5 марта исполнилось 99 лет со дня рождения великого мифотворца и выдающегося художника Пьера Паоло Пазолини. Творчество леворадикального режиссера до сих пор вызывает не только понятные сомнения, но и самые жестокие споры. Что совсем неудивительно, ведь речь идет о человеке, избравшем самую экзотичную порнографию и самое изобретательное богохульство основными художественными приемами своих работ.

Пьер родился в католической семье, а его отец Карло Альберто и вовсе был офицером-чернорубашечником, который однажды лично спас самого Бенитто Муссолини. Пазолини-младший тоже до поры до времени придерживался фашистских взглядов. Считается, что идейным поворотом для Пьера послужил визит в Германию, из которого он вернулся убежденным сторонником марксизма и последовательным врагом и критиком церкви. Что так поразило будущего создателя “Сало, или 120 дней Содома” на воспетых Вагнером долинах Рейна, достоверно неизвестно до сих пор. Правда, для Италии эпохи модерна путешествие из фашизма в коммунизм и обратно было такой же обыденностью, как и поездка на сапсане для современного москвича.

Первый художественный опыт Пазолини получил в литературе. В 1956 году выходит его дебютный роман “Шпана”, а затем почти сразу - сборник поэзии “Пепел Грамши”. Культурные корни раннего творчества Пазолини вполне очевидны и идеально рифмуются с культовой книгой Жана Жене “Богоматерь цветов”, вышедшей на 10 лет раньше. Оба автора с генримиллеровским упоением и селиновской страстью исследуют жизнь самого поддонья общества: маргиналов, гомосексуалистов, проституток, воров и убийц. Почти сразу после выхода первых литературных работ на Пазолини полился золотой дождь из всевозможных премий, а его стихи и вовсе вошли в школьную программу. Пазолини параллельно вступает в Коммунистическую партию и в коллаборацию с Феллини (пишет отдельные сцены с гей-проститутками для “Сладкой жизни” и “Ночей Кабирии”).

Правда, вскоре выяснилось, что преимущественно левый культурный истеблишмент Италии не до конца понял с кем связался. Пазолини выписывают из коммунистов за совращения несовершеннолетних и открытый гомосексуализм, а Феллини разрывает с ним отношения, посчитав его взгляды на искусство чрезмерно радикальными. Своего апогея конфликт убежденного коммуниста Пазолини собственно с коммунистами достигает в 1968 году, когда вся Европа вспыхивает красным пламенем студенческой революции. Уже к тому времени легендарный режиссер пишет свое самое знаменитое стихотворение “Компартия - молодежи!”, где становится на сторону полицейских, разгоняющих “зажравшихся папенькиных сынков”. “Когда вчера на Валле Джулиа вы бились с полицейскими, я симпатизировал полицейским! Потому что полицейские — дети бедняков. Выходцы с периферии, сельской или городской”, - постулирует Пазолини.

Несмотря на изобилие политических скандалов, итальянский режиссер бережно и кропотливо выстраивает свою собственную художественную вселенную, одновременно деконструируя и обогощая базовые ценности неореализма. В основу киномифологии Пазолини ложится взрывоопасный синтез из доктринального марксизма (“Теорема”), еретического прочтения христианства (“Евангелие от Матфея”) и животной сексуальности (“Цветок тысячи и одной ночи”) в самых неоднозначных ее проявлениях. На выходе получается натуральная ядерная бомба, задевающая ударной волной всех: от Римско-католической церкви до социалистов. Параллельно Пазолини формулирует собственный киноязык, который получает максимальное звучание даже не в скандальном “Сало” (очаровательная сказка про БДСМ-фашистов), а скорее в “Теореме”, где структура повествования достигает почти математической точности.

“Теорема” вообще, наверное, самый важный фильм для понимания идей режиссера на концептуальном уровне. Фильм идеально балансирует на фронтире между революционной проповедью, библейской аллегорией и каноничным неофрейдизмом. При этом все основные сцены “Теоремы” подчинены строгим правилам симметрии, согласно которым даже совращение голубоглазым Мефистофелем (Теренс Стэмп) буржуазной семьи следует не изощренному художественному замыслу (там он очевиден), а таблице умножения. В итоге за “Теорему” Пазолини обвинили в непристойности, но режиссер был оправдан. «Волнение, которое я испытал при просмотре, носило не сексуальный, а исключительно идеологический и мистический характер. Поскольку речь, бесспорно, идет о произведении искусства, оно не может быть непристойным», - решил судья.

И если за “Теорему” режиссер оказался на скамье подсудимых, то, как считается, за “Сало, или 120 дней Содома” уже на том свете. Надо сказать, Пазолини закончил свою жизнь самым достойным для настоящего леворадикала образом. В ноябре 1975 года тело режиссера нашли в луже крови в Остии. У Пазолини было сломано десять ребер, раздавлено сердце, разбита челюсть, сломана левая рука и наполовину вырваны уши. После убийства по бездыханному телу несколько раз проехались на машине. Так бывает, когда твоё творчество всерьёз поджигает пердаки.

Хотелось бы напомнить филасафом итт о советской классике:)

В Ярославле снимали выноску окна к сцене “Афоня просыпается в комнате Кати” (фильм “Афоня”).. Снимать надо было в пять утра. (Утренний режим — солнце еще не взошло, но уже светает.) По задумке там, за окном, должны были возвращаться со свадьбы молодожены. Но в половине пятого выяснилось, что свадебное платье невесты забыли в Москве. Я уже хотел снимать просто пейзаж, но тут оператор Сергей Вронский показал мне на лошадь, которая тащила телегу с бочкой...

— Пусть эта телега проедет, — сказал он.

Сняли лошадь.

Первой на этот кадр обратила внимание жена художника Левана Шенгелия Рита.

— Как ты это потрясающе придумал, — сказала она мне после просмотра на “Мосфильме”. — Как это точно!

— Что точно? — осторожно спросил я.

— Лошадь! Он делает предложение — а потом лошадь. Вот и Катя, как эта несчастная лошадь, будет тащить груз омерзительного, пьяного хамства и нищеты всю жизнь! Ведь так?

Я скромно кивнул.

Через год “Афоню” показывали в Лос-Анджелесе в большом кинотеатре. Рядом со мной сидел классик американского и мирового кино, тбилисский армянин Рубен Мамулян. Когда на экране появилась лошадь с бочкой, раздались аплодисменты. После просмотра я его спросил:

— Рубен, а почему аплодировали, когда появилась лошадь?

Он усмехнулся:

— Не думай, что американцы такие тупые, как пишут ваши газеты. Что тут понимать? Он спрашивает: “Ты замуж за меня пойдешь?” И сразу — лошадь с повозкой. Замужем за ним она и будет, как эта лошадь. Я угадал?

И я опять не стал уточнять. Кому интересны лишние подробности?