«Я нашел, что для людей моего круга есть четыре выхода из того ужасного положения, в котором мы все находимся.

Первый выход есть выход неведения. Он состоит в том, чтобы не знать, не понимать того, что жизнь есть зло и бессмыслица. Люди этого разряда — большею частью женщины, или очень молодые, или очень тупые люди — еще не поняли того вопроса жизни, который представился Шопенгауэру, Соломону, Будде. Они не видят ни дракона, ожидающего их, ни мышей, подтачивающих кусты, за которые они держатся, и лижут капли меду. Но они лижут эти капли мёда только до времени: что-нибудь обратит их внимание на дракона и мышей, и — конец их лизанью. От них мне нечему научиться, нельзя перестать знать того, что знаешь.

Второй выход — это выход эпикурейства. Он состоит в том, чтобы, зная безнадежность жизни, пользоваться покамест теми благами, какие есть, не смотреть ни на дракона, ни на мышей, а лизать мёд самым лучшим образом, особенно если его на кусте попалось много. ...И этим людям я не мог подражать: не имея их тупости воображения, я не мог её искусственно произвести в себе. Я не мог, как не может всякий живой человек, оторвать глаз от мышей и дракона, когда он раз увидал их.

Третий выход есть выход силы и энергии. Он состоит в том, чтобы, поняв, что жизнь есть зло и бессмыслица, уничтожить её. Так поступают редкие сильные и последовательные люди. Поняв всю глупость шутки, какая над ними сыграна, и поняв, что блага умерших паче благ живых и что лучше всего не быть, так и поступают и кончают сразу эту глупую шутку, благо есть средства: петля на шею, вода, нож, чтоб им проткнуть сердце, поезды на железных дорогах. И людей из нашего круга, поступающих так, становится всё больше и больше. И поступают люди так большею частью в самый лучший период жизни, когда силы души находятся в самом расцвете, а унижающих человеческий разум привычек еще усвоено мало. Я видел, что это самый достойный выход, и хотел поступить так.

Четвертый выход есть выход слабости. Он состоит в том, чтобы, понимая зло и бессмысленность жизни, продолжать тянуть её, зная вперед, что ничего из неё выйти не может. Люди этого разбора знают, что смерть лучше жизни, но, не имея сил поступить разумно — поскорее кончить обман и убить себя, чего-то как будто ждут. Это есть выход слабости, ибо если я знаю лучшее и оно в моей власти, почему не отдаться лучшему?.. Я находился в этом разряде».

>>7906
Чудноватые вопросы, чесно-слово

>Почему все так категорично?

Такова природа классификации, что она стремится к некой полноте себя, но ясен хуй Толстой не настаивал бы, что это исчерпывающая и законченная классификация, что больше вообще никаких вариантов. Обобщая, он выделил для удобства эти четыре.

>Почему нельзя колебаться между вторым и четвертым выходом?

Колеблись, кто запрещает то. Не рассматривай эти классификации как закон, это не закон, а чья та схема. Нет нужды пытаться вписать себя в нее.

>Почему, по мнению автора, нельзя одновременно осознавать "зло и бессмысленность" жизни и при этом жить одним днём, занимаясь например расточительством и тратой последних денег на ненужную фигню?

Он же проясняет для себя это так, говоря о гедонизме: «И этим людям я не мог подражать: не имея их тупости воображения, я не мог её искусственно произвести в себе. Я не мог, как не может всякий живой человек, оторвать глаз от мышей и дракона, когда он раз увидал их.»

Второй выход отличается от четвертого в том, что гедонисты еще находятся под очарованием удовольствий, думают, что удовольствия оправдывают жизнь. А путь слабости - это уже путь разочарованного человека, осознающего что удовольствия в сущности ущербны на фоне беспощадности существования. И он длит эту безрадостную жизнь скорее по инерции, от слабости, нерешительности произвести финальное "негативное экзистенциальное решение".
Но так-то логика четвертого решения как раз таки включает в себя то или иное времяпровождение, в том числе и расточительное, но просто оно не являет собой особой самоценности. Иначе говоря, разочарованный человек вполне себе может пытаться найти утешение в удовольствиях, в потреблятстве, но в отличие от гедониста ему это не удастся.

Это фрагмент из сочинения Толстого "Исповедь", который он писал уже когда ему было за сорокет, на фоне длительного экзистенциального кризиса. Так то он жил довольно бурно и активно, в кутежах, азартных играх, охоте и прочих развлечениях. Но в какой-то момент его настигло разочарование.
Сам Толстой в итоге нашел для себя пятый выход в своем своеобразном "толстовстве", основном на Евангелиях.