>>2798243
Держи. Про пони адвоката Джеральда и его жену от мастера.

Но ухмылка Джералда была совсем другой. Джесси подумала, что эта ухмылка появлялась у него непроизвольно в ситуациях определенного рода. Ей, когда она лежала на кровати с поднятыми руками и в бикини, усмешка казалась определенно глупой. Даже.., дебильной. Он совсем не походил на плейбоев из мужских журналов, которых он обожал в своей затянувшейся девственности: он превратился в адвоката с румяным и слишком большим лицом под начесом, ничуть не скрывающим неизбежное появление лысины в ближайшем будущем. А сейчас к тому же он выглядел как дебил с напряженным пенисом, вздымающим шорты. Не слишком заметным к тому же…

Хотя величина, собственно, не была главным фактором. Больше всего раздражала его ухмылка. В ней не появилось ничего человеческого, а это значило, что Джералд не воспринимал ее просьбы и протесты всерьез. Она должна была протестовать; таковы были, по его мнению, условия игры.

– Джералд, ну прошу тебя!

Ухмылка стала шире. Открылись еще несколько зубов, а КИ упал еще на десять пунктов. И он по-прежнему ее не слышал.

Не слышал – она была уверена в этом. Джесси пока не могла прочесть его, как книгу, – она полагала, что для этого требовалось больше семнадцати лет супружеской жизни, – но часто очень ясно представляла, какие мысли бродят в его голове. И если бы она не умела это делать, многое в их супружеской жизни пошло бы наперекосяк.

«Но почему же он совсем не понимает тебя? Как он не понимает, что всему есть предел?» Джесси испытывала странное раздражение. В ней всегда звучали какие-то голоса – она полагала, что все люди их слышат, просто не говорят об этом, поскольку это что-то сугубо личное, – к тому же все эти голоса были ее старыми приятелями, привычными, как домашние тапочки. Но один голос был новым. И совершенно непривычным.., странным. Это был сильный и нетерпеливый голос. И он снова заговорил, отвечая на собственный вопрос: «Нет, черт побери, дело не в том, что он не понимает тебя, а в том, что он и не желает тебя понимать!» – Джералд, правда, мне это не нравится. Открой замки и отпусти меня. И мы займемся тем же, но по-другому. Я сяду на тебя, если хочешь. Хочешь? А то можешь просто лежать с руками за головой, а я сделаю, знаешь, так…

«Ты уверена, что хочешь этого? – спросил новый голос. – Ты действительно уверена, что хочешь близости с этим человеком?» Джесси закрыла глаза, как будто так она могла заставить голос замолчать. Когда она снова открыла их, Джералд стоял у ее ног в нетерпении. Его ухмылка стала еще шире: открылись последние зубы с золотыми коронками симметрично по краям рта. Джесси вдруг поняла, что не просто не любит эту дурацкую ухмылку, – она бесит ее.

– Я отпущу тебя.., если ты будешь хорошей девочкой, Джесси. Ты ведь умеешь быть хорошей, а?

«Уже было, – шепнул новый умный голос, – все это было и надоело».

Джералд поддел большими пальцами резинку трусов, и они слетели на пол, миновав инструмент любви. Это была не та замечательная любовная машина, которую она нашла в раннем возрасте на страницах «Фанни хилл», но нечто скромное, розовое и мягкое – пять дюймов заурядной эрекции. Два или три года назад во время одной из своих редких поездок в Бостон она видела фильм под названием «Живот архитектора». Она подумала: "Ну вот, а теперь я смотрю «Член адвоката». Она вынуждена была стиснуть зубы, чтобы не расхохотаться. Это было бы совсем неуместно.

Затем пришла мысль, от которой смеяться совсем расхотелось: он не осознает, насколько все это серьезно, потому что она, Джесси Мэхаут Бюлингейм, жена Джералда, сестра Мэдди и Уилла, дочь Тома и Салли, бездетная, вообще отсутствует. Она просто перестала существовать для него в тот момент, когда ключи с тонким лязгом защелкнули наручники на ее запястьях.

Дешевые порнографические журналы, которыми он увлекался в юности, уже давно уступили место стопке толстых иллюстрированных изданий в нижнем ящике стола. Женщины, запечатленные на снимках, из одежды имели на себе только жемчуг – и больше ничего; они позировали на четвереньках, задрав задницы, на толстых коврах из медвежьих шкур, а мужчины с сексуальным оборудованием, в сравнении с которым инструментарий Джералда казался просто невинным, внедрялись в них сзади. А на задних обложках этих журналов между колонками телефонов с предложениями интимных услуг приводилась информация об идеальных пропорциях женского тела. И Джесси вспоминала сейчас об этих человекоподобных на фотоснимках, их позах и лицах без проблесков человеческих чувств с недоумением, которое постепенно сменял ужас.

>>2798245
Джералд, голый, но в очках, на коленях полз к ней по кровати. Его зрачки блестели.

У нее мелькнула мысль, что именно из-за этого блеска глаз она продолжала игру так долго, хотя первоначальное любопытство давно иссякло. Долгие годы прошли с тех пор, как она в последний раз видела этот блеск в глазах Джералда, когда он смотрел на нее. Джесси неплохо выглядела. Она умела держать вес и сохранила фигуру, однако его интерес к жене все равно улетучился. Что там говорится в старых притчах о привычке, которая порождает презрение? Это не относится к возвышенной любви, во всяком случае, такой, которую воспевали поэты-романтики – их она проходила в колледже, но жизнь, увы, полна суровой прозы, о которой Перси Шелли и Джон Ките никогда не писали. Может быть, потому, что эти поэты-романтики умерли почти юными, так никогда и не достигнув возраста зрелости, в отличие от них с Джералдом.

Однако все это вообще не имело значения здесь и сейчас. Важно было то, что она зашла в этой игре гораздо дальше, чем хотела, уступая горячечному блеску в глазах Джералда. Благодаря этому блеску она чувствовала себя юной, очаровательной и желанной. Но…

«…Но если ты думаешь, что у него загораются глаза потому, что он видит тебя, ты очень ошибаешься, милая. Или ты хочешь ошибаться. И теперь ты должна решить – здесь и сейчас решить, будешь ли ты и впредь позволять ему унижать себя. Ведь именно так ты себя чувствуешь? Униженной?» Она вздохнула. Да. Именно так.

– Джералд, я серьезно, прошу тебя. Она сказала это громче, и впервые огонек в его зрачках, вспыхнув, погас. Слава Богу. Вроде бы он ее услышал. Так что все, возможно, еще обойдется. Нет, никогда она не почувствует себя рядом с ним упоительно и великолепно – уже много времени прошло с тех пор, когда жизнь была упоением… Огонек погас, и через секунду снова явилась идиотская ухмылка.

– Я заставлю тебя уважать меня, моя гордая красотка, – сказал он.

Он произнес это, выговорив слово «красотка» с интонацией плохого актера, отрабатывающего роль в викторианской мелодраме.

«Пусть он сделает свое дело. Дай ему это сделать и точка».

Это был знакомый внутренний голос, и она решила последовать его совету. Она не знала, оправдает ли ее Пюрия Стейнем, да и наплевать на нее. Совет был практичен, вот и все. Laisser passer и точка.

Теперь его рука – его мягкая рука с короткими пальцами и такой же розовой кожей, как на члене, – протянулась и схватила ее грудь. В этот момент что-то внутри Джесси взорвалось, будто лопнула натянутая струна. Она напряглась всем телом, пытаясь сбросить его.

– Отвяжись, Джералд! Сними эти проклятые наручники и выпусти меня! Это занятие утратило для меня прелесть еще в марте! Я не хочу! Все это смешно и глупо!

Теперь он услышал все, что она сказала. Она поняла это потому, что огонек в его зрачках тотчас угас, как пламя свечи под сильным порывом ветра. Она подумала, что ее слова поразили его. Ведь он долго был хорошим мальчиком в толстых очках, мальчиком, у которого не было свиданий до восемнадцати лет, – именно тогда он и сел на строгую диету, пытаясь задушить растущий живот, прежде чем живот не задушит его. В то время Джералд был второкурсником колледжа, и внешне его жизнь текла размеренно и скучно. Но она-то знала, что его студенческие годы были временем самоедства, именно тогда он начал ощущать глубокое презрение к самому себе и ко всем прочим двуногим.