>

текст написанный для замечательного Мирона-мифоделика, Мирон, я так и не решился его отослать, хочешь - забирай
это было для тебя

Итак невзирая на некоторую подавленность и упадничество как на уровне средств (симулякр) так и организации (ризома), преступим к очередной нарративной процедуре. Дерридово разрушение "онто-тео-телео-фалло-фоно-лого-центризма" будем мне путеводной звездой в тусклом океане запекшейся мечты. В нашем мире бытового социального похотлливого и нетерпеливого. Вот я о чем.

... полужопие светилось в темноте нательным крестом. Завсклада тужился, пытался отогнать незатейливое видение однако полужопие крестом продолжало светится нагнетая обстановку в мастерской и несколько разряжая обстановку в котельной. Завсклада думал о серьезной проделанной работе, о героях северного мира, зимовках, собаках лайках и немножко о Джеке Лондоне.

Проходивший по чикагскому делу "хеймаркетских мучеников" немецкий анархист Луис Линг покончил с собой в тюремной камере взорвав в собственном ротовом отверстии динамитную шашку. Ну что же - очень мило, вероятно Луиса Линга мучили ложные слова застрявшие в его глотке страусиной костью, слова корежили Луиса Линга, недовали Луису Лингу заснуть, повернуться, ложкой орудовать, собирать осколки разбившегося зеркала с изображением невнятного животного в правом верхнем углу.

Джек Лондон в дымных грезах завсклада представлялся огромным белобородым мужиком в объемистом тулупе, поясе из обезьянних черепов и меховой шапке перетянутой черной траурной лентой. В ногах у Лондона барахтался небольшой человек, видимо пришедший из жэка с очередной проверкой. Документы у завсклада были в порядке, однако он нервничал, в Лондоне он никогда не был и знать не знал, что есть на свете Трафальгарская площадь, одноглазый адмирал Нельсон и Камден-Таун. Нестерпимо хотелось ебаться, хуй стоял, однако завсклада пытался не думать о ебле, Джеке Лондоне и жэковской приблудной ссучке.

Луис Линг не видел этих людей, он не видел их серых лиц, робких взглядов, не видел массу эту отвратительную, кишашую биомассу не-имяреков, нео-программистов, околотуссовочных блядей, молдавских князьков левантийского разлива; гадамерских невысказанных, пошлых и безликих. В противном случае Луису Лингу пришлось бы сосать динамитную шашку ежедневно, ежечасно, на манер младенческой соски дабы взрывать свою аппаратную черепушку по семнадцать раз на день. По семнадцать! Ибо именно столько личин у подлой фриксовой субъективности. Я считал их сам, да да, считал шевеля треснувшеми словно губная гармошка губами своими, вертя тяжелой шеей, вращая бешенным глазом последнего виктора-цоя.

Завсклада хотел немного воды, ведь он был сыном молчаливых дней. Никаких кавычек, никаких. В сердце ныл искусственный клапан, поршень вместо члена работал безотказно, нажатием высвобождался кровяной поток - нехитрая фиговина. кассир приехал в город Москву где и познакомился с девушкой урологом. В каморку завсклада кассира привела жажда. Он молча сидел, хлебал мутную чайную поебень из граненного стакана без подстаканника. Кассир отчётливо слышал, как завсклада нервно сопя и причмокивая, орал кому-то в трубку, находясь в соседнем помещении:"Приезжай скорее, у меня тут полная квартира жидов!".

О центрации и семантизации. Немые люди, пришедшие из деревен, страдающие дети евразийских окраин, бедные девочки в ситцевых платецах, жидкие мальчики, привыкшие к оплеванным кишеневским улицам, детским садам без названия и прочей дребедени. Мните себя викторами-цоями, мните майками без глаз, бобами без пафоса, сашбашами лишенными сибирского безшабашного, употребляющими блевоту мертвого свина-панова в контексте некой оживлающей субстанции проникающей в "пространство Берилл". Символы времени на камне - циферблат и стрелки, эмблема Евангелия, сранная улица имени рубинштейна, сраные рок-функционеры, сранное время, сранные мы. Однако сранные мы, понятно? Отвергая метаповествования, отрекаясь от постмодерна, заявляю - не лезьте в нашу срань своими загребущими провинциальными ручками, не надо!

не сулил никаких особых атракций только зеленую кожу крокодилью которую можно швырять об землю бесчисленное количество раз, двигая кисточкой на рысьих ушах и концентрируясь на бесконечных песенках нагваля из страны распущенных и полумертвых. Завсклада затарился бледными исызканиями, отогрел на печке полужопие свое и поехал туда где стучат поезда, пробегая по крышам стокгольмских домов.

Когда вы сидите на резных стульчаках в обстановке несомненно дружественной вам ибо все это предназначалось для вас, отточено под ваши нехитрые запросы, знойные украинские говорки и несколько капель яда в стакане, - не мните себя чем-то ценным, этаким социокультурным доминантным явлением ибо на самом деле вас просто нет. Вы немайки, нецои, нерикошеты, невишни, - антиподы свифта, кривляющиеся, танцующие странные танцы с мертвяками, фриксы, ряженные, построенные на последний парад загнивающей имперской мерзостью. Я склонен жалеть вас, но меня вы никогда не пожалеете, скинете на асфальт, заноскуете тонкими ножками бобруйскими, как подстрекателя, как раздражителя, ведь я такая же скотина как питерский-рок-клуб. Он там другой, бля, ведь лапа такая, он не читал Гваттари, он был образцовым солдатом на ближневосточной бойне, этнически чист с точностью напополам, научит вас "отрываться по-питерски", "блевать сырками-виола-по-питерски", "получать пизды-от-репинской-гопоты-по питерски".

утенберг - это название области. Кассир ездил туда неоднократно, однако о поездках молчал, нервно покуривая солому, мечтал о давно прошедших поездах дальнего следования, дорога на север, на север, пропеллер неистово рвется, кавычки я не поставлю никогда ...

Вы не знаете даже что такое lapis invisibilitas, глупцы, злые дети подавленных и обусловленных родителей. Ваша реальность - слепа, Вы ходите по первоматерии словно это александровский плац словно год прошел как умерло буквально все некогда живое и трепещущее. Структурная структура такова что победа будет за тем кто сидя в третьем ряду мягко поблевывает на бархат, на нечистую кожу своей любимой, сосватанной, по-местечковому зашитой в цветной наряд, безвкусие правит балом, оно и победит.

На лобной стороне росли мюсли, пылились черепа, Огромный Гриб, повышал шансы на успех, мы прорывались к центру. Кассир бежал чуть в отдалении, в камуфляжке, большой, грузный, с лопатой наперерез. Завсклада чуть отстал, но продолжал хорохориться, на жабрах его пестрели вчерашние газетные заголовки. Оставалось метров пятьсот до укрепления. Гигантская ротонда очистительной машины топорщилось в ночи словно телевизионная башня работы Останкина. Горел Запат.

Рассматривая личностные, эксплицитные характеристики данного нарратива - я ужаснулся, пафос мне очень мешает, я не Денис Иоффе, я всего лишь не-денис-иоффе, такой-же фрикс как и все остальные, у Вольфрама фон Эшенбаха обо мне не сказано не слова. Это если кто не заметил и есть знаменитый "нарративный поворот"!

Где мои обширные машины издающие вой сотен сирен подверженных вивисекции? Я не продержусь все это бессмысленное время сидя не белой полосе без скобок собственного благоговения перед личностью Фельдмаршала. Я таю, таю, таю ...

Личи Джелли был замечательным фашистом, вместе с папой и католическим банком "Амброзиано" Личи делал великое дело, - осуществлял подмену теоретического дискурса на дискурс молдавско-местечковый. Почему Вы не фашисты? Либералы? Где ваши веселые итальянские редиски? Почему маэстро Головин ничего не пишет о ваших высоких устремлениях и германовиртных треполяциях? Ваши наряды, гитарки, хуйня, гомозня, сейшены в белом, - оказываются легитимированными лишь потому-что вместо тайного общества "врил" созданного теоретиком геополитики Карлом Фон Хаусхофером, ваши тайными общества - это скучная половая жизнь в тени ливанских кедров и чтение запредельной газеты с воистину постмодерновым 46наименованием "Вести". Никакая "экспликация имманентного самому себе" здесь не поможет. Энергии "врил" явно не хватает в силу врожденного комплекса.