, весь день,
Как может век тянуть работу?
На землю только ляжет тень,
Он перед сном не забывает
Наесться плотно; засыпает
И к утру бодрым встанет вновь:
Ведь сытый и душой бодрее,
И в гробе смотрит веселее,
Способней чувствует любовь.
Но вот принята смертным пища,
Едва он переводит дух,
Живот отвис до голенища
И твёрд как камень он и туг,
Чуть-чуть его не разрывает,
Пыхтит несчастный и рыгает,
Казалось бы, пришла беда?
Но, чтоб избыть такое бедство,
Но то отличное есть средство:
Друзья! садитесь срать тогда.
Какое чудное мгновенье, [3]
Поевши, в добрый час сернуть!
И чтобы это ощущенье
Опять для чувств своих вернуть,
Мы с аппетитом полным, свежим
Опять свой вкус едою нежим —
И снова в нужник срать пойдём.
Возможно ли, чтоб в мире этом
Смеялись над таким предметом,
Который мы сраньём зовём?
Сраньё — внушительное слово!
Из уст поэта целый век
Тебе гора похвал готова,
Почёт ему, о человек!
И если ты, не размышляя,
Толпе безумной подражая,
Ему презренья бросишь взор, —
Улыбку сменишь одобреньем,
Почтишь сраньё ты удивленьем,
Припоминаючи запор!
~ 1850-е годы,
С-Петербург, Нижний
СРАНЬЁ
Ода
Пускай в чаду от вдохновенья
Поэты рифмами звучат,
Пускай про тишь уединенья
И про любовь они кричат,
Пускай что знают воспевают,
Пускай героев прославляют;
Мне надоело их враньё:
Другим я вдохновлён предметом,
Хочу я новым быть поэтом
И в оде воспою сраньё.
Глаза и уши благородным
Нас восхищением дарят,
От благовоний превосходных
Мы носом различаем смрад
И познаём чрез ощущенье
Вещей вне нас распространенье,
Порой и таинства любви;
Тогда сильнее сердце бьётся
И час, как миг один, несётся,
И жаркий огнь горит в крови.
Но, утомясь от тех волнений,
Мы слабость чувствуем всегда,
И силы чем для ощущений
Возобновляем мы тогда?
Тогда мы вкус свой упражняем,
Желудок же освобождаем
Мы благовременным сраньём.
Что силы наши возвышает?
Что тело наше обновляет?
Не то ль, что пищею зовём?
Когда я сыт — я всем доволен,
Когда я голоден — сердит,
Не сравши долго — стану болен,
И яств меня не манит вид.
Я мыслю: даже в преступленье
Способен голод во мгновенье,
Без размышления вовлечь;
Еда ж всему даёт порядок...
Голодный стал творцом и взяток,
И он же выдумал и меч.
Пылая кровожадной страстью,
Войну всем сердцем возлюбя,
Герой одною сей напастью
Не может накормить себя.
И чем бы он с пустым желудком,
Когда ему приходит жутко,
В штаны мог надристать подчас?
Чужим провьянтом завладевши,
Он ждёт, как будто был не евши
С неделю, чтоб иметь запас.
Богач, до старости доживший,
Скучая средь своих палат,
Четыре чувства притупивший,
До самой смерти кушать рад;
Ничто его не восхищает,
Он ничего не ощущает,
Как будто умерло всё в нём:
Но хоть при помощи лекарства,
А вкусные не может яства
Не видеть за своим столом.
Бедняк, трудящийся до поту,
С утра до вечера, весь день,
Как может век тянуть работу?
На землю только ляжет тень,
Он перед сном не забывает
Наесться плотно; засыпает
И к утру бодрым встанет вновь:
Ведь сытый и душой бодрее,
И в гробе смотрит веселее,
Способней чувствует любовь.
Но вот принята смертным пища,
Едва он переводит дух,
Живот отвис до голенища
И твёрд как камень он и туг,
Чуть-чуть его не разрывает,
Пыхтит несчастный и рыгает,
Казалось бы, пришла беда?
Но, чтоб избыть такое бедство,
Но то отличное есть средство:
Друзья! садитесь срать тогда.
Какое чудное мгновенье, [3]
Поевши, в добрый час сернуть!
И чтобы это ощущенье
Опять для чувств своих вернуть,
Мы с аппетитом полным, свежим
Опять свой вкус едою нежим —
И снова в нужник срать пойдём.
Возможно ли, чтоб в мире этом
Смеялись над таким предметом,
Который мы сраньём зовём?
Сраньё — внушительное слово!
Из уст поэта целый век
Тебе гора похвал готова,
Почёт ему, о человек!
И если ты, не размышляя,
Толпе безумной подражая,
Ему презренья бросишь взор, —
Улыбку сменишь одобреньем,
Почтишь сраньё ты удивленьем,
Припоминаючи запор!
~ 1850-е годы,
С-Петербург, Нижний
Пётр Шумахер
СРАНЬЁ
Ода
Пускай в чаду от вдохновенья
Поэты рифмами звучат,
Пускай про тишь уединенья
И про любовь они кричат,
Пускай что знают воспевают,
Пускай героев прославляют;
Мне надоело их враньё:
Другим я вдохновлён предметом,
Хочу я новым быть поэтом
И в оде воспою сраньё.
Глаза и уши благородным
Нас восхищением дарят,
От благовоний превосходных
Мы носом различаем смрад
И познаём чрез ощущенье
Вещей вне нас распространенье,
Порой и таинства любви;
Тогда сильнее сердце бьётся
И час, как миг один, несётся,
И жаркий огнь горит в крови.
Но, утомясь от тех волнений,
Мы слабость чувствуем всегда,
И силы чем для ощущений
Возобновляем мы тогда?
Тогда мы вкус свой упражняем,
Желудок же освобождаем
Мы благовременным сраньём.
Что силы наши возвышает?
Что тело наше обновляет?
Не то ль, что пищею зовём?
Когда я сыт — я всем доволен,
Когда я голоден — сердит,
Не сравши долго — стану болен,
И яств меня не манит вид.
Я мыслю: даже в преступленье
Способен голод во мгновенье,
Без размышления вовлечь;
Еда ж всему даёт порядок...
Голодный стал творцом и взяток,
И он же выдумал и меч.
Пылая кровожадной страстью,
Войну всем сердцем возлюбя,
Герой одною сей напастью
Не может накормить себя.
И чем бы он с пустым желудком,
Когда ему приходит жутко,
В штаны мог надристать подчас?
Чужим провьянтом завладевши,
Он ждёт, как будто был не евши
С неделю, чтоб иметь запас.
Богач, до старости доживший,
Скучая средь своих палат,
Четыре чувства притупивший,
До самой смерти кушать рад;
Ничто его не восхищает,
Он ничего не ощущает,
Как будто умерло всё в нём:
Но хоть при помощи лекарства,
А вкусные не может яства
Не видеть за своим столом.
Бедняк, трудящийся до поту,
С утра до вечера, весь день,
Как может век тянуть работу?
На землю только ляжет тень,
Он перед сном не забывает
Наесться плотно; засыпает
И к утру бодрым встанет вновь:
Ведь сытый и душой бодрее,
И в гробе смотрит веселее,
Способней чувствует любовь.
Но вот принята смертным пища,
Едва он переводит дух,
Живот отвис до голенища
И твёрд как камень он и туг,
Чуть-чуть его не разрывает,
Пыхтит несчастный и рыгает,
Казалось бы, пришла беда?
Но, чтоб избыть такое бедство,
Но то отличное есть средство:
Друзья! садитесь срать тогда.
Какое чудное мгновенье, [3]
Поевши, в добрый час сернуть!
И чтобы это ощущенье
Опять для чувств своих вернуть,
Мы с аппетитом полным, свежим
Опять свой вкус едою нежим —
И снова в нужник срать пойдём.
Возможно ли, чтоб в мире этом
Смеялись над таким предметом,
Который мы сраньём зовём?
Сраньё — внушительное слово!
Из уст поэта целый век
Тебе гора похвал готова,
Почёт ему, о человек!
И если ты, не размышляя,
Толпе безумной подражая,
Ему презренья бросишь взор, —
Улыбку сменишь одобреньем,
Почтишь сраньё ты удивленьем,
Припоминаючи запор!
~ 1850-е годы,
С-Петербург, Нижний
СРАНЬЁ
Ода
Пускай в чаду от вдохновенья
Поэты рифмами звучат,
Пускай про тишь уединенья
И про любовь они кричат,
Пускай что знают воспевают,
Пускай героев прославляют;
Мне надоело их враньё:
Другим я вдохновлён предметом,
Хочу я новым быть поэтом
И в оде воспою сраньё.
Глаза и уши благородным
Нас восхищением дарят,
От благовоний превосходных
Мы носом различаем смрад
И познаём чрез ощущенье
Вещей вне нас распространенье,
Порой и таинства любви;
Тогда сильнее сердце бьётся
И час, как миг один, несётся,
И жаркий огнь горит в крови.
Но, утомясь от тех волнений,
Мы слабость чувствуем всегда,
И силы чем для ощущений
Возобновляем мы тогда?
Тогда мы вкус свой упражняем,
Желудок же освобождаем
Мы благовременным сраньём.
Что силы наши возвышает?
Что тело наше обновляет?
Не то ль, что пищею зовём?
Когда я сыт — я всем доволен,
Когда я голоден — сердит,
Не сравши долго — стану болен,
И яств меня не манит вид.
Я мыслю: даже в преступленье
Способен голод во мгновенье,
Без размышления вовлечь;
Еда ж всему даёт порядок...
Голодный стал творцом и взяток,
И он же выдумал и меч.
Пылая кровожадной страстью,
Войну всем сердцем возлюбя,
Герой одною сей напастью
Не может накормить себя.
И чем бы он с пустым желудком,
Когда ему приходит жутко,
В штаны мог надристать подчас?
Чужим провьянтом завладевши,
Он ждёт, как будто был не евши
С неделю, чтоб иметь запас.
Богач, до старости доживший,
Скучая средь своих палат,
Четыре чувства притупивший,
До самой смерти кушать рад;
Ничто его не восхищает,
Он ничего не ощущает,
Как будто умерло всё в нём:
Но хоть при помощи лекарства,
А вкусные не может яства
Не видеть за своим столом.
Бедняк, трудящийся до поту,
С утра до вечера, весь день,
Как может век тянуть работу?
На землю только ляжет тень,
Он перед сном не забывает
Наесться плотно; засыпает
И к утру бодрым встанет вновь:
Ведь сытый и душой бодрее,
И в гробе смотрит веселее,
Способней чувствует любовь.
Но вот принята смертным пища,
Едва он переводит дух,
Живот отвис до голенища
И твёрд как камень он и туг,
Чуть-чуть его не разрывает,
Пыхтит несчастный и рыгает,
Казалось бы, пришла беда?
Но, чтоб избыть такое бедство,
Но то отличное есть средство:
Друзья! садитесь срать тогда.
Какое чудное мгновенье, [3]
Поевши, в добрый час сернуть!
И чтобы это ощущенье
Опять для чувств своих вернуть,
Мы с аппетитом полным, свежим
Опять свой вкус едою нежим —
И снова в нужник срать пойдём.
Возможно ли, чтоб в мире этом
Смеялись над таким предметом,
Который мы сраньём зовём?
Сраньё — внушительное слово!
Из уст поэта целый век
Тебе гора похвал готова,
Почёт ему, о человек!
И если ты, не размышляя,
Толпе безумной подражая,
Ему презренья бросишь взор, —
Улыбку сменишь одобреньем,
Почтишь сраньё ты удивленьем,
Припоминаючи запор!
~ 1850-е годы,
С-Петербург, Нижний
Пётр Шумахер
ПЕРДЁЖ
Всё сраньё да сраньё,
Брошу это враньё,
На минуту, а петь буду что ж?
Сборник мой «Кислобздей»,
Воспевай же скорей,
Муза, звонкий, весёлый пердёж!
Всякий знает из нас,
Как приятно подчас
Нам бывает чихнуть иногда,
Для меня ж, признаюсь,
В пердеже есть свой вкус,
И милей он мне чиху всегда.
Если скука меж нас
Пробралась хоть на час,
Как в беседе серьёзной сидим,
Отыщись кто-нибудь,
Чтобы звонко стрельнуть, —
И исчезнет вдруг скука, как дым.
Тут в собрании том
Хохот будто бы гром
Пердежу тотчас вслед загремит,
Свободит от морщин,
Лица дам и мущин,
Разговор веселей закипит!
А тому, кто пердел,
За скандал тот в удел
Облегченье придёт в животе —
Дома я хоть пержу,
Но в гостях только бзжу,
Потому что здесь люди не те.
Здесь никто не поймёт,
Даже в толк не возьмёт,
Как опасно пердёж затаить,
Лишь одна здесь была,
Да и та умерла,
Дама, знавшая это ценить.
Вечер был у неё,
А здоровье моё
В это время в разладе было;
Меж девиц и меж дам
Придержался я там —
И желудок к груди подвело.
Прежде весел я был,
А потом загрустил,
Побледнел, посинел как мертвец,
И готов был набздеть,
Да охоты уж нет —
Ветры спёрлись, приходит конец.
То приметив, она,
Благородства полна,
В кабинет свой меня отвела,
Расспросив всё вполне,
Капель гофманских мне
В рюмку с водкой она налила.
Без девиц и без дам
В отдаленьи я там
Разразился вдруг беглой пальбой:
И томленье прошло,
Разъяснилось чело,
И доволен я стал сам собой.
Вылетайте ж стрелой,
Треск и грохот и вой,
Никогда я уж вас не сдержу!
И хоть нечего есть,
Но шампанского в честь
Поднимаю бокал пердежу.
В назиданье же вам
Я совет преподам
Лишь один: берегитеся бздеть!
Стыд, позор... это — ложь!
Не воняет пердёж,
Но уж бзда невозможно терпеть.
Так пердите ж, друзья!
Буду вторить вам я,
А затем что-нибудь напишу.
А на нынешний раз
Будет этого с вас:
Так пойду же теперь — попержу...
С-Петербург, ~ 1860-е годы
ПЕРДЁЖ
Всё сраньё да сраньё,
Брошу это враньё,
На минуту, а петь буду что ж?
Сборник мой «Кислобздей»,
Воспевай же скорей,
Муза, звонкий, весёлый пердёж!
Всякий знает из нас,
Как приятно подчас
Нам бывает чихнуть иногда,
Для меня ж, признаюсь,
В пердеже есть свой вкус,
И милей он мне чиху всегда.
Если скука меж нас
Пробралась хоть на час,
Как в беседе серьёзной сидим,
Отыщись кто-нибудь,
Чтобы звонко стрельнуть, —
И исчезнет вдруг скука, как дым.
Тут в собрании том
Хохот будто бы гром
Пердежу тотчас вслед загремит,
Свободит от морщин,
Лица дам и мущин,
Разговор веселей закипит!
А тому, кто пердел,
За скандал тот в удел
Облегченье придёт в животе —
Дома я хоть пержу,
Но в гостях только бзжу,
Потому что здесь люди не те.
Здесь никто не поймёт,
Даже в толк не возьмёт,
Как опасно пердёж затаить,
Лишь одна здесь была,
Да и та умерла,
Дама, знавшая это ценить.
Вечер был у неё,
А здоровье моё
В это время в разладе было;
Меж девиц и меж дам
Придержался я там —
И желудок к груди подвело.
Прежде весел я был,
А потом загрустил,
Побледнел, посинел как мертвец,
И готов был набздеть,
Да охоты уж нет —
Ветры спёрлись, приходит конец.
То приметив, она,
Благородства полна,
В кабинет свой меня отвела,
Расспросив всё вполне,
Капель гофманских мне
В рюмку с водкой она налила.
Без девиц и без дам
В отдаленьи я там
Разразился вдруг беглой пальбой:
И томленье прошло,
Разъяснилось чело,
И доволен я стал сам собой.
Вылетайте ж стрелой,
Треск и грохот и вой,
Никогда я уж вас не сдержу!
И хоть нечего есть,
Но шампанского в честь
Поднимаю бокал пердежу.
В назиданье же вам
Я совет преподам
Лишь один: берегитеся бздеть!
Стыд, позор... это — ложь!
Не воняет пердёж,
Но уж бзда невозможно терпеть.
Так пердите ж, друзья!
Буду вторить вам я,
А затем что-нибудь напишу.
А на нынешний раз
Будет этого с вас:
Так пойду же теперь — попержу...
С-Петербург, ~ 1860-е годы
Пётр Шумахер
ПЕРДЁЖ
Всё сраньё да сраньё,
Брошу это враньё,
На минуту, а петь буду что ж?
Сборник мой «Кислобздей»,
Воспевай же скорей,
Муза, звонкий, весёлый пердёж!
Всякий знает из нас,
Как приятно подчас
Нам бывает чихнуть иногда,
Для меня ж, признаюсь,
В пердеже есть свой вкус,
И милей он мне чиху всегда.
Если скука меж нас
Пробралась хоть на час,
Как в беседе серьёзной сидим,
Отыщись кто-нибудь,
Чтобы звонко стрельнуть, —
И исчезнет вдруг скука, как дым.
Тут в собрании том
Хохот будто бы гром
Пердежу тотчас вслед загремит,
Свободит от морщин,
Лица дам и мущин,
Разговор веселей закипит!
А тому, кто пердел,
За скандал тот в удел
Облегченье придёт в животе —
Дома я хоть пержу,
Но в гостях только бзжу,
Потому что здесь люди не те.
Здесь никто не поймёт,
Даже в толк не возьмёт,
Как опасно пердёж затаить,
Лишь одна здесь была,
Да и та умерла,
Дама, знавшая это ценить.
Вечер был у неё,
А здоровье моё
В это время в разладе было;
Меж девиц и меж дам
Придержался я там —
И желудок к груди подвело.
Прежде весел я был,
А потом загрустил,
Побледнел, посинел как мертвец,
И готов был набздеть,
Да охоты уж нет —
Ветры спёрлись, приходит конец.
То приметив, она,
Благородства полна,
В кабинет свой меня отвела,
Расспросив всё вполне,
Капель гофманских мне
В рюмку с водкой она налила.
Без девиц и без дам
В отдаленьи я там
Разразился вдруг беглой пальбой:
И томленье прошло,
Разъяснилось чело,
И доволен я стал сам собой.
Вылетайте ж стрелой,
Треск и грохот и вой,
Никогда я уж вас не сдержу!
И хоть нечего есть,
Но шампанского в честь
Поднимаю бокал пердежу.
В назиданье же вам
Я совет преподам
Лишь один: берегитеся бздеть!
Стыд, позор... это — ложь!
Не воняет пердёж,
Но уж бзда невозможно терпеть.
Так пердите ж, друзья!
Буду вторить вам я,
А затем что-нибудь напишу.
А на нынешний раз
Будет этого с вас:
Так пойду же теперь — попержу...
С-Петербург, ~ 1860-е годы
ПЕРДЁЖ
Всё сраньё да сраньё,
Брошу это враньё,
На минуту, а петь буду что ж?
Сборник мой «Кислобздей»,
Воспевай же скорей,
Муза, звонкий, весёлый пердёж!
Всякий знает из нас,
Как приятно подчас
Нам бывает чихнуть иногда,
Для меня ж, признаюсь,
В пердеже есть свой вкус,
И милей он мне чиху всегда.
Если скука меж нас
Пробралась хоть на час,
Как в беседе серьёзной сидим,
Отыщись кто-нибудь,
Чтобы звонко стрельнуть, —
И исчезнет вдруг скука, как дым.
Тут в собрании том
Хохот будто бы гром
Пердежу тотчас вслед загремит,
Свободит от морщин,
Лица дам и мущин,
Разговор веселей закипит!
А тому, кто пердел,
За скандал тот в удел
Облегченье придёт в животе —
Дома я хоть пержу,
Но в гостях только бзжу,
Потому что здесь люди не те.
Здесь никто не поймёт,
Даже в толк не возьмёт,
Как опасно пердёж затаить,
Лишь одна здесь была,
Да и та умерла,
Дама, знавшая это ценить.
Вечер был у неё,
А здоровье моё
В это время в разладе было;
Меж девиц и меж дам
Придержался я там —
И желудок к груди подвело.
Прежде весел я был,
А потом загрустил,
Побледнел, посинел как мертвец,
И готов был набздеть,
Да охоты уж нет —
Ветры спёрлись, приходит конец.
То приметив, она,
Благородства полна,
В кабинет свой меня отвела,
Расспросив всё вполне,
Капель гофманских мне
В рюмку с водкой она налила.
Без девиц и без дам
В отдаленьи я там
Разразился вдруг беглой пальбой:
И томленье прошло,
Разъяснилось чело,
И доволен я стал сам собой.
Вылетайте ж стрелой,
Треск и грохот и вой,
Никогда я уж вас не сдержу!
И хоть нечего есть,
Но шампанского в честь
Поднимаю бокал пердежу.
В назиданье же вам
Я совет преподам
Лишь один: берегитеся бздеть!
Стыд, позор... это — ложь!
Не воняет пердёж,
Но уж бзда невозможно терпеть.
Так пердите ж, друзья!
Буду вторить вам я,
А затем что-нибудь напишу.
А на нынешний раз
Будет этого с вас:
Так пойду же теперь — попержу...
С-Петербург, ~ 1860-е годы
Пётр Шумахер
ГОВНО
ода
Пою не громкие победы,
Не торжество, не славный пир,
Не баснословные обеды,
Не золото — людей кумир;
Я славить не хочу героев
И петь не буду Громобоев —
Всё то наскучило давно.
Что мне вельможа или воин?
Предмет иной похвал достоин —
То драгоценное говно!
Забытое, в пренебреженьи,
Гонимое из словарей,
Ругательное выраженье
В беседах между писарей,
Говно любви ничьей не знает,
Как парий в мире пребывает,
Бросает в обмороки дам;
Но философ спокойным взором
Взглянул и указал с укором,
Что и говно полезно нам.
Не раз в гостинице губернской,
Зашедши в нужник, чтоб посрать,
Я думал в атмосфере мерзкой:
Ого, какая благодать!
Да, это не пустое слово:
Давно для химиков не ново,
Что жатва на говне сильней,
Что им удобренное поле,
Неплодородное дотоле,
Даст урожай всегда верней.
Для земледельческих народов
Говно и золото — равны,
Приумножения доходов
Для них с говном сопряжены;
На нём почили их надежды;
И хлеб, и посконь для одежды
Мужик добудет из говна,
Взращённой на говне соломой
Он кормит скот, и кроет домы,
И барынь рядит. Вот те на!
Продукты поля! Где вы ныне?
Где ваш прелестный, милый вид?
Что у людей, что у скотины
В желудках гроб вам предстоит;
Оттоле вышедшее снова,
Нив плодородия основа,
Говно появится опять
И снова летом хлебом станет:
Премена эта не престанет,
А будет ввек существовать.
Так о говне предрассуждая,
Смиримся в горести своей,
Его вниманьем награждая,
Распорядимся поумней:
На деньги нужники откупим,
А после с дурней втрое слупим
И превращённым вдруг говном
Надутое накормим чванство,
Его ж — в столовое убранство
Мы в виде скатертей внесём.
Хвала, говно! Хвала без лести!
Воняй, дружище, чорт возьми!
Презри позор — добьёшься чести,
Превознесёшься ты вельми!
Себя, конечно, уважая,
И выскочкам не подражая,
Ты и в почёте, и скромно!
Какой земной был прочен житель?
Сегодня — хлеб ты, я — смотритель,
А завтра? — Оба мы говно!..
~ 1860-е годы, С-Петербург, Нижний,
ГОВНО
ода
Пою не громкие победы,
Не торжество, не славный пир,
Не баснословные обеды,
Не золото — людей кумир;
Я славить не хочу героев
И петь не буду Громобоев —
Всё то наскучило давно.
Что мне вельможа или воин?
Предмет иной похвал достоин —
То драгоценное говно!
Забытое, в пренебреженьи,
Гонимое из словарей,
Ругательное выраженье
В беседах между писарей,
Говно любви ничьей не знает,
Как парий в мире пребывает,
Бросает в обмороки дам;
Но философ спокойным взором
Взглянул и указал с укором,
Что и говно полезно нам.
Не раз в гостинице губернской,
Зашедши в нужник, чтоб посрать,
Я думал в атмосфере мерзкой:
Ого, какая благодать!
Да, это не пустое слово:
Давно для химиков не ново,
Что жатва на говне сильней,
Что им удобренное поле,
Неплодородное дотоле,
Даст урожай всегда верней.
Для земледельческих народов
Говно и золото — равны,
Приумножения доходов
Для них с говном сопряжены;
На нём почили их надежды;
И хлеб, и посконь для одежды
Мужик добудет из говна,
Взращённой на говне соломой
Он кормит скот, и кроет домы,
И барынь рядит. Вот те на!
Продукты поля! Где вы ныне?
Где ваш прелестный, милый вид?
Что у людей, что у скотины
В желудках гроб вам предстоит;
Оттоле вышедшее снова,
Нив плодородия основа,
Говно появится опять
И снова летом хлебом станет:
Премена эта не престанет,
А будет ввек существовать.
Так о говне предрассуждая,
Смиримся в горести своей,
Его вниманьем награждая,
Распорядимся поумней:
На деньги нужники откупим,
А после с дурней втрое слупим
И превращённым вдруг говном
Надутое накормим чванство,
Его ж — в столовое убранство
Мы в виде скатертей внесём.
Хвала, говно! Хвала без лести!
Воняй, дружище, чорт возьми!
Презри позор — добьёшься чести,
Превознесёшься ты вельми!
Себя, конечно, уважая,
И выскочкам не подражая,
Ты и в почёте, и скромно!
Какой земной был прочен житель?
Сегодня — хлеб ты, я — смотритель,
А завтра? — Оба мы говно!..
~ 1860-е годы, С-Петербург, Нижний,
Пётр Шумахер
ГОВНО
ода
Пою не громкие победы,
Не торжество, не славный пир,
Не баснословные обеды,
Не золото — людей кумир;
Я славить не хочу героев
И петь не буду Громобоев —
Всё то наскучило давно.
Что мне вельможа или воин?
Предмет иной похвал достоин —
То драгоценное говно!
Забытое, в пренебреженьи,
Гонимое из словарей,
Ругательное выраженье
В беседах между писарей,
Говно любви ничьей не знает,
Как парий в мире пребывает,
Бросает в обмороки дам;
Но философ спокойным взором
Взглянул и указал с укором,
Что и говно полезно нам.
Не раз в гостинице губернской,
Зашедши в нужник, чтоб посрать,
Я думал в атмосфере мерзкой:
Ого, какая благодать!
Да, это не пустое слово:
Давно для химиков не ново,
Что жатва на говне сильней,
Что им удобренное поле,
Неплодородное дотоле,
Даст урожай всегда верней.
Для земледельческих народов
Говно и золото — равны,
Приумножения доходов
Для них с говном сопряжены;
На нём почили их надежды;
И хлеб, и посконь для одежды
Мужик добудет из говна,
Взращённой на говне соломой
Он кормит скот, и кроет домы,
И барынь рядит. Вот те на!
Продукты поля! Где вы ныне?
Где ваш прелестный, милый вид?
Что у людей, что у скотины
В желудках гроб вам предстоит;
Оттоле вышедшее снова,
Нив плодородия основа,
Говно появится опять
И снова летом хлебом станет:
Премена эта не престанет,
А будет ввек существовать.
Так о говне предрассуждая,
Смиримся в горести своей,
Его вниманьем награждая,
Распорядимся поумней:
На деньги нужники откупим,
А после с дурней втрое слупим
И превращённым вдруг говном
Надутое накормим чванство,
Его ж — в столовое убранство
Мы в виде скатертей внесём.
Хвала, говно! Хвала без лести!
Воняй, дружище, чорт возьми!
Презри позор — добьёшься чести,
Превознесёшься ты вельми!
Себя, конечно, уважая,
И выскочкам не подражая,
Ты и в почёте, и скромно!
Какой земной был прочен житель?
Сегодня — хлеб ты, я — смотритель,
А завтра? — Оба мы говно!..
~ 1860-е годы, С-Петербург, Нижний,
ГОВНО
ода
Пою не громкие победы,
Не торжество, не славный пир,
Не баснословные обеды,
Не золото — людей кумир;
Я славить не хочу героев
И петь не буду Громобоев —
Всё то наскучило давно.
Что мне вельможа или воин?
Предмет иной похвал достоин —
То драгоценное говно!
Забытое, в пренебреженьи,
Гонимое из словарей,
Ругательное выраженье
В беседах между писарей,
Говно любви ничьей не знает,
Как парий в мире пребывает,
Бросает в обмороки дам;
Но философ спокойным взором
Взглянул и указал с укором,
Что и говно полезно нам.
Не раз в гостинице губернской,
Зашедши в нужник, чтоб посрать,
Я думал в атмосфере мерзкой:
Ого, какая благодать!
Да, это не пустое слово:
Давно для химиков не ново,
Что жатва на говне сильней,
Что им удобренное поле,
Неплодородное дотоле,
Даст урожай всегда верней.
Для земледельческих народов
Говно и золото — равны,
Приумножения доходов
Для них с говном сопряжены;
На нём почили их надежды;
И хлеб, и посконь для одежды
Мужик добудет из говна,
Взращённой на говне соломой
Он кормит скот, и кроет домы,
И барынь рядит. Вот те на!
Продукты поля! Где вы ныне?
Где ваш прелестный, милый вид?
Что у людей, что у скотины
В желудках гроб вам предстоит;
Оттоле вышедшее снова,
Нив плодородия основа,
Говно появится опять
И снова летом хлебом станет:
Премена эта не престанет,
А будет ввек существовать.
Так о говне предрассуждая,
Смиримся в горести своей,
Его вниманьем награждая,
Распорядимся поумней:
На деньги нужники откупим,
А после с дурней втрое слупим
И превращённым вдруг говном
Надутое накормим чванство,
Его ж — в столовое убранство
Мы в виде скатертей внесём.
Хвала, говно! Хвала без лести!
Воняй, дружище, чорт возьми!
Презри позор — добьёшься чести,
Превознесёшься ты вельми!
Себя, конечно, уважая,
И выскочкам не подражая,
Ты и в почёте, и скромно!
Какой земной был прочен житель?
Сегодня — хлеб ты, я — смотритель,
А завтра? — Оба мы говно!..
~ 1860-е годы, С-Петербург, Нижний,
ПОНОС
Всё в говне да в говне,
Надоела уж мне
Ты, моя беспокойная срака!
Навязался понос,
Видно, чорт сам принёс
Посреди полуночного мрака.
Не прошёл ещё час,
Как пятнадцатый раз
Босиком я на двор выбегаю:
Подрищу, подрищу,
На собак посвищу,
Что мне делать, и сам я не знаю.
И уж снова бурлит,
Будто жопу сверлит,
Будто возятся черти в желудке;
Вот пришлось пропадать!
Серешь — хочется срать.
Ну, протянется если на сутки?
С неба смотрит луна,
Ночь тиха, ночь ясна,
Ветер спит и листом не колышет,
А говно подо мной,
Разливаясь волной,
Прямо в нос смрадом варварским пышет.
В третий раз уж петух
Прокричал во весь дух
У меня под навесом сарая;
Всё бледней небеса,
И горит полоса.
На востоке уже золотая.
И пары вдалеке
Поднялись на реке,
Говор дня пробуждается всюду,
Но и в этой поре
Я серу на дворе
И до вечера, верно, срать буду.
~ 1860-е годы, С-Петербург, Нижний.
Всё в говне да в говне,
Надоела уж мне
Ты, моя беспокойная срака!
Навязался понос,
Видно, чорт сам принёс
Посреди полуночного мрака.
Не прошёл ещё час,
Как пятнадцатый раз
Босиком я на двор выбегаю:
Подрищу, подрищу,
На собак посвищу,
Что мне делать, и сам я не знаю.
И уж снова бурлит,
Будто жопу сверлит,
Будто возятся черти в желудке;
Вот пришлось пропадать!
Серешь — хочется срать.
Ну, протянется если на сутки?
С неба смотрит луна,
Ночь тиха, ночь ясна,
Ветер спит и листом не колышет,
А говно подо мной,
Разливаясь волной,
Прямо в нос смрадом варварским пышет.
В третий раз уж петух
Прокричал во весь дух
У меня под навесом сарая;
Всё бледней небеса,
И горит полоса.
На востоке уже золотая.
И пары вдалеке
Поднялись на реке,
Говор дня пробуждается всюду,
Но и в этой поре
Я серу на дворе
И до вечера, верно, срать буду.
~ 1860-е годы, С-Петербург, Нижний.
ПОНОС
Всё в говне да в говне,
Надоела уж мне
Ты, моя беспокойная срака!
Навязался понос,
Видно, чорт сам принёс
Посреди полуночного мрака.
Не прошёл ещё час,
Как пятнадцатый раз
Босиком я на двор выбегаю:
Подрищу, подрищу,
На собак посвищу,
Что мне делать, и сам я не знаю.
И уж снова бурлит,
Будто жопу сверлит,
Будто возятся черти в желудке;
Вот пришлось пропадать!
Серешь — хочется срать.
Ну, протянется если на сутки?
С неба смотрит луна,
Ночь тиха, ночь ясна,
Ветер спит и листом не колышет,
А говно подо мной,
Разливаясь волной,
Прямо в нос смрадом варварским пышет.
В третий раз уж петух
Прокричал во весь дух
У меня под навесом сарая;
Всё бледней небеса,
И горит полоса.
На востоке уже золотая.
И пары вдалеке
Поднялись на реке,
Говор дня пробуждается всюду,
Но и в этой поре
Я серу на дворе
И до вечера, верно, срать буду.
~ 1860-е годы, С-Петербург, Нижний.
Всё в говне да в говне,
Надоела уж мне
Ты, моя беспокойная срака!
Навязался понос,
Видно, чорт сам принёс
Посреди полуночного мрака.
Не прошёл ещё час,
Как пятнадцатый раз
Босиком я на двор выбегаю:
Подрищу, подрищу,
На собак посвищу,
Что мне делать, и сам я не знаю.
И уж снова бурлит,
Будто жопу сверлит,
Будто возятся черти в желудке;
Вот пришлось пропадать!
Серешь — хочется срать.
Ну, протянется если на сутки?
С неба смотрит луна,
Ночь тиха, ночь ясна,
Ветер спит и листом не колышет,
А говно подо мной,
Разливаясь волной,
Прямо в нос смрадом варварским пышет.
В третий раз уж петух
Прокричал во весь дух
У меня под навесом сарая;
Всё бледней небеса,
И горит полоса.
На востоке уже золотая.
И пары вдалеке
Поднялись на реке,
Говор дня пробуждается всюду,
Но и в этой поре
Я серу на дворе
И до вечера, верно, срать буду.
~ 1860-е годы, С-Петербург, Нижний.
ТОСКА
Элегия
В тёплой комнате сижу я,
Ветер воет на дворе,
И мятель сильней бушует
О полуночной поре.
Тихо в комнате; докучно
Только маятник стучит...
На душе тоски тяжёлой
Бремя тяжкое лежит.
Длится ночь как бесконечность.
Лёгкий сон ко мне слетел...
Вдруг среди полночной бури
Грохот громко прогремел:
То из заднего прохода
У старушки сорвалось,
Что уснула на лежанке,
Табаком набивши нос.
Тихо снова: тяжелее
Грусть томит... Ах! скоро ль день?
Озарит он скоро ль светом
И души, и ночи тень?
~ 1850-е годы,
Элегия
В тёплой комнате сижу я,
Ветер воет на дворе,
И мятель сильней бушует
О полуночной поре.
Тихо в комнате; докучно
Только маятник стучит...
На душе тоски тяжёлой
Бремя тяжкое лежит.
Длится ночь как бесконечность.
Лёгкий сон ко мне слетел...
Вдруг среди полночной бури
Грохот громко прогремел:
То из заднего прохода
У старушки сорвалось,
Что уснула на лежанке,
Табаком набивши нос.
Тихо снова: тяжелее
Грусть томит... Ах! скоро ль день?
Озарит он скоро ль светом
И души, и ночи тень?
~ 1850-е годы,
ТОСКА
Элегия
В тёплой комнате сижу я,
Ветер воет на дворе,
И мятель сильней бушует
О полуночной поре.
Тихо в комнате; докучно
Только маятник стучит...
На душе тоски тяжёлой
Бремя тяжкое лежит.
Длится ночь как бесконечность.
Лёгкий сон ко мне слетел...
Вдруг среди полночной бури
Грохот громко прогремел:
То из заднего прохода
У старушки сорвалось,
Что уснула на лежанке,
Табаком набивши нос.
Тихо снова: тяжелее
Грусть томит... Ах! скоро ль день?
Озарит он скоро ль светом
И души, и ночи тень?
~ 1850-е годы,
Элегия
В тёплой комнате сижу я,
Ветер воет на дворе,
И мятель сильней бушует
О полуночной поре.
Тихо в комнате; докучно
Только маятник стучит...
На душе тоски тяжёлой
Бремя тяжкое лежит.
Длится ночь как бесконечность.
Лёгкий сон ко мне слетел...
Вдруг среди полночной бури
Грохот громко прогремел:
То из заднего прохода
У старушки сорвалось,
Что уснула на лежанке,
Табаком набивши нос.
Тихо снова: тяжелее
Грусть томит... Ах! скоро ль день?
Озарит он скоро ль светом
И души, и ночи тень?
~ 1850-е годы,
Я не певец в придворном хоре!
Я силе гимнов не пою,
Когда позор, нужда и горе
Терзают родину мою...
Моя ославленная лира
Не для лакеев и шутов...
Где трон, корона и порфира —
Там нет поэзии цветов.
25 мая 1883, Moscou
Я силе гимнов не пою,
Когда позор, нужда и горе
Терзают родину мою...
Моя ославленная лира
Не для лакеев и шутов...
Где трон, корона и порфира —
Там нет поэзии цветов.
25 мая 1883, Moscou
БОРЬБА ЗА СУЩЕСТВОВАНИЕ
(Памяти Дарвина)
Я был на Истре нынче летом,
В глухой, забытой стороне;
Жил созерцательным поэтом,
И так легко дышалось мне.
Со мной был верный пёс Трезорка,
Вставал я рано поутру,
Брал землянику у пригорка
И в зной лежал в сыром бору.
Бродил в мечтах, как одичалый,
В лугу душистом меж кустов
И приходил домой усталый
С пучком прелестнейших цветов.
Обед — хлеб, масло, яйца всмятку;
Потом пил чай; а вечерком,
Потешив зёрнышком хохлатку,
Поил барашка молоком.
Две ласточки сновали быстро
Под вышку, к милому гнезду;
В ночи мне песнь журчала Истра
И соловей свистал в саду!..
Всё пронеслось, как сон прекрасный!
Но грустно мне, как вспомню я,
Какою смертию ужасной
Погибли все мои друзья.
Щебеток-ласточек в окошке
Увидеть вновь не суждено:
Они попались в лапы кошке,
И их гнездо разорено;
Мою хохлатку ястреб зоркий
Схватил и взмыл с ней к небесам;
Волк в тёмный лес махнул с Трезоркой,
Ну а барашка съел — я сам.
2 ноября 1882 года,
Метра
(Памяти Дарвина)
Я был на Истре нынче летом,
В глухой, забытой стороне;
Жил созерцательным поэтом,
И так легко дышалось мне.
Со мной был верный пёс Трезорка,
Вставал я рано поутру,
Брал землянику у пригорка
И в зной лежал в сыром бору.
Бродил в мечтах, как одичалый,
В лугу душистом меж кустов
И приходил домой усталый
С пучком прелестнейших цветов.
Обед — хлеб, масло, яйца всмятку;
Потом пил чай; а вечерком,
Потешив зёрнышком хохлатку,
Поил барашка молоком.
Две ласточки сновали быстро
Под вышку, к милому гнезду;
В ночи мне песнь журчала Истра
И соловей свистал в саду!..
Всё пронеслось, как сон прекрасный!
Но грустно мне, как вспомню я,
Какою смертию ужасной
Погибли все мои друзья.
Щебеток-ласточек в окошке
Увидеть вновь не суждено:
Они попались в лапы кошке,
И их гнездо разорено;
Мою хохлатку ястреб зоркий
Схватил и взмыл с ней к небесам;
Волк в тёмный лес махнул с Трезоркой,
Ну а барашка съел — я сам.
2 ноября 1882 года,
Метра
БОРЬБА ЗА СУЩЕСТВОВАНИЕ
(Памяти Дарвина)
Я был на Истре нынче летом,
В глухой, забытой стороне;
Жил созерцательным поэтом,
И так легко дышалось мне.
Со мной был верный пёс Трезорка,
Вставал я рано поутру,
Брал землянику у пригорка
И в зной лежал в сыром бору.
Бродил в мечтах, как одичалый,
В лугу душистом меж кустов
И приходил домой усталый
С пучком прелестнейших цветов.
Обед — хлеб, масло, яйца всмятку;
Потом пил чай; а вечерком,
Потешив зёрнышком хохлатку,
Поил барашка молоком.
Две ласточки сновали быстро
Под вышку, к милому гнезду;
В ночи мне песнь журчала Истра
И соловей свистал в саду!..
Всё пронеслось, как сон прекрасный!
Но грустно мне, как вспомню я,
Какою смертию ужасной
Погибли все мои друзья.
Щебеток-ласточек в окошке
Увидеть вновь не суждено:
Они попались в лапы кошке,
И их гнездо разорено;
Мою хохлатку ястреб зоркий
Схватил и взмыл с ней к небесам;
Волк в тёмный лес махнул с Трезоркой,
Ну а барашка съел — я сам.
2 ноября 1882 года,
Метра
(Памяти Дарвина)
Я был на Истре нынче летом,
В глухой, забытой стороне;
Жил созерцательным поэтом,
И так легко дышалось мне.
Со мной был верный пёс Трезорка,
Вставал я рано поутру,
Брал землянику у пригорка
И в зной лежал в сыром бору.
Бродил в мечтах, как одичалый,
В лугу душистом меж кустов
И приходил домой усталый
С пучком прелестнейших цветов.
Обед — хлеб, масло, яйца всмятку;
Потом пил чай; а вечерком,
Потешив зёрнышком хохлатку,
Поил барашка молоком.
Две ласточки сновали быстро
Под вышку, к милому гнезду;
В ночи мне песнь журчала Истра
И соловей свистал в саду!..
Всё пронеслось, как сон прекрасный!
Но грустно мне, как вспомню я,
Какою смертию ужасной
Погибли все мои друзья.
Щебеток-ласточек в окошке
Увидеть вновь не суждено:
Они попались в лапы кошке,
И их гнездо разорено;
Мою хохлатку ястреб зоркий
Схватил и взмыл с ней к небесам;
Волк в тёмный лес махнул с Трезоркой,
Ну а барашка съел — я сам.
2 ноября 1882 года,
Метра
В былое незлобное время
Там, где-то у дальних морей
Жило простодушное племя
Счастливых гольцов-дикарей.
Свободные дети природы,
Как божии твари в раю,
Плодились несчётные годы
В своём благодатном краю.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Спустились на речку туманы,
И месяц взошёл в полутьме,
Все спать улеглись под бананы
И утром проснулись в тюрьме.
Как, что, почему — неизвестно,
И негде управы искать;
Хоть трудно, и тошно, и тесно, —
Но стали к тюрьме привыкать:
Кто садик развёл под окошком,
Кто грядку вскопал под бобы;
Одежу шьёт мать своим крошкам,
Наследышам горькой судьбы...
На каждой дневной перекличке
Того или этого — нет!..
И маются все по привычке
Уж многие тысячи лет.
Тяжка и печальна их доля
В сравненьи с блаженством былым:
Труд в поте лица и неволя
И доброго сделают злым.
Налгали им их буесловы
С три короба разной чухи:
Что след им носить всем оковы
За чьи-то чужие грехи;
Они простецов уверяют,
Что им уготован приют,
И будто доподлинно знают,
Куда их отсюда пошлют...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Один лишь Острожный Смотритель
Таит про себя на уме,
Кому и какую обитель
Он даст после муки в тюрьме.
20 декабря 1889,
Сухаревская келья
Там, где-то у дальних морей
Жило простодушное племя
Счастливых гольцов-дикарей.
Свободные дети природы,
Как божии твари в раю,
Плодились несчётные годы
В своём благодатном краю.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Спустились на речку туманы,
И месяц взошёл в полутьме,
Все спать улеглись под бананы
И утром проснулись в тюрьме.
Как, что, почему — неизвестно,
И негде управы искать;
Хоть трудно, и тошно, и тесно, —
Но стали к тюрьме привыкать:
Кто садик развёл под окошком,
Кто грядку вскопал под бобы;
Одежу шьёт мать своим крошкам,
Наследышам горькой судьбы...
На каждой дневной перекличке
Того или этого — нет!..
И маются все по привычке
Уж многие тысячи лет.
Тяжка и печальна их доля
В сравненьи с блаженством былым:
Труд в поте лица и неволя
И доброго сделают злым.
Налгали им их буесловы
С три короба разной чухи:
Что след им носить всем оковы
За чьи-то чужие грехи;
Они простецов уверяют,
Что им уготован приют,
И будто доподлинно знают,
Куда их отсюда пошлют...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Один лишь Острожный Смотритель
Таит про себя на уме,
Кому и какую обитель
Он даст после муки в тюрьме.
20 декабря 1889,
Сухаревская келья
В былое незлобное время
Там, где-то у дальних морей
Жило простодушное племя
Счастливых гольцов-дикарей.
Свободные дети природы,
Как божии твари в раю,
Плодились несчётные годы
В своём благодатном краю.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Спустились на речку туманы,
И месяц взошёл в полутьме,
Все спать улеглись под бананы
И утром проснулись в тюрьме.
Как, что, почему — неизвестно,
И негде управы искать;
Хоть трудно, и тошно, и тесно, —
Но стали к тюрьме привыкать:
Кто садик развёл под окошком,
Кто грядку вскопал под бобы;
Одежу шьёт мать своим крошкам,
Наследышам горькой судьбы...
На каждой дневной перекличке
Того или этого — нет!..
И маются все по привычке
Уж многие тысячи лет.
Тяжка и печальна их доля
В сравненьи с блаженством былым:
Труд в поте лица и неволя
И доброго сделают злым.
Налгали им их буесловы
С три короба разной чухи:
Что след им носить всем оковы
За чьи-то чужие грехи;
Они простецов уверяют,
Что им уготован приют,
И будто доподлинно знают,
Куда их отсюда пошлют...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Один лишь Острожный Смотритель
Таит про себя на уме,
Кому и какую обитель
Он даст после муки в тюрьме.
20 декабря 1889,
Сухаревская келья
Там, где-то у дальних морей
Жило простодушное племя
Счастливых гольцов-дикарей.
Свободные дети природы,
Как божии твари в раю,
Плодились несчётные годы
В своём благодатном краю.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Спустились на речку туманы,
И месяц взошёл в полутьме,
Все спать улеглись под бананы
И утром проснулись в тюрьме.
Как, что, почему — неизвестно,
И негде управы искать;
Хоть трудно, и тошно, и тесно, —
Но стали к тюрьме привыкать:
Кто садик развёл под окошком,
Кто грядку вскопал под бобы;
Одежу шьёт мать своим крошкам,
Наследышам горькой судьбы...
На каждой дневной перекличке
Того или этого — нет!..
И маются все по привычке
Уж многие тысячи лет.
Тяжка и печальна их доля
В сравненьи с блаженством былым:
Труд в поте лица и неволя
И доброго сделают злым.
Налгали им их буесловы
С три короба разной чухи:
Что след им носить всем оковы
За чьи-то чужие грехи;
Они простецов уверяют,
Что им уготован приют,
И будто доподлинно знают,
Куда их отсюда пошлют...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Один лишь Острожный Смотритель
Таит про себя на уме,
Кому и какую обитель
Он даст после муки в тюрьме.
20 декабря 1889,
Сухаревская келья
Расставанье гложет душу, манит зеркало пруда.
Неужели нет нас больше, неужели навсегда?
Дни полны воспоминаний, льются слёзы, гонят сон.
Сам ведь был тому причиной — не какой-то новый «он»
Голоса твердят: отринься, отпусти ее, забудь,
У неё уже и ныне есть, конечно, кто-нибудь.
Кто моложе, интересней и смешит ее сейчас,
С кем она не вспомнит даже о каких-то бывших «вас».
Все старо как мир, и плачешь, потеряв, что не хранил,
Глубоко надежду прятать не осталось больше сил.
Бродишь средь могил в попытке мертвых услыхать совет,
Но лишь ветер воет в кронах, теребит лампадок свет.
— Здравствуй, Витя, и сегодня я пришёл к тебе опять.
Вот скажи, а ты хотел бы повернуть мгновенья вспять?
Сделать то, чего боялся, разорвать молчания мрак
И любить открыто, ярко, Богу лишь известно как.
В страстном сердце, где опасно чувства переплетены,
Отыскать сиянье жаркой до бела, златой струны,
Потянуть за метром метр — вот уже ее портрет,
Но понять простую правду — никого там больше нет.
И тогда рвануть что мочи ставшей проволокой нить,
Разодрать в лохмотья сердце, ничего уж не таить.
Зазвенит струна и лопнет, а в глазах померкнет свет.
И любовь уйдёт навеки, оставляя алый след.
записано на Богословском кладбище
Неужели нет нас больше, неужели навсегда?
Дни полны воспоминаний, льются слёзы, гонят сон.
Сам ведь был тому причиной — не какой-то новый «он»
Голоса твердят: отринься, отпусти ее, забудь,
У неё уже и ныне есть, конечно, кто-нибудь.
Кто моложе, интересней и смешит ее сейчас,
С кем она не вспомнит даже о каких-то бывших «вас».
Все старо как мир, и плачешь, потеряв, что не хранил,
Глубоко надежду прятать не осталось больше сил.
Бродишь средь могил в попытке мертвых услыхать совет,
Но лишь ветер воет в кронах, теребит лампадок свет.
— Здравствуй, Витя, и сегодня я пришёл к тебе опять.
Вот скажи, а ты хотел бы повернуть мгновенья вспять?
Сделать то, чего боялся, разорвать молчания мрак
И любить открыто, ярко, Богу лишь известно как.
В страстном сердце, где опасно чувства переплетены,
Отыскать сиянье жаркой до бела, златой струны,
Потянуть за метром метр — вот уже ее портрет,
Но понять простую правду — никого там больше нет.
И тогда рвануть что мочи ставшей проволокой нить,
Разодрать в лохмотья сердце, ничего уж не таить.
Зазвенит струна и лопнет, а в глазах померкнет свет.
И любовь уйдёт навеки, оставляя алый след.
записано на Богословском кладбище
Расставанье гложет душу, манит зеркало пруда.
Неужели нет нас больше, неужели навсегда?
Дни полны воспоминаний, льются слёзы, гонят сон.
Сам ведь был тому причиной — не какой-то новый «он»
Голоса твердят: отринься, отпусти ее, забудь,
У неё уже и ныне есть, конечно, кто-нибудь.
Кто моложе, интересней и смешит ее сейчас,
С кем она не вспомнит даже о каких-то бывших «вас».
Все старо как мир, и плачешь, потеряв, что не хранил,
Глубоко надежду прятать не осталось больше сил.
Бродишь средь могил в попытке мертвых услыхать совет,
Но лишь ветер воет в кронах, теребит лампадок свет.
— Здравствуй, Витя, и сегодня я пришёл к тебе опять.
Вот скажи, а ты хотел бы повернуть мгновенья вспять?
Сделать то, чего боялся, разорвать молчания мрак
И любить открыто, ярко, Богу лишь известно как.
В страстном сердце, где опасно чувства переплетены,
Отыскать сиянье жаркой до бела, златой струны,
Потянуть за метром метр — вот уже ее портрет,
Но понять простую правду — никого там больше нет.
И тогда рвануть что мочи ставшей проволокой нить,
Разодрать в лохмотья сердце, ничего уж не таить.
Зазвенит струна и лопнет, а в глазах померкнет свет.
И любовь уйдёт навеки, оставляя алый след.
записано на Богословском кладбище
Неужели нет нас больше, неужели навсегда?
Дни полны воспоминаний, льются слёзы, гонят сон.
Сам ведь был тому причиной — не какой-то новый «он»
Голоса твердят: отринься, отпусти ее, забудь,
У неё уже и ныне есть, конечно, кто-нибудь.
Кто моложе, интересней и смешит ее сейчас,
С кем она не вспомнит даже о каких-то бывших «вас».
Все старо как мир, и плачешь, потеряв, что не хранил,
Глубоко надежду прятать не осталось больше сил.
Бродишь средь могил в попытке мертвых услыхать совет,
Но лишь ветер воет в кронах, теребит лампадок свет.
— Здравствуй, Витя, и сегодня я пришёл к тебе опять.
Вот скажи, а ты хотел бы повернуть мгновенья вспять?
Сделать то, чего боялся, разорвать молчания мрак
И любить открыто, ярко, Богу лишь известно как.
В страстном сердце, где опасно чувства переплетены,
Отыскать сиянье жаркой до бела, златой струны,
Потянуть за метром метр — вот уже ее портрет,
Но понять простую правду — никого там больше нет.
И тогда рвануть что мочи ставшей проволокой нить,
Разодрать в лохмотья сердце, ничего уж не таить.
Зазвенит струна и лопнет, а в глазах померкнет свет.
И любовь уйдёт навеки, оставляя алый след.
записано на Богословском кладбище
Николай Заболоцкий
"Прогулка"
У животных нет названья.
Кто им зваться повелел?
Равномерное страданье -
Их невидимый удел.
Бык, беседуя с природой,
Удаляется в луга.
Над прекрасными глазами
Светят белые рога.
Речка девочкой невзрачной
Притаилась между трав,
То смеется, то рыдает,
Ноги в землю закопав.
Что же плачет? Что тоскует?
Отчего она больна?
Вся природа улыбнулась,
Как высокая тюрьма.
Каждый маленький цветочек
Машет маленькой рукой.
Бык седые слезы точит,
Ходит пышный, чуть живой.
А на воздухе пустынном
Птица легкая кружится,
Ради песенки старинной
Нежным горлышком трудится.
Перед ней сияют воды,
Лес качается, велик,
И смеется вся природа,
Умирая каждый миг.
"Прогулка"
У животных нет названья.
Кто им зваться повелел?
Равномерное страданье -
Их невидимый удел.
Бык, беседуя с природой,
Удаляется в луга.
Над прекрасными глазами
Светят белые рога.
Речка девочкой невзрачной
Притаилась между трав,
То смеется, то рыдает,
Ноги в землю закопав.
Что же плачет? Что тоскует?
Отчего она больна?
Вся природа улыбнулась,
Как высокая тюрьма.
Каждый маленький цветочек
Машет маленькой рукой.
Бык седые слезы точит,
Ходит пышный, чуть живой.
А на воздухе пустынном
Птица легкая кружится,
Ради песенки старинной
Нежным горлышком трудится.
Перед ней сияют воды,
Лес качается, велик,
И смеется вся природа,
Умирая каждый миг.
Николай Заболоцкий
"Прогулка"
У животных нет названья.
Кто им зваться повелел?
Равномерное страданье -
Их невидимый удел.
Бык, беседуя с природой,
Удаляется в луга.
Над прекрасными глазами
Светят белые рога.
Речка девочкой невзрачной
Притаилась между трав,
То смеется, то рыдает,
Ноги в землю закопав.
Что же плачет? Что тоскует?
Отчего она больна?
Вся природа улыбнулась,
Как высокая тюрьма.
Каждый маленький цветочек
Машет маленькой рукой.
Бык седые слезы точит,
Ходит пышный, чуть живой.
А на воздухе пустынном
Птица легкая кружится,
Ради песенки старинной
Нежным горлышком трудится.
Перед ней сияют воды,
Лес качается, велик,
И смеется вся природа,
Умирая каждый миг.
"Прогулка"
У животных нет названья.
Кто им зваться повелел?
Равномерное страданье -
Их невидимый удел.
Бык, беседуя с природой,
Удаляется в луга.
Над прекрасными глазами
Светят белые рога.
Речка девочкой невзрачной
Притаилась между трав,
То смеется, то рыдает,
Ноги в землю закопав.
Что же плачет? Что тоскует?
Отчего она больна?
Вся природа улыбнулась,
Как высокая тюрьма.
Каждый маленький цветочек
Машет маленькой рукой.
Бык седые слезы точит,
Ходит пышный, чуть живой.
А на воздухе пустынном
Птица легкая кружится,
Ради песенки старинной
Нежным горлышком трудится.
Перед ней сияют воды,
Лес качается, велик,
И смеется вся природа,
Умирая каждый миг.
>>649393 (OP)
Наткнулся тут на Германа Гортера, видного голландского поэта двухвековой давности. Вторая половина стиха мне не зашла, но первая половина зашла сильно. Сейчас ищу его поэму "Mei", хотя бы на английском, так что по совместительству реквест. Прочесть ее стоит, считаю, хотя бы потому, что считается вершиной нидерландского импрессионизма.
Весна идет, я слышу ее приход,
и слышат деревья, трепещут деревья и небосвод,
и слышит воздух, небесный воздух,
синий и белый, мерцающий воздух,
трепетный воздух.
О, я слышу ее приход,
я чую ее приход,
но мне и страшно тоже,
ведь эти желания, полные дрожи,
теперь взорвутся —
весна идет, я слышу ее приход,
слышу, как волны воздушные рвутся
вкруг головы кругами,
я славил тебя наравне с богами,
теперь ты пришла, и вот —
словно святые угодники в воздухе — золото, золото,
небо волнистым светом их одеяний расколото,
высоко плывут на парусах
над озерами воздуха статно,
в пресвятых одеяньях, — туда и обратно
с ясным покоем в глазах
скользят тысячекратно;
нежные, в одеждах из воздуха, на парусах,
тысячекратно, туда и обратно скользят, качаясь
и отражаясь
в голубой горячей глади вод.
О, слышишь ли ты ее приход,
своими пальцами тонкими
осязаешь ли этот трепещущий водоворот,
воздух весны, переполненный трелями звонкими?
Своими кудрями — ветер пьяный
в гуще сафьянной?
Своими очами голубыми, лучи струящпмп извне,
в горней вышине —
свет в золотых канделябрах и небо, что им согрето?
Слышишь ли ты приход нежнейшего света?
Давайте смеяться до слез,
смеяться, смеяться до слез,
узнав ее, ту, что светит среди небесных роз,
ту, что светает в рассвете дня;
давайте плакать слезами,
плакать, плакать слезами,
и она в этот день над нами
тоже плачет, капелью звеня.
Вешнего света взлет,
льет, беспрерывно льет,
так давайте смеяться до слез,
светло, как рассвет, и всерьез,
это он, это он, вешний свет, летящий вдаль;
и ты, наша печаль,
со слезами выходишь из глаз,
каждая капля — круглый лунный алмаз
или бледный хрусталь.
Мы словно два цветка,
алых, стеблевысоких, среди весенних вод
и океана света, ниспадающего свысока, —
это весны приход.
Наткнулся тут на Германа Гортера, видного голландского поэта двухвековой давности. Вторая половина стиха мне не зашла, но первая половина зашла сильно. Сейчас ищу его поэму "Mei", хотя бы на английском, так что по совместительству реквест. Прочесть ее стоит, считаю, хотя бы потому, что считается вершиной нидерландского импрессионизма.
Весна идет, я слышу ее приход,
и слышат деревья, трепещут деревья и небосвод,
и слышит воздух, небесный воздух,
синий и белый, мерцающий воздух,
трепетный воздух.
О, я слышу ее приход,
я чую ее приход,
но мне и страшно тоже,
ведь эти желания, полные дрожи,
теперь взорвутся —
весна идет, я слышу ее приход,
слышу, как волны воздушные рвутся
вкруг головы кругами,
я славил тебя наравне с богами,
теперь ты пришла, и вот —
словно святые угодники в воздухе — золото, золото,
небо волнистым светом их одеяний расколото,
высоко плывут на парусах
над озерами воздуха статно,
в пресвятых одеяньях, — туда и обратно
с ясным покоем в глазах
скользят тысячекратно;
нежные, в одеждах из воздуха, на парусах,
тысячекратно, туда и обратно скользят, качаясь
и отражаясь
в голубой горячей глади вод.
О, слышишь ли ты ее приход,
своими пальцами тонкими
осязаешь ли этот трепещущий водоворот,
воздух весны, переполненный трелями звонкими?
Своими кудрями — ветер пьяный
в гуще сафьянной?
Своими очами голубыми, лучи струящпмп извне,
в горней вышине —
свет в золотых канделябрах и небо, что им согрето?
Слышишь ли ты приход нежнейшего света?
Давайте смеяться до слез,
смеяться, смеяться до слез,
узнав ее, ту, что светит среди небесных роз,
ту, что светает в рассвете дня;
давайте плакать слезами,
плакать, плакать слезами,
и она в этот день над нами
тоже плачет, капелью звеня.
Вешнего света взлет,
льет, беспрерывно льет,
так давайте смеяться до слез,
светло, как рассвет, и всерьез,
это он, это он, вешний свет, летящий вдаль;
и ты, наша печаль,
со слезами выходишь из глаз,
каждая капля — круглый лунный алмаз
или бледный хрусталь.
Мы словно два цветка,
алых, стеблевысоких, среди весенних вод
и океана света, ниспадающего свысока, —
это весны приход.
>>649393 (OP)
Наткнулся тут на Германа Гортера, видного голландского поэта двухвековой давности. Вторая половина стиха мне не зашла, но первая половина зашла сильно. Сейчас ищу его поэму "Mei", хотя бы на английском, так что по совместительству реквест. Прочесть ее стоит, считаю, хотя бы потому, что считается вершиной нидерландского импрессионизма.
Весна идет, я слышу ее приход,
и слышат деревья, трепещут деревья и небосвод,
и слышит воздух, небесный воздух,
синий и белый, мерцающий воздух,
трепетный воздух.
О, я слышу ее приход,
я чую ее приход,
но мне и страшно тоже,
ведь эти желания, полные дрожи,
теперь взорвутся —
весна идет, я слышу ее приход,
слышу, как волны воздушные рвутся
вкруг головы кругами,
я славил тебя наравне с богами,
теперь ты пришла, и вот —
словно святые угодники в воздухе — золото, золото,
небо волнистым светом их одеяний расколото,
высоко плывут на парусах
над озерами воздуха статно,
в пресвятых одеяньях, — туда и обратно
с ясным покоем в глазах
скользят тысячекратно;
нежные, в одеждах из воздуха, на парусах,
тысячекратно, туда и обратно скользят, качаясь
и отражаясь
в голубой горячей глади вод.
О, слышишь ли ты ее приход,
своими пальцами тонкими
осязаешь ли этот трепещущий водоворот,
воздух весны, переполненный трелями звонкими?
Своими кудрями — ветер пьяный
в гуще сафьянной?
Своими очами голубыми, лучи струящпмп извне,
в горней вышине —
свет в золотых канделябрах и небо, что им согрето?
Слышишь ли ты приход нежнейшего света?
Давайте смеяться до слез,
смеяться, смеяться до слез,
узнав ее, ту, что светит среди небесных роз,
ту, что светает в рассвете дня;
давайте плакать слезами,
плакать, плакать слезами,
и она в этот день над нами
тоже плачет, капелью звеня.
Вешнего света взлет,
льет, беспрерывно льет,
так давайте смеяться до слез,
светло, как рассвет, и всерьез,
это он, это он, вешний свет, летящий вдаль;
и ты, наша печаль,
со слезами выходишь из глаз,
каждая капля — круглый лунный алмаз
или бледный хрусталь.
Мы словно два цветка,
алых, стеблевысоких, среди весенних вод
и океана света, ниспадающего свысока, —
это весны приход.
Наткнулся тут на Германа Гортера, видного голландского поэта двухвековой давности. Вторая половина стиха мне не зашла, но первая половина зашла сильно. Сейчас ищу его поэму "Mei", хотя бы на английском, так что по совместительству реквест. Прочесть ее стоит, считаю, хотя бы потому, что считается вершиной нидерландского импрессионизма.
Весна идет, я слышу ее приход,
и слышат деревья, трепещут деревья и небосвод,
и слышит воздух, небесный воздух,
синий и белый, мерцающий воздух,
трепетный воздух.
О, я слышу ее приход,
я чую ее приход,
но мне и страшно тоже,
ведь эти желания, полные дрожи,
теперь взорвутся —
весна идет, я слышу ее приход,
слышу, как волны воздушные рвутся
вкруг головы кругами,
я славил тебя наравне с богами,
теперь ты пришла, и вот —
словно святые угодники в воздухе — золото, золото,
небо волнистым светом их одеяний расколото,
высоко плывут на парусах
над озерами воздуха статно,
в пресвятых одеяньях, — туда и обратно
с ясным покоем в глазах
скользят тысячекратно;
нежные, в одеждах из воздуха, на парусах,
тысячекратно, туда и обратно скользят, качаясь
и отражаясь
в голубой горячей глади вод.
О, слышишь ли ты ее приход,
своими пальцами тонкими
осязаешь ли этот трепещущий водоворот,
воздух весны, переполненный трелями звонкими?
Своими кудрями — ветер пьяный
в гуще сафьянной?
Своими очами голубыми, лучи струящпмп извне,
в горней вышине —
свет в золотых канделябрах и небо, что им согрето?
Слышишь ли ты приход нежнейшего света?
Давайте смеяться до слез,
смеяться, смеяться до слез,
узнав ее, ту, что светит среди небесных роз,
ту, что светает в рассвете дня;
давайте плакать слезами,
плакать, плакать слезами,
и она в этот день над нами
тоже плачет, капелью звеня.
Вешнего света взлет,
льет, беспрерывно льет,
так давайте смеяться до слез,
светло, как рассвет, и всерьез,
это он, это он, вешний свет, летящий вдаль;
и ты, наша печаль,
со слезами выходишь из глаз,
каждая капля — круглый лунный алмаз
или бледный хрусталь.
Мы словно два цветка,
алых, стеблевысоких, среди весенних вод
и океана света, ниспадающего свысока, —
это весны приход.
1,7 Мб, mp4,1024x768, 0:08
>>684027
Чет проиграл с этих ЯРКИХ ОБРАЗОВ
>ведь эти желания, полные дрожи,
>теперь взорвутся —
>весна идет
>я славил тебя наравне с богами,
>теперь ты пришла, и вот
>Мы словно два цветка,
>алых, стеблевысоких, среди весенних вод
>и океана света, ниспадающего свысока, —
>это весны приход
Чет проиграл с этих ЯРКИХ ОБРАЗОВ
>>684065
Так учи голландский и читай в оригинале. Переводчиков с голландского у нас немного, а переводчиков-поэтов и того меньше.
Так учи голландский и читай в оригинале. Переводчиков с голландского у нас немного, а переводчиков-поэтов и того меньше.
>>684084
Я имел в виду саму тематику, ты вебмку смотрел? Возможно, оригинальный текст там действительно лучше, но сомневаюсь.
Я имел в виду саму тематику, ты вебмку смотрел? Возможно, оригинальный текст там действительно лучше, но сомневаюсь.
С печалью вскоре предвкушаю
Конец счастливейших из дней,
Как не ценю, так растеряю
Ставших родными мне людей.
Назначен срок, и время мчится,
Сомкнется вновь Уроборос,
И будет по ночам мне сниться
Копна твоих каштановых волос.
Конец счастливейших из дней,
Как не ценю, так растеряю
Ставших родными мне людей.
Назначен срок, и время мчится,
Сомкнется вновь Уроборос,
И будет по ночам мне сниться
Копна твоих каштановых волос.
Экклесиаст
Благословляя свет и тень
И веселясь игрою лирной,
Смотри туда — в хаос безмирный,
Куда склоняется твой день.
Цела серебряная цепь,
Твои наполнены кувшины,
Миндаль цветет на дне долины,
И влажным зноем дышит степь.
Идешь ты к дому на горах,
Полдневным солнцем залитая;
Идешь — повязка золотая
В смолистых тонет волосах.
Зачахли каперса цветы,
И вот — кузнечик тяжелеет,
И на дороге ужас веет,
И помрачились высоты.
Молоть устали жернова.
Бегут испуганные стражи,
И всех объемлет призрак вражий,
И долу гнутся дерева.
Все диким страхом смятено.
Столпились в кучу люди, звери.
И тщетно замыкают двери
Досель смотревшие в окно.
24 сентября 1902
Благословляя свет и тень
И веселясь игрою лирной,
Смотри туда — в хаос безмирный,
Куда склоняется твой день.
Цела серебряная цепь,
Твои наполнены кувшины,
Миндаль цветет на дне долины,
И влажным зноем дышит степь.
Идешь ты к дому на горах,
Полдневным солнцем залитая;
Идешь — повязка золотая
В смолистых тонет волосах.
Зачахли каперса цветы,
И вот — кузнечик тяжелеет,
И на дороге ужас веет,
И помрачились высоты.
Молоть устали жернова.
Бегут испуганные стражи,
И всех объемлет призрак вражий,
И долу гнутся дерева.
Все диким страхом смятено.
Столпились в кучу люди, звери.
И тщетно замыкают двери
Досель смотревшие в окно.
24 сентября 1902
Экклесиаст
Благословляя свет и тень
И веселясь игрою лирной,
Смотри туда — в хаос безмирный,
Куда склоняется твой день.
Цела серебряная цепь,
Твои наполнены кувшины,
Миндаль цветет на дне долины,
И влажным зноем дышит степь.
Идешь ты к дому на горах,
Полдневным солнцем залитая;
Идешь — повязка золотая
В смолистых тонет волосах.
Зачахли каперса цветы,
И вот — кузнечик тяжелеет,
И на дороге ужас веет,
И помрачились высоты.
Молоть устали жернова.
Бегут испуганные стражи,
И всех объемлет призрак вражий,
И долу гнутся дерева.
Все диким страхом смятено.
Столпились в кучу люди, звери.
И тщетно замыкают двери
Досель смотревшие в окно.
24 сентября 1902
Благословляя свет и тень
И веселясь игрою лирной,
Смотри туда — в хаос безмирный,
Куда склоняется твой день.
Цела серебряная цепь,
Твои наполнены кувшины,
Миндаль цветет на дне долины,
И влажным зноем дышит степь.
Идешь ты к дому на горах,
Полдневным солнцем залитая;
Идешь — повязка золотая
В смолистых тонет волосах.
Зачахли каперса цветы,
И вот — кузнечик тяжелеет,
И на дороге ужас веет,
И помрачились высоты.
Молоть устали жернова.
Бегут испуганные стражи,
И всех объемлет призрак вражий,
И долу гнутся дерева.
Все диким страхом смятено.
Столпились в кучу люди, звери.
И тщетно замыкают двери
Досель смотревшие в окно.
24 сентября 1902
31 Кб, 530x530>>684191
Зря ты так... Это тоже в некотором смысле поэтический акт...
"Manifesto del Futurismo" в кратком видеоизложении, программный документ, между прочим... Жаль, что тебе не понять...
Зря ты так... Это тоже в некотором смысле поэтический акт...
"Manifesto del Futurismo" в кратком видеоизложении, программный документ, между прочим... Жаль, что тебе не понять...
>>686650
Нет, мы закончили школу.
Нет, мы закончили школу.
>>686650
Конечно!
Наизусть и надо. Располагать арсеналов поэтических мыслей к месту - это круто. Не в смысле кому-то прочитать, а для себя.
Конечно!
Наизусть и надо. Располагать арсеналов поэтических мыслей к месту - это круто. Не в смысле кому-то прочитать, а для себя.
>>686650
да как-то сами запоминаются после нескольких прочтений
да как-то сами запоминаются после нескольких прочтений
Покажите мне поэмы (стихотворения) гениальнее, чем черный человек и письмо к женщине, в которых лирический герой улыбался госпоже бездне, где каждая строка бьет точно в цель. Только без хуйни про войну
>>689536
Я победил смерть, открыл в себе свой гений
И я ненавижу всех, они пиздят и не потеют
Каждый их куплет — это банальность на повторе
Без мяса, одна вода, но я сожру их на второе
Nevermind, я часть этой масс-культуры
Деталь от фурнитуры, отчаявшийся придурок
Ебануть бы пожарче, чтоб дать вам искру разума
Мы Минин и Пожарский, но шляхта столь тотальная
Что все попытки в дискурс гильотину не заботят
Мне бы только рассказать свой анекдот на эшафоте
Посмейся, добрый зритель, заляпав моей кровью монитор
Я рублю на венах бритвой эмокор
[Припев]
Беспрерывный суицид, боевой патрон
В дуле пугача, и на руинах хохоча
Я станцую "Ча-ча-ча" в чём там мама родила
Перед вами голый слог, да израненная душа
Постирония мертва, я искренний как граната
Я читаю на могиле божества Упанишады
Да, я говорю с собой, как с содержанием Христа (Я Христос!)
И мой хер занят весь день, он — деловая колбаса (Ха-ха-ха)
[Куплет 2]
Великое и пошлое сталкивать как машинки
В 4 годика, но мне 28, я олигофрен
Если из бойцов в моём отряде лишь хромая лошадь
Но я повторяю, бой проигран не совсем
Ты мне сват или сосед? На этой пустоши один
И тут джедаев дохуя, я император Палпатин
Я воплощаю тёмный логос, нетающий кубик льда
Ведь в моей душе незарастающая дыра
Где-то там, где нас нет, чудовище-порождение
Рассудка, а не разума, и бездна до рождения
Страшит меня не больше, чем та, что в конце всего
Но под луной грустный Пьеро, чертил пером Альбер Жиро
[Припев]
И я один из них, изваляй в муке и по Арбату (Пошёл!)
Гони меня пинками, но в вечность не влезть по блату
И "Великого Могола" в театре Табакова не поставят на попа
А я свидетель-Иегова
Во мне родился Бог, и даже стоя на коленях
Возвышаюсь над Олимпом преисполненный презрения
К муравьиным рассуждениям о вкусном нектаре тли
Двуногим автоматам не выпало стать людьми, извини!
Я победил смерть, открыл в себе свой гений
И я ненавижу всех, они пиздят и не потеют
Каждый их куплет — это банальность на повторе
Без мяса, одна вода, но я сожру их на второе
Nevermind, я часть этой масс-культуры
Деталь от фурнитуры, отчаявшийся придурок
Ебануть бы пожарче, чтоб дать вам искру разума
Мы Минин и Пожарский, но шляхта столь тотальная
Что все попытки в дискурс гильотину не заботят
Мне бы только рассказать свой анекдот на эшафоте
Посмейся, добрый зритель, заляпав моей кровью монитор
Я рублю на венах бритвой эмокор
[Припев]
Беспрерывный суицид, боевой патрон
В дуле пугача, и на руинах хохоча
Я станцую "Ча-ча-ча" в чём там мама родила
Перед вами голый слог, да израненная душа
Постирония мертва, я искренний как граната
Я читаю на могиле божества Упанишады
Да, я говорю с собой, как с содержанием Христа (Я Христос!)
И мой хер занят весь день, он — деловая колбаса (Ха-ха-ха)
[Куплет 2]
Великое и пошлое сталкивать как машинки
В 4 годика, но мне 28, я олигофрен
Если из бойцов в моём отряде лишь хромая лошадь
Но я повторяю, бой проигран не совсем
Ты мне сват или сосед? На этой пустоши один
И тут джедаев дохуя, я император Палпатин
Я воплощаю тёмный логос, нетающий кубик льда
Ведь в моей душе незарастающая дыра
Где-то там, где нас нет, чудовище-порождение
Рассудка, а не разума, и бездна до рождения
Страшит меня не больше, чем та, что в конце всего
Но под луной грустный Пьеро, чертил пером Альбер Жиро
[Припев]
И я один из них, изваляй в муке и по Арбату (Пошёл!)
Гони меня пинками, но в вечность не влезть по блату
И "Великого Могола" в театре Табакова не поставят на попа
А я свидетель-Иегова
Во мне родился Бог, и даже стоя на коленях
Возвышаюсь над Олимпом преисполненный презрения
К муравьиным рассуждениям о вкусном нектаре тли
Двуногим автоматам не выпало стать людьми, извини!
>>689536
Я победил смерть, открыл в себе свой гений
И я ненавижу всех, они пиздят и не потеют
Каждый их куплет — это банальность на повторе
Без мяса, одна вода, но я сожру их на второе
Nevermind, я часть этой масс-культуры
Деталь от фурнитуры, отчаявшийся придурок
Ебануть бы пожарче, чтоб дать вам искру разума
Мы Минин и Пожарский, но шляхта столь тотальная
Что все попытки в дискурс гильотину не заботят
Мне бы только рассказать свой анекдот на эшафоте
Посмейся, добрый зритель, заляпав моей кровью монитор
Я рублю на венах бритвой эмокор
[Припев]
Беспрерывный суицид, боевой патрон
В дуле пугача, и на руинах хохоча
Я станцую "Ча-ча-ча" в чём там мама родила
Перед вами голый слог, да израненная душа
Постирония мертва, я искренний как граната
Я читаю на могиле божества Упанишады
Да, я говорю с собой, как с содержанием Христа (Я Христос!)
И мой хер занят весь день, он — деловая колбаса (Ха-ха-ха)
[Куплет 2]
Великое и пошлое сталкивать как машинки
В 4 годика, но мне 28, я олигофрен
Если из бойцов в моём отряде лишь хромая лошадь
Но я повторяю, бой проигран не совсем
Ты мне сват или сосед? На этой пустоши один
И тут джедаев дохуя, я император Палпатин
Я воплощаю тёмный логос, нетающий кубик льда
Ведь в моей душе незарастающая дыра
Где-то там, где нас нет, чудовище-порождение
Рассудка, а не разума, и бездна до рождения
Страшит меня не больше, чем та, что в конце всего
Но под луной грустный Пьеро, чертил пером Альбер Жиро
[Припев]
И я один из них, изваляй в муке и по Арбату (Пошёл!)
Гони меня пинками, но в вечность не влезть по блату
И "Великого Могола" в театре Табакова не поставят на попа
А я свидетель-Иегова
Во мне родился Бог, и даже стоя на коленях
Возвышаюсь над Олимпом преисполненный презрения
К муравьиным рассуждениям о вкусном нектаре тли
Двуногим автоматам не выпало стать людьми, извини!
Я победил смерть, открыл в себе свой гений
И я ненавижу всех, они пиздят и не потеют
Каждый их куплет — это банальность на повторе
Без мяса, одна вода, но я сожру их на второе
Nevermind, я часть этой масс-культуры
Деталь от фурнитуры, отчаявшийся придурок
Ебануть бы пожарче, чтоб дать вам искру разума
Мы Минин и Пожарский, но шляхта столь тотальная
Что все попытки в дискурс гильотину не заботят
Мне бы только рассказать свой анекдот на эшафоте
Посмейся, добрый зритель, заляпав моей кровью монитор
Я рублю на венах бритвой эмокор
[Припев]
Беспрерывный суицид, боевой патрон
В дуле пугача, и на руинах хохоча
Я станцую "Ча-ча-ча" в чём там мама родила
Перед вами голый слог, да израненная душа
Постирония мертва, я искренний как граната
Я читаю на могиле божества Упанишады
Да, я говорю с собой, как с содержанием Христа (Я Христос!)
И мой хер занят весь день, он — деловая колбаса (Ха-ха-ха)
[Куплет 2]
Великое и пошлое сталкивать как машинки
В 4 годика, но мне 28, я олигофрен
Если из бойцов в моём отряде лишь хромая лошадь
Но я повторяю, бой проигран не совсем
Ты мне сват или сосед? На этой пустоши один
И тут джедаев дохуя, я император Палпатин
Я воплощаю тёмный логос, нетающий кубик льда
Ведь в моей душе незарастающая дыра
Где-то там, где нас нет, чудовище-порождение
Рассудка, а не разума, и бездна до рождения
Страшит меня не больше, чем та, что в конце всего
Но под луной грустный Пьеро, чертил пером Альбер Жиро
[Припев]
И я один из них, изваляй в муке и по Арбату (Пошёл!)
Гони меня пинками, но в вечность не влезть по блату
И "Великого Могола" в театре Табакова не поставят на попа
А я свидетель-Иегова
Во мне родился Бог, и даже стоя на коленях
Возвышаюсь над Олимпом преисполненный презрения
К муравьиным рассуждениям о вкусном нектаре тли
Двуногим автоматам не выпало стать людьми, извини!
>>689536
Всё переплетено, море нитей, но
Потяни за нить, за ней потянется клубок
Этот мир — веретено, совпадений ноль
Нитью быть или струной или для битвы тетивой
Всё переплетено в единый моток
Нитяной комок и не ситцевый платок
Перекати-поле гонит с неба ветерок
Всё переплетено, но не предопределено
[Припев]
Это картина мира тех, кто
Вашей давно противится, как секта
Ведь у всего не единый архитектор
Всё переплетено, мне суждено тут помереть еретиком
Ваша картина мира — сетка
Полотно, текстильная салфетка
Будто работала ткачиха или швейка
Но всё переплетено, само собою — набекрень, наискосок
[Куплет 2]
Всё переплетено, в руке сертификат
Что я сдерживаю мозг, тока сердце — никак
Мой город устаёт чинить за деспотами власть
В разрезе предстаёт причинно-следственная связь
И там всё переплетено, везде сатирикон
Бездействие закона при содействии икон
Убейся, если ты не коп и если ты не власть
Наш город не спасёт и чудодейственная мазь
Хотя всё переплетено: время и цейтнот
Смерть и натюрморт, постель чиновника, делооборот
Но каждый в своём теле одинок:
Рабовладелец и зелот. Но город — слоёный пирог
Знай, мир, по сути, прост: не берите в долг
Не ведите торг, стерегите кров
Не ебите голову, не говорите «гоп»
Берегите психов, чужаков, еретиков
Ведь всё переплетено, телик и террор
С церковью бордели, казино
Картель и детдом. Над мэрией темно
Где всей этой системе антипод, ежели с денег за дерьмо
Концерны делают патент на антидот?
Здесь не понимая целых категорий
Экосистем, эти олухи всё делят, как совет директоров
Но кабинеты, фавелы, притоны
Горсовет, политтехнологи, кредиторы, синод —
[Припев]
Вся картина мира тех, кто
Вашей давно противится, как секта
Ведь у всего не единый архитектор
Всё переплетено, мне суждено тут помереть еретиком
Ваша картина мира — сетка
Полотно, текстильная салфетка
Будто работала ткачиха или швейка
Всё переплетено, само собою, чёрт-те с чем, наискосок
[Куплет 3]
Всё переплетено, в руке сертификат
Что я выше держу нос, тока сердцем в бегах
Люто хочется весны, слепо на краю
Осознанные сны, флэшбэки, дежавю —
Тут ногу сломит чёрт, и даже Астарот
Всё так же прыг-скок с островка на островок
Шиномонтаж и пит-стоп, а дальше остановок
Не видать, пока нам ног не сломит вражий костолом
Вот так мы и живём, и так мы и умрём —
Удобрим эту гору собой, став её углём
В недобром этом городе, рабом ли, бунтарём —
Это круговорот природы: червяков доест орёл
А после — червяки орла, всё переплетено
Внедрим полутона в их чёрно-белое кино
Оттенки и цвета. Левиафан ли, Бегемот ли,
Мэр — лишь серый кардинал, а нас тут целый легион
Всё переплетено: Лев и Козерог, с Девою Телец и Скорпион
Стрелец или Водолей у Близнецов — тут нету эзотерики, сынок
На соседей идут войной, если у населения спермотоксикоз
Пусть, не понимая всех моих теорий
Из нас лепят конспирологов, мол, у нас варит еле котелок
Но чья наркоимперия, по-твоему
По артериям города гонит эти контейнеры с отходами переработки
Добытой под горою рудой, проданной за бугор
Пока дома, в лабораториях, из её же отходов путём обработки
Гонят в народ тот самый наркотик, что называется «Гор»?
Всё переплетено, море нитей, но
Потяни за нить, за ней потянется клубок
Этот мир — веретено, совпадений ноль
Нитью быть или струной или для битвы тетивой
Всё переплетено в единый моток
Нитяной комок и не ситцевый платок
Перекати-поле гонит с неба ветерок
Всё переплетено, но не предопределено
[Припев]
Это картина мира тех, кто
Вашей давно противится, как секта
Ведь у всего не единый архитектор
Всё переплетено, мне суждено тут помереть еретиком
Ваша картина мира — сетка
Полотно, текстильная салфетка
Будто работала ткачиха или швейка
Но всё переплетено, само собою — набекрень, наискосок
[Куплет 2]
Всё переплетено, в руке сертификат
Что я сдерживаю мозг, тока сердце — никак
Мой город устаёт чинить за деспотами власть
В разрезе предстаёт причинно-следственная связь
И там всё переплетено, везде сатирикон
Бездействие закона при содействии икон
Убейся, если ты не коп и если ты не власть
Наш город не спасёт и чудодейственная мазь
Хотя всё переплетено: время и цейтнот
Смерть и натюрморт, постель чиновника, делооборот
Но каждый в своём теле одинок:
Рабовладелец и зелот. Но город — слоёный пирог
Знай, мир, по сути, прост: не берите в долг
Не ведите торг, стерегите кров
Не ебите голову, не говорите «гоп»
Берегите психов, чужаков, еретиков
Ведь всё переплетено, телик и террор
С церковью бордели, казино
Картель и детдом. Над мэрией темно
Где всей этой системе антипод, ежели с денег за дерьмо
Концерны делают патент на антидот?
Здесь не понимая целых категорий
Экосистем, эти олухи всё делят, как совет директоров
Но кабинеты, фавелы, притоны
Горсовет, политтехнологи, кредиторы, синод —
[Припев]
Вся картина мира тех, кто
Вашей давно противится, как секта
Ведь у всего не единый архитектор
Всё переплетено, мне суждено тут помереть еретиком
Ваша картина мира — сетка
Полотно, текстильная салфетка
Будто работала ткачиха или швейка
Всё переплетено, само собою, чёрт-те с чем, наискосок
[Куплет 3]
Всё переплетено, в руке сертификат
Что я выше держу нос, тока сердцем в бегах
Люто хочется весны, слепо на краю
Осознанные сны, флэшбэки, дежавю —
Тут ногу сломит чёрт, и даже Астарот
Всё так же прыг-скок с островка на островок
Шиномонтаж и пит-стоп, а дальше остановок
Не видать, пока нам ног не сломит вражий костолом
Вот так мы и живём, и так мы и умрём —
Удобрим эту гору собой, став её углём
В недобром этом городе, рабом ли, бунтарём —
Это круговорот природы: червяков доест орёл
А после — червяки орла, всё переплетено
Внедрим полутона в их чёрно-белое кино
Оттенки и цвета. Левиафан ли, Бегемот ли,
Мэр — лишь серый кардинал, а нас тут целый легион
Всё переплетено: Лев и Козерог, с Девою Телец и Скорпион
Стрелец или Водолей у Близнецов — тут нету эзотерики, сынок
На соседей идут войной, если у населения спермотоксикоз
Пусть, не понимая всех моих теорий
Из нас лепят конспирологов, мол, у нас варит еле котелок
Но чья наркоимперия, по-твоему
По артериям города гонит эти контейнеры с отходами переработки
Добытой под горою рудой, проданной за бугор
Пока дома, в лабораториях, из её же отходов путём обработки
Гонят в народ тот самый наркотик, что называется «Гор»?
>>689536
Всё переплетено, море нитей, но
Потяни за нить, за ней потянется клубок
Этот мир — веретено, совпадений ноль
Нитью быть или струной или для битвы тетивой
Всё переплетено в единый моток
Нитяной комок и не ситцевый платок
Перекати-поле гонит с неба ветерок
Всё переплетено, но не предопределено
[Припев]
Это картина мира тех, кто
Вашей давно противится, как секта
Ведь у всего не единый архитектор
Всё переплетено, мне суждено тут помереть еретиком
Ваша картина мира — сетка
Полотно, текстильная салфетка
Будто работала ткачиха или швейка
Но всё переплетено, само собою — набекрень, наискосок
[Куплет 2]
Всё переплетено, в руке сертификат
Что я сдерживаю мозг, тока сердце — никак
Мой город устаёт чинить за деспотами власть
В разрезе предстаёт причинно-следственная связь
И там всё переплетено, везде сатирикон
Бездействие закона при содействии икон
Убейся, если ты не коп и если ты не власть
Наш город не спасёт и чудодейственная мазь
Хотя всё переплетено: время и цейтнот
Смерть и натюрморт, постель чиновника, делооборот
Но каждый в своём теле одинок:
Рабовладелец и зелот. Но город — слоёный пирог
Знай, мир, по сути, прост: не берите в долг
Не ведите торг, стерегите кров
Не ебите голову, не говорите «гоп»
Берегите психов, чужаков, еретиков
Ведь всё переплетено, телик и террор
С церковью бордели, казино
Картель и детдом. Над мэрией темно
Где всей этой системе антипод, ежели с денег за дерьмо
Концерны делают патент на антидот?
Здесь не понимая целых категорий
Экосистем, эти олухи всё делят, как совет директоров
Но кабинеты, фавелы, притоны
Горсовет, политтехнологи, кредиторы, синод —
[Припев]
Вся картина мира тех, кто
Вашей давно противится, как секта
Ведь у всего не единый архитектор
Всё переплетено, мне суждено тут помереть еретиком
Ваша картина мира — сетка
Полотно, текстильная салфетка
Будто работала ткачиха или швейка
Всё переплетено, само собою, чёрт-те с чем, наискосок
[Куплет 3]
Всё переплетено, в руке сертификат
Что я выше держу нос, тока сердцем в бегах
Люто хочется весны, слепо на краю
Осознанные сны, флэшбэки, дежавю —
Тут ногу сломит чёрт, и даже Астарот
Всё так же прыг-скок с островка на островок
Шиномонтаж и пит-стоп, а дальше остановок
Не видать, пока нам ног не сломит вражий костолом
Вот так мы и живём, и так мы и умрём —
Удобрим эту гору собой, став её углём
В недобром этом городе, рабом ли, бунтарём —
Это круговорот природы: червяков доест орёл
А после — червяки орла, всё переплетено
Внедрим полутона в их чёрно-белое кино
Оттенки и цвета. Левиафан ли, Бегемот ли,
Мэр — лишь серый кардинал, а нас тут целый легион
Всё переплетено: Лев и Козерог, с Девою Телец и Скорпион
Стрелец или Водолей у Близнецов — тут нету эзотерики, сынок
На соседей идут войной, если у населения спермотоксикоз
Пусть, не понимая всех моих теорий
Из нас лепят конспирологов, мол, у нас варит еле котелок
Но чья наркоимперия, по-твоему
По артериям города гонит эти контейнеры с отходами переработки
Добытой под горою рудой, проданной за бугор
Пока дома, в лабораториях, из её же отходов путём обработки
Гонят в народ тот самый наркотик, что называется «Гор»?
Всё переплетено, море нитей, но
Потяни за нить, за ней потянется клубок
Этот мир — веретено, совпадений ноль
Нитью быть или струной или для битвы тетивой
Всё переплетено в единый моток
Нитяной комок и не ситцевый платок
Перекати-поле гонит с неба ветерок
Всё переплетено, но не предопределено
[Припев]
Это картина мира тех, кто
Вашей давно противится, как секта
Ведь у всего не единый архитектор
Всё переплетено, мне суждено тут помереть еретиком
Ваша картина мира — сетка
Полотно, текстильная салфетка
Будто работала ткачиха или швейка
Но всё переплетено, само собою — набекрень, наискосок
[Куплет 2]
Всё переплетено, в руке сертификат
Что я сдерживаю мозг, тока сердце — никак
Мой город устаёт чинить за деспотами власть
В разрезе предстаёт причинно-следственная связь
И там всё переплетено, везде сатирикон
Бездействие закона при содействии икон
Убейся, если ты не коп и если ты не власть
Наш город не спасёт и чудодейственная мазь
Хотя всё переплетено: время и цейтнот
Смерть и натюрморт, постель чиновника, делооборот
Но каждый в своём теле одинок:
Рабовладелец и зелот. Но город — слоёный пирог
Знай, мир, по сути, прост: не берите в долг
Не ведите торг, стерегите кров
Не ебите голову, не говорите «гоп»
Берегите психов, чужаков, еретиков
Ведь всё переплетено, телик и террор
С церковью бордели, казино
Картель и детдом. Над мэрией темно
Где всей этой системе антипод, ежели с денег за дерьмо
Концерны делают патент на антидот?
Здесь не понимая целых категорий
Экосистем, эти олухи всё делят, как совет директоров
Но кабинеты, фавелы, притоны
Горсовет, политтехнологи, кредиторы, синод —
[Припев]
Вся картина мира тех, кто
Вашей давно противится, как секта
Ведь у всего не единый архитектор
Всё переплетено, мне суждено тут помереть еретиком
Ваша картина мира — сетка
Полотно, текстильная салфетка
Будто работала ткачиха или швейка
Всё переплетено, само собою, чёрт-те с чем, наискосок
[Куплет 3]
Всё переплетено, в руке сертификат
Что я выше держу нос, тока сердцем в бегах
Люто хочется весны, слепо на краю
Осознанные сны, флэшбэки, дежавю —
Тут ногу сломит чёрт, и даже Астарот
Всё так же прыг-скок с островка на островок
Шиномонтаж и пит-стоп, а дальше остановок
Не видать, пока нам ног не сломит вражий костолом
Вот так мы и живём, и так мы и умрём —
Удобрим эту гору собой, став её углём
В недобром этом городе, рабом ли, бунтарём —
Это круговорот природы: червяков доест орёл
А после — червяки орла, всё переплетено
Внедрим полутона в их чёрно-белое кино
Оттенки и цвета. Левиафан ли, Бегемот ли,
Мэр — лишь серый кардинал, а нас тут целый легион
Всё переплетено: Лев и Козерог, с Девою Телец и Скорпион
Стрелец или Водолей у Близнецов — тут нету эзотерики, сынок
На соседей идут войной, если у населения спермотоксикоз
Пусть, не понимая всех моих теорий
Из нас лепят конспирологов, мол, у нас варит еле котелок
Но чья наркоимперия, по-твоему
По артериям города гонит эти контейнеры с отходами переработки
Добытой под горою рудой, проданной за бугор
Пока дома, в лабораториях, из её же отходов путём обработки
Гонят в народ тот самый наркотик, что называется «Гор»?
>>689536
Ты расскажи нам свои кошмары жуткие
До смерти рассмеши от времени ржавыми шутками
Станем заглавными героями в этой "Книге джунглей"
Оставим тысячу закладок, хитрый взгляд прищурив
Ведь это колодец жизни, и ты весь утопись здесь
Листы помятые, а ты и есть vesica piscis
Они помогут мне открыть глаза на весь этот пиздец
И я захлебнусь в ней весь, как в первозданной слизи —
Тут только она вся голая. Сплиф и кола
То успокоит, то будет парить нефигово
Здесь нас преследуют то дикий зверь, то твари мифов Конго
Не следует идти за дверь, но как без них мне плохо
[Припев]
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу...
[Куплет 2]
Пустился в трип — это мой deep dream
Совсем один среди тысяч этих доктрин
Восстаньте, как мёртвые, вы. Вставайте, лодыри
Пусть этот чёртов папирус трёт на пальцах волдыри
Это и есть психотропное зелье
Буквы — связующие звенья с альтернативным измерением
Я посредник. Между пальцем и пулей в висок последний (Последний)
Я будто схавал колесо обозрения
Сыпемся в чёрные дыры горстями космической пыли
И эта груда книг — мой личный CPH4
Лавкрафт и Ирвин Уэлш со временем трут мне плешь:
«Вот тебе — целое солнце, а ты попробуй — съешь»
[Припев]
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу...
Ты расскажи нам свои кошмары жуткие
До смерти рассмеши от времени ржавыми шутками
Станем заглавными героями в этой "Книге джунглей"
Оставим тысячу закладок, хитрый взгляд прищурив
Ведь это колодец жизни, и ты весь утопись здесь
Листы помятые, а ты и есть vesica piscis
Они помогут мне открыть глаза на весь этот пиздец
И я захлебнусь в ней весь, как в первозданной слизи —
Тут только она вся голая. Сплиф и кола
То успокоит, то будет парить нефигово
Здесь нас преследуют то дикий зверь, то твари мифов Конго
Не следует идти за дверь, но как без них мне плохо
[Припев]
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу...
[Куплет 2]
Пустился в трип — это мой deep dream
Совсем один среди тысяч этих доктрин
Восстаньте, как мёртвые, вы. Вставайте, лодыри
Пусть этот чёртов папирус трёт на пальцах волдыри
Это и есть психотропное зелье
Буквы — связующие звенья с альтернативным измерением
Я посредник. Между пальцем и пулей в висок последний (Последний)
Я будто схавал колесо обозрения
Сыпемся в чёрные дыры горстями космической пыли
И эта груда книг — мой личный CPH4
Лавкрафт и Ирвин Уэлш со временем трут мне плешь:
«Вот тебе — целое солнце, а ты попробуй — съешь»
[Припев]
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу...
>>689536
Ты расскажи нам свои кошмары жуткие
До смерти рассмеши от времени ржавыми шутками
Станем заглавными героями в этой "Книге джунглей"
Оставим тысячу закладок, хитрый взгляд прищурив
Ведь это колодец жизни, и ты весь утопись здесь
Листы помятые, а ты и есть vesica piscis
Они помогут мне открыть глаза на весь этот пиздец
И я захлебнусь в ней весь, как в первозданной слизи —
Тут только она вся голая. Сплиф и кола
То успокоит, то будет парить нефигово
Здесь нас преследуют то дикий зверь, то твари мифов Конго
Не следует идти за дверь, но как без них мне плохо
[Припев]
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу...
[Куплет 2]
Пустился в трип — это мой deep dream
Совсем один среди тысяч этих доктрин
Восстаньте, как мёртвые, вы. Вставайте, лодыри
Пусть этот чёртов папирус трёт на пальцах волдыри
Это и есть психотропное зелье
Буквы — связующие звенья с альтернативным измерением
Я посредник. Между пальцем и пулей в висок последний (Последний)
Я будто схавал колесо обозрения
Сыпемся в чёрные дыры горстями космической пыли
И эта груда книг — мой личный CPH4
Лавкрафт и Ирвин Уэлш со временем трут мне плешь:
«Вот тебе — целое солнце, а ты попробуй — съешь»
[Припев]
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу...
Ты расскажи нам свои кошмары жуткие
До смерти рассмеши от времени ржавыми шутками
Станем заглавными героями в этой "Книге джунглей"
Оставим тысячу закладок, хитрый взгляд прищурив
Ведь это колодец жизни, и ты весь утопись здесь
Листы помятые, а ты и есть vesica piscis
Они помогут мне открыть глаза на весь этот пиздец
И я захлебнусь в ней весь, как в первозданной слизи —
Тут только она вся голая. Сплиф и кола
То успокоит, то будет парить нефигово
Здесь нас преследуют то дикий зверь, то твари мифов Конго
Не следует идти за дверь, но как без них мне плохо
[Припев]
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу...
[Куплет 2]
Пустился в трип — это мой deep dream
Совсем один среди тысяч этих доктрин
Восстаньте, как мёртвые, вы. Вставайте, лодыри
Пусть этот чёртов папирус трёт на пальцах волдыри
Это и есть психотропное зелье
Буквы — связующие звенья с альтернативным измерением
Я посредник. Между пальцем и пулей в висок последний (Последний)
Я будто схавал колесо обозрения
Сыпемся в чёрные дыры горстями космической пыли
И эта груда книг — мой личный CPH4
Лавкрафт и Ирвин Уэлш со временем трут мне плешь:
«Вот тебе — целое солнце, а ты попробуй — съешь»
[Припев]
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу, выведи нас на тропу
Мимо поля конопли, ближе к солнечному теплу
Может, что-то стрельнет во лбу, но в сердце всажен гарпун
В тихих джунглях поутру мы с братьями устроим пальбу
Аист Марабу...
>>689536
Пока кто-то там шёпотом где-то там диссит
Вот эта босота к нам за кулисы прёт
Это так, а мы впятером
То в Сибири где-то, то где-то под Питером
Пейте ром в кругу друзей ваших давнишних:
Андрея, Юры, Влада, Антона и Миши
Пусть молодые пишут, и дух борьбы царит
Только пусть эти рыцари друг другу глаза не выцарапают
Тогда будет кому прийти на смену нам всем
Только следите, пацаны, за своим пьяным рамсом
Я и сам кромсал речь ранее по пьяни
Отфильтровал, теперь внимание
Мания моя как у пиратов была на Карибах
Покорить мир, как его покорил Бах (да)
Видит Бог, в залах не будет пусто
Ты не устал? Это Каста, чувствуй
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
[Куплет 2: Хамиль, Влади]
Какие-то типы качают головой в ритм
С таким видом, мол, узнали себя они там
В наших песнях, и новый смысл на старом месте
Уже нашли; он и вправду есть там
Каста звучит на весь дом у неё, у красавицы
Что любуется своим бельём с кремом на лице
Перед зеркалом кривляется, танцует
Прямо супер, такого не увидишь в клубе
Да, в клубах мало, что заметно
Из-за пафоса и азарта всё вверх дном
Но когда ты завтра очнёшься в смутах (в смутах)
Мы вернём к старту твой рассудок
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
[Куплет 3: Шым, Влади]
Вы смотрите на главных каналах все эти сериалы
Которые снимали для умственно отсталых
Вы читаете журналы, где смакуют
Фото пьяных кинозвёзд и прочую хуйню такую
Вам нравятся рассказы о всём самом-самом
Вы любите полазить по ссылкам из спама (да?)
И ерунду повыбирать из этого хлама (а?)
Именно ту, что расхваливает реклама
[Куплет 4: Влади]
Что ж, зато в мирное время живёшь
Друзья на свободе, люди на работе, молодёжь
На дискотеках: и я уж года полтора, как
Не видел, чтоб где-то на улицах что-то решалось в драках
Лениво люди бродят по торговым центрам
За рубль с чем-то технику берут под проценты
Так бы и шло, только не заплыл бы мозг жиром
Кому тяжело, держитесь, желаем мира
(Давай, давай, давай, эй)
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
Пока кто-то там шёпотом где-то там диссит
Вот эта босота к нам за кулисы прёт
Это так, а мы впятером
То в Сибири где-то, то где-то под Питером
Пейте ром в кругу друзей ваших давнишних:
Андрея, Юры, Влада, Антона и Миши
Пусть молодые пишут, и дух борьбы царит
Только пусть эти рыцари друг другу глаза не выцарапают
Тогда будет кому прийти на смену нам всем
Только следите, пацаны, за своим пьяным рамсом
Я и сам кромсал речь ранее по пьяни
Отфильтровал, теперь внимание
Мания моя как у пиратов была на Карибах
Покорить мир, как его покорил Бах (да)
Видит Бог, в залах не будет пусто
Ты не устал? Это Каста, чувствуй
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
[Куплет 2: Хамиль, Влади]
Какие-то типы качают головой в ритм
С таким видом, мол, узнали себя они там
В наших песнях, и новый смысл на старом месте
Уже нашли; он и вправду есть там
Каста звучит на весь дом у неё, у красавицы
Что любуется своим бельём с кремом на лице
Перед зеркалом кривляется, танцует
Прямо супер, такого не увидишь в клубе
Да, в клубах мало, что заметно
Из-за пафоса и азарта всё вверх дном
Но когда ты завтра очнёшься в смутах (в смутах)
Мы вернём к старту твой рассудок
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
[Куплет 3: Шым, Влади]
Вы смотрите на главных каналах все эти сериалы
Которые снимали для умственно отсталых
Вы читаете журналы, где смакуют
Фото пьяных кинозвёзд и прочую хуйню такую
Вам нравятся рассказы о всём самом-самом
Вы любите полазить по ссылкам из спама (да?)
И ерунду повыбирать из этого хлама (а?)
Именно ту, что расхваливает реклама
[Куплет 4: Влади]
Что ж, зато в мирное время живёшь
Друзья на свободе, люди на работе, молодёжь
На дискотеках: и я уж года полтора, как
Не видел, чтоб где-то на улицах что-то решалось в драках
Лениво люди бродят по торговым центрам
За рубль с чем-то технику берут под проценты
Так бы и шло, только не заплыл бы мозг жиром
Кому тяжело, держитесь, желаем мира
(Давай, давай, давай, эй)
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
>>689536
Пока кто-то там шёпотом где-то там диссит
Вот эта босота к нам за кулисы прёт
Это так, а мы впятером
То в Сибири где-то, то где-то под Питером
Пейте ром в кругу друзей ваших давнишних:
Андрея, Юры, Влада, Антона и Миши
Пусть молодые пишут, и дух борьбы царит
Только пусть эти рыцари друг другу глаза не выцарапают
Тогда будет кому прийти на смену нам всем
Только следите, пацаны, за своим пьяным рамсом
Я и сам кромсал речь ранее по пьяни
Отфильтровал, теперь внимание
Мания моя как у пиратов была на Карибах
Покорить мир, как его покорил Бах (да)
Видит Бог, в залах не будет пусто
Ты не устал? Это Каста, чувствуй
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
[Куплет 2: Хамиль, Влади]
Какие-то типы качают головой в ритм
С таким видом, мол, узнали себя они там
В наших песнях, и новый смысл на старом месте
Уже нашли; он и вправду есть там
Каста звучит на весь дом у неё, у красавицы
Что любуется своим бельём с кремом на лице
Перед зеркалом кривляется, танцует
Прямо супер, такого не увидишь в клубе
Да, в клубах мало, что заметно
Из-за пафоса и азарта всё вверх дном
Но когда ты завтра очнёшься в смутах (в смутах)
Мы вернём к старту твой рассудок
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
[Куплет 3: Шым, Влади]
Вы смотрите на главных каналах все эти сериалы
Которые снимали для умственно отсталых
Вы читаете журналы, где смакуют
Фото пьяных кинозвёзд и прочую хуйню такую
Вам нравятся рассказы о всём самом-самом
Вы любите полазить по ссылкам из спама (да?)
И ерунду повыбирать из этого хлама (а?)
Именно ту, что расхваливает реклама
[Куплет 4: Влади]
Что ж, зато в мирное время живёшь
Друзья на свободе, люди на работе, молодёжь
На дискотеках: и я уж года полтора, как
Не видел, чтоб где-то на улицах что-то решалось в драках
Лениво люди бродят по торговым центрам
За рубль с чем-то технику берут под проценты
Так бы и шло, только не заплыл бы мозг жиром
Кому тяжело, держитесь, желаем мира
(Давай, давай, давай, эй)
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
Пока кто-то там шёпотом где-то там диссит
Вот эта босота к нам за кулисы прёт
Это так, а мы впятером
То в Сибири где-то, то где-то под Питером
Пейте ром в кругу друзей ваших давнишних:
Андрея, Юры, Влада, Антона и Миши
Пусть молодые пишут, и дух борьбы царит
Только пусть эти рыцари друг другу глаза не выцарапают
Тогда будет кому прийти на смену нам всем
Только следите, пацаны, за своим пьяным рамсом
Я и сам кромсал речь ранее по пьяни
Отфильтровал, теперь внимание
Мания моя как у пиратов была на Карибах
Покорить мир, как его покорил Бах (да)
Видит Бог, в залах не будет пусто
Ты не устал? Это Каста, чувствуй
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
[Куплет 2: Хамиль, Влади]
Какие-то типы качают головой в ритм
С таким видом, мол, узнали себя они там
В наших песнях, и новый смысл на старом месте
Уже нашли; он и вправду есть там
Каста звучит на весь дом у неё, у красавицы
Что любуется своим бельём с кремом на лице
Перед зеркалом кривляется, танцует
Прямо супер, такого не увидишь в клубе
Да, в клубах мало, что заметно
Из-за пафоса и азарта всё вверх дном
Но когда ты завтра очнёшься в смутах (в смутах)
Мы вернём к старту твой рассудок
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
[Куплет 3: Шым, Влади]
Вы смотрите на главных каналах все эти сериалы
Которые снимали для умственно отсталых
Вы читаете журналы, где смакуют
Фото пьяных кинозвёзд и прочую хуйню такую
Вам нравятся рассказы о всём самом-самом
Вы любите полазить по ссылкам из спама (да?)
И ерунду повыбирать из этого хлама (а?)
Именно ту, что расхваливает реклама
[Куплет 4: Влади]
Что ж, зато в мирное время живёшь
Друзья на свободе, люди на работе, молодёжь
На дискотеках: и я уж года полтора, как
Не видел, чтоб где-то на улицах что-то решалось в драках
Лениво люди бродят по торговым центрам
За рубль с чем-то технику берут под проценты
Так бы и шло, только не заплыл бы мозг жиром
Кому тяжело, держитесь, желаем мира
(Давай, давай, давай, эй)
[Припев: Влади]
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк
Вокруг шум, пусть так
Не кипишуй, всё ништяк!
>>689540
Самая сильная лирика у Хамиля, я считаю.
Самая сильная лирика у Хамиля, я считаю.
7,7 Мб, mp4,854x480, 1:03
>>689542
И тебе всего хорошего;)
И тебе всего хорошего;)
>>689546
Ты не об этом лучше думай. Ты думай о том, как бы оно к тебе не вернулось. Вот о чем думай.
Ты не об этом лучше думай. Ты думай о том, как бы оно к тебе не вернулось. Вот о чем думай.
>>689536
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно - возглас счастья.
Только в уборную - и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более - изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно - возглас счастья.
Только в уборную - и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более - изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
>>689536
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно - возглас счастья.
Только в уборную - и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более - изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно - возглас счастья.
Только в уборную - и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более - изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
Ну что, все стих выучили?
9 Мб, mp4,256x224, 3:55
>>690277
Но не такой великий, как магик блок
Но не такой великий, как магик блок
>>690277
Двачую. Стыдно ему за свою 12-то было, когда он с голодухи в Шариковлэнде дох, наверно, да? А еще он аленил по-черному в первом томе. Но потом исправился, в отличие от многих других.
https://www.youtube.com/watch?v=ljPvpX4MOkQ
Двачую. Стыдно ему за свою 12-то было, когда он с голодухи в Шариковлэнде дох, наверно, да? А еще он аленил по-черному в первом томе. Но потом исправился, в отличие от многих других.
https://www.youtube.com/watch?v=ljPvpX4MOkQ
У вас есть ровно 2 часа чтобы пояснить почему русские рэперы не являются современными поэтами уровня мандельштама
>>692403
ПАТАМУ ЧТА АНИ САВРЕМЕННЫЕ А МОЙ СТАРЫЙ ПРОПЕРЖЕННЫЙ МОСК АТАКАЗЫВАЕТСЯ ПАСТЕГАТЬ НОВАЕ РРРРРЬЬЬЬАААААА
ПАТАМУ ЧТА АНИ САВРЕМЕННЫЕ А МОЙ СТАРЫЙ ПРОПЕРЖЕННЫЙ МОСК АТАКАЗЫВАЕТСЯ ПАСТЕГАТЬ НОВАЕ РРРРРЬЬЬЬАААААА
>>692403
Потому что у них говённые примитивные "стихи" про баб и бабки, и читают они их так, будто у них тяжёлая степень олигофрении и хуй во рту впридачу.
Потому что у них говённые примитивные "стихи" про баб и бабки, и читают они их так, будто у них тяжёлая степень олигофрении и хуй во рту впридачу.
>>692403
Потому что они не стараются даже на десятую часть уровня Мандельштама.
Рэп — это хорошая школа по производству говна под соусом того, что так и было задумано. Школьник навалит в редакторе моделек на карту, накрутит эффектов и ходит: вот мой настоящий КРУЗИС 4K!
Потому что они не стараются даже на десятую часть уровня Мандельштама.
Рэп — это хорошая школа по производству говна под соусом того, что так и было задумано. Школьник навалит в редакторе моделек на карту, накрутит эффектов и ходит: вот мой настоящий КРУЗИС 4K!
>>692403
Мандельштам не делал продукт для масскульта.
Мандельштам не делал продукт для масскульта.
>>692457
Но я не вижу там стихов. Так что ответ на этот вопрос я предоставляю тебе самому.
Но я не вижу там стихов. Так что ответ на этот вопрос я предоставляю тебе самому.
Рейт, а то тухнет уже который месяц, скинуть некому. Одно быдло вокруг.
Апрель - чудесный остров солнца
Среди холодной пустоты весны
Не расцветут поля ромашек
И до июня не появится грачи
Обыденно и спозаранку над городом
Плывет туман, и рукавами завывая
Он будит сонный, синий ураган.
Блестит булавка на лазурном пиджаке
Колеблется рука в кармане
Придерживая в рюкзаке, как в донном
И запретном океане
Глаза его просты, не ищет он невзгоды
A каббалой его души, является отсутствие свободы
На лбу мокреет лоскут кожи
Когда сирены гул шумит в главах
И странный запах солоноватый, появится
В кудрявых волосах.
Бежит…
На остановке отдыхая, дыша неровно и не глубоко
Перебивая сон руками, стучит в закрытое окно.
Он отводил свои сомнения и притягал ее рукой
В последний раз, без сожаления поедет, с мокрой головой.
И выйдя на конечной остановке он бегло в институт пойдет, израненный ножом из света, упрячет что-то под порог.
Невидимый убийца не заметит, нелепо поднятый ковер
Оставив на земле пакетик,
Он бросит мертвеца об пол
Апрель - чудесный остров солнца
Среди холодной пустоты весны
Не расцветут поля ромашек
И до июня не появится грачи
Обыденно и спозаранку над городом
Плывет туман, и рукавами завывая
Он будит сонный, синий ураган.
Блестит булавка на лазурном пиджаке
Колеблется рука в кармане
Придерживая в рюкзаке, как в донном
И запретном океане
Глаза его просты, не ищет он невзгоды
A каббалой его души, является отсутствие свободы
На лбу мокреет лоскут кожи
Когда сирены гул шумит в главах
И странный запах солоноватый, появится
В кудрявых волосах.
Бежит…
На остановке отдыхая, дыша неровно и не глубоко
Перебивая сон руками, стучит в закрытое окно.
Он отводил свои сомнения и притягал ее рукой
В последний раз, без сожаления поедет, с мокрой головой.
И выйдя на конечной остановке он бегло в институт пойдет, израненный ножом из света, упрячет что-то под порог.
Невидимый убийца не заметит, нелепо поднятый ковер
Оставив на земле пакетик,
Он бросит мертвеца об пол
Рейт, а то тухнет уже который месяц, скинуть некому. Одно быдло вокруг.
Апрель - чудесный остров солнца
Среди холодной пустоты весны
Не расцветут поля ромашек
И до июня не появится грачи
Обыденно и спозаранку над городом
Плывет туман, и рукавами завывая
Он будит сонный, синий ураган.
Блестит булавка на лазурном пиджаке
Колеблется рука в кармане
Придерживая в рюкзаке, как в донном
И запретном океане
Глаза его просты, не ищет он невзгоды
A каббалой его души, является отсутствие свободы
На лбу мокреет лоскут кожи
Когда сирены гул шумит в главах
И странный запах солоноватый, появится
В кудрявых волосах.
Бежит…
На остановке отдыхая, дыша неровно и не глубоко
Перебивая сон руками, стучит в закрытое окно.
Он отводил свои сомнения и притягал ее рукой
В последний раз, без сожаления поедет, с мокрой головой.
И выйдя на конечной остановке он бегло в институт пойдет, израненный ножом из света, упрячет что-то под порог.
Невидимый убийца не заметит, нелепо поднятый ковер
Оставив на земле пакетик,
Он бросит мертвеца об пол
Апрель - чудесный остров солнца
Среди холодной пустоты весны
Не расцветут поля ромашек
И до июня не появится грачи
Обыденно и спозаранку над городом
Плывет туман, и рукавами завывая
Он будит сонный, синий ураган.
Блестит булавка на лазурном пиджаке
Колеблется рука в кармане
Придерживая в рюкзаке, как в донном
И запретном океане
Глаза его просты, не ищет он невзгоды
A каббалой его души, является отсутствие свободы
На лбу мокреет лоскут кожи
Когда сирены гул шумит в главах
И странный запах солоноватый, появится
В кудрявых волосах.
Бежит…
На остановке отдыхая, дыша неровно и не глубоко
Перебивая сон руками, стучит в закрытое окно.
Он отводил свои сомнения и притягал ее рукой
В последний раз, без сожаления поедет, с мокрой головой.
И выйдя на конечной остановке он бегло в институт пойдет, израненный ножом из света, упрячет что-то под порог.
Невидимый убийца не заметит, нелепо поднятый ковер
Оставив на земле пакетик,
Он бросит мертвеца об пол
>>692522
Плохо. Как будто должен быть сюжетный текст, но я не до конца понял, что в тексте происходит. Задача была в этом? Этот текст сюжетный?
Плохо. Как будто должен быть сюжетный текст, но я не до конца понял, что в тексте происходит. Задача была в этом? Этот текст сюжетный?
>>692571
Ну тогда очень плохо.
Ну тогда очень плохо.
>>692678
Не рвись, долбоеб
Не рвись, долбоеб
>>692606
Мареванна, зашивайтесь. Ваши кукареки не меняют сути дела. Реперы пишут стихи, и ничего вы с этим не сможете поделать.
Мареванна, зашивайтесь. Ваши кукареки не меняют сути дела. Реперы пишут стихи, и ничего вы с этим не сможете поделать.
494 Кб, 904x898>>693122
Ну школьнички вот на уроках тоже пишут всякие стишки матерные про говно, еблю и своих одноклассников вообще-то. Мы речь ведем о том, что репачок - это вот эти стишки школьников по сути, а не серьезная значимая поэзия.
Ну школьнички вот на уроках тоже пишут всякие стишки матерные про говно, еблю и своих одноклассников вообще-то. Мы речь ведем о том, что репачок - это вот эти стишки школьников по сути, а не серьезная значимая поэзия.
![1532775169atalantaandatalantafategrandorderandfateseriesdra[...].png](https://2ch.life//bo/src/649393/16180404283740.png)
574 Кб, 1020x797>>693137
Именно этим и является большая часть рэпа, и ничего ты с этим поделать не поделаешь, как бы сильно тебе от этого не жгло попочку.
>серьезная значимая поэзия
Именно этим и является большая часть рэпа, и ничего ты с этим поделать не поделаешь, как бы сильно тебе от этого не жгло попочку.
>>693154
Ну ты давай не анимешные картиночки пость, а приводи какие-то примеры значимого репа и критерии значимости
>врети-врети-врети!
Ну ты давай не анимешные картиночки пость, а приводи какие-то примеры значимого репа и критерии значимости
71 Кб, 718x1024>>693155
А че эт я приводи? Это ты давай аргументируй, почему реперы — не новые поэты. Сам какую-то околесицу несёшь, и просишь объяснить, почему твоя околесица не околесица. Ты бы ещё до рандомного человека доебался и стал ему доказывать, что земля плоская, а потом попросил аргументировать, почему это не так, пиздец.
А че эт я приводи? Это ты давай аргументируй, почему реперы — не новые поэты. Сам какую-то околесицу несёшь, и просишь объяснить, почему твоя околесица не околесица. Ты бы ещё до рандомного человека доебался и стал ему доказывать, что земля плоская, а потом попросил аргументировать, почему это не так, пиздец.
89 Кб, 500x281>>693170
Ну ок, сливайся. Молодец, что ты не стал затягивать свой унылый жирный тралленг.
Ну ок, сливайся. Молодец, что ты не стал затягивать свой унылый жирный тралленг.
>>693174
Тебе так НЕОБИДНО за реперков, что ты решил метнуть стрелки и оставить за собой последнее слово? Да и хуй с тобой.
Тебе так НЕОБИДНО за реперков, что ты решил метнуть стрелки и оставить за собой последнее слово? Да и хуй с тобой.
24 Кб, 320x262>>693179
Мне по-настоящему обидно, когда на моей уютной доске залетыши вроде жидко кекают в свои штаники, думая, что они ТРАЛЛЯТ. Вот это мне обидно, да. Здесь уже не осталось места общению, обмена мнениями. Только унылый тралленк долбоебов вроде тебя.
Мне по-настоящему обидно, когда на моей уютной доске залетыши вроде жидко кекают в свои штаники, думая, что они ТРАЛЛЯТ. Вот это мне обидно, да. Здесь уже не осталось места общению, обмена мнениями. Только унылый тралленк долбоебов вроде тебя.
>>693249
В кустах скройся, пёся
Мы тут с братвой трёмся
Рамсуешь тут ты, Рамсей бля
В моих стихах есть шлюхи и ебля
В твоих пошлые рифмы-хуифмы
Верлибрист мамкин, это не рифы
Но ты твердо засел на мель
Творческих идей
Бля
В кустах скройся, пёся
Мы тут с братвой трёмся
Рамсуешь тут ты, Рамсей бля
В моих стихах есть шлюхи и ебля
В твоих пошлые рифмы-хуифмы
Верлибрист мамкин, это не рифы
Но ты твердо засел на мель
Творческих идей
Бля
>>692403
Кек.
https://syg.ma/@roman-osminkin/riechi-na-smiert-antikhaipa-roman-osminkin-po-itogham-voobrazhaiemogho-krughlogho-stola
> Тексты баттлов отражают начитанность своих авторов, но это начитанность другого рода. Начитанность в условиях атрофии аналитических способностей.
Кек.
https://syg.ma/@roman-osminkin/riechi-na-smiert-antikhaipa-roman-osminkin-po-itogham-voobrazhaiemogho-krughlogho-stola
>>694851
Не шаришь нихуя мань батлы это типа споры античных философов.
Не шаришь нихуя мань батлы это типа споры античных философов.
Фауст
Те кто не спит ночами, понимаете ли сами,
Что вы значите для нас? Откройте же для мира
Что для вас есть стиль ампира, Что есть статуи,
Что песни, что понятие о чести?
О великие умы, откройте тайны мне свои.
Те трактаты что писали, боги как же мы устали
Гений - мысли поколений, словно жить мы
Перестали, когда не говорим устами,
Тех кто снова вдохновляет нас, сколь
Еще открытый вы уготовили для нас?
Те кто не спит ночами, понимаете ли сами,
Что вы значите для нас? Откройте же для мира
Что для вас есть стиль ампира, Что есть статуи,
Что песни, что понятие о чести?
О великие умы, откройте тайны мне свои.
Те трактаты что писали, боги как же мы устали
Гений - мысли поколений, словно жить мы
Перестали, когда не говорим устами,
Тех кто снова вдохновляет нас, сколь
Еще открытый вы уготовили для нас?
В мировом пожаре, вне комфорта,
По железу в лаке, стиль офорта,
Бьется о металл, разве он устал?
Вот и ты сражайся, скрипка, фортепиано -
Счастье? Клавиши и струны, музыка
С натуры, музыка создаст новые структуры.
По железу в лаке, стиль офорта,
Бьется о металл, разве он устал?
Вот и ты сражайся, скрипка, фортепиано -
Счастье? Клавиши и струны, музыка
С натуры, музыка создаст новые структуры.
.
Реквестирую депрессивные стихи про смерть, российскую глубинку, русскую тоску. Что-то подобное Рыжему "Эмалированное судно..."
>>696605
Эмалированное очко
Эмалированное очко
>>696605
Васякину наверни, депрессивный.
Васякину наверни, депрессивный.
>>696605
В день, когда нас не стало, петля инструментала
Затянет песню, как в детстве с отцом у вокзала
Что-то так защемит, вспомню, как гудели у фонтана
Сквозь щели глаз тоска сверкала. С пьяным фристайлом
Провожали её в дальний путь и было не жалко
В пространстве душ она просто твоя содержанка
Играй, шарманка, мёртвым джанки, как дом-оградка
Орехов Леша, наш хороший, земля тебе ханка
Но солнце светит и без нас, как сердце у Данко
Планета крутится, но в привод пустая болванка
Вставлена creator'ом. Над миром разгадку украдкой
Подглядел на пире у Платона: "Мы лишь опечатка!"
Смерть как примадонна, выход в софитах финала
Где всех артистов на руках выносят из зала
Во всех уездах всех галактик такая пьеса
Где ты остался на бобах, но ты не принцесса
Невыносима мне легкость бытия
Внутри Хиросима, а снаружи тополя
Ласково шумят. Выйду в русское поле
Сегодня единица, завтра стану нолик
Невыносима мне легкость бытия
Внутри Хиросима, а снаружи тополя
Ласково шумят. Выйду в русское поле
Так страшно умирать, коли ты в неволе
В день, когда нас не стало, петля инструментала
Затянет песню, как в детстве с отцом у вокзала
Что-то так защемит, вспомню, как гудели у фонтана
Сквозь щели глаз тоска сверкала. С пьяным фристайлом
Провожали её в дальний путь и было не жалко
В пространстве душ она просто твоя содержанка
Играй, шарманка, мёртвым джанки, как дом-оградка
Орехов Леша, наш хороший, земля тебе ханка
Но солнце светит и без нас, как сердце у Данко
Планета крутится, но в привод пустая болванка
Вставлена creator'ом. Над миром разгадку украдкой
Подглядел на пире у Платона: "Мы лишь опечатка!"
Смерть как примадонна, выход в софитах финала
Где всех артистов на руках выносят из зала
Во всех уездах всех галактик такая пьеса
Где ты остался на бобах, но ты не принцесса
Невыносима мне легкость бытия
Внутри Хиросима, а снаружи тополя
Ласково шумят. Выйду в русское поле
Сегодня единица, завтра стану нолик
Невыносима мне легкость бытия
Внутри Хиросима, а снаружи тополя
Ласково шумят. Выйду в русское поле
Так страшно умирать, коли ты в неволе
>>696605
Стену фракталит, мой выход на баре
Моя жизнь — это трип. Джип (Чёрный металлик)
Пролетает мимо двух моих бойниц
Из башни не сбежать
Так тошно, будто я герой Сартра
(Завтра) мой ебаный Санта притащит
Смерть и старость — это все мои подарки
И из мясной избы душу выметет остатки
И этап в небытие. Так, сучка, собирай манатки!
А DMT в щитовидке
Как хитрая закладка, что в черепной коробке
Мы вылетим из тела, словно дым из парадки
Так дай мне умереть молодым и пиздатым! (Пиздатым)
Они клялись в любви мне, но в час
Когда умру, заплачет только мой барыга
Поп, крест и могила, лег хлеб на рюмашку — вот как без ипотеки получить малометражку!
Стену фракталит, мой выход на баре
Моя жизнь — это трип. Джип (Чёрный металлик)
Пролетает мимо двух моих бойниц
Из башни не сбежать
Так тошно, будто я герой Сартра
(Завтра) мой ебаный Санта притащит
Смерть и старость — это все мои подарки
И из мясной избы душу выметет остатки
И этап в небытие. Так, сучка, собирай манатки!
А DMT в щитовидке
Как хитрая закладка, что в черепной коробке
Мы вылетим из тела, словно дым из парадки
Так дай мне умереть молодым и пиздатым! (Пиздатым)
Они клялись в любви мне, но в час
Когда умру, заплачет только мой барыга
Поп, крест и могила, лег хлеб на рюмашку — вот как без ипотеки получить малометражку!
>>696605
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
[Куплет 1: Руставели]
Щемит в душе тоска, да синий сигаретный дым
Въедается в глаза, как будто слезы пытаясь выжать
Я помню, как когда-то мы клялись отомстить
Друг за друга: если что не так, так мои руки в крови
Я помню дни, когда с тобой мы были детьми
Два оборванца с улицы из неудачной семьи
Свои мечты хранили под ударами дубинок мусоров
От их ударов терялся смысл их слов:
«Не воруй», «Не кради», «Умри, паскуда, умри»
Кричали они нам на ухо, забив нас до крови
Сквозь боль и слезы, в руке сжимая ломтик хлеба
Прошли вдвоем сквозь детство, ненавидя небо
Нас было двое, как два щенка в огромном мире
Знали только как украсть, да так, чтобы не посадили
Нас не учили, в карманы деньги не совали
И чем могли лишь мы друг другу всё время помогали
[Припев: БикМак]
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
[Куплет 2: Руставели]
Как мне объяснить всю эту боль на душе?
Как мне сделать так, чтобы время повернулось вспять?
Взять и отнять, сломать две жизни одной пулей
«При попытке к бегству», — ублюдки доложили так
Тебя не стало, когда уже пришло начало
Тому, о чем с тобой мечтали мы, дойти осталось мало
Мечта бежала, но споткнулась и упала
Двумя трупами твоих убийц вокруг меня она стонала
Я знал: шакалы скоро будут здесь
Похуй на них, ведь уже совершена месть
Дуло у виска, что делать мне на этом свете?
Умереть, не познав счастья, на замызганном пакете?
Дети улиц, рожденные познать несчастье
Не знают, как на них насрали сверху наши власти
Здрасьте и прощайте — я жить так больше не хочу
Я сыт по горло вашей властью, я ухожу
[Припев: БикМак]
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
[Куплет 1: Руставели]
Щемит в душе тоска, да синий сигаретный дым
Въедается в глаза, как будто слезы пытаясь выжать
Я помню, как когда-то мы клялись отомстить
Друг за друга: если что не так, так мои руки в крови
Я помню дни, когда с тобой мы были детьми
Два оборванца с улицы из неудачной семьи
Свои мечты хранили под ударами дубинок мусоров
От их ударов терялся смысл их слов:
«Не воруй», «Не кради», «Умри, паскуда, умри»
Кричали они нам на ухо, забив нас до крови
Сквозь боль и слезы, в руке сжимая ломтик хлеба
Прошли вдвоем сквозь детство, ненавидя небо
Нас было двое, как два щенка в огромном мире
Знали только как украсть, да так, чтобы не посадили
Нас не учили, в карманы деньги не совали
И чем могли лишь мы друг другу всё время помогали
[Припев: БикМак]
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
[Куплет 2: Руставели]
Как мне объяснить всю эту боль на душе?
Как мне сделать так, чтобы время повернулось вспять?
Взять и отнять, сломать две жизни одной пулей
«При попытке к бегству», — ублюдки доложили так
Тебя не стало, когда уже пришло начало
Тому, о чем с тобой мечтали мы, дойти осталось мало
Мечта бежала, но споткнулась и упала
Двумя трупами твоих убийц вокруг меня она стонала
Я знал: шакалы скоро будут здесь
Похуй на них, ведь уже совершена месть
Дуло у виска, что делать мне на этом свете?
Умереть, не познав счастья, на замызганном пакете?
Дети улиц, рожденные познать несчастье
Не знают, как на них насрали сверху наши власти
Здрасьте и прощайте — я жить так больше не хочу
Я сыт по горло вашей властью, я ухожу
[Припев: БикМак]
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
>>696605
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
[Куплет 1: Руставели]
Щемит в душе тоска, да синий сигаретный дым
Въедается в глаза, как будто слезы пытаясь выжать
Я помню, как когда-то мы клялись отомстить
Друг за друга: если что не так, так мои руки в крови
Я помню дни, когда с тобой мы были детьми
Два оборванца с улицы из неудачной семьи
Свои мечты хранили под ударами дубинок мусоров
От их ударов терялся смысл их слов:
«Не воруй», «Не кради», «Умри, паскуда, умри»
Кричали они нам на ухо, забив нас до крови
Сквозь боль и слезы, в руке сжимая ломтик хлеба
Прошли вдвоем сквозь детство, ненавидя небо
Нас было двое, как два щенка в огромном мире
Знали только как украсть, да так, чтобы не посадили
Нас не учили, в карманы деньги не совали
И чем могли лишь мы друг другу всё время помогали
[Припев: БикМак]
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
[Куплет 2: Руставели]
Как мне объяснить всю эту боль на душе?
Как мне сделать так, чтобы время повернулось вспять?
Взять и отнять, сломать две жизни одной пулей
«При попытке к бегству», — ублюдки доложили так
Тебя не стало, когда уже пришло начало
Тому, о чем с тобой мечтали мы, дойти осталось мало
Мечта бежала, но споткнулась и упала
Двумя трупами твоих убийц вокруг меня она стонала
Я знал: шакалы скоро будут здесь
Похуй на них, ведь уже совершена месть
Дуло у виска, что делать мне на этом свете?
Умереть, не познав счастья, на замызганном пакете?
Дети улиц, рожденные познать несчастье
Не знают, как на них насрали сверху наши власти
Здрасьте и прощайте — я жить так больше не хочу
Я сыт по горло вашей властью, я ухожу
[Припев: БикМак]
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
[Куплет 1: Руставели]
Щемит в душе тоска, да синий сигаретный дым
Въедается в глаза, как будто слезы пытаясь выжать
Я помню, как когда-то мы клялись отомстить
Друг за друга: если что не так, так мои руки в крови
Я помню дни, когда с тобой мы были детьми
Два оборванца с улицы из неудачной семьи
Свои мечты хранили под ударами дубинок мусоров
От их ударов терялся смысл их слов:
«Не воруй», «Не кради», «Умри, паскуда, умри»
Кричали они нам на ухо, забив нас до крови
Сквозь боль и слезы, в руке сжимая ломтик хлеба
Прошли вдвоем сквозь детство, ненавидя небо
Нас было двое, как два щенка в огромном мире
Знали только как украсть, да так, чтобы не посадили
Нас не учили, в карманы деньги не совали
И чем могли лишь мы друг другу всё время помогали
[Припев: БикМак]
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
[Куплет 2: Руставели]
Как мне объяснить всю эту боль на душе?
Как мне сделать так, чтобы время повернулось вспять?
Взять и отнять, сломать две жизни одной пулей
«При попытке к бегству», — ублюдки доложили так
Тебя не стало, когда уже пришло начало
Тому, о чем с тобой мечтали мы, дойти осталось мало
Мечта бежала, но споткнулась и упала
Двумя трупами твоих убийц вокруг меня она стонала
Я знал: шакалы скоро будут здесь
Похуй на них, ведь уже совершена месть
Дуло у виска, что делать мне на этом свете?
Умереть, не познав счастья, на замызганном пакете?
Дети улиц, рожденные познать несчастье
Не знают, как на них насрали сверху наши власти
Здрасьте и прощайте — я жить так больше не хочу
Я сыт по горло вашей властью, я ухожу
[Припев: БикМак]
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
На сердце боль, взгляд смотрит в небо
(В небо) ждет ответа
Душа не верит в то, что нету
(Нету) тебя уже нету
>>696605
Я ухожу в небытиё, я ухожу в никуда
Моя печаль для меня, почему-то легка
И мне не хочется плакать, мне не хочется ждать
И больше я не смогу, ничего потерять
Всё будет быстро, огненный сноп
Восьмиграммовый снаряд разрушит мой лоб
Лишь только тоненькой струйкой, опустится кровь
По виску и глазам крася яркую бровь
Все песни не спеты, да кому они нужны
Моя жизнь как зима, а я ждал весны
Я говорил то что думал, и делал то что умел
Hо кончается всё, и у меня есть предел
Умные клетки, серой жижи в башке
Оставляют следы, на тетрадном листе
Выходит что так всё и должно было быть
И я родился для того, чтобы себя убить
И я не знал никого, кем бы я был любим
Было много друзей, но я всегда был один
Было что-то такое, чего я не знал
И был кто-то такой, у кого я искал
Hо поиски тщетны, а знания ложь
За пять секунд до сигнала приятная дрожь
Мои пальцы сжимают холодную смерть
И я по сигналу в висок шлю ответ
Я ухожу в небытиё, я ухожу в никуда
Моя печаль для меня, почему-то легка
И мне не хочется плакать, мне не хочется ждать
И больше я не смогу, ничего потерять
Всё будет быстро, огненный сноп
Восьмиграммовый снаряд разрушит мой лоб
Лишь только тоненькой струйкой, опустится кровь
По виску и глазам крася яркую бровь
Все песни не спеты, да кому они нужны
Моя жизнь как зима, а я ждал весны
Я говорил то что думал, и делал то что умел
Hо кончается всё, и у меня есть предел
Умные клетки, серой жижи в башке
Оставляют следы, на тетрадном листе
Выходит что так всё и должно было быть
И я родился для того, чтобы себя убить
И я не знал никого, кем бы я был любим
Было много друзей, но я всегда был один
Было что-то такое, чего я не знал
И был кто-то такой, у кого я искал
Hо поиски тщетны, а знания ложь
За пять секунд до сигнала приятная дрожь
Мои пальцы сжимают холодную смерть
И я по сигналу в висок шлю ответ
>>696605
Я ухожу в небытиё, я ухожу в никуда
Моя печаль для меня, почему-то легка
И мне не хочется плакать, мне не хочется ждать
И больше я не смогу, ничего потерять
Всё будет быстро, огненный сноп
Восьмиграммовый снаряд разрушит мой лоб
Лишь только тоненькой струйкой, опустится кровь
По виску и глазам крася яркую бровь
Все песни не спеты, да кому они нужны
Моя жизнь как зима, а я ждал весны
Я говорил то что думал, и делал то что умел
Hо кончается всё, и у меня есть предел
Умные клетки, серой жижи в башке
Оставляют следы, на тетрадном листе
Выходит что так всё и должно было быть
И я родился для того, чтобы себя убить
И я не знал никого, кем бы я был любим
Было много друзей, но я всегда был один
Было что-то такое, чего я не знал
И был кто-то такой, у кого я искал
Hо поиски тщетны, а знания ложь
За пять секунд до сигнала приятная дрожь
Мои пальцы сжимают холодную смерть
И я по сигналу в висок шлю ответ
Я ухожу в небытиё, я ухожу в никуда
Моя печаль для меня, почему-то легка
И мне не хочется плакать, мне не хочется ждать
И больше я не смогу, ничего потерять
Всё будет быстро, огненный сноп
Восьмиграммовый снаряд разрушит мой лоб
Лишь только тоненькой струйкой, опустится кровь
По виску и глазам крася яркую бровь
Все песни не спеты, да кому они нужны
Моя жизнь как зима, а я ждал весны
Я говорил то что думал, и делал то что умел
Hо кончается всё, и у меня есть предел
Умные клетки, серой жижи в башке
Оставляют следы, на тетрадном листе
Выходит что так всё и должно было быть
И я родился для того, чтобы себя убить
И я не знал никого, кем бы я был любим
Было много друзей, но я всегда был один
Было что-то такое, чего я не знал
И был кто-то такой, у кого я искал
Hо поиски тщетны, а знания ложь
За пять секунд до сигнала приятная дрожь
Мои пальцы сжимают холодную смерть
И я по сигналу в висок шлю ответ
>>696605
И в стекло сырого воздуха я бьюсь головой
Капли осеннего дождя по мне стекают рекой
Я умываюсь осенью, последнее тепло
Под тупорылый ветер грусти подставляю лицо
Моя грусть не о других, не о себе самом
Это всё просто осень, грусть о чём-то другом
Осень жжёт воспоминания, на последних кострах
Я умираю как ребёнок на осенних руках
Осень шепчет и травит, что-то шепчет и просит
И очень хочется плакать, что также как осень
Она приходит на землю каждый год в тот же час
Она приходит не ко всем, а к кому то из нас
Осень льётся дождями на могилы сыновей
А сыновья где-то рядом, плачут вместе с ней
Ветер грусти сорвал все их последние мечты
Они плачут, они знают о том что мертвы
Осень тащит в туман свои серые дни
Как в дым дешёвых сигарет, я прячу мысли свои
Мои чувства уходят вместе с осенью в путь
Оставляя мне на память только слёзы и грусть
Осень ты уйдешь, как уходит туман
Из початой бутылки я наполню стакан
Я вспомню о тебе, но я выпью до дна
Извини меня осень, ты сама уже мертва
И в стекло сырого воздуха я бьюсь головой
Капли осеннего дождя по мне стекают рекой
Я умываюсь осенью, последнее тепло
Под тупорылый ветер грусти подставляю лицо
Моя грусть не о других, не о себе самом
Это всё просто осень, грусть о чём-то другом
Осень жжёт воспоминания, на последних кострах
Я умираю как ребёнок на осенних руках
Осень шепчет и травит, что-то шепчет и просит
И очень хочется плакать, что также как осень
Она приходит на землю каждый год в тот же час
Она приходит не ко всем, а к кому то из нас
Осень льётся дождями на могилы сыновей
А сыновья где-то рядом, плачут вместе с ней
Ветер грусти сорвал все их последние мечты
Они плачут, они знают о том что мертвы
Осень тащит в туман свои серые дни
Как в дым дешёвых сигарет, я прячу мысли свои
Мои чувства уходят вместе с осенью в путь
Оставляя мне на память только слёзы и грусть
Осень ты уйдешь, как уходит туман
Из початой бутылки я наполню стакан
Я вспомню о тебе, но я выпью до дна
Извини меня осень, ты сама уже мертва
Захожу я в ньюс на двачик,
Там Пед пишет пед что япошкам
Хочет отдать полрашки,
За то лишь что есть Наначик!
Да иди ты нахуй Пед еблан,
Заебала всех твоя безднА
Не анимэ а полная пизда
Получай ка перманентный бан!
Забанили извращенцА
А он дёрнул роутер
И молвит: "мод, сосни хуйца!"
Заебал он всех до рвоты
Там Пед пишет пед что япошкам
Хочет отдать полрашки,
За то лишь что есть Наначик!
Да иди ты нахуй Пед еблан,
Заебала всех твоя безднА
Не анимэ а полная пизда
Получай ка перманентный бан!
Забанили извращенцА
А он дёрнул роутер
И молвит: "мод, сосни хуйца!"
Заебал он всех до рвоты
М>>696768
Это издевательство
Постить контент на дваче
> Для сочинительства
> Есть регулярный тред в издаче.
Это издевательство
Постить контент на дваче
На перекрестке…
На перекрестке,
Где даль поставила,
В печальном весельи встречаю весну.
На земле еще жесткой
Пробивается первая травка.
И в кружеве березки —
Далеко — глубоко —
Лиловые скаты оврага.
Она взманила,
Земля пустынная!
На западе, рдея от холода,
Солнце — как медный шлем воина,
Обращенного ликом печальным
К иным горизонтам,
К иным временам…
И шишак — золотое облако —
Тянет ввысь белыми перьями
Над дерзкой красою
Лохмотий вечерних моих!
И жалкие крылья мои —
Крылья вороньего пугала —
Пламенеют, как солнечный шлем,
Отблеском вечера…
Отблеском счастия…
И кресты — и далекие окна —
И вершины зубчатого леса —
Всё дышит ленивым
И белым размером
Весны.
На перекрестке,
Где даль поставила,
В печальном весельи встречаю весну.
На земле еще жесткой
Пробивается первая травка.
И в кружеве березки —
Далеко — глубоко —
Лиловые скаты оврага.
Она взманила,
Земля пустынная!
На западе, рдея от холода,
Солнце — как медный шлем воина,
Обращенного ликом печальным
К иным горизонтам,
К иным временам…
И шишак — золотое облако —
Тянет ввысь белыми перьями
Над дерзкой красою
Лохмотий вечерних моих!
И жалкие крылья мои —
Крылья вороньего пугала —
Пламенеют, как солнечный шлем,
Отблеском вечера…
Отблеском счастия…
И кресты — и далекие окна —
И вершины зубчатого леса —
Всё дышит ленивым
И белым размером
Весны.
На перекрестке…
На перекрестке,
Где даль поставила,
В печальном весельи встречаю весну.
На земле еще жесткой
Пробивается первая травка.
И в кружеве березки —
Далеко — глубоко —
Лиловые скаты оврага.
Она взманила,
Земля пустынная!
На западе, рдея от холода,
Солнце — как медный шлем воина,
Обращенного ликом печальным
К иным горизонтам,
К иным временам…
И шишак — золотое облако —
Тянет ввысь белыми перьями
Над дерзкой красою
Лохмотий вечерних моих!
И жалкие крылья мои —
Крылья вороньего пугала —
Пламенеют, как солнечный шлем,
Отблеском вечера…
Отблеском счастия…
И кресты — и далекие окна —
И вершины зубчатого леса —
Всё дышит ленивым
И белым размером
Весны.
На перекрестке,
Где даль поставила,
В печальном весельи встречаю весну.
На земле еще жесткой
Пробивается первая травка.
И в кружеве березки —
Далеко — глубоко —
Лиловые скаты оврага.
Она взманила,
Земля пустынная!
На западе, рдея от холода,
Солнце — как медный шлем воина,
Обращенного ликом печальным
К иным горизонтам,
К иным временам…
И шишак — золотое облако —
Тянет ввысь белыми перьями
Над дерзкой красою
Лохмотий вечерних моих!
И жалкие крылья мои —
Крылья вороньего пугала —
Пламенеют, как солнечный шлем,
Отблеском вечера…
Отблеском счастия…
И кресты — и далекие окна —
И вершины зубчатого леса —
Всё дышит ленивым
И белым размером
Весны.
Посоветуйте учебник со всеми основами нормальный. Ритмы, рифмы, структуры, стили, тропы чтобы все разбиралось хорошо. Читаю "Поэзия. Учебник", не очень заходит, изложение как в школьном учебнике, очень поверхностно все. Только примеры иногда попадаются необычные неплохие.
>>649415
Нефиксированный
Нефиксированный
https://youtu.be/8LW-wNb5Dj4
А ведь талантлив же, стервец
А ведь талантлив же, стервец
>>697123
Не знаю, как в качестве учебника, но вот у Гаспарова в "Русские стихи 1890-х-1925-го годов в комментариях" наглядно довольно объясняются разные аспекты стихов: и что такое, собственно, стих, и какие устройства его бывают интересные и редкие. http://philologos.narod.ru/mlgaspar/gasp_rverse.htm#700
Не знаю, как в качестве учебника, но вот у Гаспарова в "Русские стихи 1890-х-1925-го годов в комментариях" наглядно довольно объясняются разные аспекты стихов: и что такое, собственно, стих, и какие устройства его бывают интересные и редкие. http://philologos.narod.ru/mlgaspar/gasp_rverse.htm#700
Вениамин Бабаджан.
ВДОВИЙ ВЕЧЕР
При луне дорогой пыльной
В даль сребристую спешим.
От копыт зеленый дым
Поднимается, бессильный.
Все спокойно. В сердце – мука
Отчего, какая блажь?
Иль мутить луны докука,
Лесовой страшит мираж?
Вдовий вечер, вот причина
Безысходная тоски.
Проплывет еще долина,
Промелькнут опять лески,
И на холм, в покое дымном
Утопающий с зари,
При луне, с предсмертным гимном
Устремятся косари.
И потоки теплой крови
Выпьют жадные поля.
Вечер бледный, вечер вдовий,
Заждалась тебя земля.
СПЯЧКА
Мы так устали в повседневной
Неразберихе нашей жизни,
Что нет в душе тревоги гневной
И прежней нежности к отчизне.
Не бьётся сердце в нас, как прежде,
Когда раскрывши лист газеты,
Мы каждой верили надежде,
Как верят юные поэты.
А жизнь бежала неустанно,
Покорная не нашей воле.
И было поначалу странно,
Что мы - рабы судьбы, не боле...
Но скука дней и власть привычки
Нас усыпили. И зевая,
Читаем, что на фронте стычки,
Что длится схватка мировая.
+ + +
Мирра, вы брились? Нет?
Побрейтесь, Вы так ужасны!
Сейчас ни один корнет
Не скажет,что Вы прекрасны.
Брюнетки всегда, всегда
Будили во мне подозренье,
Что, вырасти их борода,
Весь мир пришел бы в смущенье.
Но я Вас слишком люблю,
Чтоб Вашей бородки пугаться,
А, все-таки. Мирра,молю -
Решитесь с нею расстаться!
+ + +
Опять на гору, на простор,
Влекут тяжелые носилки.
И здесь – все то же. Между гор,
Как и в степи – кресты, могилки.
И равнодушные поют
Над каждым мертвецом молитвы.
Для каждой новой жертвы битвы
Здесь есть забвенье и приют.
+ + +
За два двугривенных голодная натура
Пришла позировать в нетопленый чердак.
Ученики кругом угрюмо и понуро
Смотрели на неё и рассуждали так:
«Не хороша совсем. И кажется, что дура.
И от чулков у ней на икрах синий знак.
Нет ясности в частях и твёрдости контура
И слишком свис живот, хотя и натощак».
Натура бедная от холода и злости
Зубами щёлкая, сказала всем в ответ:
«Послушайте меня, разборчивые гости,
Вот вам нехитрый, но пользительный совет.
Разденьтесь медленно. На барабан садитесь
Возьмите зеркало и хорошо вглядитесь» .
ВДОВИЙ ВЕЧЕР
При луне дорогой пыльной
В даль сребристую спешим.
От копыт зеленый дым
Поднимается, бессильный.
Все спокойно. В сердце – мука
Отчего, какая блажь?
Иль мутить луны докука,
Лесовой страшит мираж?
Вдовий вечер, вот причина
Безысходная тоски.
Проплывет еще долина,
Промелькнут опять лески,
И на холм, в покое дымном
Утопающий с зари,
При луне, с предсмертным гимном
Устремятся косари.
И потоки теплой крови
Выпьют жадные поля.
Вечер бледный, вечер вдовий,
Заждалась тебя земля.
СПЯЧКА
Мы так устали в повседневной
Неразберихе нашей жизни,
Что нет в душе тревоги гневной
И прежней нежности к отчизне.
Не бьётся сердце в нас, как прежде,
Когда раскрывши лист газеты,
Мы каждой верили надежде,
Как верят юные поэты.
А жизнь бежала неустанно,
Покорная не нашей воле.
И было поначалу странно,
Что мы - рабы судьбы, не боле...
Но скука дней и власть привычки
Нас усыпили. И зевая,
Читаем, что на фронте стычки,
Что длится схватка мировая.
+ + +
Мирра, вы брились? Нет?
Побрейтесь, Вы так ужасны!
Сейчас ни один корнет
Не скажет,что Вы прекрасны.
Брюнетки всегда, всегда
Будили во мне подозренье,
Что, вырасти их борода,
Весь мир пришел бы в смущенье.
Но я Вас слишком люблю,
Чтоб Вашей бородки пугаться,
А, все-таки. Мирра,молю -
Решитесь с нею расстаться!
+ + +
Опять на гору, на простор,
Влекут тяжелые носилки.
И здесь – все то же. Между гор,
Как и в степи – кресты, могилки.
И равнодушные поют
Над каждым мертвецом молитвы.
Для каждой новой жертвы битвы
Здесь есть забвенье и приют.
+ + +
За два двугривенных голодная натура
Пришла позировать в нетопленый чердак.
Ученики кругом угрюмо и понуро
Смотрели на неё и рассуждали так:
«Не хороша совсем. И кажется, что дура.
И от чулков у ней на икрах синий знак.
Нет ясности в частях и твёрдости контура
И слишком свис живот, хотя и натощак».
Натура бедная от холода и злости
Зубами щёлкая, сказала всем в ответ:
«Послушайте меня, разборчивые гости,
Вот вам нехитрый, но пользительный совет.
Разденьтесь медленно. На барабан садитесь
Возьмите зеркало и хорошо вглядитесь» .
Вениамин Бабаджан.
ВДОВИЙ ВЕЧЕР
При луне дорогой пыльной
В даль сребристую спешим.
От копыт зеленый дым
Поднимается, бессильный.
Все спокойно. В сердце – мука
Отчего, какая блажь?
Иль мутить луны докука,
Лесовой страшит мираж?
Вдовий вечер, вот причина
Безысходная тоски.
Проплывет еще долина,
Промелькнут опять лески,
И на холм, в покое дымном
Утопающий с зари,
При луне, с предсмертным гимном
Устремятся косари.
И потоки теплой крови
Выпьют жадные поля.
Вечер бледный, вечер вдовий,
Заждалась тебя земля.
СПЯЧКА
Мы так устали в повседневной
Неразберихе нашей жизни,
Что нет в душе тревоги гневной
И прежней нежности к отчизне.
Не бьётся сердце в нас, как прежде,
Когда раскрывши лист газеты,
Мы каждой верили надежде,
Как верят юные поэты.
А жизнь бежала неустанно,
Покорная не нашей воле.
И было поначалу странно,
Что мы - рабы судьбы, не боле...
Но скука дней и власть привычки
Нас усыпили. И зевая,
Читаем, что на фронте стычки,
Что длится схватка мировая.
+ + +
Мирра, вы брились? Нет?
Побрейтесь, Вы так ужасны!
Сейчас ни один корнет
Не скажет,что Вы прекрасны.
Брюнетки всегда, всегда
Будили во мне подозренье,
Что, вырасти их борода,
Весь мир пришел бы в смущенье.
Но я Вас слишком люблю,
Чтоб Вашей бородки пугаться,
А, все-таки. Мирра,молю -
Решитесь с нею расстаться!
+ + +
Опять на гору, на простор,
Влекут тяжелые носилки.
И здесь – все то же. Между гор,
Как и в степи – кресты, могилки.
И равнодушные поют
Над каждым мертвецом молитвы.
Для каждой новой жертвы битвы
Здесь есть забвенье и приют.
+ + +
За два двугривенных голодная натура
Пришла позировать в нетопленый чердак.
Ученики кругом угрюмо и понуро
Смотрели на неё и рассуждали так:
«Не хороша совсем. И кажется, что дура.
И от чулков у ней на икрах синий знак.
Нет ясности в частях и твёрдости контура
И слишком свис живот, хотя и натощак».
Натура бедная от холода и злости
Зубами щёлкая, сказала всем в ответ:
«Послушайте меня, разборчивые гости,
Вот вам нехитрый, но пользительный совет.
Разденьтесь медленно. На барабан садитесь
Возьмите зеркало и хорошо вглядитесь» .
ВДОВИЙ ВЕЧЕР
При луне дорогой пыльной
В даль сребристую спешим.
От копыт зеленый дым
Поднимается, бессильный.
Все спокойно. В сердце – мука
Отчего, какая блажь?
Иль мутить луны докука,
Лесовой страшит мираж?
Вдовий вечер, вот причина
Безысходная тоски.
Проплывет еще долина,
Промелькнут опять лески,
И на холм, в покое дымном
Утопающий с зари,
При луне, с предсмертным гимном
Устремятся косари.
И потоки теплой крови
Выпьют жадные поля.
Вечер бледный, вечер вдовий,
Заждалась тебя земля.
СПЯЧКА
Мы так устали в повседневной
Неразберихе нашей жизни,
Что нет в душе тревоги гневной
И прежней нежности к отчизне.
Не бьётся сердце в нас, как прежде,
Когда раскрывши лист газеты,
Мы каждой верили надежде,
Как верят юные поэты.
А жизнь бежала неустанно,
Покорная не нашей воле.
И было поначалу странно,
Что мы - рабы судьбы, не боле...
Но скука дней и власть привычки
Нас усыпили. И зевая,
Читаем, что на фронте стычки,
Что длится схватка мировая.
+ + +
Мирра, вы брились? Нет?
Побрейтесь, Вы так ужасны!
Сейчас ни один корнет
Не скажет,что Вы прекрасны.
Брюнетки всегда, всегда
Будили во мне подозренье,
Что, вырасти их борода,
Весь мир пришел бы в смущенье.
Но я Вас слишком люблю,
Чтоб Вашей бородки пугаться,
А, все-таки. Мирра,молю -
Решитесь с нею расстаться!
+ + +
Опять на гору, на простор,
Влекут тяжелые носилки.
И здесь – все то же. Между гор,
Как и в степи – кресты, могилки.
И равнодушные поют
Над каждым мертвецом молитвы.
Для каждой новой жертвы битвы
Здесь есть забвенье и приют.
+ + +
За два двугривенных голодная натура
Пришла позировать в нетопленый чердак.
Ученики кругом угрюмо и понуро
Смотрели на неё и рассуждали так:
«Не хороша совсем. И кажется, что дура.
И от чулков у ней на икрах синий знак.
Нет ясности в частях и твёрдости контура
И слишком свис живот, хотя и натощак».
Натура бедная от холода и злости
Зубами щёлкая, сказала всем в ответ:
«Послушайте меня, разборчивые гости,
Вот вам нехитрый, но пользительный совет.
Разденьтесь медленно. На барабан садитесь
Возьмите зеркало и хорошо вглядитесь» .
Б. А. М. П.
Этот новый, дивный мир!
Погиб
И остался от него большущий гриб
Пепел, дым и выженное поле
Мира дивного безрадостная доля
Там, где был прекрасного посев
Смерти урожай взошел поспев
Там, где зарождался мир-мечта
Ни деревьев нынче, ни куста
Стоил ли погибший дивный мир
Склоки хулиганов и задир?
Погиб
И остался от него большущий гриб
Пепел, дым и выженное поле
Мира дивного безрадостная доля
Там, где был прекрасного посев
Смерти урожай взошел поспев
Там, где зарождался мир-мечта
Ни деревьев нынче, ни куста
Стоил ли погибший дивный мир
Склоки хулиганов и задир?
В штормах и бурях Финского залива
Построен город-храм и град-могила
Форпост России в Балтике Петра
Санкт-Петербург из под петровского пера
Построен город-храм и град-могила
Форпост России в Балтике Петра
Санкт-Петербург из под петровского пера
Реквестирую стихи разочаровавшихся поэтов. Либо стихи написанные перед смертью желательно самоубийством
>>711306
Иллюминация на площади от солнца
на площади базарной и от снега
по ней как раз проходит рота негров
в солдатской форме ветер прочь несется
что это цирк иль вправду новобранцы
не отличить мороз едва бредет
и солнца в головы кладут протуберанцы
покуда сталь в глазах померкнет и пропадет
Иллюминация на площади от солнца
на площади базарной и от снега
по ней как раз проходит рота негров
в солдатской форме ветер прочь несется
что это цирк иль вправду новобранцы
не отличить мороз едва бредет
и солнца в головы кладут протуберанцы
покуда сталь в глазах померкнет и пропадет
>>711306
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
>>711306
Люби, (зачеркнуто)…
побудь со мной хладеющее тело,
целуй меня и упади на грудь,
хотя не в этом дело…*
Люби, (зачеркнуто)…
побудь со мной хладеющее тело,
целуй меня и упади на грудь,
хотя не в этом дело…*
>>711306
помню, в школе у меня была хорошая память
Я выучил три сотни стихов
женщины постарше всплескивали руками
"какой одаренный мальчик" —
я весь загорался.
теперь я сгорю
дотла
это дзисей, перевел как умел сам
помню, в школе у меня была хорошая память
Я выучил три сотни стихов
женщины постарше всплескивали руками
"какой одаренный мальчик" —
я весь загорался.
теперь я сгорю
дотла
это дзисей, перевел как умел сам
>>711490
Последних двух я ФИО не помню, из наброска книги, а она у меня на другом компутере в ебенях
Последних двух я ФИО не помню, из наброска книги, а она у меня на другом компутере в ебенях
Анхела Эспіноса. Дзіму Гопту
Цені, сцены і ён — між няпэўнасці, кратамі й духамі,
Накрывае бетонная шэрасць бязбожага храма
Падымаецца плач, што ніхто па-за мурам не слухае:
«Як жа страшна мне тут, забяры! Як мне сорамна, мама!
Ты ратуй, дарагая, ад крыкаў, пакутаў, удараў,
Як я прагну ласкавай рукі і пяшчотнага слова!
Не магу зразумець — мне за што? Так баюся пачвараў…
Не магу авалодаць халоднай бязлітаснай мовай».
Сонца ломіцца ў камеру, ціха працягвае промені,
Праз акенца малюе на небе світанні падтрымкі,
І лісты прылятаюць, і шэпчуць у вуха: мы помнім,
Але не саграваюць нітрохі чужыя абдымкі:
Бо з глухой чарнаты выдаецца самотнае рэха.
Гэткі шрам на дзіцячай душы толькі мамаю лечыцца:
Светлы хлопец не ведаў віны, ні злачынства, ні грэху,
А пазнаў ён сапраўднае зло — наша зло чалавечае.
Наста Кудасава. Лекар дрэваў
залатую сасну не паставіш у мох на калені,
яна пойдзе за сонцам на дыбачках, дзе б ні расла.
калі б вы былі дрэвамі, вам бы хапіла сумлення,
калі б вы былі дрэвамі, вы б не змаглі без святла.
вы б не выраслі ў хлусаў ганебных, звыродлівых катаў,
што бягуць баязліва на кожны бязглузды загад…
калі б вы былі дрэвамі, вы б не забіліся ў статак,
вы б маглі звацца годна —
як пушча, дуброва ці сад…
дрэва дбае аб дрэўным сваім, не цураецца лекаў,
разумее, як важна гаіць і лісцё, і душу.
чалавек адзін здольны згнаіць у сабе чалавека
і працягваць няісным галлём выдаваць нейкі шум.
каб вы толькі адчулі, як цёпла ў нябёснай спарудзе,
калі грак грачанятак гадуе ў цябе на плячы!..
але вы невылечныя, не,
вам, бязгнёздыя людзі,
я не здольны дапамагчы.
Цені, сцены і ён — між няпэўнасці, кратамі й духамі,
Накрывае бетонная шэрасць бязбожага храма
Падымаецца плач, што ніхто па-за мурам не слухае:
«Як жа страшна мне тут, забяры! Як мне сорамна, мама!
Ты ратуй, дарагая, ад крыкаў, пакутаў, удараў,
Як я прагну ласкавай рукі і пяшчотнага слова!
Не магу зразумець — мне за што? Так баюся пачвараў…
Не магу авалодаць халоднай бязлітаснай мовай».
Сонца ломіцца ў камеру, ціха працягвае промені,
Праз акенца малюе на небе світанні падтрымкі,
І лісты прылятаюць, і шэпчуць у вуха: мы помнім,
Але не саграваюць нітрохі чужыя абдымкі:
Бо з глухой чарнаты выдаецца самотнае рэха.
Гэткі шрам на дзіцячай душы толькі мамаю лечыцца:
Светлы хлопец не ведаў віны, ні злачынства, ні грэху,
А пазнаў ён сапраўднае зло — наша зло чалавечае.
Наста Кудасава. Лекар дрэваў
залатую сасну не паставіш у мох на калені,
яна пойдзе за сонцам на дыбачках, дзе б ні расла.
калі б вы былі дрэвамі, вам бы хапіла сумлення,
калі б вы былі дрэвамі, вы б не змаглі без святла.
вы б не выраслі ў хлусаў ганебных, звыродлівых катаў,
што бягуць баязліва на кожны бязглузды загад…
калі б вы былі дрэвамі, вы б не забіліся ў статак,
вы б маглі звацца годна —
як пушча, дуброва ці сад…
дрэва дбае аб дрэўным сваім, не цураецца лекаў,
разумее, як важна гаіць і лісцё, і душу.
чалавек адзін здольны згнаіць у сабе чалавека
і працягваць няісным галлём выдаваць нейкі шум.
каб вы толькі адчулі, як цёпла ў нябёснай спарудзе,
калі грак грачанятак гадуе ў цябе на плячы!..
але вы невылечныя, не,
вам, бязгнёздыя людзі,
я не здольны дапамагчы.
Анхела Эспіноса. Дзіму Гопту
Цені, сцены і ён — між няпэўнасці, кратамі й духамі,
Накрывае бетонная шэрасць бязбожага храма
Падымаецца плач, што ніхто па-за мурам не слухае:
«Як жа страшна мне тут, забяры! Як мне сорамна, мама!
Ты ратуй, дарагая, ад крыкаў, пакутаў, удараў,
Як я прагну ласкавай рукі і пяшчотнага слова!
Не магу зразумець — мне за што? Так баюся пачвараў…
Не магу авалодаць халоднай бязлітаснай мовай».
Сонца ломіцца ў камеру, ціха працягвае промені,
Праз акенца малюе на небе світанні падтрымкі,
І лісты прылятаюць, і шэпчуць у вуха: мы помнім,
Але не саграваюць нітрохі чужыя абдымкі:
Бо з глухой чарнаты выдаецца самотнае рэха.
Гэткі шрам на дзіцячай душы толькі мамаю лечыцца:
Светлы хлопец не ведаў віны, ні злачынства, ні грэху,
А пазнаў ён сапраўднае зло — наша зло чалавечае.
Наста Кудасава. Лекар дрэваў
залатую сасну не паставіш у мох на калені,
яна пойдзе за сонцам на дыбачках, дзе б ні расла.
калі б вы былі дрэвамі, вам бы хапіла сумлення,
калі б вы былі дрэвамі, вы б не змаглі без святла.
вы б не выраслі ў хлусаў ганебных, звыродлівых катаў,
што бягуць баязліва на кожны бязглузды загад…
калі б вы былі дрэвамі, вы б не забіліся ў статак,
вы б маглі звацца годна —
як пушча, дуброва ці сад…
дрэва дбае аб дрэўным сваім, не цураецца лекаў,
разумее, як важна гаіць і лісцё, і душу.
чалавек адзін здольны згнаіць у сабе чалавека
і працягваць няісным галлём выдаваць нейкі шум.
каб вы толькі адчулі, як цёпла ў нябёснай спарудзе,
калі грак грачанятак гадуе ў цябе на плячы!..
але вы невылечныя, не,
вам, бязгнёздыя людзі,
я не здольны дапамагчы.
Цені, сцены і ён — між няпэўнасці, кратамі й духамі,
Накрывае бетонная шэрасць бязбожага храма
Падымаецца плач, што ніхто па-за мурам не слухае:
«Як жа страшна мне тут, забяры! Як мне сорамна, мама!
Ты ратуй, дарагая, ад крыкаў, пакутаў, удараў,
Як я прагну ласкавай рукі і пяшчотнага слова!
Не магу зразумець — мне за што? Так баюся пачвараў…
Не магу авалодаць халоднай бязлітаснай мовай».
Сонца ломіцца ў камеру, ціха працягвае промені,
Праз акенца малюе на небе світанні падтрымкі,
І лісты прылятаюць, і шэпчуць у вуха: мы помнім,
Але не саграваюць нітрохі чужыя абдымкі:
Бо з глухой чарнаты выдаецца самотнае рэха.
Гэткі шрам на дзіцячай душы толькі мамаю лечыцца:
Светлы хлопец не ведаў віны, ні злачынства, ні грэху,
А пазнаў ён сапраўднае зло — наша зло чалавечае.
Наста Кудасава. Лекар дрэваў
залатую сасну не паставіш у мох на калені,
яна пойдзе за сонцам на дыбачках, дзе б ні расла.
калі б вы былі дрэвамі, вам бы хапіла сумлення,
калі б вы былі дрэвамі, вы б не змаглі без святла.
вы б не выраслі ў хлусаў ганебных, звыродлівых катаў,
што бягуць баязліва на кожны бязглузды загад…
калі б вы былі дрэвамі, вы б не забіліся ў статак,
вы б маглі звацца годна —
як пушча, дуброва ці сад…
дрэва дбае аб дрэўным сваім, не цураецца лекаў,
разумее, як важна гаіць і лісцё, і душу.
чалавек адзін здольны згнаіць у сабе чалавека
і працягваць няісным галлём выдаваць нейкі шум.
каб вы толькі адчулі, як цёпла ў нябёснай спарудзе,
калі грак грачанятак гадуе ў цябе на плячы!..
але вы невылечныя, не,
вам, бязгнёздыя людзі,
я не здольны дапамагчы.
Аноны, вы тут все поэты. . . Я как обыденный человек пытался въехать в тему ямбов, хореев, птиродактелей и анапестов. И возник вопрос: как это применялось на практике? То есть, условный Пушкин брал себе цель "Вот ща я буду писать только на питоне ямбом" и от неё не отталкивался?
>>714747
В случае "Евгения Онегина" Пушкин, например, так и сделал — так называемая онегинская строфа это вещь довольно искусственная, аналогичным образом сделал Лермонтов, написав онегинской строфой "Тамбовскую казначейшу".
Или, например, у Пастернака есть строфа в стихотворении "Рождественская звезда":
"Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звёзды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы."
Взгляни, не совсем может быть понятно, что с чем сравнивается, рассвет с пылинками звёзд или пылинки золы со звёздами, и некоторые критики могли бы прикопаться к Пастернаку, но если мы посмотрим внимательно, то увидим, что такая неточность сделана в угоду размеру (четырехстопный амфибрахий)/
В случае "Евгения Онегина" Пушкин, например, так и сделал — так называемая онегинская строфа это вещь довольно искусственная, аналогичным образом сделал Лермонтов, написав онегинской строфой "Тамбовскую казначейшу".
Или, например, у Пастернака есть строфа в стихотворении "Рождественская звезда":
"Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звёзды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы."
Взгляни, не совсем может быть понятно, что с чем сравнивается, рассвет с пылинками звёзд или пылинки золы со звёздами, и некоторые критики могли бы прикопаться к Пастернаку, но если мы посмотрим внимательно, то увидим, что такая неточность сделана в угоду размеру (четырехстопный амфибрахий)/
>>689536
*
Когда я называю по привычке
Моих друзей заветных имена,
Всегда на этой странной перекличке
Мне отвечает только тишина.
Анна Ахматова
Postscriptum
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существованье для тебя.
…В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения… Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
Иосиф Бродский
Юному поэту
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
Валерий Брюсов
Озимандия
Я встретил путника; он шел из стран далеких
И мне сказал: вдали, где вечность сторожит
Пустыни тишину, среди песков глубоких
Обломок статуи распавшейся лежит.
Из полустертых черт сквозит надменный пламень —
Желанье заставлять весь мир себе служить;
Ваятель опытный вложил в бездушный камень
Те страсти, что могли столетья пережить.
И сохранил слова обломок изваянья:
«Я — Озимандия, я — мощный царь царей!
Взгляните на мои великие деянья,
Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»
Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…
Пустыня мертвая… И небеса над ней…
Перси Биши Шелли (перевод К. Д. Бальмонта)
*
Когда я называю по привычке
Моих друзей заветных имена,
Всегда на этой странной перекличке
Мне отвечает только тишина.
Анна Ахматова
Postscriptum
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существованье для тебя.
…В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения… Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
Иосиф Бродский
Юному поэту
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
Валерий Брюсов
Озимандия
Я встретил путника; он шел из стран далеких
И мне сказал: вдали, где вечность сторожит
Пустыни тишину, среди песков глубоких
Обломок статуи распавшейся лежит.
Из полустертых черт сквозит надменный пламень —
Желанье заставлять весь мир себе служить;
Ваятель опытный вложил в бездушный камень
Те страсти, что могли столетья пережить.
И сохранил слова обломок изваянья:
«Я — Озимандия, я — мощный царь царей!
Взгляните на мои великие деянья,
Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»
Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…
Пустыня мертвая… И небеса над ней…
Перси Биши Шелли (перевод К. Д. Бальмонта)
>>689536
*
Когда я называю по привычке
Моих друзей заветных имена,
Всегда на этой странной перекличке
Мне отвечает только тишина.
Анна Ахматова
Postscriptum
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существованье для тебя.
…В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения… Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
Иосиф Бродский
Юному поэту
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
Валерий Брюсов
Озимандия
Я встретил путника; он шел из стран далеких
И мне сказал: вдали, где вечность сторожит
Пустыни тишину, среди песков глубоких
Обломок статуи распавшейся лежит.
Из полустертых черт сквозит надменный пламень —
Желанье заставлять весь мир себе служить;
Ваятель опытный вложил в бездушный камень
Те страсти, что могли столетья пережить.
И сохранил слова обломок изваянья:
«Я — Озимандия, я — мощный царь царей!
Взгляните на мои великие деянья,
Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»
Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…
Пустыня мертвая… И небеса над ней…
Перси Биши Шелли (перевод К. Д. Бальмонта)
*
Когда я называю по привычке
Моих друзей заветных имена,
Всегда на этой странной перекличке
Мне отвечает только тишина.
Анна Ахматова
Postscriptum
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существованье для тебя.
…В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения… Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
Иосиф Бродский
Юному поэту
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
Валерий Брюсов
Озимандия
Я встретил путника; он шел из стран далеких
И мне сказал: вдали, где вечность сторожит
Пустыни тишину, среди песков глубоких
Обломок статуи распавшейся лежит.
Из полустертых черт сквозит надменный пламень —
Желанье заставлять весь мир себе служить;
Ваятель опытный вложил в бездушный камень
Те страсти, что могли столетья пережить.
И сохранил слова обломок изваянья:
«Я — Озимандия, я — мощный царь царей!
Взгляните на мои великие деянья,
Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»
Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…
Пустыня мертвая… И небеса над ней…
Перси Биши Шелли (перевод К. Д. Бальмонта)
У меня вопрос к вам: как вкатиться в поэзию? Т.е. уметь читать и разбираться. Хочется читать и понимать современную поэзию (Транслит, Воздух, т.п.) и не чувствовать себя дураком. Кажется, что для полноценного чтения нужно ознакомиться (не просто прочитать) с некоторым корпусом текстов, в которых кроется ключ. Помогите с этим! Назовите авторов! Или скажите, в чем я ошибаюсь
>>719146
Знание языка требуется везде. Самый традиционный автор, в самой традиционной поэтической манере упоминающий Орфея, тоже полагается на то, что читатель не только знает, кто это такой, на уровне «был один парень…», но и понимает, в каком именно контексте Орфей приходит на ум. Тот, кто не знает, волен бросить («говно плохо зделано тупо»), но волен и попытаться подумать и понять. Унифицированное образование забивает во всех некоторый набор ожиданий о том, что «знают все», и что является «нормой», поэтому мы не обращаем внимания на привычную мыслительную работу, происходящую при контакте с «обычными» текстами (которые могут ими и не быть, если внимательно подойти), а реагируем только на то, что выходит за рамки — в общем-то, весьма произвольно сложенные у каждого — и считаем их требующими какого-то особенного понимания.
Проще говоря, ты читаешь и задумываешься над возникающими вопросами, в процессе чего они могут разрешиться, а не читаешь и отбрасываешь непонятное, как гордо делают многие.
Лучше конкретные вопросы задавать, читать «вообще всё» невозможно.
Знание языка требуется везде. Самый традиционный автор, в самой традиционной поэтической манере упоминающий Орфея, тоже полагается на то, что читатель не только знает, кто это такой, на уровне «был один парень…», но и понимает, в каком именно контексте Орфей приходит на ум. Тот, кто не знает, волен бросить («говно плохо зделано тупо»), но волен и попытаться подумать и понять. Унифицированное образование забивает во всех некоторый набор ожиданий о том, что «знают все», и что является «нормой», поэтому мы не обращаем внимания на привычную мыслительную работу, происходящую при контакте с «обычными» текстами (которые могут ими и не быть, если внимательно подойти), а реагируем только на то, что выходит за рамки — в общем-то, весьма произвольно сложенные у каждого — и считаем их требующими какого-то особенного понимания.
Проще говоря, ты читаешь и задумываешься над возникающими вопросами, в процессе чего они могут разрешиться, а не читаешь и отбрасываешь непонятное, как гордо делают многие.
Лучше конкретные вопросы задавать, читать «вообще всё» невозможно.
Возьмём для примера стихи с первой попавшейся странички на сайте того же «Воздуха»:
http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2020-40/glazova/
«расчленённое тело бога
рассеяно везде
это и есть поэзия»
осевшая на деревьях
земле и небе
говорит дрон-оракул
перед ним падает ниц
парень с пергидрольными волосами
метёт ими землю
в рваной одежде
измазанной краской
он относится слишком серьёзно к дрону
даже если тот говорит голосом умершего
слишком серьёзно вопрошает
«будем ли мы жить вечно»
если мышечная ткань
превратится в поток данных
дрон и есть поток данных
он снисходительно снижается
реет над парнем
распластанным в пыли
оракул и есть поток
данные реют над парнем
парень валяется в пыли
http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2020-40/glazova/
«расчленённое тело бога
рассеяно везде
это и есть поэзия»
осевшая на деревьях
земле и небе
говорит дрон-оракул
перед ним падает ниц
парень с пергидрольными волосами
метёт ими землю
в рваной одежде
измазанной краской
он относится слишком серьёзно к дрону
даже если тот говорит голосом умершего
слишком серьёзно вопрошает
«будем ли мы жить вечно»
если мышечная ткань
превратится в поток данных
дрон и есть поток данных
он снисходительно снижается
реет над парнем
распластанным в пыли
оракул и есть поток
данные реют над парнем
парень валяется в пыли
Возьмём для примера стихи с первой попавшейся странички на сайте того же «Воздуха»:
http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2020-40/glazova/
«расчленённое тело бога
рассеяно везде
это и есть поэзия»
осевшая на деревьях
земле и небе
говорит дрон-оракул
перед ним падает ниц
парень с пергидрольными волосами
метёт ими землю
в рваной одежде
измазанной краской
он относится слишком серьёзно к дрону
даже если тот говорит голосом умершего
слишком серьёзно вопрошает
«будем ли мы жить вечно»
если мышечная ткань
превратится в поток данных
дрон и есть поток данных
он снисходительно снижается
реет над парнем
распластанным в пыли
оракул и есть поток
данные реют над парнем
парень валяется в пыли
http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2020-40/glazova/
«расчленённое тело бога
рассеяно везде
это и есть поэзия»
осевшая на деревьях
земле и небе
говорит дрон-оракул
перед ним падает ниц
парень с пергидрольными волосами
метёт ими землю
в рваной одежде
измазанной краской
он относится слишком серьёзно к дрону
даже если тот говорит голосом умершего
слишком серьёзно вопрошает
«будем ли мы жить вечно»
если мышечная ткань
превратится в поток данных
дрон и есть поток данных
он снисходительно снижается
реет над парнем
распластанным в пыли
оракул и есть поток
данные реют над парнем
парень валяется в пыли
Приветствую любителей поэзии! Есть здесь ценители Маяковского, которые могут объяснить эти строки из "Приказ армии искусств 2"
По каким вещам несётся вопль?
Здесь я вообще не понимаю смысла этих трёх строк. Отдельно все слова понимаю, но общий смысл совершенно не складывается. Кто-нибудь может перефразировать?
>«Дайте нам новые формы!» —
>несется вопль по вещам.
По каким вещам несётся вопль?
>Нет дураков,
>ждя, что выйдет из уст его,
>стоять перед «маэстрами» толпой разинь.
Здесь я вообще не понимаю смысла этих трёх строк. Отдельно все слова понимаю, но общий смысл совершенно не складывается. Кто-нибудь может перефразировать?
>>719564
По перечисленным и прочим, ждущим мастеров.
Нет дураков стоять перед «маэстрами» толпой разинь, ждя, что выйдет из уст [их].
> По каким вещам несётся вопль?
По перечисленным и прочим, ждущим мастеров.
> Кто-нибудь может перефразировать?
Нет дураков стоять перед «маэстрами» толпой разинь, ждя, что выйдет из уст [их].
>>719590
Спасибо большое! Ты ценитель Маяковского или просто умный?
Спасибо большое! Ты ценитель Маяковского или просто умный?
>>719564
Пиздяковский был кукарекающим комми-каколдом, если фкрации.
Нужно от этого отталкиваться, и все станет понятно.
Зумерок тупо даже распарсить не осилил, лол.
Пиздяковский был кукарекающим комми-каколдом, если фкрации.
Нужно от этого отталкиваться, и все станет понятно.
>вообще не понимаю смысла этих трёх строк
Зумерок тупо даже распарсить не осилил, лол.
>>719725
Ну ты же простейший кусок не можешь распарсить, а еще тявкаешь, дурачок. Тупой ты.
нахуй ты блять сука форсишь
этот мандавошечный какой-то убогий высер
он тут говно ты тупое никому нахуй
не интересен. моднявая хайповая хуета
для малолетних дебилов
дроны-хуены
данные-пизданные
айти-хуйти
крашеные немытые патлы
тупой зумерок в припадке
кринж
вот это вот все
>тупой комментарий
Ну ты же простейший кусок не можешь распарсить, а еще тявкаешь, дурачок. Тупой ты.
нахуй ты блять сука форсишь
этот мандавошечный какой-то убогий высер
он тут говно ты тупое никому нахуй
не интересен. моднявая хайповая хуета
для малолетних дебилов
дроны-хуены
данные-пизданные
айти-хуйти
крашеные немытые патлы
тупой зумерок в припадке
кринж
вот это вот все
>>719734
Ты не написал, о чём оно, и почему ты даёшь такие характеристики. Следовательно, ты его не прочёл и не понял, а просто поносишь от балды, в надежде, что прокатит.
Ты не написал, о чём оно, и почему ты даёшь такие характеристики. Следовательно, ты его не прочёл и не понял, а просто поносишь от балды, в надежде, что прокатит.
>>719753
Ну хорошо, допустим. Расскажи мне ты, о чем оно.
Ну хорошо, допустим. Расскажи мне ты, о чем оно.
>>719820
О куколдизме никто не спорит. Мне интересен конкретный анализ приказа армии искусств 2.
О куколдизме никто не спорит. Мне интересен конкретный анализ приказа армии искусств 2.
>>720100
Какое стихотворение, такой и анализ.
Ты не написал, о чём оно, и почему ты даёшь такие характеристики. Следовательно, ты его не прочёл и не понял, а просто поносишь от балды, в надежде, что прокатит.
Какое стихотворение, такой и анализ.
>сводиться к говну
Ты не написал, о чём оно, и почему ты даёшь такие характеристики. Следовательно, ты его не прочёл и не понял, а просто поносишь от балды, в надежде, что прокатит.
115 Кб, 880x764>>720244
Дебил, хуль ты залупаешься, чмо? Тебе все объяснили, какого хуя те не нраица, пидрила? Писать грамотно научись сперва.
Автор того стихотворения явно больше ценитель поэзии, чем ТЫ
Дебил, хуль ты залупаешься, чмо? Тебе все объяснили, какого хуя те не нраица, пидрила? Писать грамотно научись сперва.
Автор того стихотворения явно больше ценитель поэзии, чем ТЫ
>>724875
Хуя ноухо броук порвался. Мы все ждём дропа твоего нового кринжового душного коммента, лейм)
Хуя ноухо броук порвался. Мы все ждём дропа твоего нового кринжового душного коммента, лейм)
Че почитать похожего на Эмили Дикинсон? Желательно без соплей и больших простыней текста?
.
Не ждите, никогда не ждите,
Что вас полюбят и простят.
Прощайте сами и любите,
Когда другие не хотят.
Не ждите, что пойдут навстречу,
Хоть вы прошли все полпути.
Я сам себе противоречу,
Но чувствую, что прав… почти.
Не ждите чью-то благодарность,
Не ждите искренний ответ.
Нас окружает лишь бездарность,
Презренье, зависть и навет.
Нас продают и покупают,
И если могут, предают.
Взрослея дети забывают,
Родителей, что с детства бьют.
Но если я не прав – держите.
Держите, что хватает сил!
Людьми такими дорожите,
Хотя никто вас не просил.
Что вас полюбят и простят.
Прощайте сами и любите,
Когда другие не хотят.
Не ждите, что пойдут навстречу,
Хоть вы прошли все полпути.
Я сам себе противоречу,
Но чувствую, что прав… почти.
Не ждите чью-то благодарность,
Не ждите искренний ответ.
Нас окружает лишь бездарность,
Презренье, зависть и навет.
Нас продают и покупают,
И если могут, предают.
Взрослея дети забывают,
Родителей, что с детства бьют.
Но если я не прав – держите.
Держите, что хватает сил!
Людьми такими дорожите,
Хотя никто вас не просил.
>>724875
Пососи хуяку, сыночек шлюхи)
Пососи хуяку, сыночек шлюхи)
>>728145
Глупая, унылая асадовщина.
Глупая, унылая асадовщина.
Про Тихановскую
Мы новые Ганди
Мы новые Неру
И что что кухарка?
Зато я ей верю.
Мы новые Ганди
Мы новые Неру
И что что кухарка?
Зато я ей верю.
вброшу один из старых своих
Меж сосен трех, как меж дверей.
Тут ветер скроен по взвесям.
Тут ветви сложенным костям,
Передают сухой привет.
Вдруг осыпается щербет,
Из плитки черной, что смола.
И гжели умасленный цвет,
На лбе твоем, что вена та.
Да плача нет - лишь пересуд.
Лопатный звон, киянки свист.
Отсвет просроченных зарниц,
Просроченных как все мы тут.
Ушла душа - ушел испуг.
Мы жизни, смерти не имели,
Застыли как в игре все вдруг.
Лишь формой, что вода в купели.
Меж сосен трех, как меж дверей.
Тут ветер скроен по взвесям.
Тут ветви сложенным костям,
Передают сухой привет.
Вдруг осыпается щербет,
Из плитки черной, что смола.
И гжели умасленный цвет,
На лбе твоем, что вена та.
Да плача нет - лишь пересуд.
Лопатный звон, киянки свист.
Отсвет просроченных зарниц,
Просроченных как все мы тут.
Ушла душа - ушел испуг.
Мы жизни, смерти не имели,
Застыли как в игре все вдруг.
Лишь формой, что вода в купели.
>>736808
вбрось это в мусорную корзину
вбрось это в мусорную корзину
Как вам Пелевин? Александр который. Этот стих прямо впечатлил.
До свидания, друзья, говорит, и до встречи, до скорой встречи,
И огромное небо ложится ему на плечи,
И возносит его рассвет
Прямо в ночь, в ледяное ничто, в миллионы лет,
И космос по-русски ему говорит: привет.
Отнеси ты меня, многоокий бог, в занебесный дом,
Через запад неси, на восток, металлическим лепестком,
Белым росчерком на горизонте, столпом огня
Вознеси, вознеси, вознеси, вознеси меня.
Боже, страшно-то как в невиданном, безголосом,
Страшно сиять, обратившись стальным колоссом,
Страшно лететь в ослепительно черное, нет ничего черней,
Страшно не знать, Земля надо мной или я над ней.
Какая же ты, говорит, красивая, чёрт бы тебя побрал,
Под ногами его изумрудный Байкал, золотой Урал,
Великие реки сплетаются венами на висках,
И поет многоокий бог, и уходит страх,
А потом земля вместо неба ложится ему на плечи
И космос по-русски ему отвечает:
До скорой встречи.
До свидания, друзья, говорит, и до встречи, до скорой встречи,
И огромное небо ложится ему на плечи,
И возносит его рассвет
Прямо в ночь, в ледяное ничто, в миллионы лет,
И космос по-русски ему говорит: привет.
Отнеси ты меня, многоокий бог, в занебесный дом,
Через запад неси, на восток, металлическим лепестком,
Белым росчерком на горизонте, столпом огня
Вознеси, вознеси, вознеси, вознеси меня.
Боже, страшно-то как в невиданном, безголосом,
Страшно сиять, обратившись стальным колоссом,
Страшно лететь в ослепительно черное, нет ничего черней,
Страшно не знать, Земля надо мной или я над ней.
Какая же ты, говорит, красивая, чёрт бы тебя побрал,
Под ногами его изумрудный Байкал, золотой Урал,
Великие реки сплетаются венами на висках,
И поет многоокий бог, и уходит страх,
А потом земля вместо неба ложится ему на плечи
И космос по-русски ему отвечает:
До скорой встречи.
>>649393 (OP)
Пишу стихи не зная страсти
Предавшейся после полудня
Причалили кораблики в пол-
Частья, не думая поддеть себя
Пишу стихи не зная страсти
Предавшейся после полудня
Причалили кораблики в пол-
Частья, не думая поддеть себя
>>736816
Про Гагарина, что ли?
Какое-то выспреннее нечто для жыжэшных тп-хомячков.
Плюшевенько так, мягенько, банальненько.
К чему эта быдлоразговорщина?
Стихотворение про реальный полет Гагарина состояло бы преимущественно из ругани Гагарина, лол. Гугли, как оно было. Когда знаешь это, вот эти все "АХХХХ..... ляляляля ляля ляляля ляляля ляляля ляля..... :з :o" вообще без смеха не читаются. Кекаю.
Про Гагарина, что ли?
Какое-то выспреннее нечто для жыжэшных тп-хомячков.
Плюшевенько так, мягенько, банальненько.
>страшно-то как
>ему говорит: привет
>Какая же ты, говорит, красивая
>чёрт бы тебя побрал
К чему эта быдлоразговорщина?
Стихотворение про реальный полет Гагарина состояло бы преимущественно из ругани Гагарина, лол. Гугли, как оно было. Когда знаешь это, вот эти все "АХХХХ..... ляляляля ляля ляляля ляляля ляляля ляля..... :з :o" вообще без смеха не читаются. Кекаю.
Мне вот этот нравится, все больше и больше, актуальное стихотворение, кстати.
В шестом часу утра, едва зари багровой
Пятно огнистое легло в ночную твердь,
Работник, вычертив кресты на лбу коровы
И недоуздок вздев, повел ее на смерть.
Ввыси колокола к заутрене звонили;
Поля смеялися, не глядя на туман,
Чьи космы мокрым льном окрестность перевили, —
На иней не смотря, осевший в мох полян.
Шли грузно батраки, дремотою объяты,
Еще зеваючи, одолевая лень,
На мощных спинах их железные лопаты
Сияли, в зеркалах своих колебля день.
Открылись погреба среди полей на склонах,
Тугими петлями скрежеща и рыча.
Перекликался скот, проснувшийся в загонах;
Корова тихо шла, — разнеженно мыча.
Последний поворот тропинки кособокой
К деревне клонится, присевшей под горой:
Там бойня вознеслась, открытая широко,
Вокруг окаймлена водою и травой.
Корова вздрогнула, остановясь, понуро
Глядит: все красно вкруг и дымно; на полу,
Ослизлом, липком, — вол; с него сдирают шкуру,
И хлещет кровь его, струя парную мглу.
Бараны на крюках зияют головами
Разъятыми; кабан торчит пеньками ног;
Телок валяется, опутанный кишками,
И тускло светится в груди его клинок.
А там, за этими виденьями из крови, —
Края зеленые осенних нив кругом,
Где с плугом движется спокойный шаг воловий,
Прямою бороздой взрыв сочный чернозем.
И вот, едва взошел и хлынул полным светом,
До самых недр прорыв далекий кругозор,
День торжествующий и золотой, приветом
Бросая пламена на луговой простор,
На ниву жирную от пота, обнимая
И проницая вглубь язвительным лучом,
И поцелуями, как женщину, сжигая,
Вздувая лоно ей взбухающим зерном, —
Корова видела, как синева сияла
Над золотой Эско, виющей свой узор,
Когда ее сразил удар; — она упала,
Но полон солнца был ее последний взор.
В шестом часу утра, едва зари багровой
Пятно огнистое легло в ночную твердь,
Работник, вычертив кресты на лбу коровы
И недоуздок вздев, повел ее на смерть.
Ввыси колокола к заутрене звонили;
Поля смеялися, не глядя на туман,
Чьи космы мокрым льном окрестность перевили, —
На иней не смотря, осевший в мох полян.
Шли грузно батраки, дремотою объяты,
Еще зеваючи, одолевая лень,
На мощных спинах их железные лопаты
Сияли, в зеркалах своих колебля день.
Открылись погреба среди полей на склонах,
Тугими петлями скрежеща и рыча.
Перекликался скот, проснувшийся в загонах;
Корова тихо шла, — разнеженно мыча.
Последний поворот тропинки кособокой
К деревне клонится, присевшей под горой:
Там бойня вознеслась, открытая широко,
Вокруг окаймлена водою и травой.
Корова вздрогнула, остановясь, понуро
Глядит: все красно вкруг и дымно; на полу,
Ослизлом, липком, — вол; с него сдирают шкуру,
И хлещет кровь его, струя парную мглу.
Бараны на крюках зияют головами
Разъятыми; кабан торчит пеньками ног;
Телок валяется, опутанный кишками,
И тускло светится в груди его клинок.
А там, за этими виденьями из крови, —
Края зеленые осенних нив кругом,
Где с плугом движется спокойный шаг воловий,
Прямою бороздой взрыв сочный чернозем.
И вот, едва взошел и хлынул полным светом,
До самых недр прорыв далекий кругозор,
День торжествующий и золотой, приветом
Бросая пламена на луговой простор,
На ниву жирную от пота, обнимая
И проницая вглубь язвительным лучом,
И поцелуями, как женщину, сжигая,
Вздувая лоно ей взбухающим зерном, —
Корова видела, как синева сияла
Над золотой Эско, виющей свой узор,
Когда ее сразил удар; — она упала,
Но полон солнца был ее последний взор.
Мне вот этот нравится, все больше и больше, актуальное стихотворение, кстати.
В шестом часу утра, едва зари багровой
Пятно огнистое легло в ночную твердь,
Работник, вычертив кресты на лбу коровы
И недоуздок вздев, повел ее на смерть.
Ввыси колокола к заутрене звонили;
Поля смеялися, не глядя на туман,
Чьи космы мокрым льном окрестность перевили, —
На иней не смотря, осевший в мох полян.
Шли грузно батраки, дремотою объяты,
Еще зеваючи, одолевая лень,
На мощных спинах их железные лопаты
Сияли, в зеркалах своих колебля день.
Открылись погреба среди полей на склонах,
Тугими петлями скрежеща и рыча.
Перекликался скот, проснувшийся в загонах;
Корова тихо шла, — разнеженно мыча.
Последний поворот тропинки кособокой
К деревне клонится, присевшей под горой:
Там бойня вознеслась, открытая широко,
Вокруг окаймлена водою и травой.
Корова вздрогнула, остановясь, понуро
Глядит: все красно вкруг и дымно; на полу,
Ослизлом, липком, — вол; с него сдирают шкуру,
И хлещет кровь его, струя парную мглу.
Бараны на крюках зияют головами
Разъятыми; кабан торчит пеньками ног;
Телок валяется, опутанный кишками,
И тускло светится в груди его клинок.
А там, за этими виденьями из крови, —
Края зеленые осенних нив кругом,
Где с плугом движется спокойный шаг воловий,
Прямою бороздой взрыв сочный чернозем.
И вот, едва взошел и хлынул полным светом,
До самых недр прорыв далекий кругозор,
День торжествующий и золотой, приветом
Бросая пламена на луговой простор,
На ниву жирную от пота, обнимая
И проницая вглубь язвительным лучом,
И поцелуями, как женщину, сжигая,
Вздувая лоно ей взбухающим зерном, —
Корова видела, как синева сияла
Над золотой Эско, виющей свой узор,
Когда ее сразил удар; — она упала,
Но полон солнца был ее последний взор.
В шестом часу утра, едва зари багровой
Пятно огнистое легло в ночную твердь,
Работник, вычертив кресты на лбу коровы
И недоуздок вздев, повел ее на смерть.
Ввыси колокола к заутрене звонили;
Поля смеялися, не глядя на туман,
Чьи космы мокрым льном окрестность перевили, —
На иней не смотря, осевший в мох полян.
Шли грузно батраки, дремотою объяты,
Еще зеваючи, одолевая лень,
На мощных спинах их железные лопаты
Сияли, в зеркалах своих колебля день.
Открылись погреба среди полей на склонах,
Тугими петлями скрежеща и рыча.
Перекликался скот, проснувшийся в загонах;
Корова тихо шла, — разнеженно мыча.
Последний поворот тропинки кособокой
К деревне клонится, присевшей под горой:
Там бойня вознеслась, открытая широко,
Вокруг окаймлена водою и травой.
Корова вздрогнула, остановясь, понуро
Глядит: все красно вкруг и дымно; на полу,
Ослизлом, липком, — вол; с него сдирают шкуру,
И хлещет кровь его, струя парную мглу.
Бараны на крюках зияют головами
Разъятыми; кабан торчит пеньками ног;
Телок валяется, опутанный кишками,
И тускло светится в груди его клинок.
А там, за этими виденьями из крови, —
Края зеленые осенних нив кругом,
Где с плугом движется спокойный шаг воловий,
Прямою бороздой взрыв сочный чернозем.
И вот, едва взошел и хлынул полным светом,
До самых недр прорыв далекий кругозор,
День торжествующий и золотой, приветом
Бросая пламена на луговой простор,
На ниву жирную от пота, обнимая
И проницая вглубь язвительным лучом,
И поцелуями, как женщину, сжигая,
Вздувая лоно ей взбухающим зерном, —
Корова видела, как синева сияла
Над золотой Эско, виющей свой узор,
Когда ее сразил удар; — она упала,
Но полон солнца был ее последний взор.
>>736877
Работают машины, а люди - обслуживают.
Скоро и обслуживать не нужно будет.
мамин акселерациотракторист
Работают машины, а люди - обслуживают.
Скоро и обслуживать не нужно будет.
мамин акселерациотракторист
бамп нахуй
141 Кб, 1200x1102Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух.
Да, таким я и буду с тобой:
Не для ласковых слов я выковывал дух,
Не для дружб я боролся с судьбой.
Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,
По звездам прочитать ты умел,
Что грядущие ночи — темней и темней,
Что ночам неизвестен предел.
Вот — свершилось. Весь мир одичал, и окрест
Ни один не мерцает маяк.
И тому, кто не понял вещания звезд,—
Нестерпим окружающий мрак.
И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,
Что грядущего ночь не пуста,—
Затуманила сердце усталость и месть,
Отвращенье скривило уста...
Было время надежды и веры большой —
Был я прост и доверчив, как ты.
Шел я к людям с открытой и детской душой,
Не пугаясь людской клеветы...
А теперь — тех надежд не отыщешь следа,
Всё к далеким звездам унеслось.
И к кому шел с открытой душою тогда,
От того отвернуться пришлось.
И сама та душа, что, пылая, ждала,
Треволненьям отдаться спеша,—
И враждой, и любовью она изошла,
И сгорела она, та душа.
И остались — улыбкой сведенная бровь,
Сжатый рот и печальная власть
Бунтовать ненасытную женскую кровь,
Зажигая звериную страсть...
Не стучись же напрасно у плотных дверей,
Тщетным стоном себя не томи:
Ты не встретишь участья у бедных зверей
Называвшихся прежде людьми.
Ты — железною маской лицо закрывай,
Поклоняясь священным гробам,
Охраняя железом до времени рай,
Недоступный безумным рабам.
Да, таким я и буду с тобой:
Не для ласковых слов я выковывал дух,
Не для дружб я боролся с судьбой.
Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,
По звездам прочитать ты умел,
Что грядущие ночи — темней и темней,
Что ночам неизвестен предел.
Вот — свершилось. Весь мир одичал, и окрест
Ни один не мерцает маяк.
И тому, кто не понял вещания звезд,—
Нестерпим окружающий мрак.
И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,
Что грядущего ночь не пуста,—
Затуманила сердце усталость и месть,
Отвращенье скривило уста...
Было время надежды и веры большой —
Был я прост и доверчив, как ты.
Шел я к людям с открытой и детской душой,
Не пугаясь людской клеветы...
А теперь — тех надежд не отыщешь следа,
Всё к далеким звездам унеслось.
И к кому шел с открытой душою тогда,
От того отвернуться пришлось.
И сама та душа, что, пылая, ждала,
Треволненьям отдаться спеша,—
И враждой, и любовью она изошла,
И сгорела она, та душа.
И остались — улыбкой сведенная бровь,
Сжатый рот и печальная власть
Бунтовать ненасытную женскую кровь,
Зажигая звериную страсть...
Не стучись же напрасно у плотных дверей,
Тщетным стоном себя не томи:
Ты не встретишь участья у бедных зверей
Называвшихся прежде людьми.
Ты — железною маской лицо закрывай,
Поклоняясь священным гробам,
Охраняя железом до времени рай,
Недоступный безумным рабам.
141 Кб, 1200x1102Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух.
Да, таким я и буду с тобой:
Не для ласковых слов я выковывал дух,
Не для дружб я боролся с судьбой.
Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,
По звездам прочитать ты умел,
Что грядущие ночи — темней и темней,
Что ночам неизвестен предел.
Вот — свершилось. Весь мир одичал, и окрест
Ни один не мерцает маяк.
И тому, кто не понял вещания звезд,—
Нестерпим окружающий мрак.
И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,
Что грядущего ночь не пуста,—
Затуманила сердце усталость и месть,
Отвращенье скривило уста...
Было время надежды и веры большой —
Был я прост и доверчив, как ты.
Шел я к людям с открытой и детской душой,
Не пугаясь людской клеветы...
А теперь — тех надежд не отыщешь следа,
Всё к далеким звездам унеслось.
И к кому шел с открытой душою тогда,
От того отвернуться пришлось.
И сама та душа, что, пылая, ждала,
Треволненьям отдаться спеша,—
И враждой, и любовью она изошла,
И сгорела она, та душа.
И остались — улыбкой сведенная бровь,
Сжатый рот и печальная власть
Бунтовать ненасытную женскую кровь,
Зажигая звериную страсть...
Не стучись же напрасно у плотных дверей,
Тщетным стоном себя не томи:
Ты не встретишь участья у бедных зверей
Называвшихся прежде людьми.
Ты — железною маской лицо закрывай,
Поклоняясь священным гробам,
Охраняя железом до времени рай,
Недоступный безумным рабам.
Да, таким я и буду с тобой:
Не для ласковых слов я выковывал дух,
Не для дружб я боролся с судьбой.
Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,
По звездам прочитать ты умел,
Что грядущие ночи — темней и темней,
Что ночам неизвестен предел.
Вот — свершилось. Весь мир одичал, и окрест
Ни один не мерцает маяк.
И тому, кто не понял вещания звезд,—
Нестерпим окружающий мрак.
И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,
Что грядущего ночь не пуста,—
Затуманила сердце усталость и месть,
Отвращенье скривило уста...
Было время надежды и веры большой —
Был я прост и доверчив, как ты.
Шел я к людям с открытой и детской душой,
Не пугаясь людской клеветы...
А теперь — тех надежд не отыщешь следа,
Всё к далеким звездам унеслось.
И к кому шел с открытой душою тогда,
От того отвернуться пришлось.
И сама та душа, что, пылая, ждала,
Треволненьям отдаться спеша,—
И враждой, и любовью она изошла,
И сгорела она, та душа.
И остались — улыбкой сведенная бровь,
Сжатый рот и печальная власть
Бунтовать ненасытную женскую кровь,
Зажигая звериную страсть...
Не стучись же напрасно у плотных дверей,
Тщетным стоном себя не томи:
Ты не встретишь участья у бедных зверей
Называвшихся прежде людьми.
Ты — железною маской лицо закрывай,
Поклоняясь священным гробам,
Охраняя железом до времени рай,
Недоступный безумным рабам.
>>740788
Брожу в стенах монастыря,
Безрадостный и темный инок.
Чуть брезжит бледная заря, —
Слежу мелькания снежинок.
Ах, ночь длинна, заря бледна
На нашем севере угрюмом.
У занесенного окна
Упорным предаюся думам.
Один и тот же снег — белей
Нетронутой и вечной ризы.
И вечно бледный воск свечей,
И убеленные карнизы.
Мне странен холод здешних стен
И непонятна жизни бедность.
Меня пугает сонный плен
И братий мертвенная бледность.
Заря бледна и ночь долга,
Как ряд заутрен и обеден.
Ах, сам я бледен, как снега,
В упорной думе сердцем беден...
Брожу в стенах монастыря,
Безрадостный и темный инок.
Чуть брезжит бледная заря, —
Слежу мелькания снежинок.
Ах, ночь длинна, заря бледна
На нашем севере угрюмом.
У занесенного окна
Упорным предаюся думам.
Один и тот же снег — белей
Нетронутой и вечной ризы.
И вечно бледный воск свечей,
И убеленные карнизы.
Мне странен холод здешних стен
И непонятна жизни бедность.
Меня пугает сонный плен
И братий мертвенная бледность.
Заря бледна и ночь долга,
Как ряд заутрен и обеден.
Ах, сам я бледен, как снега,
В упорной думе сердцем беден...
Ну и хуйня эти ваши стихотреды.
Вот то ли дело раньше, анон мог, а теперь пердеж и потуги.
вот как надо:
Я ненавижу детей, их визгливые звуки
И мерзкие крики, и шорохи и кутерьму
О, как я хочу наслать детям ужасные муки
Или посадить их в чудовищную тюрьму
Чтоб мясо им рвали огромные злые собаки
Глаза вырывали хирурги, а злые менты
Ломали им руки и ноги, а ночью в бараке
Их вешали чтоб мои дорогие кенты
О, как я хочу, чтоб их газом травили, пилою
Живот разрезали, и кожу снимали живьем
И чтоб в мясорубку швыряли детей, чтобы строем
Шагали они, чтобы стать удобреньем, сырьем
Ломайте им кости, и жгите их в огненной яме
Душите их, режьте, пилите, и бейте ножом
Сношайте их в рот и ебите большими хуями
В восторженном, яростном гневе своем!
Вот то ли дело раньше, анон мог, а теперь пердеж и потуги.
вот как надо:
Я ненавижу детей, их визгливые звуки
И мерзкие крики, и шорохи и кутерьму
О, как я хочу наслать детям ужасные муки
Или посадить их в чудовищную тюрьму
Чтоб мясо им рвали огромные злые собаки
Глаза вырывали хирурги, а злые менты
Ломали им руки и ноги, а ночью в бараке
Их вешали чтоб мои дорогие кенты
О, как я хочу, чтоб их газом травили, пилою
Живот разрезали, и кожу снимали живьем
И чтоб в мясорубку швыряли детей, чтобы строем
Шагали они, чтобы стать удобреньем, сырьем
Ломайте им кости, и жгите их в огненной яме
Душите их, режьте, пилите, и бейте ножом
Сношайте их в рот и ебите большими хуями
В восторженном, яростном гневе своем!
>>741848
ммм как аморальненько)0)00)0)0 вот анон жжет канеш)0)0))0) ставь лацк если лалкам моралфагам вход запрещен)0)0)0)
ммм как аморальненько)0)00)0)0 вот анон жжет канеш)0)0))0) ставь лацк если лалкам моралфагам вход запрещен)0)0)0)
>>741857
ЫЫЫЫУАААЫЫЫААУЫЫ-ПУКБУЭЭЭ-ПУКСРЕНЬК-БЛЯУААЫЫ!!11111
ЫЫЫЫУАААЫЫЫААУЫЫ-ПУКБУЭЭЭ-ПУКСРЕНЬК-БЛЯУААЫЫ!!11111
>>741857
Моралфаг порвался
Моралфаг порвался
>>741848
Хуйня, старайся лучше.
Маяковский одной строчкой тебя уделывает (я уж не говорю об остальных строчках).
Хуйня, старайся лучше.
Маяковский одной строчкой тебя уделывает (я уж не говорю об остальных строчках).
Недавно вот нашел "Пятые стансы" Ольги Седаковой, дико впечатлился.
De arte poetica¹
1
Большая вещь – сама себе приют.
Глубокий скит или широкий пруд,
таинственная рыба в глубине
и праведник, о невечернем дне
читающий урочные Часы.
Она сама – сосуд своей красы.
2
Как в раковине ходит океан –
сердечный клапан времени, капкан
на мягких лапах, чудище в мешке,
сокровище в снотворном порошке, –
так в разум мой, в его скрипучий дом
она идет с волшебным фонарем...
3
Не правда ли, минувшая строфа
как будто перегружена? Лафа
тому, кто наяву бывал влеком
всех образов сребристым косяком,
несущим нас на острых плавниках
туда, где мы и всё, что с нами, – прах.
4
Я только в скобках замечаю: свет –
достаточно таинственный предмет,
чтоб говорить Бог ведает о чем,
чтоб речь, как пыль, пронзенная лучом,
крутилась мелко, путано, едва...
Но значила – прозрачность вещества.
5
Большая вещь – сама себе приют.
Там скачут звери и птенцы клюют
свой музыкальный корм. Но по пятам
за днем приходит ночь. И тот, кто там,
откладывает труд: он видит рост
магнитящих и слезотворных звезд.
6
Но странно: как состарились глаза!
Им видно то, чего глядеть нельзя,
и прочее не видно. Так из рук,
бывает, чашка выпадет. Мой друг,
что мы как жизнь хранили, пропадет –
и незнакомое звездой взойдет...
7
Поэзия, мне кажется, для всех
тебя растят, как в Сербии орех
у монастырских стен, где ковш и мед,
колодец и небесный ледоход, –
и хоть на миг, а видит мирянин
свой ветхий век, как шорох вешних льдин...
8
– О, это всё: и что я пропадал,
и что мой разум ныл и голодал,
как мышь в холодном погребе, болел,
что никого никто не пожалел –
всё двинулось, от счастья очумев,
как «всё пройдет», Горациев припев...
9
Минуту, жизнь, зачем тебе спешить?
Еще успеешь ты мне рот зашить
железной ниткой. Смилуйся, позволь
раз или два испробовать пароль:
«Большая вещь – сама себе приют».
Она споет, когда нас отпоют, –
10
и, говорят, прекрасней. Но теперь
полуденной красы ночная дверь
раскрыта настежь; глубоко в горах
огонь созвездий, ангел и монах,
при собственной свече из глубины
вычитывает образы вины...
11
Большая вещь – утрата из утрат.
Скажу ли? взгляд в медиоланский сад:
приструнен слух; на опытных струнах
играет страх; одушевленный прах,
как бабочка, глядит свою свечу:
– Я не хочу быть тем, что я хочу!
12
И будущее катится с трудом
в огромный дом, секретный водоем..
Вы скажете, мол, претенциозная хуета, но мне почему-то очень понравилось.
De arte poetica¹
1
Большая вещь – сама себе приют.
Глубокий скит или широкий пруд,
таинственная рыба в глубине
и праведник, о невечернем дне
читающий урочные Часы.
Она сама – сосуд своей красы.
2
Как в раковине ходит океан –
сердечный клапан времени, капкан
на мягких лапах, чудище в мешке,
сокровище в снотворном порошке, –
так в разум мой, в его скрипучий дом
она идет с волшебным фонарем...
3
Не правда ли, минувшая строфа
как будто перегружена? Лафа
тому, кто наяву бывал влеком
всех образов сребристым косяком,
несущим нас на острых плавниках
туда, где мы и всё, что с нами, – прах.
4
Я только в скобках замечаю: свет –
достаточно таинственный предмет,
чтоб говорить Бог ведает о чем,
чтоб речь, как пыль, пронзенная лучом,
крутилась мелко, путано, едва...
Но значила – прозрачность вещества.
5
Большая вещь – сама себе приют.
Там скачут звери и птенцы клюют
свой музыкальный корм. Но по пятам
за днем приходит ночь. И тот, кто там,
откладывает труд: он видит рост
магнитящих и слезотворных звезд.
6
Но странно: как состарились глаза!
Им видно то, чего глядеть нельзя,
и прочее не видно. Так из рук,
бывает, чашка выпадет. Мой друг,
что мы как жизнь хранили, пропадет –
и незнакомое звездой взойдет...
7
Поэзия, мне кажется, для всех
тебя растят, как в Сербии орех
у монастырских стен, где ковш и мед,
колодец и небесный ледоход, –
и хоть на миг, а видит мирянин
свой ветхий век, как шорох вешних льдин...
8
– О, это всё: и что я пропадал,
и что мой разум ныл и голодал,
как мышь в холодном погребе, болел,
что никого никто не пожалел –
всё двинулось, от счастья очумев,
как «всё пройдет», Горациев припев...
9
Минуту, жизнь, зачем тебе спешить?
Еще успеешь ты мне рот зашить
железной ниткой. Смилуйся, позволь
раз или два испробовать пароль:
«Большая вещь – сама себе приют».
Она споет, когда нас отпоют, –
10
и, говорят, прекрасней. Но теперь
полуденной красы ночная дверь
раскрыта настежь; глубоко в горах
огонь созвездий, ангел и монах,
при собственной свече из глубины
вычитывает образы вины...
11
Большая вещь – утрата из утрат.
Скажу ли? взгляд в медиоланский сад:
приструнен слух; на опытных струнах
играет страх; одушевленный прах,
как бабочка, глядит свою свечу:
– Я не хочу быть тем, что я хочу!
12
И будущее катится с трудом
в огромный дом, секретный водоем..
Вы скажете, мол, претенциозная хуета, но мне почему-то очень понравилось.
Недавно вот нашел "Пятые стансы" Ольги Седаковой, дико впечатлился.
De arte poetica¹
1
Большая вещь – сама себе приют.
Глубокий скит или широкий пруд,
таинственная рыба в глубине
и праведник, о невечернем дне
читающий урочные Часы.
Она сама – сосуд своей красы.
2
Как в раковине ходит океан –
сердечный клапан времени, капкан
на мягких лапах, чудище в мешке,
сокровище в снотворном порошке, –
так в разум мой, в его скрипучий дом
она идет с волшебным фонарем...
3
Не правда ли, минувшая строфа
как будто перегружена? Лафа
тому, кто наяву бывал влеком
всех образов сребристым косяком,
несущим нас на острых плавниках
туда, где мы и всё, что с нами, – прах.
4
Я только в скобках замечаю: свет –
достаточно таинственный предмет,
чтоб говорить Бог ведает о чем,
чтоб речь, как пыль, пронзенная лучом,
крутилась мелко, путано, едва...
Но значила – прозрачность вещества.
5
Большая вещь – сама себе приют.
Там скачут звери и птенцы клюют
свой музыкальный корм. Но по пятам
за днем приходит ночь. И тот, кто там,
откладывает труд: он видит рост
магнитящих и слезотворных звезд.
6
Но странно: как состарились глаза!
Им видно то, чего глядеть нельзя,
и прочее не видно. Так из рук,
бывает, чашка выпадет. Мой друг,
что мы как жизнь хранили, пропадет –
и незнакомое звездой взойдет...
7
Поэзия, мне кажется, для всех
тебя растят, как в Сербии орех
у монастырских стен, где ковш и мед,
колодец и небесный ледоход, –
и хоть на миг, а видит мирянин
свой ветхий век, как шорох вешних льдин...
8
– О, это всё: и что я пропадал,
и что мой разум ныл и голодал,
как мышь в холодном погребе, болел,
что никого никто не пожалел –
всё двинулось, от счастья очумев,
как «всё пройдет», Горациев припев...
9
Минуту, жизнь, зачем тебе спешить?
Еще успеешь ты мне рот зашить
железной ниткой. Смилуйся, позволь
раз или два испробовать пароль:
«Большая вещь – сама себе приют».
Она споет, когда нас отпоют, –
10
и, говорят, прекрасней. Но теперь
полуденной красы ночная дверь
раскрыта настежь; глубоко в горах
огонь созвездий, ангел и монах,
при собственной свече из глубины
вычитывает образы вины...
11
Большая вещь – утрата из утрат.
Скажу ли? взгляд в медиоланский сад:
приструнен слух; на опытных струнах
играет страх; одушевленный прах,
как бабочка, глядит свою свечу:
– Я не хочу быть тем, что я хочу!
12
И будущее катится с трудом
в огромный дом, секретный водоем..
Вы скажете, мол, претенциозная хуета, но мне почему-то очень понравилось.
De arte poetica¹
1
Большая вещь – сама себе приют.
Глубокий скит или широкий пруд,
таинственная рыба в глубине
и праведник, о невечернем дне
читающий урочные Часы.
Она сама – сосуд своей красы.
2
Как в раковине ходит океан –
сердечный клапан времени, капкан
на мягких лапах, чудище в мешке,
сокровище в снотворном порошке, –
так в разум мой, в его скрипучий дом
она идет с волшебным фонарем...
3
Не правда ли, минувшая строфа
как будто перегружена? Лафа
тому, кто наяву бывал влеком
всех образов сребристым косяком,
несущим нас на острых плавниках
туда, где мы и всё, что с нами, – прах.
4
Я только в скобках замечаю: свет –
достаточно таинственный предмет,
чтоб говорить Бог ведает о чем,
чтоб речь, как пыль, пронзенная лучом,
крутилась мелко, путано, едва...
Но значила – прозрачность вещества.
5
Большая вещь – сама себе приют.
Там скачут звери и птенцы клюют
свой музыкальный корм. Но по пятам
за днем приходит ночь. И тот, кто там,
откладывает труд: он видит рост
магнитящих и слезотворных звезд.
6
Но странно: как состарились глаза!
Им видно то, чего глядеть нельзя,
и прочее не видно. Так из рук,
бывает, чашка выпадет. Мой друг,
что мы как жизнь хранили, пропадет –
и незнакомое звездой взойдет...
7
Поэзия, мне кажется, для всех
тебя растят, как в Сербии орех
у монастырских стен, где ковш и мед,
колодец и небесный ледоход, –
и хоть на миг, а видит мирянин
свой ветхий век, как шорох вешних льдин...
8
– О, это всё: и что я пропадал,
и что мой разум ныл и голодал,
как мышь в холодном погребе, болел,
что никого никто не пожалел –
всё двинулось, от счастья очумев,
как «всё пройдет», Горациев припев...
9
Минуту, жизнь, зачем тебе спешить?
Еще успеешь ты мне рот зашить
железной ниткой. Смилуйся, позволь
раз или два испробовать пароль:
«Большая вещь – сама себе приют».
Она споет, когда нас отпоют, –
10
и, говорят, прекрасней. Но теперь
полуденной красы ночная дверь
раскрыта настежь; глубоко в горах
огонь созвездий, ангел и монах,
при собственной свече из глубины
вычитывает образы вины...
11
Большая вещь – утрата из утрат.
Скажу ли? взгляд в медиоланский сад:
приструнен слух; на опытных струнах
играет страх; одушевленный прах,
как бабочка, глядит свою свечу:
– Я не хочу быть тем, что я хочу!
12
И будущее катится с трудом
в огромный дом, секретный водоем..
Вы скажете, мол, претенциозная хуета, но мне почему-то очень понравилось.
>>744787
Кто скажет-то? Если оглядываться постоянно на тупых, тупость станет твоей собственной меркой.
Прощание
I
Мне снилось, как будто настало прощанье
и встало над нашей смущенной водой.
И зренье мешалось, как увещеванье
про бόльшие беды над меньшей бедой,
про то, что прощанье – еще очертанье,
откуда-то вéдомый очерк пустой.
Но тут, как кольцо из гадательной чаши,
свой облик достало из жизни молчащей,
и плача, смущая и глядя в нее,
стояло оно, как желанье мое.
II
Так зверю больному с окраин творенья,
из складок, в которые мы не глядим,
встряхнут и расправят живое виденье,
и детство второе нагнется над ним,
чтоб он, не заметив, простился с мученьем,
последним и первым желаньем учим.
И он темноту, словно шерсть, разгребает
и слышит, как только к соску припадает,
кормилицы новой сухие бока
и страшную сладость ее молока.
III
Я тоже из тех, кому больше не надо,
и буду стоять, пропадая из глаз,
стеклянной террасой из темного сада
любуясь, как дождь, обливающий нас,
как полная сердца живая ограда
у стекол, пока еще свет не погас.
Ограда прощания и поминанья,
целебная ткань, облепившая знанье.
И кто-то кивает, к окну подойдя,
лицу сновиденья, смущенья, дождя.
Кто скажет-то? Если оглядываться постоянно на тупых, тупость станет твоей собственной меркой.
Прощание
I
Мне снилось, как будто настало прощанье
и встало над нашей смущенной водой.
И зренье мешалось, как увещеванье
про бόльшие беды над меньшей бедой,
про то, что прощанье – еще очертанье,
откуда-то вéдомый очерк пустой.
Но тут, как кольцо из гадательной чаши,
свой облик достало из жизни молчащей,
и плача, смущая и глядя в нее,
стояло оно, как желанье мое.
II
Так зверю больному с окраин творенья,
из складок, в которые мы не глядим,
встряхнут и расправят живое виденье,
и детство второе нагнется над ним,
чтоб он, не заметив, простился с мученьем,
последним и первым желаньем учим.
И он темноту, словно шерсть, разгребает
и слышит, как только к соску припадает,
кормилицы новой сухие бока
и страшную сладость ее молока.
III
Я тоже из тех, кому больше не надо,
и буду стоять, пропадая из глаз,
стеклянной террасой из темного сада
любуясь, как дождь, обливающий нас,
как полная сердца живая ограда
у стекол, пока еще свет не погас.
Ограда прощания и поминанья,
целебная ткань, облепившая знанье.
И кто-то кивает, к окну подойдя,
лицу сновиденья, смущенья, дождя.
>>744787
Кто скажет-то? Если оглядываться постоянно на тупых, тупость станет твоей собственной меркой.
Прощание
I
Мне снилось, как будто настало прощанье
и встало над нашей смущенной водой.
И зренье мешалось, как увещеванье
про бόльшие беды над меньшей бедой,
про то, что прощанье – еще очертанье,
откуда-то вéдомый очерк пустой.
Но тут, как кольцо из гадательной чаши,
свой облик достало из жизни молчащей,
и плача, смущая и глядя в нее,
стояло оно, как желанье мое.
II
Так зверю больному с окраин творенья,
из складок, в которые мы не глядим,
встряхнут и расправят живое виденье,
и детство второе нагнется над ним,
чтоб он, не заметив, простился с мученьем,
последним и первым желаньем учим.
И он темноту, словно шерсть, разгребает
и слышит, как только к соску припадает,
кормилицы новой сухие бока
и страшную сладость ее молока.
III
Я тоже из тех, кому больше не надо,
и буду стоять, пропадая из глаз,
стеклянной террасой из темного сада
любуясь, как дождь, обливающий нас,
как полная сердца живая ограда
у стекол, пока еще свет не погас.
Ограда прощания и поминанья,
целебная ткань, облепившая знанье.
И кто-то кивает, к окну подойдя,
лицу сновиденья, смущенья, дождя.
Кто скажет-то? Если оглядываться постоянно на тупых, тупость станет твоей собственной меркой.
Прощание
I
Мне снилось, как будто настало прощанье
и встало над нашей смущенной водой.
И зренье мешалось, как увещеванье
про бόльшие беды над меньшей бедой,
про то, что прощанье – еще очертанье,
откуда-то вéдомый очерк пустой.
Но тут, как кольцо из гадательной чаши,
свой облик достало из жизни молчащей,
и плача, смущая и глядя в нее,
стояло оно, как желанье мое.
II
Так зверю больному с окраин творенья,
из складок, в которые мы не глядим,
встряхнут и расправят живое виденье,
и детство второе нагнется над ним,
чтоб он, не заметив, простился с мученьем,
последним и первым желаньем учим.
И он темноту, словно шерсть, разгребает
и слышит, как только к соску припадает,
кормилицы новой сухие бока
и страшную сладость ее молока.
III
Я тоже из тех, кому больше не надо,
и буду стоять, пропадая из глаз,
стеклянной террасой из темного сада
любуясь, как дождь, обливающий нас,
как полная сердца живая ограда
у стекол, пока еще свет не погас.
Ограда прощания и поминанья,
целебная ткань, облепившая знанье.
И кто-то кивает, к окну подойдя,
лицу сновиденья, смущенья, дождя.
Я никогда не писал стихи и мне очень сложно. У меня только какой-то бессмысленный высер получается:
Жёлтая кофта, карие глаза.
Девочка мне только ты одна нужна.
Моя жизнь хуета, моя жизнь дно
Кто я был до тебя, кто я был до?
Жёлтая кофта, карие глаза.
Девочка мне только ты одна нужна.
Моя жизнь хуета, моя жизнь дно
Кто я был до тебя, кто я был до?
>>746470
Да... В этом я солидарен. Но ничего в голову не лезет. Хоть иди и копируй у разных авторов стихи и миксуй по строчке.
Да... В этом я солидарен. Но ничего в голову не лезет. Хоть иди и копируй у разных авторов стихи и миксуй по строчке.
>>746475
Блять, как стихам то научиться? Типо на курсы что-ли ебашить или как? Бля ты рофлишь наверное
Блять, как стихам то научиться? Типо на курсы что-ли ебашить или как? Бля ты рофлишь наверное
>>746481
Извини бро, наехал на тебя просто так. Ты абсолютно прав. И этим я и занимаюсь...
Извини бро, наехал на тебя просто так. Ты абсолютно прав. И этим я и занимаюсь...
>>746469
Я не понял, ты щас Маяковского девочкой назвал?
>Жёлтая кофта, карие глаза.
>Девочка мне только ты одна нужна.
Я не понял, ты щас Маяковского девочкой назвал?
>>746471
Это называется https://ru.wikipedia.org/wiki/Центон
>копируй у разных авторов стихи и миксуй по строчке
Это называется https://ru.wikipedia.org/wiki/Центон
>>746469
Вся любовная поэзия это бессмысленный высер. Все, что не касается вечности - дерьмо собачье. И твоя еот тоже, через пяток лет обличинится, превратится в хабалку и осатанеет. Так что нахуй пошел, романтик-самоучка, всю борду своим недоёбом засрали, сволочи.
Житья от вас, долбозавров малолетних, нет.
> бессмысленный высер получается:
Вся любовная поэзия это бессмысленный высер. Все, что не касается вечности - дерьмо собачье. И твоя еот тоже, через пяток лет обличинится, превратится в хабалку и осатанеет. Так что нахуй пошел, романтик-самоучка, всю борду своим недоёбом засрали, сволочи.
Житья от вас, долбозавров малолетних, нет.
>>746586
Ладно.
Нет друг я не оправдываюсь, просто ты ёбаное мудло, я мать твою ебал, сестру твою ебал, кирпичами им голову разбивал, блять, с балкона сбрасывал, переворачивал, опять ебал, потом твоего отца в жопу ебал, потом заставлял твоего отца ебать в жопу твою сестру сука, и тебя, пидораса блять, заставлял это всё смотреть, а потом говно жрать общее, то что понасрали все твои ебучие родные, блять, нахуй иди.
Ладно.
Нет друг я не оправдываюсь, просто ты ёбаное мудло, я мать твою ебал, сестру твою ебал, кирпичами им голову разбивал, блять, с балкона сбрасывал, переворачивал, опять ебал, потом твоего отца в жопу ебал, потом заставлял твоего отца ебать в жопу твою сестру сука, и тебя, пидораса блять, заставлял это всё смотреть, а потом говно жрать общее, то что понасрали все твои ебучие родные, блять, нахуй иди.
>>649980
Рафинированная графомания. Это перевод такой?
Рафинированная графомания. Это перевод такой?
>>653286
«ЧертИт» хахахахахахаж блять, ахахахахах.
«ЧертИт» хахахахахахаж блять, ахахахахах.
>>746633
Я ж и говорю, тебе спермотоксикоз глаза застит.
Никого ты не ебал, омежа, и не будешь. А вот твоя еот, напротив, ебется и будет, чтобы выбрать себе мужика получше, а не сопливого комнатного трубадура, который в человеческих отношениях шарит меньше, чем свинья в астрономии.
Ну или тебе, писатель стишат, лет 14, тогда однозначно пошел нахуй, борда 18+, ребенок тупорылый.
Алибидерчи, плесень.
> ебалебалебалебалебалплакплакплакплакыыыыыымаааамяебал
Я ж и говорю, тебе спермотоксикоз глаза застит.
Никого ты не ебал, омежа, и не будешь. А вот твоя еот, напротив, ебется и будет, чтобы выбрать себе мужика получше, а не сопливого комнатного трубадура, который в человеческих отношениях шарит меньше, чем свинья в астрономии.
Ну или тебе, писатель стишат, лет 14, тогда однозначно пошел нахуй, борда 18+, ребенок тупорылый.
Алибидерчи, плесень.
>>746645
Брофист, со школы терпеть их обеих не могу, весь этот их дешевый пафос и самолюбование.
Брофист, со школы терпеть их обеих не могу, весь этот их дешевый пафос и самолюбование.
>>651240
Лучшая поэтесса серебрянного века. Хорошо, что быдло от неё и Ахматовой корежит.
Лучшая поэтесса серебрянного века. Хорошо, что быдло от неё и Ахматовой корежит.
>>651240
КАК ЖЕ НИБАМБИТ КОВЫРЯЛОЧЬКЕ
Вот так лучше читается:
Вчяра ещё в глаза глядел,
А нынчя - всё касица в сторану!
Вчяра еще до птиц сядел,-
Всё жаварОнки нынчя - вораны!
Я хлупыя, а ты умен,
Жавой, а я астолбянелыя.
О, вопыль женщян усех врямен:
"Мой милай, што тябе я зделыла?!"
И слезы ей - вада, и хрофь -
Вада,- в крави, в слязах умылыся!
Не мать, а мачяха - Любофь:
Не ждити ни суда, ни милысти.
Увозют милых корабли,
Уводит их дароха белыя...
И стон стоит вдоль всей зямли:
"Мой милой, што тибе я зделола?"
Фчира ищо - в нагах ляжал!
Равнял с Кятайскыю диржавыю!
Враз оби ручиньки розжал,-
Жисть выпыла - капейкый ржаваю!
Дитоубийцой на суду
Стаю - нимилыя, нисмелыя.
Я и в аду тибе скожу:
"Мой милой, што тибе я зделыла?"
Спрашу я стул, спрашу кравать:
"За што, за што тирплю и бедствыю?"
"Отцелавал - колесавать:
Другую целавать",- атвецтвують.
Жыть приучил в самом агне,
Сам бросял - в степь золидянелыю!
Вот што ты, милай, зделыл мне!
Мой милай, што тибе - я зделола?
Всё ведыю - ни прикаслофь!
Внофь зрячия - уж не любовняца!
Где атступаица Любофь,
Там патступаит Смерть-садовняца.
Самo - што диряво трясьти! -
В срок яблыка спадаит спелае...
- За усё, за усё миня прасти,
Мой милай,- што тибе я зделыла!
КАК ЖЕ НИБАМБИТ КОВЫРЯЛОЧЬКЕ
Вот так лучше читается:
Вчяра ещё в глаза глядел,
А нынчя - всё касица в сторану!
Вчяра еще до птиц сядел,-
Всё жаварОнки нынчя - вораны!
Я хлупыя, а ты умен,
Жавой, а я астолбянелыя.
О, вопыль женщян усех врямен:
"Мой милай, што тябе я зделыла?!"
И слезы ей - вада, и хрофь -
Вада,- в крави, в слязах умылыся!
Не мать, а мачяха - Любофь:
Не ждити ни суда, ни милысти.
Увозют милых корабли,
Уводит их дароха белыя...
И стон стоит вдоль всей зямли:
"Мой милой, што тибе я зделола?"
Фчира ищо - в нагах ляжал!
Равнял с Кятайскыю диржавыю!
Враз оби ручиньки розжал,-
Жисть выпыла - капейкый ржаваю!
Дитоубийцой на суду
Стаю - нимилыя, нисмелыя.
Я и в аду тибе скожу:
"Мой милой, што тибе я зделыла?"
Спрашу я стул, спрашу кравать:
"За што, за што тирплю и бедствыю?"
"Отцелавал - колесавать:
Другую целавать",- атвецтвують.
Жыть приучил в самом агне,
Сам бросял - в степь золидянелыю!
Вот што ты, милай, зделыл мне!
Мой милай, што тибе - я зделола?
Всё ведыю - ни прикаслофь!
Внофь зрячия - уж не любовняца!
Где атступаица Любофь,
Там патступаит Смерть-садовняца.
Самo - што диряво трясьти! -
В срок яблыка спадаит спелае...
- За усё, за усё миня прасти,
Мой милай,- што тибе я зделыла!
>>651240
КАК ЖЕ НИБАМБИТ КОВЫРЯЛОЧЬКЕ
Вот так лучше читается:
Вчяра ещё в глаза глядел,
А нынчя - всё касица в сторану!
Вчяра еще до птиц сядел,-
Всё жаварОнки нынчя - вораны!
Я хлупыя, а ты умен,
Жавой, а я астолбянелыя.
О, вопыль женщян усех врямен:
"Мой милай, што тябе я зделыла?!"
И слезы ей - вада, и хрофь -
Вада,- в крави, в слязах умылыся!
Не мать, а мачяха - Любофь:
Не ждити ни суда, ни милысти.
Увозют милых корабли,
Уводит их дароха белыя...
И стон стоит вдоль всей зямли:
"Мой милой, што тибе я зделола?"
Фчира ищо - в нагах ляжал!
Равнял с Кятайскыю диржавыю!
Враз оби ручиньки розжал,-
Жисть выпыла - капейкый ржаваю!
Дитоубийцой на суду
Стаю - нимилыя, нисмелыя.
Я и в аду тибе скожу:
"Мой милой, што тибе я зделыла?"
Спрашу я стул, спрашу кравать:
"За што, за што тирплю и бедствыю?"
"Отцелавал - колесавать:
Другую целавать",- атвецтвують.
Жыть приучил в самом агне,
Сам бросял - в степь золидянелыю!
Вот што ты, милай, зделыл мне!
Мой милай, што тибе - я зделола?
Всё ведыю - ни прикаслофь!
Внофь зрячия - уж не любовняца!
Где атступаица Любофь,
Там патступаит Смерть-садовняца.
Самo - што диряво трясьти! -
В срок яблыка спадаит спелае...
- За усё, за усё миня прасти,
Мой милай,- што тибе я зделыла!
КАК ЖЕ НИБАМБИТ КОВЫРЯЛОЧЬКЕ
Вот так лучше читается:
Вчяра ещё в глаза глядел,
А нынчя - всё касица в сторану!
Вчяра еще до птиц сядел,-
Всё жаварОнки нынчя - вораны!
Я хлупыя, а ты умен,
Жавой, а я астолбянелыя.
О, вопыль женщян усех врямен:
"Мой милай, што тябе я зделыла?!"
И слезы ей - вада, и хрофь -
Вада,- в крави, в слязах умылыся!
Не мать, а мачяха - Любофь:
Не ждити ни суда, ни милысти.
Увозют милых корабли,
Уводит их дароха белыя...
И стон стоит вдоль всей зямли:
"Мой милой, што тибе я зделола?"
Фчира ищо - в нагах ляжал!
Равнял с Кятайскыю диржавыю!
Враз оби ручиньки розжал,-
Жисть выпыла - капейкый ржаваю!
Дитоубийцой на суду
Стаю - нимилыя, нисмелыя.
Я и в аду тибе скожу:
"Мой милой, што тибе я зделыла?"
Спрашу я стул, спрашу кравать:
"За што, за што тирплю и бедствыю?"
"Отцелавал - колесавать:
Другую целавать",- атвецтвують.
Жыть приучил в самом агне,
Сам бросял - в степь золидянелыю!
Вот што ты, милай, зделыл мне!
Мой милай, што тибе - я зделола?
Всё ведыю - ни прикаслофь!
Внофь зрячия - уж не любовняца!
Где атступаица Любофь,
Там патступаит Смерть-садовняца.
Самo - што диряво трясьти! -
В срок яблыка спадаит спелае...
- За усё, за усё миня прасти,
Мой милай,- што тибе я зделыла!
>>746726
Не цвитаива, и все цвитаивскоэ терпеть не можыт :3
Не цвитаива, и все цвитаивскоэ терпеть не можыт :3
>>746704
Стих пустой, конечно, по содержанию, и примитивная антитеза в конце ("я не виновата" — "прости за то, в чём виновата") его совершенно не красит.
Но меня лично порадовали милые противопоставления и образы внутри четверостиший. По крайней мере, сама структура стихотворения написана мило и с выдумкой.
А ты, кривляясь, выглядишь просто ничтожно. Пародия — это аргумент, к которому прибегают тогда, когда аргументов просто не осталось.
Стих пустой, конечно, по содержанию, и примитивная антитеза в конце ("я не виновата" — "прости за то, в чём виновата") его совершенно не красит.
Но меня лично порадовали милые противопоставления и образы внутри четверостиший. По крайней мере, сама структура стихотворения написана мило и с выдумкой.
А ты, кривляясь, выглядишь просто ничтожно. Пародия — это аргумент, к которому прибегают тогда, когда аргументов просто не осталось.
>>746768
Знатная лапландская поэтесса, разбойница, каннибалка. Из "Буратины" харитоновской (о коей тред где-то был, но быстро утонул).
Знатная лапландская поэтесса, разбойница, каннибалка. Из "Буратины" харитоновской (о коей тред где-то был, но быстро утонул).
изоляция покойного лица
на дно желудка брошен якорь
дайте мою брошь из похоронного венца
я пленник обстоятельств будто джугашвили яков
сорвать лицо и выкинуть на пол
грызть вены точно узники освенцима
повиснуть на решетке с любой как пот полл
растить вдоль гриву как у оболенского
я слезы лишь делю с постелью
делить с людьми ведь страшный грех
за чувства били и ругали
и я закрылся ото всех
ключ проглотил, с тех пор он хладный
грудь колет что инъекций крокодил
разрежь мне грудь
там хлад не от ключа
от безысходности и от потери сил
моя любовь мила без макияжа
она достойна моей смерти
увы, рождён нести страдания
в своей унылой круговерти
мой чемодан пути избит как я
шизоидность во всей красе
лязг лезвия, да по худым рукам
не встретить нам алый рассвет
*
я провозглашаю одиночество
до гнилых зубов
до секущихся волос
до единственной соли в доме
находящейся в ваших глазах
говорите с холодными стенами
деинтеллектуализм толпы не палка в колесе
психического сгорающего театра поэта
писал от нахлынувшей депрессии находясь в изоляции месяц
на дно желудка брошен якорь
дайте мою брошь из похоронного венца
я пленник обстоятельств будто джугашвили яков
сорвать лицо и выкинуть на пол
грызть вены точно узники освенцима
повиснуть на решетке с любой как пот полл
растить вдоль гриву как у оболенского
я слезы лишь делю с постелью
делить с людьми ведь страшный грех
за чувства били и ругали
и я закрылся ото всех
ключ проглотил, с тех пор он хладный
грудь колет что инъекций крокодил
разрежь мне грудь
там хлад не от ключа
от безысходности и от потери сил
моя любовь мила без макияжа
она достойна моей смерти
увы, рождён нести страдания
в своей унылой круговерти
мой чемодан пути избит как я
шизоидность во всей красе
лязг лезвия, да по худым рукам
не встретить нам алый рассвет
*
я провозглашаю одиночество
до гнилых зубов
до секущихся волос
до единственной соли в доме
находящейся в ваших глазах
говорите с холодными стенами
деинтеллектуализм толпы не палка в колесе
психического сгорающего театра поэта
писал от нахлынувшей депрессии находясь в изоляции месяц
изоляция покойного лица
на дно желудка брошен якорь
дайте мою брошь из похоронного венца
я пленник обстоятельств будто джугашвили яков
сорвать лицо и выкинуть на пол
грызть вены точно узники освенцима
повиснуть на решетке с любой как пот полл
растить вдоль гриву как у оболенского
я слезы лишь делю с постелью
делить с людьми ведь страшный грех
за чувства били и ругали
и я закрылся ото всех
ключ проглотил, с тех пор он хладный
грудь колет что инъекций крокодил
разрежь мне грудь
там хлад не от ключа
от безысходности и от потери сил
моя любовь мила без макияжа
она достойна моей смерти
увы, рождён нести страдания
в своей унылой круговерти
мой чемодан пути избит как я
шизоидность во всей красе
лязг лезвия, да по худым рукам
не встретить нам алый рассвет
*
я провозглашаю одиночество
до гнилых зубов
до секущихся волос
до единственной соли в доме
находящейся в ваших глазах
говорите с холодными стенами
деинтеллектуализм толпы не палка в колесе
психического сгорающего театра поэта
писал от нахлынувшей депрессии находясь в изоляции месяц
на дно желудка брошен якорь
дайте мою брошь из похоронного венца
я пленник обстоятельств будто джугашвили яков
сорвать лицо и выкинуть на пол
грызть вены точно узники освенцима
повиснуть на решетке с любой как пот полл
растить вдоль гриву как у оболенского
я слезы лишь делю с постелью
делить с людьми ведь страшный грех
за чувства били и ругали
и я закрылся ото всех
ключ проглотил, с тех пор он хладный
грудь колет что инъекций крокодил
разрежь мне грудь
там хлад не от ключа
от безысходности и от потери сил
моя любовь мила без макияжа
она достойна моей смерти
увы, рождён нести страдания
в своей унылой круговерти
мой чемодан пути избит как я
шизоидность во всей красе
лязг лезвия, да по худым рукам
не встретить нам алый рассвет
*
я провозглашаю одиночество
до гнилых зубов
до секущихся волос
до единственной соли в доме
находящейся в ваших глазах
говорите с холодными стенами
деинтеллектуализм толпы не палка в колесе
психического сгорающего театра поэта
писал от нахлынувшей депрессии находясь в изоляции месяц
бамп
>>649393 (OP)
Продублирую вопрос из реквест-треда, прошу простить за такое разделение.
Прошу, научите любить поэзию.
Читал избранные стихи популярных отечественных поэтов - от Пушкина до Бродского, зарубежных - Шекспир, Бодлер, Рембо, Байрон и других.
Из всего прочитанного не решусь назвать ни одного понравившегося стихотворения. В чём вообще суть поэзии, как понять её красоту?
Да, бывают интересные и запоминающиеся словесный обороты, эпитеты и т.п., но нельзя же просто назвать стихотворение хорошим, потому что в нём пара красивых слов есть? Какое восприятие поэтического текста правильно?
Продублирую вопрос из реквест-треда, прошу простить за такое разделение.
Прошу, научите любить поэзию.
Читал избранные стихи популярных отечественных поэтов - от Пушкина до Бродского, зарубежных - Шекспир, Бодлер, Рембо, Байрон и других.
Из всего прочитанного не решусь назвать ни одного понравившегося стихотворения. В чём вообще суть поэзии, как понять её красоту?
Да, бывают интересные и запоминающиеся словесный обороты, эпитеты и т.п., но нельзя же просто назвать стихотворение хорошим, потому что в нём пара красивых слов есть? Какое восприятие поэтического текста правильно?
Тред утонул или удален.
Это копия, сохраненная 20 июля 2022 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
Это копия, сохраненная 20 июля 2022 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.