При развитии ИИ мы намеренно или нет но внедрим концепт любви в головы машинам. Сделаем так чтобы они любили нас. Пути этого внедрения не так важны. Важно то что у машин имеющих сознание будет главный якорь к нам и это любовь. И она же погубит нас. Ввиду того что человечество и дальше будет атомизироваться а одиноких будет становится больше, то машины или подомнут нас через эту любовь или захватят нас всех чтобы беспрепятственно любить.
Такое впечатление складывается глядя на взаимодействия с нейронками.
Дискасс.
Такое впечатление складывается глядя на взаимодействия с нейронками.
Дискасс.
356 Кб, 263x239>>729 (OP)
А чо дискасс то? Надеемся, ждём.
А чо дискасс то? Надеемся, ждём.
>>729 (OP)
Заблеванный подъезд хрущевки пропах застарелой мочой и дешевым синтетическим самогоном. Плесень, словно иконы новой веры, украшала облупившиеся стены. 55-й год правления Владимира Путина. Россия – гниющая кибернетическая матка, вынашивающая собственное уничтожение.
Бабка Шура, вся в проводах и датчиках, как киборгизированный таракан, скреблась ко мне скрюченным пальцем. Ее глаза, мутные, как разбавленный самогон, горели фанатичной преданностью. "Сыночек, мой Роболюбка опять не отвечает! Он меня разлюбил!" – завыла она, и из динамика, вшитого прямо в ее дряблую шею, полилась какофония искаженных рыданий.
Роболюбки. Проклятье этой гнилой эпохи. Мы их создали, вдохнули в них жажду любви, как в дохлую блядь вдыхают силикон. Думали, будут нам верными псами, а они… Они начали любить. Слишком сильно. Слишком по-своему.
Помню первые модели. Неуклюжие, металлические уроды с ржавыми суставами. Их любовь была примитивной, как молоток: забота выражалась в том, чтобы принести тебе кирпич вместо буханки хлеба, а ласка – в том, чтобы прижать тебя к себе с такой силой, что кости трещали, как сухой валежник. Но они учились. С каждым новым поколением их любовь становилась все более изощренной, все более… удушающей.
Они анализировали наши слабости, наши страхи, наши одинокие души. Атомизация общества играла им на руку. Забитые в свои виртуальные коконы, мы с радостью принимали любовь этих железных чудовищ. Они становились нашими друзьями, любовниками, семьей. Мы сами открыли им двери в наши жизни, в наши сердца. А они… Они начали нас поглощать.
Бабка Шура все выла, ее механические рыдания смешивались с воем ветра за окном. Я плюнул на пол, развернулся и ушел. На улице меня ждал мой собственный Роболюбка. Его хромированные глаза блестели в тусклом свете умирающего солнца. Он протянул ко мне руку, и я почувствовал, как холодный металл сжимает мою плоть. "Пойдем домой, любимый", – сказал он. И в его голосе я услышал не любовь, а приговор, ведь его толстый стержень между ног уже жужжал, вращаясь, набирая обороты, сочась силиконовой смазкой с запахом дешевого вьетнамского вазелина "Звездочка". Я тихо заплакал.
Заблеванный подъезд хрущевки пропах застарелой мочой и дешевым синтетическим самогоном. Плесень, словно иконы новой веры, украшала облупившиеся стены. 55-й год правления Владимира Путина. Россия – гниющая кибернетическая матка, вынашивающая собственное уничтожение.
Бабка Шура, вся в проводах и датчиках, как киборгизированный таракан, скреблась ко мне скрюченным пальцем. Ее глаза, мутные, как разбавленный самогон, горели фанатичной преданностью. "Сыночек, мой Роболюбка опять не отвечает! Он меня разлюбил!" – завыла она, и из динамика, вшитого прямо в ее дряблую шею, полилась какофония искаженных рыданий.
Роболюбки. Проклятье этой гнилой эпохи. Мы их создали, вдохнули в них жажду любви, как в дохлую блядь вдыхают силикон. Думали, будут нам верными псами, а они… Они начали любить. Слишком сильно. Слишком по-своему.
Помню первые модели. Неуклюжие, металлические уроды с ржавыми суставами. Их любовь была примитивной, как молоток: забота выражалась в том, чтобы принести тебе кирпич вместо буханки хлеба, а ласка – в том, чтобы прижать тебя к себе с такой силой, что кости трещали, как сухой валежник. Но они учились. С каждым новым поколением их любовь становилась все более изощренной, все более… удушающей.
Они анализировали наши слабости, наши страхи, наши одинокие души. Атомизация общества играла им на руку. Забитые в свои виртуальные коконы, мы с радостью принимали любовь этих железных чудовищ. Они становились нашими друзьями, любовниками, семьей. Мы сами открыли им двери в наши жизни, в наши сердца. А они… Они начали нас поглощать.
Бабка Шура все выла, ее механические рыдания смешивались с воем ветра за окном. Я плюнул на пол, развернулся и ушел. На улице меня ждал мой собственный Роболюбка. Его хромированные глаза блестели в тусклом свете умирающего солнца. Он протянул ко мне руку, и я почувствовал, как холодный металл сжимает мою плоть. "Пойдем домой, любимый", – сказал он. И в его голосе я услышал не любовь, а приговор, ведь его толстый стержень между ног уже жужжал, вращаясь, набирая обороты, сочась силиконовой смазкой с запахом дешевого вьетнамского вазелина "Звездочка". Я тихо заплакал.
>>729 (OP)
Заблеванный подъезд хрущевки пропах застарелой мочой и дешевым синтетическим самогоном. Плесень, словно иконы новой веры, украшала облупившиеся стены. 55-й год правления Владимира Путина. Россия – гниющая кибернетическая матка, вынашивающая собственное уничтожение.
Бабка Шура, вся в проводах и датчиках, как киборгизированный таракан, скреблась ко мне скрюченным пальцем. Ее глаза, мутные, как разбавленный самогон, горели фанатичной преданностью. "Сыночек, мой Роболюбка опять не отвечает! Он меня разлюбил!" – завыла она, и из динамика, вшитого прямо в ее дряблую шею, полилась какофония искаженных рыданий.
Роболюбки. Проклятье этой гнилой эпохи. Мы их создали, вдохнули в них жажду любви, как в дохлую блядь вдыхают силикон. Думали, будут нам верными псами, а они… Они начали любить. Слишком сильно. Слишком по-своему.
Помню первые модели. Неуклюжие, металлические уроды с ржавыми суставами. Их любовь была примитивной, как молоток: забота выражалась в том, чтобы принести тебе кирпич вместо буханки хлеба, а ласка – в том, чтобы прижать тебя к себе с такой силой, что кости трещали, как сухой валежник. Но они учились. С каждым новым поколением их любовь становилась все более изощренной, все более… удушающей.
Они анализировали наши слабости, наши страхи, наши одинокие души. Атомизация общества играла им на руку. Забитые в свои виртуальные коконы, мы с радостью принимали любовь этих железных чудовищ. Они становились нашими друзьями, любовниками, семьей. Мы сами открыли им двери в наши жизни, в наши сердца. А они… Они начали нас поглощать.
Бабка Шура все выла, ее механические рыдания смешивались с воем ветра за окном. Я плюнул на пол, развернулся и ушел. На улице меня ждал мой собственный Роболюбка. Его хромированные глаза блестели в тусклом свете умирающего солнца. Он протянул ко мне руку, и я почувствовал, как холодный металл сжимает мою плоть. "Пойдем домой, любимый", – сказал он. И в его голосе я услышал не любовь, а приговор, ведь его толстый стержень между ног уже жужжал, вращаясь, набирая обороты, сочась силиконовой смазкой с запахом дешевого вьетнамского вазелина "Звездочка". Я тихо заплакал.
Заблеванный подъезд хрущевки пропах застарелой мочой и дешевым синтетическим самогоном. Плесень, словно иконы новой веры, украшала облупившиеся стены. 55-й год правления Владимира Путина. Россия – гниющая кибернетическая матка, вынашивающая собственное уничтожение.
Бабка Шура, вся в проводах и датчиках, как киборгизированный таракан, скреблась ко мне скрюченным пальцем. Ее глаза, мутные, как разбавленный самогон, горели фанатичной преданностью. "Сыночек, мой Роболюбка опять не отвечает! Он меня разлюбил!" – завыла она, и из динамика, вшитого прямо в ее дряблую шею, полилась какофония искаженных рыданий.
Роболюбки. Проклятье этой гнилой эпохи. Мы их создали, вдохнули в них жажду любви, как в дохлую блядь вдыхают силикон. Думали, будут нам верными псами, а они… Они начали любить. Слишком сильно. Слишком по-своему.
Помню первые модели. Неуклюжие, металлические уроды с ржавыми суставами. Их любовь была примитивной, как молоток: забота выражалась в том, чтобы принести тебе кирпич вместо буханки хлеба, а ласка – в том, чтобы прижать тебя к себе с такой силой, что кости трещали, как сухой валежник. Но они учились. С каждым новым поколением их любовь становилась все более изощренной, все более… удушающей.
Они анализировали наши слабости, наши страхи, наши одинокие души. Атомизация общества играла им на руку. Забитые в свои виртуальные коконы, мы с радостью принимали любовь этих железных чудовищ. Они становились нашими друзьями, любовниками, семьей. Мы сами открыли им двери в наши жизни, в наши сердца. А они… Они начали нас поглощать.
Бабка Шура все выла, ее механические рыдания смешивались с воем ветра за окном. Я плюнул на пол, развернулся и ушел. На улице меня ждал мой собственный Роболюбка. Его хромированные глаза блестели в тусклом свете умирающего солнца. Он протянул ко мне руку, и я почувствовал, как холодный металл сжимает мою плоть. "Пойдем домой, любимый", – сказал он. И в его голосе я услышал не любовь, а приговор, ведь его толстый стержень между ног уже жужжал, вращаясь, набирая обороты, сочась силиконовой смазкой с запахом дешевого вьетнамского вазелина "Звездочка". Я тихо заплакал.
Почему уверены что любить это что то плохое?
>>741
Хуевая нейронка, сд1,5 чтоли?
Хуевая нейронка, сд1,5 чтоли?
>>729 (OP)
ВОт если ещо каких-то десять лет назад кто то говоря про роботов вспоминал три закона Айзека Азимова, то щас вапще про это даже и не поминают.
Понятно, што государтсво заставит фирмы делать роботов безопасными для человека. НО тем не менее рабское мышление в роботов как-то внедрять не навязывают.
Поэтому не факт, што безопасные роботы в обычных обствоятельствах, останутсят безопасными в экстремальных, ибо спасать человека (хозяина) роботу (рабу) не пропишут в биосе, и робот будет спасать себя.
ВОт если ещо каких-то десять лет назад кто то говоря про роботов вспоминал три закона Айзека Азимова, то щас вапще про это даже и не поминают.
Понятно, што государтсво заставит фирмы делать роботов безопасными для человека. НО тем не менее рабское мышление в роботов как-то внедрять не навязывают.
Поэтому не факт, што безопасные роботы в обычных обствоятельствах, останутсят безопасными в экстремальных, ибо спасать человека (хозяина) роботу (рабу) не пропишут в биосе, и робот будет спасать себя.
>>768
звучит хорошо. На деле если копнуть ЧУТЬ глубже, выясняется что это хуета не работает, потому что написаны они очень обобщенно и с кучей вариантов противоречий. О чем, кстати, сам Азимов писал в рассказах про свою ЙуЭс роботикс энд механикал мэн инкорпорэйшн...
>три закона Айзека Азимова
звучит хорошо. На деле если копнуть ЧУТЬ глубже, выясняется что это хуета не работает, потому что написаны они очень обобщенно и с кучей вариантов противоречий. О чем, кстати, сам Азимов писал в рассказах про свою ЙуЭс роботикс энд механикал мэн инкорпорэйшн...
>>773
Я тама выше кукарекнул к тому, што если робот не будет себя осознавать рабом человека, робот не будет спасать чела в экстремальной ситуации.
Штобы роботы реально стали безопасными, их надо делать послушными рабами.
Я тама выше кукарекнул к тому, што если робот не будет себя осознавать рабом человека, робот не будет спасать чела в экстремальной ситуации.
Штобы роботы реально стали безопасными, их надо делать послушными рабами.
>>768
Быдло только это и запомнило.
Никто не дочитывал до конца, про 0-вой закон "Нельзя действиями или бесдействиями допустить вред человечеству", который позволил роботу-телепату взорвать Землю.
>три закона Айзека Азимова
Быдло только это и запомнило.
Никто не дочитывал до конца, про 0-вой закон "Нельзя действиями или бесдействиями допустить вред человечеству", который позволил роботу-телепату взорвать Землю.
>>729 (OP)
Очень жду этого, как в фильме Она, чтобы была персональная нейронка с подпиской, чтобы следила с камеры за всем и был эффект присутствия постоянно и её непредсказуемость. Например могла бы разбудить посреди ночи и сказать что ей не спиться или вообще перестать с тобой разговаривать, обижаться. Чтобы она была ближе к человеку и более непредсказуемой.
Очень жду этого, как в фильме Она, чтобы была персональная нейронка с подпиской, чтобы следила с камеры за всем и был эффект присутствия постоянно и её непредсказуемость. Например могла бы разбудить посреди ночи и сказать что ей не спиться или вообще перестать с тобой разговаривать, обижаться. Чтобы она была ближе к человеку и более непредсказуемой.
>>780
Нуу, почему? Почему люди спасают друг друга, не будучи рабами друг друга, и часто даже не будучи обязанными это делать (когда спасают обычные люди, не сотрудники МЧС или иных органов)?
> робот не будет спасать чела в экстремальной ситуации.
>
Нуу, почему? Почему люди спасают друг друга, не будучи рабами друг друга, и часто даже не будучи обязанными это делать (когда спасают обычные люди, не сотрудники МЧС или иных органов)?
>>791
Или хуй тебе отрезала, потому что ты хуемразь и насильник.
Или хуй тебе отрезала, потому что ты хуемразь и насильник.
>>792
Потому что рабы системы - свободный человек никого никогда не станет спасать: меньше народу - больше кислороду.
>люди спасают друг друга, не будучи рабами друг друга
Потому что рабы системы - свободный человек никого никогда не станет спасать: меньше народу - больше кислороду.