- Так во что ты веришь? - раздался голос, приблизительно десяти-двенадцати сантиметрах от головы Лжека. Вроде бы сзади, а вроде бы и где-то чуть правее.
- А? - очнулся Лжек и потёр щеку, стараясь дотянуться до глаза.
- Ты ещё не отравился, - продолжала Кейт. - И даже на какое-нибудь более-менее гарантированное суицидальное предприятие не отправился. Обычно нежелание умирать связано с какими-то ложными надеждами.
- Я ни во что не верю.
- Да ладно тебе, дядя Лжек, - продолжил детский голос. - Это лишь официальная персональная позиция. Чтобы любый дебил был спокоен, считая, что сможет безо всяких проблем залить свою кашу, в твои якобы девственные мозги.
- Всё, что понято, прекращает своё существование, - ответил Лжек. - Это из "Дианетики" Хаббарда.
- И? - голос сместился левее, но всё также прятался где-то за черепной коробкой.
- А я хочу быть непонятным, загадочным, таинственным. Хотя бы для себя самого. Так меня не выбросят из истории. И если существует некий "Сценарист", то он меня не убьёт, пока не раскроет.
Лжек на мгновение задумался, а затем продолжил.
- Или не вскроет...
- Но ты же не какой-нибудь мутный персонаж какого-то дешёвого, никому не нужного и не известного недо-романа, дядя Лжек! - молниеносно ответила Кейт, её голос становился всё более слаще с каждым произнесённым словом. -Ты реальный, нормальный, всесторонний человек. Который прямо-таки вымазался литературой, художеством этим, картинами, фильмами, чужими мыслями. Играми. Геймдизайнер хуев. Ты ведь что-то искал в этой области, все эти года. Нашёл ответ?
- Нихуя, - обиженно, твёрдо и в то же время с гордостью произнёс Лжек. - Абсолютно нихуя. Никаких зацепок о граде вечной жизни, юности и наивности. Похоже, это лишь моя бредовая фантазия.
Лжек пожевал губами. Боль могла вернуться в любой момент.
- Ну, я так и думал, - продолжал он. - Я был уверен, что можно как-то получить ответ на вопросы в этих текстах. Но это всё одна сплошная ложь, сказка. Никто не стал бы искать такой смысл, который ищу я. Может, это и стоило семи лет моей затянувшейся жизни.
Возникла пауза, за стеклом что-то взревело, постепенно утихая по мере удаления к сорок девятому шоссе.
- Что будем делать дальше, Холмс? - спросила Кэтти Ватсон, в жизни и девичестве Барская, с хрустом разминая своё миниатюрное запястье.
- Искать лучшей жизни, моя дорогая Ватсон, - ответил Лжек и аккуратно снял оптические линзы. - А теперь...
Он пригладил свои седые волосы назад и посмотрел сквозь стекло, на ту сторону жизни. Неописанной. Для кого-то нереальной.
- А теперь уходим отсюда, - произнёс он. - Да побыстрее.
С этими словами из "Океана Жизненного Пути" вышел старик.
Он постоял несколько секунд у края дороги с остекленевшими глазами, словно бы в кататонической коме. А затем, также быстро очнувшись, он зашагал, хаотично меняя микротраектории своего движения, в сторону космопорта.

Это тупик, подумал Лжек. Хотя вообще-то это был конец. Неизвестно какой. Она была мертва. Скорее всего. Единственное сожаление было об одежде, про которую Лжек напрочь забыл по пути между обоими чуждыми ему мирками - одним, доказывающим свою чуждость на протяжении более семи десятков лет, - и другим, в неизбежной чуждости которого он не сомневался. Он уже не в чём не сомневался, проведя более ста кустарных лоботомий на похищенных детях.

Из неописуемого драндулета вышла, - вернее, выпрыгнула, - шайка малолеток. Все выглядели грозно, но не так ужасно, как неведомо откуда взявшийся здесь мальчик в ярко-белом окровавленном девичьем платье с каким-то невнятным самопалом и жуткой головной болью.

Технически, это была не лоботомия, а попытки добраться до неокортекса по методике Йорачирра, портрет лысой версии которого всё ещё оставался в ужатой памяти Лжека, с учётом современных на тот момент теорий Атлостарвинты и Берта. Получилось... он уже не помнил, что получилось в итоге. Только вопли, которые прорывались даже сквозь музыку. Но это было уже неважно. Шаффранского Детоубийцы уже более не существовало. Ни Рудольф со своей недострелянной пассией, не где-то пропавшие родственники Кейт, ни прочие близкие всех его жертв уже не смогут его достать. Забудут. Смирятся, как всегда.
В конечном счёте, это был лишь один его проект, из более тридцати.

Шайка приблизилась, но не могла понять, кто находится перед ними. Лицо существа в платье было слишком девичьим, как и длина блондинчато-рыжеватых волос. Заученные на протяжении всей жизни инструкции по уничтожению превосходящего числом противника безвозвратно проебались вместе с ужасными морщинами, сединой и трупными, пересаженными несколько раз глазами. Юный мальчик чувствовал себя беспомощным. Амнезия оставила немногое, но прошлые воспоминания размывались слишком сильно, куда сильнее чем это было в теории, которую он поспешно строил, снимая одежду с ещё блюющей кровью Кейт. Блять, только и успел подумать он, как первый член неопознанной шайки малолетних комбатантов приблизился к нему чуть ли не вплотную.
- Йар, йар аиш отко? - вопросительные интонации были уловимы, но пол был временно неопределяем из-за старческого склероза.
Существо протягивало руку, словно пытаясь успокоить И забрать быстрым движением оружие из рук неизвестного. Остальные выглядели куда более честно и менее дружелюбно.
Только теперь юный Лжек смог их насчитать. Шесть. Их было шесть, - неплохих источников одежды для прикрытия. Особенно если получится свернуть шею неряхе, которая так удачно рискнула приблизиться, сверкая своими длинными волосами и ушитым платьицем...

В помещении играла музыка, приятный мужской голос пел что-то вроде "And night will never end, but we're still love the su-u-un". Вкупе с басами композиция призывала дрыгать бёдрами прямо здесь и сейчас. Но ощущалось нечто другое, загадочное.
Дело было отнюдь не в Рудольфе Рейнхарде, пилоте четвёртого класса изопланетарных грузо-транспортных КЛА, несколько дней назад всё ещё работающем на Райстерршаффт, а ныне подвешенном за шею на экспедиционном тросе и смотрящем на внезапных посетителей светящимися от ПНВ-режима линз сине-зелёными глазами. Нет, сама музыка таила в себе угрожающий намёк на завершение истории в одном моменте. Том самом, когда ты достиг высшего счастья, танцуешь, любишь солнце, и пускаешь себе заряд плазмы в лицо от понимания, что такого кайфа ты больше никогда не испытаешь. В этом плане осознания человеческой сущности как воплощения энтропии 32-летний труп 98-летнего человека был одним из королей данного мира, а перелом шейных позвонков был росчерком пера в закреплении данного статуса без возможности его потери в будущем.
По крайней мере, так казалось Кургулу. А сомневаться в своих выводах ему не приходилось. Человек определяет реальность, - таков был его девиз, который он сформулировал сам, после изучения множества историй о психопатах с различного рода маниями и расстройствами личности. Если я вижу, что это король реальности в петле закрепа статуса, значит оно так и есть. Я определил эту суть. Был бы он не согласен, против, или если бы ему было что добавить - он бы не так спешил, или слез с петли прямо сейчас, или...
- Скажи мне, кем ты, блять, был? - спросил Кургулу у Рудольфа одними глазами.
Какая-то безумная часть личности Кургулу, машина фантазии, не успела запустить процесс воссоздания образа возвысившегося трупа. Здравомыслило втащило фантазийке в челюсть и пинком отправило в серобледное ничто" на растворение.
- Никаких записок, Кург, - ответил Милизиям, с тревогой наблюдая за пялившимся в глаза трупа человеком. - Вообще ничего интересного. Всё подчищено им же, или кем-то избыточно хитроумным.
- Мне всё равно, - заключил напарник Милизияма. - Пошли.
Выходя из комнаты, Кургул внезапно повернулся и показал мертвецу два средних пальца с мыслями, которые невозможно как-либо описать. Затем, не закрывая дверь, он спокойно пошёл дальше в сторону лифта.

Киндигглер Райстерршаффт, восьмой потомок Эрлионары Риафгент-Йонеззы и Дейктириана Райстарршаффта, и т.д. и т.п., оглядел город с высоты монумента. Это были лишь жалкие окраины, но по ту сторону, в небоскрёбах, находились лишь жалкие твари, не имеющие права называться людьми, не имеющими права жить, да и в целом не имеющих прав. Но растворить их в первичном бульоне, или как минимум в огне термоядерных реакций, просто так не удалось бы. Киндигглер это понимал, даже когда в поисках ответа на данный вопрос выковыривал остатки вагин из малолетних проституток. Де-юре это были начинающие модели детской моды, которым для продолжения счастливой и насыщенной, полной приятностей и оптимизма жизни, требовалось всего ничего - просто раздвинуть ноги. Но де-факто мистер Райстерршаффт не желал вдаваться в подробности. Причина и следствие. Альфа и омега. Куча человекоподобных червей и первичный бульон. Остальное - переходящее.
Сырость витала в воздухе. Ветер слово коснулся щеки Киндигглера. Ощущение неизбежности нарастало. Параллельно ему нарастало ощущение утраченного в детстве щенячьего восторга. Словно заканчивалась сказка, и наступала ночь прошлому и рассвет новому. Оставалось лишь передать в прошлое информацию. Какую, Киндигглер пока не знал, надеясь на собственные навыки импровизации. Сначала требовалось выйти на связь с правительством Райстерршаффт сквозь сверхнизкие радиочастоты, предварительно расширив искусственно вызванную аномалию в интерполяризованных атомах в размере 1*10^-97 м. Это был единственный проект, который Киндигглеру потребовалось засекретить, закрыть и выкрасть из архивов, - почти в тот же самый день, когда его слуха коснулась информация о роде успешно проведённых испытаний. Пришлось даже сбить транспортник, на борту которого тайно провозились копии всех архивов. К счастью, имеющийся с 22 лет высший уровень секретности позволял удалённо активировать заряды на любом КЛА. Когда это случилось, Киндигглер был вне себя от радости, - в этом событии оказались увязаны все, кроме него.
Вызов радиотемпоральной аномалии размерами уступающими комариной простате не вызывал особых трудностей. Куда труднее была связь на сверхнизких частотах. Мистеру Райстерршаффту требовалось одиночество и удобство, а не куча оборудования и людей. Людей удалось сократить до нуля, но вот оборудование - лишь в несколько раз. Девять портативных радиопередатчиков, которые пришлось вручную настраивать весь вечер. К счастью, инструкция от Митта оказалась весьма кстати. Оставалось лишь не навернуться с монумента.
Собственно, открытие аномалии было делом абсолютно незаметным и не имеющим каких-либо последствий. В голове Киндигглера мягко всплыла подчерпнутая из архивов информация о том, что радиотемпоральные феномены данного уровня за последние 50 лет всплывали свыше двух сотен раз, но значения им не придавали. Потому что информации в мире было достаточно много, слишком много, чтобы обращать внимание на радиоперехваты из прошлого. В такое не поверишь, а проверить в радиочастотной каше нынешних времён такое абсолютно нереально.

Спустя несколько минут, Киндигглер начал перелазить с места на место, пытаясь уловить позицию на монументе где белый шум был достаточно громким. Фильтр сигнала был установлен на отметке 97%. Не успел Киндигглер задуматься, как в левый наушник ударил едва различимый голос.
- Йи... а не ид... а после коффффф....
Вслед за обрывом связи возник стук. Киндигглер молча слушал. Это не был шифровальным сигналом по умолчанию для ЦОКС "Ирвиц" во второй половине прошлого века. Звуковой криптоанализатор не подавал никаких сигналов. Спустя ещё несколько минут раздался всхлип, и неразборчивые слова:
- Eha biyense, chèkre Kathe... Thu nen m'abankdonnterals plos à moin sortas.
- Хуйня какая-то, - пробормотал Киндигглер, задумчиво почёсывая щёку. - Это что, немецкий?
- Я не думаю, - голос, хриплый и какой-то "пространственный", внезапно раздался в обоих наушниках одновременно. Киндигглер мгновенно покрылся холодным полем и машинально оглянулся. - Я не думаю, что вы как-то могли меня остановить. Наи...
Вновь возникший белый шум начинал побешивать. Следующие минут сорок Киндигглер боролся с желанием отчаяться и всё бросить, - никакого ответа с той стороны не было.
Спустя ещё несколько минут АКАРП начал вновь пищать, сообщая о шифровке IUF-49. На портативном наручном устройстве, в личных записях, она использовалась более 120 лет назад. Это было слишком далеко, и слишком ненадёжно, но Киндигглер не стал упускать шанс. Вбив изменения на АКАРПе, он произнёс в расположенный у самых губ тройной микрофон с микрофибной гульзой:
- Приём, это... - запнувшись, Киндигглер задумался, стоит ли как-то обозначать себя преждевременно? Любое действие теперь могло быть фатальным.
- Гюрза, Мио, Торзо, Нинб, - возникший голос прервался. - Чёрт, как там дальше?
У Киндигглера перехватило дыхание. Он буквально общался с прошлым, прямо сейчас, в данный момент времени. Надо было срочно устанавливать контакт с незнакомцем, стремящимся установить контакт с орбитальной станцией.
- Вы говорите по зашифрованному каналу связи, - Киндигглер постарался придать своему голосу как можно больше серьёзной "беспечности". - Дополнительная шифровка не...
- Приём, это гаург-мейр Лжек Крайц! - голос явно считал, что данное имя о чём-то скажет. - Приём, блять, ответьте вы ну что нибудь!
В голосе Лжека сквозил страх, но с ним было что-то не так. Киндигглер это чувствовал. Какие-то участки его мозга утверждали, что этот тон и этот голос совершенно противоестественны. Но разобраться, что именно здесь не так, было совершенно невозможно. Помехи были слишком сильны.
- Приём, гаург-мейр Крайц, - ответил Киндигглер, мысленно моля небо, чтобы сигнал не потерялся вместе с другими. - Слышу вас хорошо. Доложите ситуацию.
- Мне требуется Виконт Наб... Доложите ему, что вышел на связь Лжек Крайц! - напор голоса усиливался вместе с уровнем помех. Киндигглер, не найдя в памяти никакого "Виконта", поискал в блоке управления надстройки фильтрации каналов связи. - Код: буро-синий! Передайте ему, что...
После щелчка по одной из жёлтых кнопок, помехи внезапно пропали, вместе с голосом. На мгновение раздался неприятный писк.
- ."Викс" здесь! - раздался мальчишеский голос. - Он поймёт, о чём речь. Срочно! Вы меня вообще слышите? Приём, блять!
Ошарашенному Киндигглеру голос сначала показался девичьим. Но потом он вспомнил имя собеседника. Так или иначе, это был не штаб. И кем бы не был человек на том конце межвременной связи, он был бесполезен для величайшей миссии мистера Райстерршаффта.
- Вы кто такой? - резко спросил Киндигглер, стараясь не прикасаться к микрофону губами. - Что у вас с голосом?
- Но генератор должен был усилить... - с досадой и удивлением пробормотал неизвестный ребёнок, явно не заботясь что его услышат.
Киндигглер чётко принял для себя решение заканчивать сеанс связи с незнакомцем.
- Последний раз повторяю, кто бы вы не были, назовите своё настоящее имя.
- С кем я разговариваю? - спросил ребёнок, называющий себя Лжеком.
- Даю вам последний шанс ответить правильно и внятно, - предупредил Киндигглер, смотря линию горизонта в черте раскинувшегося новогодней гирляндой города.
- Я не знаю кто ты, но ты умрёшь, - уверенно заявил мальчик по темпоральному зашифрованному радиоканалу 120-летней давности. - Ты, твои близкие, твои потомки, твои знакомые, - вы все умрёте в ближайшие часы, если бы сейчас же не устраните Киндигглера Райстерршаффта. Мне всё равно как, можете хоть всю планету из вашей супер-секретной лазерки на станции накрыть, лишь бы его уничтожило. Я, блять, не шучу.
- Откуда вам это известно? - Киндигглер чувствовал вкус клубники на губах. Или это был металл? Нет, скорее малина...
- Я поймал радиопередачу, - ответил Лжек. - Он пытался связаться с командованием орбитальной станции. Убедить их, что планета не требует развития. Если ему это удасться, то вы все просто исчезнете до атомов, блять. Всей планетой. Моментально. Как какие-нибудь Странники. А вы единственные, кто может вытащить меня отсюда. Если вы исчезнете, то я здесь и погибну.
Голос мальчика старательно не выражал никаких эмоций. Но тут явно была тревога.
- А что у вас с голосом? - поинтересовался Киндигглер.
- Долгая история. Когда вы меня найдёте - сами всё узнаете. Ну так что?
Киндигглер улыбнулся от радостного предвосхищения событий. Он уже знал ответ.
- Не знаю, кто вы, но у вас явно прогрессирует запущенное психическое расстройство. Голос, очевидно, является следствием использованием программных средств для обработки. Ну и, что самое очевидно, вы умрёте, Лжек. Позже меня. Позже всех. Но вы умрёте. Причём мучительно, как полагается человеку разумному. Там, где вас никто не найдёт. Никогда.
Не дав Лжеку успеть ответить, Киндигглер переключил АКАРП в обычный режим.

Посреди ничего было ничто. Абсолютный покой равномерно распределённых эквивалентных друг другу частиц. И никто не видел, насколько это было хорошо. Состояние, предшествующее первому дню творения.
Какой-то незнакомый разряд привёл частицы в движение. Пробудил их ото сна. Перепуганные мириады мелких камушков принялись нервно сливаться друг с другом. На каком-то уровне они это всё предвидели. Все пути событий были открыты для них, воплощений вселенской инвариантности. И когда их стало слишком много, появилось что-то другое. Чужое. Инородное. Свирепое. Что-то...
- Чт... - едва успела произнести девочка лет тринадцати, наблюдая воочию, как у неё отрастают руки, будто бы из воздуха.
Но это было ничто. Просто удивление. Сразу за этим пришла боль. Боль лёгких, отравленных солёной водой и жившими в ней микроорганизмами. Боль барабанных перепонок, вышибленных высоким давлением водных толщ океана. Боль каждой мышцы, каждого суставчика, каждой кровопроводящей линии - все они были словно неоднократно сжаты заводским прессом. А также чудовищная головная боль.
Поэтому в те секунды, когда тело инстинктивно дёргалось, выдавливая из себя судорогами отвратительную солёную жидкость, Лили желала только одного - умереть. Потому что всё это было ничем иным, как адским наказанием за самые тёмные и потаённые её поступки. Каждая её частичка желала снова стать отдельным и уравновешенным элементом посреди ничего.
В памяти воскресли первые элементы бесконечного массива. Какие-то слова. Какае-то... цели? Желания... Прекратить боль. Но боль не прекращалась. Никакой отключки, потери желания, столь сочной, столь приятной, жизненно необходимой. Было лишь страдание, и оно тянулось. Это было физически невозможно.
Глаза Лили заметили некий свет. Это было солнце, на небе. Но ощущалось как луна. Солнечный свет ещё никогда не было столь похож на лунный. Бледный ночной вечерний день. С этими мыслями Лили снова вернулась к немому созерцанию боли, сопровождаемому попытками вдохнуть воздух, который был также враждебен и не особо-то радовал своего нового гостя.
Прошло неопределённое количество времени. Этого было достаточно, чтобы заметить, как боль перестала ощущаться. Сначала микро-дозами, постепенно ощущения притуплялись, пока не отказали совсем. Это было крайне мило с их стороны. Но тело всё ещё было крайне онемевшим.
- ЛЫЛЫ?!, - раздался радостно-удивлённый возглас где-то поблизости. - ЛЫЛЫ!!!
Лили узнала его. И эту дурацкую проблему с произношением её имени. И ещё многое всего. Но оно было где-то там. Позади. Давно позади. Теперь весь её горизонт мыслей занимал лишь абсолютный покой в виде несвязанных частиц. Тишина. И состояние НЕ-БОЛИ.
- Я хочу быть ничем, - сказала Лили, но дальше мыслей дело не зашло. Губы не шевелились. - Оставь меня, - мысленно добавила она.
Но разумеется, Джеймс ничего не услышал. И не понял. Даже не догадался. Преодолев предобморочное состояние, Лили постепенно начала догадываться, что произошло. Но это было невозможно. Это было чудовищно. Это было чудовищно жестоко и столь же нелепо. А ещё это было глупо. Вместо упокоения на дне атлантического океана после всех тягот и лишений жизни, вместо столь сочной и приятной гибели в ранней юности, вместо сладкого высшего этапа энтропии - ей придётся разбираться с Джеймсом. Вытаскивать его и выбираться вместе с ним. Опять.
- Я не хочу, - подумала Лили. - Отпусти меня обратно. Или...
Я заберу тебя с собой. Последние слова, не преодолевшие мысленный порог, возникли сверкающе ясно в изнурённом разуме девочки. Это был выход. Это был весьма хороший выход, потому что теперь всё было сложнее. Лили это видела. Она видел и помнила всё, произошедшее на тонущем лайнере и до этого. Она ничего не могла с этим сделать. А теперь это будет повторяться снова, в недоступном для изменения виде. А рвать на части их двоих будут не только оголодавшие матросы-параноики, но и оголодавшие сущности иного плана.
- Джеймс вытащил меня из бездны, чтобы вынудить разгребсти эту грязь, - обречённо подумала Лили.
Но злобы не возникало. В конце-концов, это ведь просто её младший брат. Что может пойти не так?

- Вы слишком много думаете, - произнёс человек в белом халате. - Весь мой обширный опыт говорит о том, что это крайне вредно. Особенно в нашей сфере работы со столь хаотичными субъектами.
Мужчина в вельветовом костюме ударил кулаком по столу.
- Не заливайте мне эти ваши сказки! - прорычал он. - Вы и только вы несёте всю ответственность за инцидент! За убийство семнадцати человек наказание только одно. За диверсию на трёх предприятиях водоснабжения - тоже одно. Вам дали эту собаку только потому что сочли ваши исследования достаточно перспективными!
- Ну не только по этому, - человек в белом халате задумчиво почесал полуседую бородку. - Пойманный вами субъект был довольно популярен в совсем недавнем прошлом.
- А теперь он удрал на одном из круизных лайнеров, - оборвал его вечерний посетитель. - Сразу после попытки самоубийства в вашем замечательном заведении. Сам факт того, что он не стал лезть в приготовленную им же петлю, говорит об одном: перед нами никакой не безумец. Он провёл нас, затем провёл вас, а теперь готовится наносить удары за пределами страны, на другом континенте. Мы поверили вам, но вашу ошибку никто не простит. Это всё вы и ваше самолюбие.
- Ну ладно, - поднял руки человек в белом халате. - Я сдаюсь. Но что вы хотите от меня теперь? Информацию о пациенте? Мне нечего добавить к тому, что имеется в вашем ведомстве. Я не успел его как следует обследовать. В разговорах выглядел абсолютно нормальным.
- И ничего более? Никаких странностей?
- Хм... Ну если очень, очень сильно поискать что-то странное... У меня каждый раз возникало ощущение, будто я разговариваю не с ним.
- А с кем же тогда?
- Не знаю. Случайным гостем? Но манера общения и выбор слов определённо английский. Во всей биографии я не нашёл абсолютно ничего, подводящему к таким знаниям. А ведь он всего-лишь какой-то американский сирота, родители неизвестны, братьев или сестёр нет.
- Хм, - вельветовый посетитель загадочно посмотрел в окно. - Английский говор? Возможно... Возможно, он направляется домой. Но как тогда...
Кабинет накрыла тишина, ежесекундно прерываемая звуком стрелки часов.
- Как тогда что? - не выдержал человек в белом халате.
- Как он попал сюда?

- Так эта цыпа - не человек? - спросил Васильков.
- Как будто что-то плохое, - произнёс Зайчик. - С такой-то лучезарной улыбкой...
- Скажу прямо, - начал Мишон, показывая на новую картину, с каким-то семейством на пляже. - Близко не подойдёшь, потому что мозги тебе оторвёт полностью. Это чудо размножается, копируя себя. Видишь? Это копии. И они на берегу не потому что позагорать пришли. Они там, потому что коллективное бессознательное группы Дейктириана считало это высшей точкой красоты.
- То есть это древнегреческие сирены новой формации? - спросил Васильков.
- Сирены жрать хотели. Этим жрать не нужно. Их пришлось уничтожать. Целые тактические группы снаряжали. Поэтому на Сватрофане целых три года были только вооружённые ликвидаторы и вот эти вот.
- И что было дальше? - спросил Зайка, уже начиная представлять массовые изнасилования столь молодых и невинных созданий.
- Это был тотальный проёб, но с результатами. Наиболее сильно преуспели в уничтожении этой напасти такие герои Сватрофана, как Йоршун Воль, Джун Самуни, Зигмуд Тостунов, Лжек Крайц, Атлостарвинта Шаффран, и кто-то там ещё. Я имена помню только потому что раньше читал истории про них. Очень увлекательное чтиво.
- Чтиво про геноцид этих милашек? - уточнил Зайка.
- Да, - подтвердил Мишон. - Мелкие могли быть полностью невидимыми, порой даже с телекинезом. Чем более взрослые особи, тем сильнее развита телепатия, и выше шанс размножения. А теперь представь себя на месте ликвидатора, который наткнулся на вот этот вот пикничок. Шансы выжить нулевые.
- Они кровью истекали? - спросил Васильков.
- Возможно. Зависит от возраста особей. Молекулярную структуру копировать - дело долгое. Так ещё они сами стали гораздо опаснее после прибытия ликвидаторов. В последние два года до полного истребления там постоянно встречались "Обитательницы" в свободном плавании. Представь себе картину: идёт какая-то девятилетняя девчонка в белом платьице, а за ней покорно плетётся ватага вооружённых мужыков со сплющенными мозгами.
- Пиздец какой-то, - произнёс Зайка.
- Он самый, - подтвердил Мишон. - Из свыше четырёх тысяч человек выжило только сорок девять, и то почти все с травмированной психикой. Нет, не потому что это было "аморально", а потому что контактировать с Обитательницами лучше через картины, чем в реальности. А насчёт слухов про Беллу я скажу прямо - у них все дети являются Обитателями.
- Чего блять? - переспросил Васильков.
- Ну это же элементарно. Ты же не думаешь, что столь пиздатую технологию они стали бы просто уничтожать и закрывать, кладя на полку? Уже после завершения истории на Сватрофане оставались Обитательницы, пережившие бойню. Кто-то из них мог пережить всё это, набравшись от ликвидаторов знаний о том где может быть безопасно, и сбежать с континента. После чего мимикрировать под обычных людей.
- Откуда ты знаешь? - спросил Васильков.
- А как ты думаешь, откуда взялись эти картины и КТО для них позировал? Вот то-то же.
- То есть какие-то доли процента населения составляют эти... Обитательницы? - спросил Васильков.
- Да. Но не волнуйся. Они же полиморфы, так что ты даже не заметишь. А так как это воплощённые проекции разума, то они достаточно неразумны.
- Стоп-стоп-стоп-стоп-стоп, - прервал его Зайка. - Ты утверждал что все детишки Райстерршаффтов - Обитатели. Но речь ведь шла только про детей женского пола?
- Про всех, - ответил Мишон. - Слушай, это же элементарно. Ты видел портеры детишек Дейктириана. Они все парные близнецы, если ты никогда не замечал. Окей, может и не все... Но последние двое, - Белла и не помню как второго звали, - это однозначно Обитатели.
- Как-то ты многовато знаешь для Историка, - сказал Зайка.
- Ты хоть сам понял что сейчас сказал?