Все началось с того, что в один весенний денек мы с друзьями решили призвать какого-нибудь поэта из загробного мира. Ну, Пушкина там, Лермонтова, Есенина. Долго спорили, кого призывать, так как я настаивал на Блоке, а Толян и моя девушка Таня хотели поговорить с самим пресловнутым Пушкиным. На мои резонные замечания, что Пушкин сейчас, вероятно, занят и отвечает по другой линии, всем, разумется, было плевать.

— Саша, — спрашиваю еще одного друга, — а ты кого хочешь призвать?
— Да не знаю, — отвечает Саша. — Кого вы хотите, того и будем призывать.

Решили все-таки Пушкина. Приготовили всю атрибутику, решили, что призывать Александра Сергеевича будет тоже Александр. Уж больно голос у него был зычный.

Кладет значит Сашка пальцы на блюдечко, вдруг вижу, что он улыбается как-то странно. Хотел спросить, почему, но не успел: Александр проголосил:

— ЕГОР ЛЕТОВ, ПРИДИ!

Свечи задуло. Сидим в темноте и шоке. Пушкина нет. Летова нет. Блюдечко не крутится. Поэты не мутятся.

— Саш. Ну и зачем? Никого теперь с твоим юмором не призовем.
Саша тихо смеется, и тут из темноты:
— КАШУ СЛЕЗАМИ НЕ ИСПОРТИШЬ, НЕТ!..
— Это кто?!
— Кто погиб в генеральном сражении...
— ДА ЧТО ПРОИСХОДИТ-ТО?
— Самолет усмехнулся вдребезги.

Толян упал в обморок. Таня вопит и жмется ко мне. Саня с блуждающей улыбкой смотрит на силуэт в углу комнаты.

— Здравствуйте. Подманивали?
— Поздравляю, — хлопаю по плечу Сашку, — Ты сдал экзамен по спиритизму.
Подходит к Сашке Летов и хлопает его по плечу тоже, и смеется так по-отечески.

Так и появился в моей жизни гениальнейший поэт современности — Егор Летов.



Что самое странное, Егор даже и не думал уходить из этого бренного мира. Нет, он не испугался крика петухов, солнечного света, креста, ну и собственно всего, что должно отгонять духов.
Хотя какой это был дух? Летов ел и пил. В основном, конечно, пил. Он оккупировал диванчик в гостиной и кухню — на кухне проводил практически все свое время. Что-то писал на бумажках, бумажки эти потом прятал так, что я не мог найти, как ни старался. Спрашиваю однажды:
— Егор, а что ты пишешь?
А он в ответ:
— Тутутутутутуру...
Ну я ему картинку одной барышни из аниме на мобильнике показываю, а он матерится и плюется в экран.
— Убери ты ее. Эх, любит народ наш всякое говно... Ну вот что в ней такого? Лицо страшное же.
— Ну, все 2D тянки хорошие.
Егор тяжело посмотрел на меня и покачал головой.
— Да. Анимешный мир победил.

А Таня моя Егора как-то сразу не приняла. Ей почему-то не нравилось то, что он постоянно играет на гитаре и орет во все горло песни, рвущие душу. Она с одной стороны была права. Иногда сидишь в туалете, задумался, а...
— В ГОРЛЕ СОПЯТ КОМЬЯ ВОСПОМИНАНИЙ! ОООО! МОЯ ОБОРОНА! СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЙЧИК СТЕКЛЯННОГО ГЛАЗА! ОООООО! МОЯ ОБОРОНА!
И так далее. Начиналось все это резко. Заканчивалось тоже резко. К слову, ночью Егор не играл — дрых. Но часто вставал с дивана и шел на кухню: жрать огурцы и писать тексты. Я тогда приходил к нему, и мы вели беседы о жизни, о политике (впрочем, Летов политику не особо любил), о религии. Разговаривали, словом, душевно. Теплыми весенними вечерами рокер выходил на балкон и играл на весь двор. А двор выпадал в осадок. В интернете даже появилось видео, на котором Егор пел: "И ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ". Правда, видео это длилось пять секунд, так как потом раздавалось странное шипение и камера, видимо, ломалась.

Приходили ко мне в квартиру некие прошаренные школьники.
— А у вас Летов есть?
— Ну, Летов давно мертв.
А с кухни доносится:
— А ПРИ КОММУНИЗМЕ ВСЕ БУДЕТ ЗАЕБИСЬ, ВСЕ НАСТУПИТ СКОРО, НАДО ТОЛЬКО ЖДАТЬ!
Пришлось звать его. Говорю, что пришли фанаты. Егор мрачно отвечает:
— Без меня...
И мышку мертвую мучает. Потом засовывает ее в карман и идет смотреть телевизор. И смеется, смотря новости, сердобольно.

Таня через две недели Летова совсем уже плохо себя чувствовала. Все гуглила, как удалить духа из дома, да Летов не амиго браузер — тут просто так решение не найдешь. Таня его даже благовониями обмахивала китайскими, а он в ответ бренчит на гитаре и поет сначала про искусство быть посторонним, а потом про то, что ОН ЛЕТАЕТ СНАРУЖИ ВСЕХ ИЗМЕРЕНИЙ! Простите. Вырвалось.

Потом Таня вдруг поставила ультиматум: либо она, либо Летов. А я, признаюсь, даже не знал, что выбрать. Все песни Егора впились в мою душу, задели какие-то ее потайные струны. Забавно. Классика на меня особого влияния не оказала, рок — тоже, о попсе и говорить нечего. А реп я как-то не любил.

Гражданская Оборона в лице ее солиста же разрывала сердце. Я слушал эти песни, сидя у себя на кухне, и видел, как поют душой, как отдают себя музыке, как излагают свои мысли в самой понятной из всех понятных форм.

— Егор. Таня говорит, что ты должен... Уйти.
— Она у тебя очень красивая?
— Ну... Не очень.
— Или очень умная?
— Ну... Не не очень умная.
— Да это все тлен, Коля. Бред все это — красивая или не красивая, умная или не умная. Ты мне вот что скажи: тебе с ней тепло и солнечно? Любишь ли ты ее? Только честно!
Я сидел и думал. Егор тем временем напевал "Ходит дурачок по лесу, и ищет дурачок глупее себя...".
— Знаешь что? Не люблю я ее!
— А квартира твоя?
— Моя.
— Ну так и чего думать?

Выбрал, короче говоря, Егора, о чем до сих пор не жалею. Но все же, история на этом не заканчивается.



— Открой, Коля, или я за себя не отвечаю! Открой, говорю!
Подходит Егор к дверному глазку, смотрит, и вдруг хмыкает:
— О, брат, да это за мной.
Я уж подумал, санитары пришли. Упекли ведь когда-то Летова в психушку. Власти не нравился. А он в психушке писал, чтобы не свихнуться на самом деле.

После этого и становится понятно, почему так живы его песни. Почему он не играет на публику, а правдой режет.

Ну, я тоже смотрю в глазок. Охереваю. Таня и два попа за ее спиной.
— Открой, Николай! Будем Егора твоего изгонять!
— Не дам! Не пущу! МОЯ ОБОРОНА!
— Да ты там свихнулся уже!
— Отнюдь!
— Тихо, — говорит Егор, — Тихо. Ща разберемся.
И открывает день.
— Здравствуйте. Зачем пришли, батюшки?
Один батюшка другого в бок толкает:
— Смотри-ка! Реально Егор Летов!
— Библейские анекдоты будем травить?
— Нам бы квартиру освятить...
Тут Танька визжит:
— Его, его святите!
Ну, попы и брызнули в лицо Егору святой водой. А он смеется.

Попы еще брызнули. А он еще смеется.

Еще раз в харю! Ну, тут Летов уже вытащил из-за майки крестик и помахал им перед носом батюшек.

— Прошу проходить, батюшки! Выпьем за долгую счастливую жизнь каждому из нас!
— Пить не стоит, но посидеть с крещеным человеком готовы.
Таню оставили за дверью. Прошли на кухню, и под гитару, счастливые крики детей за окном и теплый ласковый майский вечер стали разговаривать. И разговаривали долго.

Вечер уж плавно перетекал в ночь, слипались глаза, и было хорошо-хорошо. Я ощущал полное душевное спокойствие.

Вдруг Егор улыбнулся и пропел:
— Вечность пахнет нефтью...

И растворился в воздухе. Остались лишь на столе те самые бумажки, на которых он записывал что-то.
Охнули и засобирались обратно попы. Я проводил их, закрыл за ними дверь и опустился по двери на пол. Вздохнул. Закурил. И со слезами на глазах стал разбирать записки. А там тексты. Новые стихи гениальнейшего поэта современности.

И я взял ту самую гитару, и, перебирая пальцами по струнам, запел во все горло, запел душой, всю свою злость и горечь потери вкладывая в затейливые строчки.

И рыдала гитара, и гремел голос, а где-то там, в другом мире, разлагался на плесень и липовый мед Егор Летов.