>>29352
«Вспомним сведения, приведенные в монографии «Чернобыльская катастрофа: причины и последствия» (часть 1, Минск, 1993), – белорусы неплохо сработали! Согласно представленной здесь информации, аварийные ситуации на реакторах РБМК на ЧАЭС (!) были в 1981 и 1982 гг. (с. 48–49). Более того, «на 4-м блоке ЧАЭС в 1983 году при физическом запуске стержни СУ3 внесли положительную реактивность в течение 5 сек. – вместо отрицательной» (с. 49).
Был известен и главный недостаток – «большой паровой коэффициент реактивности», а также недостаточное быстродействие стержней СУ3. О последнем на с.64 сказано: «в реакторе РБМК время ввода всех стержней в активную зону было одинаковым и равнялось 18–21 сек.» (запомним это).
А в конце авторы приходят к выводу (ссылаясь при этом на «большинство специалистов»), что исходным событием Чернобыльской аварии стало «нажатие кнопки А3-5, т.е. полный отказ СУ3 (А3 1 рода) с прямо противоположным от ожидаемого эффектом...» (с. 65).
Но на следующей странице читаем: «Однако в среде специалистов вопрос возникновения и протекания аварии не считается окончательно решенным...», и причину этого совершенно правильно усматривать в том, что «хронология событий развития аварии в период 01 час 23 мин. 04 сек. до разрушения реактора в 01 час 24 мин. имеет существенные пробелы и противоречия...» (с. 66).
Действительно, согласно хронологии, приведенной в статье Б. Горбачева («2000», № 40 за 2005 г., «Последние тайны Чернобыльской аварии»), разрушение реактора произошло в интервале 1 час 23 мин. 20–30 сек. Кроме того, в ней учтен тот известный с самого начала факт, что взрывов было два, а не один (я узнал об этом от очевидцев еще в начале 90-х), что не отражено в официальных документах. Но главное – эта хронология показывает полную ошибочность вывода комиссии о роли «нажатия кнопки А3-5» – все произошло «до того», т.е. до ее нажатия!
Однако затем Б. Горбачев, который вначале делал упор на физику процесса, умудрился отойти от нее, в частности, в своих умозаключениях. Более того, нелогичен его главный вывод: «г) непосредственно к трагедии привели непрофессиональные действия персонала, из-за чего реактор стал неуправляем».
Поэтому давайте все же обратимся к физике процесса, начало серьезному исследованию которой положил членкор РАН Г. Кружилин в 1997 г. В статье «О характере взрыва реактора РТМК-1000 на ЧАЭС» (Докл. РАН, т. 354, № 3) он использовал ту же хронологию, что и Б. Горбачев, и показал, что рост мощности реактора был экспоненциальным с периодом 3 сек., так что за первые 3 сек. мощность выросла с 200 Мвт до 540 Мвт! Тогда как расчеты показывают, что такой рост при всех предположенных (официально) исходных условиях мог быть достигнут не ранее чем за 20 сек. Но подобный экспоненциальный рост продолжался около 10 секунд!
Мог ли выдержать это реактор, его система теплообмена и охлаждения?! Мог ли среагировать на это персонал, тем более если учесть приведенное выше быстродействие СУ3 в 18–21 сек.?! Именно в этом обстоятельстве корень проблемы и ее разгадка.
Потому правы как те, кто видит причину в конструкции реактора, так и те, кто усматривает ошибку персонала, – ситуация настолько вышла за рамки «штатной», что сделать уже ничего было нельзя!
Но тогда возникает следующий вопрос: как могла сложиться такая ситуация? На него тоже отвечает физика. Особенно если вспомнить любопытную фразу из книги А. Ярошинского, процитированную Н. Корпаном в статье («2000», № 45 за 2005 г., «Правда о Чернобыле»): «Рыжков: Мы к аварии шли...
Ведь и эту станцию (ЧАЭС. – Авт.) пытались взорвать дважды, а сделали это только на третий раз»! От этого и следует плясать: пытающимся «взорвать» АЭС были хорошо известны уязвимые места реакторов (о которых речь шла вначале).
Использовать это можно было простым способом, ускорив ход ядерных процессов. Любой студент-физик вам скажет, что этого можно было достичь, заменив ядерное топливо, а проще всего стандартное топливо – уран U238 на его изотоп U235, который используют в атомных бомбах, или на плутоний из-за скорости протекания ядерных реакций. Конечно, заменить не весь, а только сделав определенные включения в некоторые ТВС. Можно ли было это осуществить, чтобы не осталось следов?
В работе И. Кузьминой и Ю. Лобач «Ядерное топливо и особенности формирования аэрозолей в объекте «Укрытие» («Атомная энергия», т. 82, вып.1, 1997 г.) читаем: «К моменту аварии активная зона реактора содержала 1659 ТВС с массой урана 0,1147 т каждая, в общем 190,2 т. Большая часть загрузки имела выгорание от 11 до 15 Мвт сут/кг, в активной зоне было также некоторое количество свежего топлива» (с. 39).
В результате исследований остатков топлива, проведенных авторами во внутренних помещениях 4-го блока, выявлено превышение отношения плутония к урану в 5 раз (!), как если бы это было «для случая среднего топлива» (с. 42).
Но, может, это только внутри блока? Исследования 1990 г. показали, что «...повсеместно отмечалось избыточное содержание изотопов урана U235 и U234... В почвах ближней зоны ЧАЭС присутствует специфическая форма техногенного урана, характеризуемая высокой степенью обогащения изотопом U235» (с. 888).
Затем авторы статьи «Изотопный состав урана в почвах ближней зоны ЧАЭС» Э. Соботович и С. Чебаненко (ДАН СССР, т. 315, № 4) осторожно отмечают:
«Что же касается непосредственного источника поступления в окружающую среду этой мелкодисперсной формы урана, то он, к сожалению, пока не установлен... Присутствие на РБМК-1000 ядерного топлива такой степени обогащения труднообъяснимо. Тем не менее, эта гипотеза среди всех прочих представляется нам наиболее приемлемой»