>>55017
Часть первая. Советский, уголовный гомосексуализм.

Перед тем, как прочесть нижеследующее, озадачьтесь вопросом - кто может быть инициатором подобных норм поведения прежде всего - те, у кого есть гомосексуальные наклонности или те, у кого их нет?

1. Все мужское население России так или иначе является жертвой той или иной формы гомосексуализма. И я не шучу. Быть может, кто-то не любит соглашаться с тем, что у него роль жертвы, но это его личная слабость в неспособности видеть и говорить правду, какой бы она ни была. Во-первых - это школьная пора, когда "дети улиц", учившиеся с нами в одних школах, навязывали нам гомосексуальные правила жизни, взятые ими из тюрьмы - зашквары, петушения, опускания, угрозы на их основе. Разумеется - это было пагубным для ещё неокрепшей и до конце не возмужавшей детской психики. В итоге у мужчин в России сформировался глубокий, анальный комплекс неполноценности, эдакий "внутренний петух", который проявляется в постоянной гомосексуальной агрессии друг на друга и ощущении собственной ничтожности. В итоге для мужчины главное, чтобы его педиком не назвали или не изнасиловали, даже более - просто не коснулись гениталиями лица. Из этого следует второй пункт.

2. Честь и достоинство мужчины стали определяться вовсе не его поступками, не его моралью, не его достижениями, словами, мыслями, помыслами и прочим подобным, а лишь тем - не трахали ли его в зад. В итоге честь мужчины перешла из сердца и головы в... очко. В анальное отверстие. Таким образом из мужчины сделали позорное существо, для которого главным является сохранность его сфинктера, вонючей дырки, выполняющей роль клапана для экскрементов. И не важно кто-то - честный человек, верный муж, любящий отец, простой работяга, ученый, политик, военный или интеллигент - он никто, он очко, срака, позорный потенциальный "петух", который должен всю жизнь фактически сложить на то, чтобы его не изнасиловали. Из этого закономерно следует третий пункт.

3. Авторитет и социальный статус человека в России фактически определяется через насильственный гомосексуализм - сколько слоев мужского населения ниже себя он способен изнасиловать безнаказанно и сколько слоев мужского населения безнаказанно могут изнасиловать его. И это факт. И все это знают. Иными словами - не тот достоин уважения, кто является более-менее приличным человеком, а тот, кто может изнасиловать большее число слоев снизу, чем то число слоев, кто может изнасиловать его сверху. Такая специфическая ротация. В итоге тот, кого изнасилуют, кем бы он ни был, не найдет в обществе значительной поддержки. За счет этого те, кто находится внизу данной ротации, становятся фактически - потенциальными и реальными никем и ничем. Четвертый пункт идет следом.

4. Мужчины в России всегда боятся тех, кто может их безнаказанно изнасиловать, сделав тем самым опущенными. Вместо того, чтобы испытать вполне резонный праведный гнев к каким-то грязным тварям. Мужчины, особенно молодые, боятся ментов, кавказцев, уголовников, чиновников, гопников, депутатов, бизнесменов, школьных аль-фасамцов и травителей, малолеток и обычных быков, так как знают, что именно они могут над ними надругаться. А ведь именно эти категории лиц и составляют Иерархию, не так ли? В итоге любое активное сопротивление любым, абсолютно любых негативным актам данных лиц в России натыкается на позорный гомосексуальный страх перед изнасилованием с их стороны.

5. Из-за этого растет уровень агрессии, так как приняв гомосексуальную модель жизни, мужчина, тем не менее, выбирает роль активного гомосексуалиста, а не пассивного, стремясь, тем самым подавить осознание собственной униженности, своего крайне опущенного статуса. Отсюда растет число драк, побоев, ругани, вражды, невозможности строить полноценный диалог, а так же банальных изнасилований женщин, сексуального насилия в армии, в интернатах, кадетских корпусах, школах. Отсюда же растут корни насилия сотрудников органов правопорядка - ведь они в свое время шли в армию или милицию для того, чтобы получить должные погоны и из разряда "потенциально пассивных" перейти в разряд "потенциально активных".

6. Стирается сам склад мужской психики как таковой, так как по подсознательному закону половых ролей лицо мужского пола может только брать, а женщина только давать. Если же мужчина может ещё и давать, то какой же это мужчина? Это не понятно кто. Вот такими вот непонятно кем и является большинство мужского населения, а те немногие, кто бросает вызов системе, рискуют попасть под её молох.

7. Ценность мужчины равно нулю. Мужчина это расходный материал, трутень, солдат, дармовой боец тягловой скот, работник, вечно виноватый потенциальны "петух". Его не жалко, с ним в России можно сделать все, что угодно, как с заключенным или солдатом срочником, а все закрытые мужские коллективы в России, кроме монастырских, основаны на том что ценность мужского контингента равна нулю.

8. Мужчины в России самая слабо организованная часть общества за исключением лиц, принадлежащих к Иерархии. Мужчины не видят в себе цену, не могут себя уважать, а, значит - не могут уважать и других мужчин.

https://www.youtube.com/watch?v=X5bREEY7sEM

1:37:22

Дмитрий Львович рассказывает о НОВОЙ КНИГЕ Виктора, которую мы обсасываем ИТТ.

Тян текут по импозантности Дим Львовича в комментах, но это уже совсем другая история...

Меж тем ГАЛИНА ЮЗЕФОВИЧ КОММЕНТИРУЕТ КОМПЕТЕНТНО

Новый роман Виктора Пелевина «Искусство легких касаний» выходит в продажу 22 августа. Он состоит из трех частей: в первой друзья-хипстеры бродят по Северному Кавказу, во второй русские хакеры внедряют толерантность на Западе, третья посвящена героям книги «Тайные виды на гору Фудзи». Литературный критик Галина Юзефович рассказывает, почему в этот раз легкие истории Пелевина вышли более удачными, чем высказывание об актуальных событиях.

Новая книга Виктора Пелевина — не роман, как в прошлые годы, а три повести, собранные под одной обложкой. Первые две — «Иакинф» и собственно «Искусство легких касаний» — объединены общим подзаголовком «Сатурн почти не виден» и скреплены системой внутренних рифм — впрочем, не слишком навязчивых. Третья («Бой после победы») — совсем отдельная, и не имеет к предыдущим никакого отношения.

Первая повесть «Иакинф», пожалуй, самая симпатичная, динамичная и простая. Четверо друзей-хипстеров отправляются в трекинг-тур по Северному Кавказу в сопровождении занятного пожилого проводника. Ежевечерне тот по кусочкам рассказывает героям причудливую и, как им поначалу кажется, целиком выдуманную историю своего духовного преображения. Однако ближе к концу похода друзья начинают подозревать, что и сам маршрут, и рассказанная история, и их собственная судьба связаны между собой самым тесным и довольно зловещим образом. В отличие от большинства недавних — осознанно и намеренно несмешных — текстов Пелевина «Иакинф» обогатит читателя несколькими очаровательными гэгами и вообще напомнит ранние вещи автора — веселые и, что называется, без второго дна.

Третья повесть сборника — «Бой после победы» — тоже вещь по-хорошему незамысловатая. Она адресована читателям, озабоченным вопросом, как там дела у героев «Тайных видов на гору Фудзи». Счастливо избегнув нирваны, персонажи прошлогоднего пелевинского романа вновь начинают маяться удушающей скукой и находят лекарство от нее в, деликатно выражаясь, ярких психологических контрастах. Верхнюю точку эмоциональных качелей Федору и Ренату обеспечивает пребывание в привычном уже комфорте и сытости. Нижнюю — поездки в бутафорском, но от этого не менее замызганном и зловонном столыпинском вагоне в обществе самых настоящих зэков. Как обычно, Пелевин не упускает случая обратить внимание читателя на собственный круг чтения: так, предвосхищая свое скорое и не объяснимое для попутчиков исчезновение из вагона, Федор рассказывает им заимствованную из романа Михаила Шишкина «Венерин волос» притчу о человеке, нацарапавшем на тюремной стене лодку и уплывшем в ней из одиночной камеры на свободу.

Самая важная и, увы, самая перегруженная и хаотичная вторая по порядку повесть — собственно «Искусство легких касаний» — занимает больше половины сборника. Она стилизована под дайджест вымышленного интеллектуально-остросюжетного романа, принадлежащего перу некого Константина Голгофского (есть соблазн предположить, что за прошедший год Виктор Олегович прочел роман Лорана Бине «Седьмая функция языка» и решил поупражняться в том же духе).

Герой-рассказчик берется расследовать загадочное отравление своего соседа по даче генерала ГРУ Изюмова. В поисках отравителей, через научные конференции, французские бордели и подземную усыпальницу египтолога Солкинда (очевидная карикатура на Виктора Солкина — российского ученого с неоднозначной репутацией) Голгофский выходит на след пресловутых «русских хакеров». Как обычно у Пелевина, деятельность последних получает метафизическое объяснение: по версии писателя (или, вернее, его героя Голгофского) цель отечественных кибервойск, активно взаимодействующих с мировым масонством — максимальное распространение в американском обществе тлетворной и абсурдной толерантности, а вместе с ней — неизбежных серости, единообразия и скуки.

За последние пять лет, со времен «Любви к трем цукербринам», мы привыкли ежегодно получать от Пелевина самый точный и емкий анализ важнейших тенденций и настроений в обществе за прошедшие двенадцать месяцев (вероятно, определив жанр «Искусства легких касаний» как дайджест, Пелевин имел в виду, помимо прочего, высказаться и на этот счет). Выбор писателем ключевой темы для каждого следующего романа («искусственный интеллект, гендер, современное искусство» в «iPhuck10», «#metoo» в «Тайных видах на гору Фудзи» и т. д.) фактически стал аналогом премии за главный общественно-политический тренд года. Из писателя в строгом смысле слова Виктор Пелевин превратился в универсального эксперта, каждый год в конце лета выходящего к публике и с большим или меньшим успехом растолковывающего российскому населению, что же такого с ним, населением, произошло за отчетный период.

Как уже было сказано, главным, что произошло с нами за год по версии Пелевина, стала ситуация с русскими хакерами и тем страхом, который они сеют в мире (кстати, если верить писателю, единственное, в чем хакеры не виновны, так это во вмешательстве в американские выборы). Нельзя сказать, что, выбрав этот предмет, Пелевин попал в молоко — совсем уж нелепых промахов у него, в общем, давно не бывало. Другое дело, что эта тема важна скорее для внешнеполитической повестки, которая в последние пару месяцев стала внезапно куда менее заметна, чем повестка внутренняя, связанная с политическими протестами, сфабрикованными уголовными делами и техногенными катастрофами.

Однако не стопроцентную точность попадания в нерв года вполне можно было бы пережить, если бы не утомительная и довольно нехарактерная для Пелевина многословность. Две трети густейшей непролазной метафизики (культ Разума во времена Французской революции, причудливые офорты Гойи, древнеегипетская космология, масонские учения и так далее до бесконечности) оказываются совершенно не нужны для объяснения главной идеи, а псевдодетективный сюжет выстроен настолько слабо, что фактически тонет в побулькивающей словесной массе. Эта избыточность рефлексивна — Пелевин позволяет себе мягко иронизировать по ее поводу прямо внутри текста, однако читателю это послужит слабым утешением.

Единожды приняв решение устраниться из любой публичной коммуникации, Пелевин оставляет тем самым бесконечное пространство для интерпретаций собственного творчества. Единственный текст нового сборника, выдержанный в привычном уже нам стиле расширенного мистико-философского комментария к актуальным событиям, является по совместительству самым слабым; тексты же существенно более легковесные на этот раз удались Виктору Олеговичу куда лучше. Возможно, это завуалированный намек, что писатель устал от принятой на себя роли профессионального толкователя российской реальности и мигрирует к своей прежней ипостаси — остроумного и внимательного ее наблюдателя. Однако эта версия не более и не менее убедительна, чем любая другая. Скучная же правда состоит в том, что новая книга Виктора Пелевина хороша примерно на треть — не лучший результат за последние годы, но, пожалуй, и не худший.