Я дремал на переднем сиденье нашей отдельской Волги, а Серега, наш водитель, в своем коронном стиле кружил по дворам. Он не любил ездить по нормальным трассам, предпочитая им всякие дворы и малоизвестные проезды. Впрочем, экономия времени при такой езде была заметной...

В один из редких выездов на нормальную улицу я открыл глаза чтобы сориентироваться и увидел его. Мой бывший НИИ, в котором я когда-то работал и откуда ушел, когда перспективы получения зарплаты за июнь в декабре стали весьма призрачными.

- Серег, - сказал я дрогнувшим голосом, - заверни сюда.

- А что?

- Я здесь когда-то работал. Хочу зайти по старой памяти.

- Ага. Только давай быстрее. А то жрать охота.

- Тут недалеко пельменная есть. Я бы тоже пожрал.

- А. Да. Знаю ее (кто бы сомневался). Я тебя тогда в ней ждать буду.

В отличие от прошлых времен, на стоянке было пусто. Не было ни служебных, ни личных машин. Не было вечно курящих в ожидании гостей сотрудников. Только поземка мела по асфальту.

Я подошел к турникету, и не останавливаясь, предъявил служебное удостоверение. Бабулька, читавшая газету, даже не взглянула в мою сторону. Эту бабульку я знал. Она всю жизнь проработала в ВОХРе, и бьюсь об заклад, что даже на следующий день она могла бы без запинки назвать номер моего удостоверения, фамилию, должность и звание.

В вестибюле было темно. Вместо ламп дневного света его освещали пара лампочек, свисавших на проводах. Откуда-то дул сквозняк, шевеливший остатки фотографий на доске почета.

Лифт, как ни странно, работал. На этаже было еще холоднее и темнее. Длинный коридор освещался лишь из наполовину заколоченного окна, да еще в противоположном конце пробивался свет с лестницы.

Я медленно, на ощупь, шел по коридору. Под ногами временами хрустели платы. Один раз в подошву воткнулся транзистор и его пришлось выковыривать. Кабинеты были закрыты. Некоторые даже забиты гвоздями. Однако наша центральная лаборатория была открыта.

Я вошел. Здесь было тепло. С одной стороны слышался едва различимый разговор, с другой доносились звуки радио. Услышав радио, я обрадовался. Этот приемник принадлежал Вовику, нашему самому лучшему монтажнику, у которого я в свое время научился очень многим премудростям монтажа.

Вовик сидел за своим верстаком и бездумно смотрел на висевшую перед ним уже пожелтевшую схему.

- Вовик! Здорово! Я хлопнул его по плечу.

- А... Это ты... Пришел...

- Ага!

- А нах... ты пришел?

- Э... Проведать вас, посмотреть как вы тут...

- Посмотрел?

- Да.

Вовик снова отвернулся к схеме. Понимая, что разговора не получится, я пошел к двери. Прислушавшись, я все-таки разобрал обрывки разговора. Этих людей я тоже знал. Сейчас они обсуждали схемотехнику устройств примерно 5-летней давности. Я понимал, что результат встречи с ними будет примерно такой же, как с Вовиком. Поэтому я вышел и тихонько притворил дверь.

Как-то машинально я подошел к двери своей лаборатории. Дверь была заперта, но обследование показало, что только на один оборот ключа. Потянув ручку в сторону, я открыл дверь и обомлел. Было такое чувство, будто я попал в прошлое. Здесь все было нетронуто. Я включил свет и сразу же увидел график дежурств по лаборатории, где нашел свою фамилию. С замиранием сердца я обошел стеллаж с приборами и подошел к своему рабочему месту.

Вот здесь сидел я. А за моей спиной сидел Саныч. Наши столы были абсолютно нетронуты, только их покрывал слой пыли. Так же стояли приборы, так же лежали инструменты. И... так же лежала плата, которую я настраивал в свой последний день!

Я помнил эту схему и помнил, какая была проблема. Ноги сами собой подогнулись и я сел на стул. Дрожащие руки совершенно без моего участия привычно включили питание стола, поправили лампу. Так же привычно я включил приборы и паяльник. Теперь я знал, что надо было поправить в схеме, и я решил во что бы то ни стало ее доделать. Пусть и столько лет спустя...

Однако, взглянув на осциллограф, я обнаружил, что кто-то уже исправил схему. Приглядевшись к монтажу и следам пайки, я понял, что это был Саныч. У него от старости тряслись руки, поэтому он никогда не попадал паяльником в контакт с первого раза, оставляя характерные следы на плате.

Я заглянул в ящик стола, где лежала документация на эту плату. Документации не было. Также и в столе Саныча не было его документации.

И тут мне стало все ясно. Когда из лаборатории все уволились, остался только Саныч. Человек старой закалки, он не мог просто так бросить все и уйти. Он продолжал работать один, доканчивая свою и мою, его ученика, схемы. А когда закончил, то дописал документацию, сдал ее, хотя там уже некому было ее проверять, и только после этого ушел. Потому-то и лаборатория осталась нетронутой...

Выкурив сигарету, я отключил приборы, отключил питание стола, последний раз окинул взглядом лабораторию и вышел, закрыв дверь.

Увидев мое состояние, Серега не стал ничего спрашивать и молчал всю дорогу.