>>3036
Создание, именующее себя Царственным, являлось еще одним аспектом силы Астрономикона. Не имеющая сознания волна психической мощи, проявившаяся не в виде света, пламени или мстящего ангела — просто святой, совершающий личное паломничество. Вурдалак, поднятый из беспокойных грез Императора. Признаюсь, меня нервировала его учтивость. Я ожидал ярости и огня, а не этого странного отголоска человечности.

— Зачем вы пришли? — вопросило создание. — Зачем плывете навстречу ветру хора Императора? Для вас здесь ничего нет. Ваши души кормятся завоеванием и жаждой крови. В этих волнах нечего завоевывать. Там нет ничего, что может истечь кровью.

По всему стратегиуму мутанты и люди из экипажа продолжали отшатываться, съеживаться и кричать после слов аватары. Цах`к стоял вместе с группой своих бойцов мостика, они целились из своих старинных лазерных ружей в призрака на моем троне. Я видел, что у него из ушей течет кровь. Он отфыркивал на пол кровавую слизь из звериного рыла, однако винтовка ни разу не опустилась.

Когда я посмотрел посредством чувств Цах`ка, стала ясна причина его ран. Он видел нематериальную ауру света, которая колыхалась, словно отражение солнца в поверхности океана. Вместо голоса Солнечного Жреца он слышал вопли жертвенных псайкеров, скармливаемых духовной машине Императора.

Я разберусь с этим существом, — отправил я импульс смотрителю. Оставайтесь на месте.

— Ты причиняешь вред моему экипажу, — обратился я к Солнечному Жрецу. — Эти смертные не в силах понять твоих слов, а твоя сила ранит их.

— Я явился как Глас, не как Военачальник. Я не имею цели причинять вред.

У него не было оружия, и я не ощущал в его разуме никакой ненависти. Он не питал к нам ничего, кроме бесстрастного интереса. Для него мы были диковинками, всего лишь проблесками бесплотной жизненной силы. Золотая маска повернулась, неторопливо описав дугу, и оглядела каждого из нас перед тем, как ответить.

— Что привело вас к свету Императора здесь, на берегах Ада?

— Пророчество, — произнес Леор.

— Верность, — поправил я его.

Царственный огладил пальцами подлокотники моего трона, обратив к нам свое страдальческое металлическое лицо. Голос существа стал мягким и почтительным.

— Мой долг просить вас повернуть назад, и потому я прошу об этом еще раз.

Мы переглянулись. Мы, воины нескольких соперничающих Легионов, не понимали слов духа.

— Почему? — спросил Телемахон. Безмятежная маска его лица была полной противоположностью лику сокрушающей боли Солнечного Жреца. — Чем мы опасны тебе?

— Вы не опасны мне, ибо я лишь проигрыш в Песне. Вы опасны Певцу.

— А если мы не повернем назад? — поинтересовался Леор.

— Тогда в следующем стихе Песни будут не мудрость и милосердие, но огонь и ярость. Они придут — не сейчас и не вскоре, однако в свое время и в великих силах. Судьбе, которую вы стремитесь устроить, нельзя позволить осуществиться.

На меня нахлынули волны заинтересованности Ашур-Кая. Его восхищение делало их практически лихорадочными.

Хайон, он знает будущее. Это создание — сосуд подлинного провидения. Его необходимо связать!

Нельзя связать осколок силы Императора.

Мы должны попытаться!

До того момента меня никогда не беспокоило уменьшение силы моего бывшего мастера. Он всегда жаждал любого обрывка провидческих озарений, какой только мог прижать к груди, однако я впервые засомневался в его собственных способностях видеть сквозь дымку возможных будущих. Он не смог предупредить меня о засаде в сердце шторма, но я не обратил на этот недостаток особого внимания. Прорицание — ненадежное искусство, и даже те, кто утверждает, будто видит будущее, не могут сойтись касательно маршрута событий, ведущих к нему. После его неожиданного отчаяния та неудача вдруг вызвала острое сомнение.

За последние годы его собственные видения становились все более беспорядочными и редкими. Он слабел по мере хода времени в Империи Ока? Могло ли быть так, что он искал опору для укрепления своих угасающих сил?

Мы приблизились. Похолодевшие от заявлений Солнечного Жреца руки нащупывали оружие в кобурах. Телемахон стоял слева от меня, Леор справа, а Гира кралась, припав к палубе и прижав уши к песьему черепу. Восседающий на троне призрак пребывал в рассеянности, его заворожило нечто невидимое и неслышимое для всех нас.

— На каждого из вас есть стих и припев в Песне, исполняемой устами Хора Императора. Предупреждения о возвышении, о пробуждении, об убийстве и огне меж звезд. Такими вы намерены стать? Орудиями разрушения? Проклятием Человечества?

— Человечество уже забыло, кто мы такие, — сказал Телемахон. — Мы изгнанники. Просто сказки, которыми пугают детей, чтобы те слушались.

— Я прошу вас повернуть назад, — повторил Солнечный Жрец. Его золотое лицо покрывали смазанные пятна отраженного сияния красных осветительных сфер мостика.

— Этого не будет, — ответил я. Братья, к оружию.

Телемахон не стал обнажать мечи, а вскинул свой болтер. Он прицелился, с хрустом ударив оружием о наплечник. Цепной топор Леора взвизгнул. В моей руке был привычный вес Саэрна.

Прекратите эту агрессию! — пришел импульс от Ашур-Кая. Это создание-провидец. Мы должны связать его. Должны поучиться у него.

Вместе с бременем очередного требования внимать неначертанному будущему, а не претендовать на свободу принимать собственные решения, на меня нахлынуло раздражение. Ашур-Кай. Саргон. А теперь этот выходец с того света.

Ашур-Кай, это мой корабль. Я не прислушиваюсь к капризам призраков.

Нет? Его горечь практически переходила в мольбу. Исключительно к капризам чужих и демонов.

В первую очередь я помню глаза Солнечного Жреца. Взгляд, который должен был быть безжизненно-металлическим, в изобилии содержал в себе эмоцию, выполненную в холодном золоте. Он боялся. Боялся нас. И впрямь — он явился в безвредном обличье лишь для того, чтобы его встретили убийцы. Это было не воплощение мощи Императора. Всего лишь отчаянный последний глоток воздуха умирающего. Чтобы говорить от имени Императора, психический суп породил жестокого и трусливого посланца.

— Ты бы уничтожил нас, если бы мог, — с вызовом сказал я ему, — но мы миновали Огненный Вал. Ты можешь только швырять на корпус горящих Нерожденных, а когда это не срабатывает — прибегать к просьбам. А теперь взываешь к нашей морали? Призрак, ты проповедуешь умеренность не той аудитории. С чего нам поворачивать назад? Что ждет нас тут? Что ты пытаешься помешать нам сделать?

Одеяние медленно колыхнулось, и дух поднялся с моего командного трона. Мы с Телемахоном крепче сжали оружие, приготовившись. Пистолет Леора дернулся, издав раскатистый грохот, на расстоянии чуть более полуметра от моего правого уха. Болт попал восставшему мертвецу в грудь, разметав по моему трону грязные куски ткани и внутренности.

Нет! — раздался с наблюдательного балкона у нас над головами безмолвный голос Ашур-Кая. — Кровожадный негодяй!

— А ну-ка сядь на место, — ощерился Леор на призрака. Несмотря на пробитую в груди дыру, Солнечный Жрец не упал. Его тонкие пальцы заметно задрожали. Под кожей на руках потемнели вены. Металл лица начал тускнеть и ржаветь, старея у нас на глазах.

— Вы — погибель империй, — сказал нам дух, стоя и распадаясь. — Вы станете концом Империума. Этого ли вы желали для себя, когда детьми впервые взглянули на ночное небо своих родных миров?

Он указующе простер руку, из-под чернеющих ногтей которой сочилась зловонная жидкость. Девственно-белое одеяние замарали кровь и экскременты, появляющиеся пятна медленно расползались. Золотое лицо покрылось паутиной трещин.

— Конец Империума, — задумчиво произнес Телемахон.

Леор фыркнул.

— На мой вкус, малость театрально, но звучит приятно.

Проебал начало, вот оно:
Лицо бога скрывала сверкающая золотая маска, черты которой были искажены в застывшей гримасе вопля боли. Это выражение — детально выполненные из золота открытые глаза, широко распахнутый рот, даже разошедшиеся зубы — представляло собой предсмертный крик человека, увековеченный в священном металле. По краям металлического лица полыхали отточенные солнечные лучи, образующие гребень из золотых ножей.

Остальные составляющие его облика контрастировали с мрачной вычурностью священного шлема. Он был худ, как труп, и облачен в простую тогу имперского белого цвета. Кожа не была ни бледной, ни смуглой — ее оттенок казался карамельной смесью того и другого. Возможно, это было следствием генов, возможно, ее окрасил свет природного солнца.

Мне доводилось видеть на стенах пещер его вырезанные изображения, нацарапанные первобытными мужчинами и женщинами, которые ожидали пришествия Императора. Повелитель Человечества в скелетоподобном, ритуальном обличье Бога Солнца, Солнечный Жрец.

— Люди из плоти, крови и костей плывут туда, где встречаются пламя и безумие.

Когда он заговорил, его слова пронизывала снисходительность, пылавшая за учтивостью. И все же, несмотря на всю силу, его голос был нерешителен. Это создание не привыкло к речи, и ее тонкости смущали его. Дух оглядел нас, и, в конце концов, его взгляд упал на меня.

— На твоей душе пятно. Болезнь, изображающая жизнь в облике волка.

— Она и есть волчица, — ответил я. — И она не болезнь.

— Если пожелаешь, я устраню ее прикосновение.

Гира оскалила на тщедушного выходца с того света свои черные зубы и резко щелкнула челюстями.

Призрак. Тронь меня и умрешь.

Создание вновь заговорило с неприятной нечеловеческой интонацией.

— Паразит, облеченный плотью зверя, присасывается к тени твоей души. Болезнь. Порча. Святотатство.

Гира запрокинула голову и завыла, бросая вызов на поединок между двумя духами. Я провел пальцами по ее темному меху.

Держись от него подальше.

Да, господин.

— А ты, дух, не притронешься к моей волчице.

Призрачный жрец распростер пальцы с тонкими костями, сделав жест в направлении прочих собравшихся вокруг моего трона.

— Да будет так. Почему вы здесь, люди из плоти, крови и костей?

— Потому, что мы так решили, — ответил я.

Позади нас Цах`к и еще несколько мутантов рычали и ревели на восседающую на троне фигуру. Некоторые из них вопили от боли, занимая позиции для обороны. Чем бы ни было это создание, его присутствие причиняло им боль.

Не стрелять, — передал я им, хотя честно говоря, не был уверен, повинуются ли они.

— Назови себя, — произнес Телемахон. Он встал перед занимавшим мой трон существом, не обнажая мечей. Вопрос снова заставил того замешкаться. Было похоже, что ему с трудом дается каждый наш вопрос, как будто мы говорили на незнакомом языке.

— Я — то, что осталось от Песни Спасения, — дух дышал, что являлось редким и ложным признаком жизни среди воплотившихся существ. При каждом его вдохе я слышал рев далекого пламени. Каждый выдох отдавался приглушенным звуком отдаленных криков.

— Убирайся с нашего корабля, — сказал Леор, — кем бы ты ни был.

Его тяжелый болтер остался в оружейной, однако он держал топор наготове в руках.

Солнечный Жрец сцепил тонкие пальцы на коленях.

— Когда-то вы были Его волей, воплощенной в железе и плоти и посланной приструнить галактику. Я — Его воля, воплощенная в безмолвном свете и посланная направлять миллиард кораблей к дому. Я — то, что остается от Императора ныне, когда Его тело мертво, а разум умирает. Эта смерть может занять целую вечность, однако она наступит. И тогда я умолкну вместе с Его последней мыслью.

Теперь и я ощущал боль, которую испытывали мутанты и люди из экипажа. От близости Солнечного Жреца у меня пульсировали носовые пазухи. Я чувствовал, что из носа начинает течь кровь.

— Ты — Астрономикон, — произнес я.

Золотая маска склонилась, кивнув.

— Я гляжу в вечность и наблюдаю пляску демонов. Я вечно пою в бесконечную ночь, добавляя мою мелодию к Великой Игре. Я — Царственный, Воплощение Астрономикона. Я явился просить вас повернуть назад.