>>1098
Если мы рассмотрим синдикализм в его чисто техническом экономическом аспекте, то его полное значение не будет очевидным. Синдикализм берет свое название от французского слова Syndicat или "Профсоюз" и в его узком смысле означает передачу орудий производства из частной или государственной собственности под полный контроль организованных работников соответствующих профессий. Таким образом, с экономической точки зрения синдикализм представляет собой нечто среднее между государственным социализмом и анархизмом. Государство должно быть упразднено, но его место должна занять федерация профсоюзов, а не анархия.

Рассматриваемый в этом абстрактном, техническом смысле, синдикализм, по-видимому, не представляет собой каких-либо особенно поразительных инноваций. Именно когда мы исследуем воодушевляющий дух синдикалистов, их общую философию жизни и способ, которым они предлагают достигать своих целей, мы понимаем, что сталкиваемся со зловещей новинкой - зрелой философией Недочеловека. Эта философия недочеловека сегодня называется большевизмом. До русской революции она была известна как синдикализм. Но большевизм и синдикализм - это, по сути, одно и то же. Советская Россия на самом деле ничего не изобрела. Это просто практика того, что другие проповедовали в течение многих лет, с такими изменениями, которые обычно сопровождают применение теории на практике.

Синдикализм, как организованное движение, - это прежде всего работа двух французов, Фернана Пеллутье и Жоржа Сореля. Конечно, точно так же, как до Маркса были социалисты, так и до Сореля были синдикалисты. Интеллектуальным прародителем синдикализма был Прудон, который в своих трудах четко изложил синдикалистскую теорию. Примерно в 1860 году Прудон писал: "Согласно моей идее, железные дороги, шахты, мануфактура, корабли и т.д. являются для работников, которых их занимают, тем же, чем улей является для пчел; то есть одновременно их инструментом и жилищем, их страной, их территорией, их собственностью." По этой причине Прудон выступал против "эксплуатации железных дорог, будь то компаниями капиталистов или государством". Современная синдикалистская идея воплощена здесь в совершенстве. Что касается дикого, насильственного, бескомпромиссного духа синдикализма, то он явно анархистский по происхождению, черпающий свое вдохновение не только у Прудона, но и у Бакунина, Моста и всех остальных из этой яростной бунтарской компании.

"Бунт!" В этом суть синдикализма: восстание не только против современного общества, но и против марксистского социализма. И восстание было как нельзя кстати. Когда в самом конце девятнадцатого века Жорж Сорель поднял повстанческое знамя синдикализма, этот человек ждал своего часа. Пролетарский мир был полон недовольства и разочарований в долго господствовавшей марксистской философии. Прошло полвека с тех пор, как Маркс впервые проповедовал свое Евангелие, а революционного тысячелетия еще не было видно. Общество не превратилось в мир миллиардеров и нищих. Крупные капиталисты проглотили не всё. Средний класс всё еще выживал и процветал. Хуже всего, с революционной точки зрения, было то, что высшие слои рабочего класса тоже процветали. Квалифицированные рабочие, по сути, становились трудовой аристократией. Они приобретали собственность и, таким образом, становились капиталистами; они повышали свой уровень жизни и, таким образом, становились буржуа. Общество казалось наделенным странной жизненной силой! Это даже исправляло многие злоупотребления, которые Маркс объявлял неизлечимыми. Когда же тогда пролетариат должен был унаследовать землю?

Пролетариат! Это было ключевое слово. Авангард и даже основная часть общества, возможно, и были на марше, но позади отставал потрепанный арьергард. Здесь были, прежде всего, низшие слои рабочего класса - "работники физического труда" в более узком смысле, относительно низкооплачиваемые и часто жестоко эксплуатируемые. За ними снова последовала разношерстная команда, отверженные и маргиналы общества. "Случайные люди" и "нетрудоспособные", "опустившиеся люди" и представители низшего класса, жертвы социального зла, жертвы плохой наследственности и собственных пороков, нищие, дефективные, дегенераты и преступники - все они были там. Они были там по многим причинам, но все они были несчастны, и всех их связывала определенная солидарность - угрюмая ненависть к цивилизации, на которую у них было так мало надежды. Для этих людей эволюционный, "реформистский" социализм был слабым утешением. Затем пришел синдикализм, обещающий не эволюцию, а революцию; не в туманном будущем, а здесь и сейчас; не бескровный "захват власти" "рабочими", гипотетически охватывающий практически все сообщество, а кровавую "диктатуру" пролетариата в ее узком, революционном понимании.

Вот, наконец, ожила надежда - надежда и перспектива мести! Не странно ли тогда, что всего за несколько коротких лет революционные социалисты, анархисты, все антиобщественные силы всего мира объединились под знаменем Жоржа Сореля? Какое-то время они выступали под разными названиями: синдикалисты во Франции, большевики в России, "I.W.W." в Америке; но на самом деле они сформировали одну армию, завербованную для одной войны.

Итак, что же это была за война? Это была, прежде всего, война за завоевание социализма как предварительное условие завоевания общества. Повсюду ортодоксальные социалистические партии подвергались яростным нападкам. И эти нападения синдикалистов были очень грозными, потому что у ортодоксальных социалистов не было моральных средств защиты. Их руки были парализованы вирусом их революционной традиции. Ибо, какими бы эволюционными и невоюющими ни стали социалисты на практике, в теории они оставались революционными, их этика продолжала быть этикой "классовой войны", уничтожения "имущих классов" и "диктатуры пролетариата".

Американский экономист Карвер хорошо описывает этику социализма в следующих строках: "Марксистский социализм не имеет ничего общего с идеалистическим социализмом. Он основывается не на убеждении, а на силе. Он не утверждает, что верит, как это делали старые идеалисты, в то, что если социализм возвысится, то это привлечет к нему всех людей. На самом деле, у него нет идеалов; он материалистичен и воинственен. Будучи материалистическим и атеистическим, он не использует такие термины, как право и справедливость, разве что для того, чтобы успокоить совесть тех, кто все еще питает подобные суеверия. Он настаивает на том, что эти термины - всего лишь условности; концепции - просто пугала, изобретенные правящей кастой для того, чтобы держать массы под контролем. За исключением общепринятого смысла, в этой грубой материалистической точки зрения нет ни правильного, ни неправильного, справедливости или несправедливости, хорошего или плохого. Пока люди, которые все еще верят в такие глупые представления, не избавятся от них, они никогда не поймут первых принципов марксистского социализма.

"Кто создает наши представления о правильном и неправильном?" - спрашивает социалист. - Правящий класс. Почему? Чтобы обеспечить свое господство над массами, лишив их способности мыслить самостоятельно. Мы, пролетарии, когда придем к власти, будем доминировать в ситуации; мы будем правящей кастой и, естественно, будем делать то, что всегда делали правящие касты; то есть мы будем определять, что правильно, а что неправильно. Вы спрашиваете нас, справедливо ли то, что мы предлагаем? Что вы подразумеваете под справедливостью? Вы спрашиваете, правильно ли это? Что вы подразумеваете под правом? Это будет хорошо для нас. Это всё, что когда-либо значили или могут значить право и справедливость".

Как замечает Гарольд Кокс: "Социалист стремится уничтожить капитализм, и с этой целью он поощряет или потворствует поведению, которое мир до сих пор осуждал как преступное... Настоящая этика социализма - это этика войны. Чего хотят социалисты, так это не прогресса в мире, каким мы его знаем, а разрушения этого мира в качестве прелюдии к созданию нового мира по их собственному воображению. Чтобы добиться этой цели, они должны заручиться поддержкой всех сил, способствующих беспорядкам, и апеллировать ко всем мотивам, стимулирующим классовую ненависть. Их этическое мировоззрение прямо противоположно тому, которое вдохновляло все великие религии мира. Вместо того чтобы стремиться к достижению мира на земле и доброй воли среди людей, они избрали своей целью всеобщую войну и намеренно взывают к таким страстям, как зависть, ненависть и злоба".

Таковы моральные основы социализма. Безусловно, марксистский социализм имел тенденцию смягчать все это и к концу девятнадцатого века превратился преимущественно в мирное, "реформистское" движение - на практике. Но эта мирная поза была принята не из-за каких-либо этических изменений, а по двум практическим причинам. Во-первых, Маркс учил, что общество вскоре разрушится из-за своих собственных недостатков; что "имущие классы" быстро уничтожат друг друга; и что социалисты могли бы, таким образом, дождаться дряхлости общества, прежде чем нанести ему смертельный удар, вместо того чтобы рисковать сомнительной битвой, пока оно еще сильно. Во-вторых, социализм, как вера, обращающая в свою веру, приветствовал "либеральных" новообращенных, но понимал, что они не "перейдут" в большом количестве, если он не сможет представить им "реформистское" лицо.

Реформистский социализм, каким он был в конце девятнадцатого века, таким образом, опирался на двусмысленные моральные устои. Его политика была основана не на принципе, а на простой целесообразности. Синдикалисты увидели это и использовали с убийственным эффектом. Когда лидеры реформистов осудили дикое насилие синдикалистов, синдикалисты смеялись над ними, упрекали их в недостатке мужества и указывали на то, что морально они все находятся в одной лодке. Синдикалисты требовали, чтобы принципиальные вопросы были исключены как несущественные и чтобы дебаты ограничивались вопросами политики.

И здесь, опять же, синдикалисты опередили социалистов. Синдикалисты утверждали (достаточно справедливо), что автоматической социальной революции Маркса нигде не предвиделось; что общество не находится на смертном одре; и что, если ему суждено скоро умереть, оно должно быть убито - насильственными методами социальной революции. Фактически, синдикалисты ссылались на самого Маркса по этому поводу, ссылаясь на его юношеские революционные призывы, произнесенные до того, как он развил утопические заблуждения "Капитала".

Эти заблуждения, вместе со всеми последующими "реформистскими" наростами, синдикалисты презрительно отбросили. Этика "классовой войны" была провозглашена во всей своей неприкрытой жестокости. "Компромисс" и "эволюция" были одинаково резко отвергнуты. Синдикалисты учили, что первыми шагами к социальной революции должно быть разрушение всякой дружбы, симпатии или сотрудничества между классами; систематическое культивирование непримиримой классовой ненависти; углубление непреодолимых классовых разногласий. Все надежды на улучшение социального положения мирными политическими методами должны были быть решительно отброшены, и отныне внимание было сосредоточено на мрачном деле классовой войны.

Эту войну нельзя было откладывать до какого-нибудь благоприятного момента; она должна была начаться сейчас и вестись со все возрастающей яростью до полной и окончательной победы.

По словам Жоржа Сореля, "Насилие, беспощадная классовая борьба, состояние постоянной войны" должны были стать родимыми пятнами социальной революции. Как выразился другой французский синдикалист, Пуже: "Революция - это работа всех моментов, как сегодняшнего, так и завтрашнего дня: это непрерывное действие, ежедневная борьба без перемирия или отсрочки против сил вымогательства/принуждения".

Методы классовой войны были обобщены термином "прямое действие". Этих методов было множество, наиболее важными из которых были забастовки и "саботаж". Забастовки должны были проводиться постоянно, по любой причине или без нее; если они провалятся, тем лучше, поскольку побежденные рабочие останутся в угрюмом и мстительном настроении. Соглашения с работодателями заключались только для того, чтобы их нарушать, потому что любая ложь, коварство и хитрость были оправданы, более того, обязательны против "врага". Даже находясь на работе, синдикалист никогда не должен был выполнять хорошую работу, всегда должен был выполнять как можно меньше работы ("быть осторожным") и практиковать "саботаж", то есть портить товары и повреждать оборудование, по возможности оставаясь незамеченным. Цели всего этого состояли в том, чтобы разорить работодателей, деморализовать промышленность, снизить производство и, таким образом, сделать условия жизни настолько тяжелыми, чтобы в массах вспыхнуло еще большее недовольство и они стали более готовыми к "массовым действиям".

Между тем, необходимо сделать все, чтобы усилить классовую борьбу. Ненависть должна намеренно разжигаться не только среди масс, но и среди "имущих классов". Любая попытка примирения или взаимопонимания между воюющими сторонами, уставшими от взаимных оскорблений/обид, должна пресекаться в зародыше. Говорит Сорель: "Отплачивать черной неблагодарностью за доброжелательность тех, кто хотел бы защитить рабочего, отвечать оскорблениями на речи тех, кто выступает за человеческое братство, отвечать ударами на выступления тех, кто пропагандировал бы социальный мир, - все это, несомненно, не соответствует правилам модного социализма, но это очень практичный метод показать буржуям, что они должны заниматься своим делом. . . . Пролетарское насилие появляется на сцене как раз в то время, когда предпринимаются попытки смягчить конфликты путем социального мира. Насилие возвращает пролетариату его естественное оружие классовой борьбы, посредством устрашения буржуазии и использования буржуазной подлости для того, чтобы навязать им волю пролетариата".

Бескомпромиссный, боевой дух синдикализма ярко проявляется в следующих строках американского синдикалиста Джека Лондона: "В мировой истории никогда не было ничего подобного этой революции. Между ней и Американской революцией или Французской революцией нет ничего аналогичного. Она уникальна, колоссальна. Другие революции сравниваются с ней, как астероиды сравниваются с солнцем. Это единственная в своем роде мировая революция в мире, история которого изобилует революциями. И не только это, ибо это первое организованное движение людей, ставшее всемирным движением, ограниченным только пределами планеты.

"Эта революция во многих отношениях не похожа на все другие революции. Она не спорадична. Она не пламя народного недовольства, возникающего за один день и угасающего за один день. Вот 7 000 000 товарищей в организованной, интернациональной, всемирной революционной армии. Клич этой армии таков: "Пощады нет!" Мы хотим получить все, чем вы владеете. Мы будем довольствоваться не меньшим, чем все, чем вы обладаете. Мы хотим, чтобы в наших руках были бразды правления и судьба человечества. Вот наши руки. У нас сильные руки. Мы собираемся отобрать у вас ваши правительства, ваши дворцы и всю вашу пурпурную непринужденность... Революция здесь и сейчас. Остановите её, кто может".

О венгерских рабочих советах 1956 года
1. Предпосылки[1]

История рабочих советов 1956 года не может быть понята без знания истории рабочего класса в Венгрии. Духовно-политический и социокультурный облик рабочего класса в Венгрии между двумя мировыми войнами складывался под воздействием многообразных и сложных исторических процессов. Контрреволюционный режим Хорти разрушил и криминализировал сложившиеся в 1918-1919 гг. революционные, советские традиции венгерских рабочих, поставил вне закона коммунистическую партию и, ссылаясь на святость частной собственности, считал «греховной» собственность общественную, которую многие, от Маркса и Ленина до Жигмонда Кунфи, Юстуса и Лукача, определяли как сущность социализма. В качестве основной проблемы венгерского народа официальная христианско-националистическая идеология поставила в центр национальной политики и национальной памяти стремление к ревизии «трианонских территориальных потерь», выражавшее политику господствующих классов. Позже, во время второй мировой войны, это стало фундаментом союза с нацистской Германией. Многонациональный по своему составу контингент квалифицированных рабочих венгерской промышленности, составлявший костяк примерно стотысячной массы организованных рабочих, несмотря на осуществлявшееся националистами многолетнее промывание мозгов, даже в самые тяжелые времена сохранял верность социал-демократии. В то же время в конце 30-х гг. главным образом в окраинных районах Будапешта, на периферии слоя работников мелкой промышленности и в среде безработных, не в последнюю очередь под влиянием укреплявшего свои позиции нацизма, пустили корни и крайне правые нилашистские группировки, расистско-антисемитские идеологические организации.

В конце войны антивоенные усилия социал-демократической и коммунистической партий пользовались симпатией широких слоев рабочего класса. И хотя в Венгрии не вспыхнуло народное восстание против нацистов и их прислужников, к 1945 г. идеи марксизма и социализма утвердились в сознании интересовавшихся политикой, правда, относительно узких слоев населения. Наилучшим доказательством существования в глубине общества сил обновления служило спонтанное возникновение национальных комитетов и других народных органов самоуправления. Освободившие Венгрию советские войска разрушили военную машину нацистов и изгнали нилашистские и иные крайне правые силы, принявшие участие в осуществлении холокоста. Тем самым венгерским левым и немногочисленным буржуазным антифашистским силам были созданы условия для проведения дефашизации страны. Однако в процессе «дефашизации» коммунистическая партия, пользовавшаяся поддержкой СССР, и сама играла на струнах национализма и авторитаризма. При этом в своей повседневной политике коммунистическая партия все в большей степени механически копировала советскую модель развития и зачастую пренебрегала национальными традициями и условиями, а также прежними традициями венгерского рабочего класса. Поворот в сторону холодной войны, происшедший летом 1947 г., окончательно толкнул руководство коммунистической партии (ВКП, а позже – Партии Венгерских Трудящихся) на эту вынужденную траекторию. Форсированная индустриализация по существу привела к формированию нового крупнопромышленного пролетариата, который, согласно легитимационной идеологии нового режима, должен был сыграть роль «ведущего класса социализма», «нового господствующего класса». Однако прежде всего именно этот «господствующий класс» должен был оплатить всю стоимость форсированного развития в «государстве рабочих» со всеми вытекающими из этого известными последствиями. Половинчатая «десталинизация», начавшаяся с 1953 г., высвободила стихию гнева и возмущения, в 1956 г. дух бунта против личной диктатуры вырвался из бутылки.

2. Социальная природа рабочих советов
Возникновение рабочих советов в России 1905 и 1917 годов и в Венгрии 1918-1919 годов было связано с двумя неотрывными друг от друга моментами: всеобщим политическим кризисом и поиском путей выхода из этого кризиса. В центре деятельности этих советов стояло разрушение старой политической системы путем организации всеобщей забастовки и перестройки-возобновления производства на новых основах. Деятельность рабочих советов в Венгрии 1956 года также главным образом была связана с реорганизацией процесса производства и установлением рабочего контроля над заводами и производством, что сопровождалось проявлением традиционного духа рабочего коллективизма и определенных черт революционного анархизма. Однако в то время как рабочие советы в России и в Венгерской Советской Республике восстали против старого капиталистического режима, венгерские рабочие советы 56-го года исходили, с одной стороны, из стремления к «обобществлению» государственного социализма, а с другой стороны, из желания предотвратить реставрацию капитализма. Возникновение рабочих советов в Венгрии объяснялось не только тяжелыми экономическими проблемами и резким падением уровня жизни, вызванными политической тиранией, не только последствиями политического гнета, но и тем, что боровшиеся друг с другом группировки политической элиты не смогли справиться со сложившимся кризисом даже по «польскому образцу», иначе говоря, руководство КП распалось на враждующие фракции.

В Венгрии рабочие советы тоже возникли стихийно. Как известно, на них непосредственнее всего повлияло развитие югославских рабочих советов, на опыт которого можно было ссылаться, тем более, что другого живого опыта тогда не существовало. В глазах «коммунистов-реформистов», размышлявших о «гуманизации» социализма, эти рабочие советы были лучами надежды, которые свидетельствовали о стремлениях к рабочему самоуправлению, сохранившихся даже в рамках бюрократической системы государственного социализма. Короткая история рабочих советов (окт. 1956 – янв. 1957 ) доказывает, что в сознании определенной части рабочих укоренилось представление о социализме в его самоуправленческой форме[2]. Однако развитию советов в Югославии способствовало то, что эта страна – в отличие от Венгрии – освободилась практически без советской помощи. В свою очередь венгры получили возможность социалистического развития, так сказать, в готовом виде и «унаследовали» его «сталинистскую, государственно-социалистическую» форму. Несмотря на это заинтересованные в реставрации частной собственности и старого режима хортистские силы, сгруппировавшиеся в ходе восстания 1956 г. под знаменем кардинала Миндсенти, не осмелились открыто и ясно сформулировать свои антисоциалистические цели и выступили с туманным обещанием создания смешанной экономики.

О деятельности венгерских рабочих советов 1956 г. сохранилась масса документов[3], свидетельствующих прежде всего о стремлении сложившихся и централизующихся снизу вверх организаций установить непосредственный рабочий контроль над производственной и государственной бюрократией. Иначе говоря, советы выдвинули на повестку дня обобществление государственного социализма. Парламент рабочих советов, собравшийся 31 октября для решения стихийно возникших вопросов и включавший в себя 24 крупно промышленных и 5 областных крестьянских союзов, а также несколько советов, созданных интеллигенцией, принял следующий классический и характернейший документ о правах и принципах функционирования рабочих советов: «1. Заводы принадлежат рабочим. На основании выпущенной заводом продукции рабочие платят государству налог, а также определенную долю полученной заводом прибыли. 2. Высшим органом управления заводом является рабочий совет, демократически выбранный трудящимися. 3. Рабочий совет выбирает из своего состава директорский комитет из 3-8 членов, являющийся постоянным органом рабочего совета и выполняющий функции, которые будут подробно определены позже. 4. Директор является служащим завода. Директор и другие служащие, занимающие важные должности, выбираются рабочим советом. Выборам предшествует конкурс, публично объявленный директорским комитетом. 5. Директор занимается делами предприятия и ответственен перед рабочим советом.6. Рабочий совет сохраняет за собой следующие права: