Я вижу, как легко и вольно трепыхаются груди президентской дочки, продолговатые умеренные плоды — у нее нет сковывающих бюстгальтеров, маек, пижам под тонким коротким платьем. Похотливая самка. Она, представляю, ходила среди своей дуреющей охраны, отделенная от их каменных потеющих тел только тонкой невесомой тканью, нежное женское, проступали под тканью напряженные соски. Она должна была отдаваться своим охранникам, чтобы они совсем не сошли с ума — загнанные, разыскиваемые, одинокие, уже безнадежно презираемые.

Ее заковали в наручники — стоит в кузове, зажата спинами и локтями моих боевиков, мы едем через пустой городок, через его крошащийся бетон и прорвавшиеся канализационные трубы.

Голые загорелые ноги, волосы ее разлетаются по встречному ветру, смешиваются с торчащими вверх автоматными стволами, искусанные губы — обреченная принцесса среди дикой орды, оборвавшаяся сказка.

Раннее утро. Мутный свет во дворце прокуратуры. Двое боевиков на балконе — курят и водят автоматами по сторонам. Мы окопались — перед главным входом поставили металлические бочки с песком, поставили за ними два пулемета, еще пулеметы в окнах первого и второго этажей, автомобили поставили полукругом перед главным входом.

Теперь мы охраняем дочку Президента — желанный трофей революции.

К главному кабинету прокурора примыкает, соединяется с ним дверью комната поменьше — chillout, место отдыха начальника: диван, низкий столик, два мягких кресла, кофемашина – были. Теперь: кровавые потеки на стенах — там мы проводили допросы, лишние предметы выбросили, для допросов достаточно двух стульев покрепче. Кровавые потеки и два железных стула — туда я отправил спать дочку Президента. Захожу — ключ от этой комнаты только у меня. Она на полу, в спальнике. Спальник расстегнут до половины — обнаженное худое тело — ее худоба не от голода, а от изящества. Мягкие комки грудей разъехались в стороны, выпирают ребра, живот втянут, тонкие артистичные пальцы сплетены на животе. Впалые щеки, волосы прядями по лицу, сухие губы в пунцовых отметинах, рот приоткрыт. Она спокойно спит, она привычно спокойно спит, натянутая мембрана живота двигается равномерно. Она привыкла быть королевой бала — даже здесь она не верит, что лакеи больше не будут кланяться и выполнять ее капризы. Порочная высокомерная девка — Лизка, мне хочется называть ее исключительно Лизка, самозванка, выдававшая себя за самое ценное тело страны. Ведь ради нее, ради нее, ее старшей сестры и младшего брата старый дряхлый диктатор Президент угнетал страну от океана до океана.

Я медленно притягиваю к себе стул — его ножки царапают по паркетному полу — и сажусь над Лизкой. С хладнокровием пустой могилы разглядываю обнаженное тело.

- Ты трахалась со своим папашей? - спрашиваю ее, когда она просыпается от моего взгляда. Она потягивается, - сильнее проступают ребра, глубже втягивается живот — складывает руки за голову — подмышками щетина, неопрятная, мужиковатая, неухоженность тайных нервных убежищ. Наверное, между ног у нее то же самое.

- Мне хотелось. Но, к сожалению — он слишком консервативен. Мне кажется, он был слишком уставшим от власти — его уже по-настоящему ничего не интересовало.

Лизка гибко подтягивается к моим ногам — обнимает мои ноги, артистичные загорелые пальцы на выцветшей ткани цвета хаки, смотрит снизу вверх, змеиные глаза, прижимается щекой к грязной штанине: «Хочешь покажу тебе, какие фантазии готовила для него?»

Выглядываю за дверь — двое боевиков по-прежнему на балконе. «Я допрошу ее. Никого не пускать без моего вызова», - говорю им.

Меня совершенно не пугает, что эта президентская девка может взять мой пистолет — он на стуле под ворохом одежды. У нее горячее тело, соленые скользкие губы, влажно между ног, короткая черная щетина между ее ног влажна - чувствую себя снова, как в захваченном и разгромленном президентском Кремле. Погибнуть сейчас - было бы романтическим дополнением к моменту, великолепный финал народной легенды.

- Ты до сих пор не веришь, что тебя казнят?

- Кому надо? Я публично покаюсь, поклянусь быть верной и достойной новой власти, и меня примут, признают примером для подражания, сделают идолом для подражания.

Комитет приказал мне узнать у Лизки, где прячутся ее брат и сестра, где спрятаны сокровища папаши – происходит рутина революции. Если не признается - судить по законам военного времени - судья, обвинитель и никаких адвокатов-защитничков.

- Ты очень верно выбрала убежище: обычно таких унылых мест не касаются ни революции, ни великие научные открытия.

Ее кровь на батарее, кровь на наручниках, которыми она пристегнута к батарее, волосы клочьями выдраны из головы, порезы, ушибы, следы от сигаретных ожогов. Из одежды – только спортивные мужские шорты.

Расстрел проводим классически - ранним утром. Белесый туман, мокрая трава, запах молчащего болота. Мешок на голову, встать на колени, выстрел в затылок.

Я слышу, как в пустом городе на церковной колокольне - каменная кукурузина под золоченым крестом - загудели колокола от этого выстрела.

Теперь я уверен, что буду помнить щетину между ее ног до конца жизни.