ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПЕРТУРАБО В ВАРПЕ.

Вздохнув, Фулгрим склонился над столом и повернул голову, прислушиваясь, — и Пертурабо одним мгновенным движением схватил его за волосы. Несколько секунд Фулгрим пытался вырваться, но был слишком слаб. В следующий момент — ох! — оторвавшаяся голова рявкнула вверх во весь голос, и Пертурабо одним прыжком оказался за порогом. Подхватив плеть, он стремительно вбежал в коридор. Не успев сделать и трех шагов, он остановился, и в тот же миг в двух или трех шагах от него раскрылась железная дверь. На пороге стоял Фулгрим. Щелкнула защелка. Дверь закрылась за тем, как Пертурабо выбил ее ударом ноги. Тут же он схватился за колючую проволоку, удерживавшую раму, и потянул ее вверх. Веревка лопнула, и рама с глухим стуком упала на пол; вслед за ней на пол упал штатив, раскуроченный пополам и расколовшийся на части, а Фулгрим, лишившись головы, откатился назад и съехал по стене на спину. Дверь из коридора плавно захлопнулась. Зажмурившись, Пертурабо поднялся на ноги и повернулся к двери. На ее косяке рядом с дыркой от плети было маленькое круглое пятнышко. Осторожно, как это умел только он один, Пертурабо подцепил его кончиком своего жезла, а затем перешагнул через лежащие в коридоре черепки, вскочил на ноги и скрылся в одной из боковых галерей дворца. Здесь было очень тихо — только время от времени где-то вдалеке раздавались чьи-то тяжелые шаги. Пару раз Пертурабо останавливался, прислушиваясь и стараясь не обращать внимания на темные образы за запертой дверью, пока, наконец, не уперся лбом в прохладную плиту в стене. Он встал и прижался к ней, стараясь успокоиться и подумать о том, что делать дальше. У него было очень неприятное чувство, что какая-то тень преследует его. Он решил немного побегать и встал с пола, но внезапно почувствовал, что на него кто-то смотрит. Это была тень, похожая на человека с распущенными длинными волосами. Размахивая своими длинными руками, она приближалась к Пертурабо. Сперва Пертурабо решил, что это тень, которую отбрасывает какой-то светильник, но затем на его лице появился страх, и он с ужасом понял, что ему надо бежать и спрятаться в одном из коридоров. Он оглянулся по сторонам и побежал назад, на ходу меняя направление бега. Тень тоже побежала на него, и одновременно с этим что-то невидимое сделало невидимыми эти коридоры, и он стал видеть весь дворец как бы со стороны, как бы сквозь какое-то легкое марево — и увидел все то, что находилось за пределами человеческих глаз. К ужасу Пертурабо, улица была пуста — на ней не было никого, и он понял, что больше не боится… Больше того — он ощутил себя всемогущим — во дворце царили тишина и спокойствие. Он побежал вперед, но тут же опять остановился, повернулся и побежал назад. Он думал — «Где эта большая комната? Там же и балдахин! Вдруг они могут испугаться и убежать — неужели они действительно так страшны? Господи, только бы не было поздно…» Но балконной двери не было — его окружила целая стена странных росписей, испещренных разноцветными цветными узорами. Со стороны они показались Пертурабо странными — такие сцены он видел в театре, — но его чувство умиротворения было обманчивым — ведь он знал давно: после кошмара никто не принимает на веру чужую выдуманную историю и живет в полном отчаянии. И, испугавшись, он бежал все быстрее. Ему казалось, что стена сзади уже и вовсе не будет препятствием — ведь он уже знал, что нет ничего страшнее страданий. Страх никуда не исчезал, но Пертурабо понимал, что это временная фаза испуга, — через несколько секунд он перестанет бояться. Кроме того, ведь страх никуда не исчезает — он остается где-то глубоко внутри, глубоко-глубоко, где-то в скрытых и неисследованных смыслах человеческой души. Бегая по балкону, он надеялся, что скоро вся эта стена перестанет его пугать. Скоро! Наконец-то! Он остановился и посмотрел на свое отражение в зеркальной стене. Серый Шар Смерти лежал на голубом шелке. Пертурабо никогда не видел его так отчетливо, как сейчас… И тут на него накатила такая волна неясного страха, что все воспоминания об ужасах его тюремного существования растаяли в дымке, оставив от него только темное пятно. Наконец страх прошел. Пертурабо улыбнулся своему отражению. В нем было много по-прежнемуго. Только теперь оно было бесцветным и неподвижным. Все по-прежнему. Он засмеялся, смех был похож на звон серебряного колокольчика. Он попытался вспомнить, что же у него есть такого, что он еще может сделать, чем заняться. Для начала надо было добраться до Управляющего, а там видно будет. Вот только… Но чего ему бояться? Что же это такое — Управляющий? Что это за страх? Что было до того, как он пришел сюда? Или сейчас? Может быть, теперь это как было до его рождения, а теперь он просто младенец? На него накатила новая волна страха — страшного, такого сильного, что Пертурабо, отпустив телесную оболочку, сбежал по стене, приземлился в воню чую лужу на мостовой, разбежался и побежал. Он бежал, пока не скрылся за углом, перешел на быстрый бег, потом на шаг, потом еще на один. Он был уверен, что догнать его сейчас не сможет никто, даже Управляющий. Что бы он ни делал, это не имело никакого значения — с ним все равно ничего не случится. «Вспомни что-нибудь хорошее из своего прошлого, — подумал Пертурабо. — Что-нибудь смешное, что ты мог бы повторить». Он вспомнил, как вел себя какой-то извозчик, направлявшийся в гостиницу «Зеркало», и сильно перепугался от того, что надо будет ехать через квартал разор енного собственного дома, устроенного каким-то кучкой бомжей по полному сходству с кошмаром умирающей от горя старухи. С тем же чувством он перенесся в ночь, когда он впервые поцеловал маленькую рабыню, которую держал на коленях, и во рту у него до сих пор оставался вкус ее слез. «Вспомни, — мысленно взмолился он, — о чем ты хотел сказать… Что ты сказал?» Но вспомнилось не то, что он хотел сказать. А то, чего он не хотел вспоминать. «Вот, — подумал Пертурабо, — значит так надо». Он уже давно понял, что все попытки описать то, что раньше вспоминалось, — это просто игра воображения, и теперь настал его черед. Сначала он стал рисовать вихри пыли, которые катились на него из разбитой витрины. В них были фантомы, но маленькие такие и яркие — так показалось ему из-за того, что пыль уже была смешана с его собственной кровью. Потом появились люди в сером и желтые лица с выпученными глазами, лица были, как всегда, видны насквозь, только их лица были вымазаны грязью. Эти лица летели следом за движением его рук и двигались, пытаясь поймать его, но он уходил все дальше. Потом он увидел мертвого человека в белом фраке. Человек был мертв уже несколько секунд, и Пертурабо от его взгляда часто и часто вздрагивал. Это был молодой офицер, одетый в малиновую рубаху и голубые панталоны. На его лице застыло такое жестокое и напряженное спокойствие, что, оглянувшись, Пертурабо увидел небольшие фигуры в серых одеждах. Они шли, неслышно ступая по песку и выполняя какой-то обряд, словно впереди всех был хор монахов, танцующих и играющих на серповидных инструментах. Один из них нес вытянутое красное копье и какое-то похожее на факел. Потом все вокруг стало быстро меняться, и Пертурабо оказался посреди озера. Там было два ряда высоких тростниковых стульев, полукругом стоявших друг напротив друга на невысоком бордюре из смеси алого и желтого песка. Возле одной из столиков сидели двое: в темно-синих костюмах и при галстуках, их силуэты были хорошо видны. Над их головами был белый купол из переплетающихся воздушных нитей, натянутых между тяжелыми светильниками. Второй стул стоял в стороне, за ограждением. На нем сидела Елена в длинной черной тунике, с небольшим серебряным кулоном в кольце на груди. При появлении Пертурабо она подняла голову, и их взгляды встретились. Пертурабо увидел у нее на шее темную точку. Это была змея, и очень красивая. Змейка висела совершенно неподвижно и, казалось, даже не дышала. Елена подняла руку, и тогда змея с громким шипением вылетела из ее уха, и упала на пол. Посмотрев на него, она сказала на своем странном, но довольно чистом и выразительном русском: «Mea culpa! Mia culpa!». Тут же на полу сверкнула желто-зеленая молния и зашипела – это змея снова приняла форму наконечника копья.

>>13654
Тут же на полу сверкнула желто-зеленая молния и зашипела – это змея снова приняла форму наконечника копья. Пертурабо удивленно поднял брови. Цивилизация варваров превзошла даже его воображение. – Obscuritas vitae! Оultipotentia! – сказал он на свой санскрит, стараясь сохранять спокойствие. – Repturbat sunt! Аминь! Аминь! Аминь! Ио-хо-хо! Ио-хо-хо! Аминь! – слившись воедино, они образовали иероглиф «аиу». Затем он поклонился Елене и быстро вышел из зала. Теперь он был нужен ему лишь как прикрытие. Два стража его пропустили. – Лучше всего, господин? – спросил один из них. – Почему? – спросил Пертурабо. – Если ты сказал, что не возражаешь, это может пойти тебе на пользу. А если ты сказал, что тебе не нравится, это может послужить мне уроком. Смотри! – сказал Пертурабо, подавая стражнику небольшой сверток. – Подсобный полог и молитвенник. Это на память. Возьми его с собой. Завтра приходи ко мне за ответом – и тогда мы обговорим условия твоего договора. А теперь ты свободен! – сказал Пертурабо, приподнимая бровь. – Пусть твой слуга с честью и позором исполнит свой долг. – Сегодня мне очень хотелось бы повидаться с вами обоими, господин Пертурабо, – сказал Порфирий. – Я очень устал. И очень хочу отдохнуть. У меня сегодня много работы… Порфирий встал с возвышения, на котором сидел. Подошел к стене, поднял жезл и стукнул им в пол. После этого он вернулся на место. Не проронив ни слова, он поклонился Пертурабо и скрылся за дверью. Пертурабо улыбнулся и опять почувствовал себя неуязвимым. «Я отлично понимаю, что на это может решиться только воскресший Порфирий» – думал он, сжимая в кулаке маленький сверток. Его голова была прикреплена к пюпитру, и он не видел сидящего рядом со сценой Серафима Саровского. Но вместо того, чтобы направиться к огромной мраморной раме с изображением Паллады и Петрония, где располагался императорский трон, он повернул направо, к длинной дубовой палате, в которой размещались саркофаги. В этом помещении хранились бронзовые останки, которые когда-то высились здесь по приказу Паллады. Здесь же в средние века хоронили многих прославленных римлян и арабов. С некоторых костей сняли одежду и выложили на мраморную плиту. Первосвященник подумал, что здесь, наверное, кто-то похоронен и оставил себе часть этого богатства. Он вынул из кармана небольшой мешочек и бросил его туда – в ней были рубины, изумруды и несколько золотых сердоликов. В окно хлынул холодный свет, и Пертурабо вдруг вспомнил, что сейчас Рождество. Он посмотрел на часы, которые показывал ему Серафим. Было 3 часа 50 минут. Он отодвинул в сторону принесенный с собой стул, вынул из-за спины сверток с картой и стал внимательно ее разглядывать. Затем, вздохнув, положил ее на стол. В окно было видно, что в аллеях вокруг дворца горят огни – именно там, где должен был находиться вход в саму пирамиду. «Если это так,– подумал Пертурабо,– а ведь действительно так может быть, вся цель моего появления здесь – отыскать это место и поставить его на службу истории». Но все равно его тело цепенело от волнения и волнения, словно оно предчувствовало то невообразимое, что должно было вот-вот произойти.

>>13657
Полностью подавив охвативший его испуг, он положил руку на окровавленный карниз, вынул из ножен кинжал и сделал несколько длинных движений, направляя его в сияющие окна дворца. «Через минуту она про это узнает»,– подумал он.

Послышалось шуршание покрывала, потом тяжелое шуршание одежд, и когда Пертурабо повернулся, принцесса уже спускалась по лестнице, которую он только что покинул. Она была одета в длинное серое платье – впрочем, его поза не была вызывающей. Теперь он понял, что в ее внешности было что-то загадочное. Не только от ее зрелой красоты, но и от ее безмятежного спокойствия и отрешенности. Это таинственное спокойствие каким-то таинственным образом сообщало этой женщине виднейшую среди женщин силу и властность. Серо-зеленый бархатный плащ, расшитый серебряными нитями, волнами охватывал ее тело, доходя до лодыжек. В каждом движении принцессы чувствовалась уверенность и спокойствие. Пертурабо узнал ее по двум вещам. Во-первых, из– за висевшей на плече стеклянной серьги с тонкой серебряной крышкой, сделанной в виде трехлучевого звездного глаза, и второе, то, как она уходила от преследователей. Подойдя к перилам крыши, она подняла свою ножку и исчезла в зеленом стекле в самом конце моста. Раньше, когда они проезжали мимо этого места, Пертурабо увидел что– то вроде аллеи черных кипарисов на фоне неба. Теперь они остались далеко позади. Теперь их снова заливало беспощадное марсианское солнце и мутные потоки. Пертурабо перевел взгляд на спинку кресла. Оно было залито кровью. Это было то самое красное кресло, на котором он сидел в тоннеле. Рама, с которой он вырос, сидела за ним совсем рядом. Теперь в ней осталась только дыра. Кровь пропитала и его самого, и ее наряд — таким резким было действие охватившей его ярости. Пертурабо встал и с силой ударил кулаком в дверь. Никакого ответа. Он постучал еще раз, еще и еще. Никакого ответа. Тогда он стал бить в дверь. Он бил и бил — пока не выломал ее вместе с петельками и досками, как– то странно, на пальцах. Это не заняло много времени. Дверь не была заперта. Пертурабо вошел в салон и огляделся. В его прежней каюте по полу растекался огромный розовый след крови, образуя на полу конус. Верхняя полка была полностью уничтожена. Пол покрывала непонятная серая масса, похожая на густой пар, с крохотными каплями крови. Пахло тем же самым, что и при появлении Пертурабо — и этим, и недоеденным апельсином «Пуреа», оставшимся на полу. Пахло хорошо. Похоже, что с пространством что– то произошло, потому что оттуда исчезло все окружающее. Пертурабо наклонился вперед и посмотрел на красную от крови столешницу. Ничего не произошло. В воздухе пахло мертвечиной. Каюта казалась помпезной, но пустой и безликой. Что-то вроде пустоты — как будто по ее поверхности прошел пепел, а потом из пепла постепенно прорастали пепельно-черные корни, и из последних сил пытались удержаться перед таким крутым подъемом. Комната была пуста. Пертурабо пошел дальше — надо было искать саркофаг.

В его каюте все было уже уничтожено, но внутри по– прежнему лежал саркофаг. Запах стал только сильнее. Пертурабо поставил руку на его черный глянцевитый бок, провел пальцем по его поверхности и почувствовал тепло человеческой плоти. «До чего же гладкая», — подумал он. Он поднял крышку и заглянул внутрь. Прямо перед ним был широкий треугольник алуфимбии, заполненный прохладой. Он уже собрался отпустить крышку, но тут его осенила идея. Он сгреб мраморный кубок с камнем, бросил его на пол и закрыл глаза. На этот раз он испытал одно из тех редких минут покоя, когда мир вдруг открывается перед ним полностью — будто ты видишь его со стороны и понимаешь, почему в него все так легко попасть. Затем он приоткрыл глаза и обмер, увидев в его центре человеческое тело. Оно было выточено в виде арки и покоилось на одном из корней, исходящих из саркофага — древнейших корней, растущих из пола. Его макушка касалась черного, словно обугленного дерева. Пертурабо в ужасе отшатнулся от мертвого идола. У него за спиной упал куб с камнем, и вонь усилилась. Но в следующий миг он ощутил влажное тепло.

- Альфарий - предатель?
- Похоже на то. Но я не собираюсь говорить про его трусость, раз ты знаешь, с кем он был по беседе.
- Керз - предатель?
- Какой Керз, дурак? Керз - предатель номер один. Только я знаю почему.
- А Магнус - предатель?
- Именно. Но мы не будем говорить про это сейчас.
- А Пертурабо?
- Пертурабо, несмотря на его немного дурной юмор, не предатель. Он сделал свой выбор. Нет, он не предал нас.
- А что он сделал тогда, по-твоему?
- Он предал не нас, а себя. Он хочет стать предателем, но не может - боится разрушить то, к чему его привела его жажда.
- Значит, он предал себя, когда побоялся стать предателем Империума? Но почему же он сейчас демон-принц и хаосопоклонник?
- Зависит от того, как понимать слово «предательство». Предательство - это такая же стадия, как и рождение и смерть.
- Ясно, ты Тзинч и пудришь мне мозги. Что насчет Фулгрима, он-то предатель?
- Как и Пертурабо. Но Фулгрим просто уже взрослый. Уже не хочет перемен. Он не смог противостоять зверскому ужасу смерти.
- Какому ужасу смерти? Хули ты загадками говоришь?
- Пока мы не можем на этот вопрос ответить. Но теперь, когда ты говоришь со мной о Фулгриме, ты знаешь ответ. Правда может открыть тебе тайну.
- Ты не Тзинч, блядь, ты Эльдрад, нахуй. Еще раз, прямо: Фулгрим - предатель?!
- Не знаю. Когда я учился в аспирантуре, был такой работник без лица - он ходил в жрецы Проклятого Города Ктулху.
- Не надо мне твоих воспоминаний, сахарный дед. Ответь лучше, предатель ли Ангрон.
- Ангрон? Как насчет того, что он предавал всех других? Он изобрел самое страшное оружие на Земле - ядерный взрыв.
- Так, Ангрон - предатель. А Мортарион?
- Мортарион предатель. Ангрон был его другом. Но его друг ничего не знал про секрет морриса и триграмма!
- Что за секрет? Неужели НУМЕРОЛОГИЯ?
- Нет. Этим я только что хотел объяснить тебе, кто придумал Чуму и Эбонитовую индустрию.
- Эльдрад, это что за безобразие, загадка с ответом?! Неужели ты так плохо обо мне думаешь?
- Не надо злости. Ты нужен мне. Если даже я ошибаюсь, я все равно буду нужен тебе.
- А ты прав, ты мне нужен. Давай тогда отвечай, предатель ли Лоргар.
- Лоргар предал всех нас. Он ввел в заблуждение своих магов. В этом весь Лоргар. Он только притворялся нашим другом.
- Ого! Оказывается, верунство Лоргара было напускным, и даже хитрюганы Эреб и Кор Фаэрон его не раскусили? А потом хвастались, что это-де они скорраптили примарха.
- Откуда ты знаешь, что он скоррапчен? Я не понял, как ты это понял. Ты что, разведчик? И ты, я чувствую, мой соотечественник.
- Ебать твою налево. Я и не знал, что я эльдар.
- Значит, ты эльдар. А что такое «сюр» - скрытый смысл, скрытое значение? Отвечай! Мне надоело слушать твою болтовню.
- Опять загадки, да сколько можно. Ответь лучше, Хорус - предатель?
- Не знай я его лично, я был бы уверен, что он прав. Да и зачем кому-то говорить правду? Но если подумать, кому она нужна, эта правда?
- Дееед, ну хватит мне твоих загадок. Просто скажи, предатель ли Хорус.
- Нет. Он не предатель и никогда им не был. Он мой соратник.