https://lenta.ru/photo/2018/06/07/beyond/

Они режут, царапают и прижигают себя. Так им становится легче
Порезы, царапины, расчесы, сигаретные ожоги и другие cледы на теле — это самоповреждения, или селфхарм. Селфхарм начинается с ненависти к себе, желания заглушить душевную боль и справиться с потерей ощущения контроля над жизнью.

«Вне себя» — это перформанс по переносу аутоагрессии во внешний мир, во время которого герои выбрали иное освобождающее действие: одни — рубить топором шкаф и бить тарелки (путь деструкции), другие — лепить из глины (путь созидания). Так физическая трансформация тела переместилась в физическую трансформацию мира.

«Я страдаю от селфхарма последние семь лет. Все началось, когда я поссорилась со своей мамой и старшей сестрой. Я не помню сути конфликта, но тогда я впервые взяла в руки режущий предмет и сделала неглубокие полосы на левом запястье. Когда увидела кровь, испугалась и попыталась перевязать все это дело бинтом, но старшие заметили и начали отчитывать.

На следующий день в школе мне хотелось показывать свои порезы людям: смотрите, какой был конфликт. Я не умела просить о помощи, преподносила все в шуточном свете, и люди не воспринимали порезы всерьез.

С каждым годом мне становилось хуже: стереотип поведения «провинился — наказал — стало легче» укоренился. Я перестала носить короткие рукава и начала прятать шрамы. Селфхарм приобрел для меня совершенно обыденную форму, а мама стыдила меня за это больше, чем за что-то еще. Мы пошли к психологу. Я запомнила лишь то, что она с улыбкой выдала мне, девочке с порезанными от запястья до плеча руками, на прощание: «И постарайся больше не делать колбасу из своей руки».

В отношениях с бывшим молодым человеком я резала себя если не каждую неделю, то через две — это был единственный способ выплеска чувства вины и порочный круг, который я не могла разорвать годами. Когда я рассказывала ему, что удержалась от селфхарма, он лишь фыркал и говорил: "Ну как и все нормальные люди". Он, как и многие другие, даже не мог представить, насколько это огромное усилие.

Сейчас я научилась успевать в зазор обратиться к кому-то за помощью, у меня есть препараты, которые подавляют мой психоз. У меня появились люди, которые не закрывали на это глаза, а показывали, что они хотят помочь и не отвернутся от меня после этого, способы выйти из ступора и найти какое угодно занятие, чтобы не выплеснуть все на саму себя.

Но раньше у меня не было психолога и психиатра, которым я могла написать. Не было рядом людей, которые могут меня успокоить. Не было транквилизаторов, которые просто выключат меня на момент психоза. Только бывший, который терпеть не мог все это, и мама, которая стыдила меня ежедневно, не пытаясь понять, что происходит. Я понимаю, что им было страшно. Я все понимаю. Но это никак не перекрывает тот факт, что их реакция усугубляла мое неверие в себя». «Первый раз я порезала себя в 14 лет, и это скорее была дань моде. Но неожиданно селфхарм стал способом перенести внутренние переживания на тело и вошел в привычку. Помню, как мне хотелось, чтобы порезы заметили и спросили, что случилось. Моя мама — занятой человек, она много работает и никогда не была суперласковой, поэтому мне хотелось получить немного внимания от нее.

В 16 лет, когда начинаешь думать о будущем, жизни, вселенских проблемах, тебя накрывает. Кажется, невозможно ни с кем этим поделиться. А если порежешься — мысли отпускают: ты концентрируешься только на боли.

Недавно мне поставили диагноз «биполярное расстройство». Сейчас я понимаю, что часто периоды самоповреждения выпадали на маниакальную фазу. Я не испытывала страха или боли — мне было классно, но абсолютно пропадало чувство самосохранения: могла на вечеринке потушить о себя сигарету, хвастаясь этим.

В маниакальной фазе появлялось невероятное количество ярости, но, поскольку я не люблю спорить и выяснять отношения, я направляла агрессию на себя, чтобы никого не обидеть. Таким образом я себя успокаивала, становилось легче.

Тягу к селфхарму я испытываю каждый день, но стараюсь отвлекаться и выражать тревогу другим способом: рисую и фотографирую, что-то делаю руками, иду на пробежку. Пусть лучше болят мышцы». «Год назад я стал наносить себе повреждения. Сначала царапал себя ногтями, потом бился головой об стену, а затем начал резать себя ножом. Это ужасно, я не пропагандирую, никому не желаю этого и хочу прекратить. Но мне такой способ помогает при психогенных болях (например, когда болят уши, но на самом деле с ними все в порядке).

Мой ад начался с детского сада: меня постоянно травили. Я родился с глазом, как у Тома Йорка. На многих детских фото я реву.

Я надеялся, что школа все изменит. Но в классе меня начали бить. Называли "наркоманом" (из-за худобы как конституции тела), "кривым" (из-за глаза) — все не вспомню. Меня так часто били, что я даже привык к насилию.

В 11-м классе я проснулся с головной болью и понял, что я безобразнее всех людей на планете. Сел на пол и сказал маме: "Мам, я урод, я не пойду в школу. Отведи меня к психиатру".

В результате мучительных диагностик в НИПНИ имени Бехтерева мне поставили диагноз "параноидная шизофрения F20.0" на почве дисморфомании (патологической убежденности в наличии мнимого физического недостатка).

После селфхарма становится спокойно, внутри появляется легкая пустота, нет мыслей, и кажется, что мое тело — не мое. Я нахожусь в анестезирующем состоянии и не чувствую абсолютно никакой боли. Я уже не помню, каково это быть здоровым».