>>39440
Гусария сыграла решающую роль во многих сражениях, в которых участвовала, в частности, в битве с русскими под Оршей (1514) и с молдаванами при Обертыне (1531).
Военная реформа, проведенная Стефаном Баторием в 1576 году, ознаменовала начало золотого века гусарии, продолжавшегося с последней четверти XVI века по первую четверть XVII века. Действия гусарии Стефана Батория предопределили исход сражения при Любешове (1577). Затем последовала серия побед в войне с Россией (1577—1582) (Битва под Венденом (1578), Битва под Торопцем (1580))[21]. Далее были достигнуты победы над Габсбургами при Бычине (1588) и над молдаванами при Букове и под Куртя-де-Арджеш (1600), над шведской армией при Кокенхаузене (1601), Вассенштайне (1604) и Кирхольме (1605), а также над русско-шведской армией при Клушине (1610), над крымскими татарами в под Мартыновом (1624) и под Охматовом (1644).
Эти победы в битвах часто были триумфальными, над численно превосходящими поляков армиями. Так в битве при Клушине (1610), 6800 поляков, из которых было около 5500 гусар, разбили 35-тысячную русскую армию, в составе которой было около 5000 иностранных наёмников Делагарди. Вот как гетман Жолкевский описывает свою победу:
… на эту иноземную конницу, соединившись, напали несколько наших рот, вооружённых копьями, саблями и кончарами. Конница, не поддержанная русскими и немецкой пехотой, не могла устоять и пустилась в свой стан…". На их плечах гусары ворвались в русский лагерь.
Гусария в то время составляла 75 % всей польской кавалерии и считалась непобедимой. Наибольшей численности в своей истории польская гусария достигла в 1621 году — в Хотинской битве её численность тогда составила 8280 человек. Гусария решила итог в битве под Тшцяно (1629), в Берестецкой битве (1651), эта битва до начала XIX века считалась крупнейшим сражением в Европе, для участия в ней собралось не менее полумиллиона людей.
Успешно действовала гусария против русских в «счастливый год» (битва под Полонкой, битва под Любаром, битва под Чудновом, битва на Кушликовых Горах), враг часто бежал только при виде гусар, против турок в Хотинской битве (1673). Победила гусария и крымских татар в битве при Львове (1675)
В 1683 году польские гусары выступили на помощь осаждённой турками Вене и заслужили репутацию «храбрейших воинов, когда-либо встречавшихся под солнцем»]. Историк Веспасиан Коховский в своей «Песне освобождённой Вене» (1684) описывал атаку гусар, свидетелем которой он был:
"Опущено гусарское копьё
Проткнув врагов немало
Так их страшило, и ужасно било
Неумолимое, стремительное острие
Жестоко был сражён, в кого попало
Бывало иногда, двоих оно пронзало
А прочих гонит паника,
Как мух сгоняет кипяток".

Русь с 12 до 16 века ходила в ламелляре

Первые шаги в изучении и воссоздании панцирей после Б. Тордеманна
(Thordeman 1939: 218) для подобных пластин были предприняты Ю.М. Лупиненко.

Он же предложил классификацию пластин «оторочки брони» (Лупиненко 2008), найденных в мастерской оружейника на посаде летописного Гомия (ныне г. Гомель, Беларусь) — места скопления огромного количества пластин панцирей. В отечественной историографии гибель данной мастерской связывают с событиями монгольского погрома 1237 г. (Макушников 1993: 128).

Таким образом, общую датировку пластин доспехов принято считать не выходящей за пределы второй четверти XIII в. Пластин оторочки, подобных новгородской, в гомельской оружейной не обнаружено. Среди пластин оторочки брони XII–XIII вв., найденных на территории
Полоцка, аналогичные пластины также не обнаружены (Штыхов 1975: 57, 59). Нет подобных пластин и в крепости Замчище возле Белой Горы, на территории города Санок (Kotowicz 2017: 45), погибшей в 1340 г. (Kotowicz 2017: 35).

Первые образцы частей доспеха, подобных новгородской пластине, были открыты в 2002 г. на территории Нижнего замка Вильнюса. В настоящее время известно около пяти подобных пластинок и их фрагментов с территории Литвы. П. Бугис опубликовал пару похожих пластинок, найденных на данной территории, назвав их пластинами L-образной формы (рис. 6, 2). Предположительно, форма пластин «приспособлена для покрытия той части доспеха, которая должна обладать большей подвижностью», и эти пластины «могли быть вставлены подмышками» (Бугис 2008: 120).

Фрагменты, опубликованные П. Бугисом, надежно датированы второй половиной — концом XIV в. Можно полагать, что подобные пластины
являются характерной частью вооружения именно второй половины XIV — начала XV в. Один из наиболее поздних образцов сшивной брони
в виде основных пластин ряда происходит с территории феодальной усадьбы Ближнее Константиново и датируется не позднее 1408 г. (Негин
2005: 84).

Фрагмент доспеха из раскопок на Ярославовом дворище (Медведев 1959б: 177, табл. 14) благодаря дендрохронологическим исследованиям (Тарабардина 2015: 187) датируется 20-ми годами XV в. Правда, одна пластинка оторочки от подобного доспеха, опубликованная С.А. Салминым, относится к XVI в. (Салмин 2017: 301).

Впрочем, образцы устаревших панцирей, могли существовать в арсенале небогатых воинов достаточно продолжительное время. Пока же очевидно, что в XV в. на Руси происходит массовый переход от ламеллярно-сшивных систем к клепано-пришивным.

Среди известного новгородского археологического материала пластина оторочки доспеха L-образной формы опознана впервые. Обратим внимание на способ вязки, используемый в панцире, частью которого являлась данная пластина.

Группы отверстий, расположенные по четыре, известны на пластинах с волнистым краем из Гомеля (рис. 7, 1) (Макушников, Лупиненко: 2004). Изредка встречаются они на пластинах других форм, но, по-видимому, не представляют отдельный тип, а скорее являются дериватами указанного типа, где выемчатый край является сглажено-зубчатым. Так, некоторые элементы панцирей из Золотаревского городища, так же уничтоженного погромом золотоордынских войск в 1237 г. (Белорыбкин 2001: 136, рис. 80), имеют отверстия, практически аналогичные отверстиям новгородской пластины (рис. 7, 2, 3), и волнистый край.

Один из наиболее древних образцов пластинчатой брони с похожей системой отверстий происходящей из Новгорода, был датирован А. Ф. Медведевым XI в. (Медведев 1959б: 125). Встречены похожие пластинки также на городище Серенск (Никольская 1965; 1966). Некоторые из них имеют сглаженный «зубчатый» край, как мы полагаем, более грубый
аналог волнистой оторочки. В целом, для пластинчатого вооружения XIV в. такие группы отверстий пока не были отмечены — детали панцирей, представляющие ламеллярно-сшивные системы, соединялись в ряд методом нашивки на полосу из кожи или ткани через три-четыре отверстия, а некоторые пластины такого же типа содержат всего два
отверстия.

Очевидно, что сшивка через счетверенные группы отверстий является способом соединения повышенной надежности панциря и возможным показателем более архаичной системы сборки. При наличии такого большого количества отверстий, собранных в группы, подоснова для соединения пластин в ряды могла и не требоваться.

Наиболее качественно изготовленные аналогии новгородскому фрагменту обнаружены среди неопубликованных артефактов из башни № 4 цитадели Дамаска. Эти пластины представляют собой остатки некогда многочисленных экземпляров разнообразного снаряжения, находившегося в арсенале цитадели, расхищенном уже в cередине XVI в. Вещи из этого арсенала, аналогичного древлехранилищу Оружейной палаты Московского Кремля, относятся к широкому временному периоду.

Набор пластинок панциря с зубчатым краем из Полоцка В.У. Дук связывает с отложениями XII–XIII вв. (Дук 2011: 47) и верхней датой слоя считает 1310 г. (Дук 2011: 58).

Отметим особенности декора новгородской пластины — наличие канта из
вытесненной выпуклости и прочеканенных точек. Оторочки панциря подобной формы наиболее близки одному из непарных вильнюсских образцов (Bugys 2014: 185). Но декор там выполнен другим способом: точечный кант вокруг оторочки вдавлен, посередине вытеснены две (?) полушаровидные выпуклости и пять крупных вдавленных точек (рис. 6, 2). Кант также является комбинацией крупных вдавленных точек и крошечных выпуклостей.

Полушаровидные выпуклости — характерный вид орнамента предметов воинского убора, часто встречаемый в Прибалтике. Присутствует большая умбоновидная выпуклость и на публикуемой новгородской пластине, но данный элемент имеет большие, нестандартные размеры. Большинство же найденных новгородских пластин оторочек брони гладкие, они не несут умбоновидных выпуклостей (Медведев 1959б: 127, 129–131, рис. 2, 7, 3, 6, 4, 2, 5, 1, 6). ...

Привожу здесь короткую выдержку из моих наблюдений, записанных в те ночи у Монши.

7 октября 1915 г. Стоял в дозоре у нашего блиндажа с часовым отделения, когда пуля сдвинула ему фуражку со лба на затылок, не задев головы. В то же самое время у заграждения были ранены двое саперов. Одному пуля рикошетом задела обе ноги, другому прострелила ухо.

Чуть позже часовому на левом фланге прострелило обе скулы. Кровь тугими струями хлестала из раны. В довершение несчастья сегодня на наш участок пришел еще и лейтенант фон Эвальд принять подкоп N, находившийся всего в пятидесяти метрах от траншеи. Когда он повернулся, чтобы снова спуститься к нашим постам, выстрелом в затылок ему разнесло череп. Он умер мгновенно. На дне траншеи лежали куски черепа. Потом еще один был легко ранен в плечо.

19 октября. Участок среднего взвода был забросан шестидюймовыми снарядами. Одного швырнуло воздушной волной на сваю крепления траншеи. У [85] него оказались тяжелые внутренние повреждения, кроме того, ему осколком перебило артерию на руке.

8 утреннем тумане, занимаясь починкой проволочного заграждения на правом фланге, мы обнаружили труп француза месячной давности.

Ночью были ранены двое наших тянувших провод людей. У Гутшмидта прострелены обе руки и еще верх бедра, у Шефера — колено.

30 октября. Ночью из-за ливня обвалилась вся линия бруствера и смешалась с водой в вязкую кашу, превратившую траншею в глубокую трясину. Единственное утешение, что англичанам было не лучше: мы смотрели, как усердно они вычерпывали воду из своих окопов, а так как мы стояли повыше, избыток нашей влаги катился еще и на них. Нами были пущены в ход снайперские винтовки.

Обвалившиеся стены окопа открыли ряд трупов от боев еще прошлой осени.

9 ноября. Стоял с ландштурманом Вигманом перед «фортом Альтенбург», когда залетевшая пуля пробила его штык, повешенный через плечо, и тяжело ранила в тазовую кость. Английские пули с их легко расщепляющимися концами действуют как разрывные.

14 ноября. Ночью мне снилось, что пуля пробила мне руку. Днем поэтому все время ждал чего-то в этом роде.

21 ноября. Вел группу копателей от «форта Альтенбург» к участку С, когда ландштурман Динер поднялся на выступ стенки траншеи, чтобы накидать земли на перекрытие. Едва он появился наверху, как прогремевший из подкопа выстрел прострелил ему череп, и Динер упал мертвым на дно траншеи. Он был женат и имел четверых детей. Его товарищи еще долго ожидали у амбразур, чтобы отплатить кровью за кровь. Они плакали злыми слезами. Англичанин, произведший смертельный выстрел, казалось, был их личным врагом.

24 ноября. Один человек из пулеметной роты получил на нашем участке тяжелое ранение в голову. Другому из нашей роты спустя полчаса выстрел пехотинца оцарапал щеку.

12 декабря. Сегодня мы похоронили в Души семерых наших людей, и снова убиты еще двое.

23 декабря. Грязь и мерзость поглотили все. Сегодня утром с грохотом и свистом у входа в мой блиндаж разорвался мощный снаряд. Пришлось поставить троих, с трудом вычерпывавших воду, ручьем хлынувшую в блиндаж. Наша траншея безнадежно залита, тины — до пупа, чувство отчаяния! На правом фланге показался мертвец, пока видны лишь ноги.

28 декабря я снова был комендантом «форта Альтенбург». В этот день одному из моих лучших людей, стрелку Хону, осколком снаряда оторвало руку. Другой, Хайгеттинг, был тяжело ранен в бедро одной из множества шальных пуль, шнырявших по нашему лежащему в низине земляному укреплению. А также мой верный Август Кеттлер — первый из множества моих денщиков — на пути в Монши, откуда он собирался принести мне еду, пал жертвой шрапнели, распластавшей его на земле с пробитой трахеей. Когда он уходил с котелком, я говорил: «Август, смотри, как бы тебя не ранило на дороге!». «Ну что вы, герр лейтенант». И вот меня позвали, и я увидел его хрипящим на земле прямо перед моим блиндажом. Каждым вздохом он втягивал в грудь воздух через рану на шее. Я велел его забрать. Август умер несколько месяцев спустя в лазарете. В этом, как и во многих других случаях, болезненнее всего было ощущение, что раненый не может говорить и только глядит на хлопочущих вокруг него беспомощными глазами затравленного зверя.

28 января 1916 года один человек из моего взвода был ранен осколком разбившейся о заградительный щит пули. 30-го еще один получил пулю в бедро. Когда 1 февраля нас сменили, на всех ближних дорогах велся сокрушительный огонь. Шрапнель упала к ногам стрелка Юнге, бывшего штукатура из моей прежней шестой роты, но не взорвалась, а занялась длинным языком пламени, как из горелки, — Юнге унесли с тяжелыми ожогами.

В те же дни один хорошо знакомый мне унтер-офицер из шестой, брат которого незадолго до того погиб, был смертельно ранен найденной миной: он отвинтил взрыватель и, заметив, что вытряхнутый зеленоватый порох весь обгорел, сунул в отверстие тлеющую сигарету. Мина, естественно, взорвалась, нанеся ему пятьдесят ран.

Казанский воин XV–XVI вв. имел мало общего с «нелепым всадником в овечьем тулупе», так надолго прописавшимся на страницах учебников и монографий, хотя полный комплекс вооружения и доспехов был доступен лишь знатным воинам.

По данным археологов, тяжеловооружённые татарские всадники использовали копья с вытянутыми узкими, преимущественно четырёхгранными наконечниками и древками длиной до 3–4 метров. С копьями наперевес воины развёрнутым строем или, другими словами, лавой на полном ходу вонзались в ряды противника.

Кроме того, оружием казанской знати были сабли, широко распространившиеся в Поволжье ещё с VIII века. В XV–XVI вв. татарские сабли имели длину около метра, крестовидный эфес, овальную выемку на лезвии (дол) и обоюдоострое расширение (елмань) на конце клинка. Их конструкция позволяла эффективно наносить как рубящие, так и колющие удары. Носились они в кожаных ножнах, которые украшались металлическими оковками, а у богатых воинов — серебряными и золотыми накладками, навершиями и даже инкрустациями из драгоценных камней.

Вдобавок в арсенале татарского рыцаря-батыря имелись боевые топорики с выступающим обухом (чеканы), бронзовые и железные булавы, шестопёры и клевцы с узким клиновидным лезвием. В ближнем бою булавы буквально «ошеломляли» врага мощным оглушающим ударом по шлему. Собственно, отсюда и происходит сам глагол «ошеломить». При умелом обращении таким оружием можно было даже пробить металлические доспехи.

Разумеется, неразлучным спутником батыря был лук со стрелами в дорогом, богато убранном саадаке. Хотя многие страны, включая Московию, к тому времени уже вступили в пороховую эру, не стоит недооценивать старый добрый лук. По своей скорострельности, если провести аналогию с современностью, он оставался чем-то вроде пулемёта M134. Конечно, даже самый искусный конный лучник совершал всего порядка 10 выстрелов в минуту, а никак не 3000, но и это для XVI века было колоссально много — особенно когда обстрел одновременно вела целая лавина всадников. На расстоянии 200 метров можно было наповал сразить лошадь или пробить кольчугу воина.

Из защитного вооружения в отрядах знати по-прежнему использовался традиционный куяк или, выражаясь по-русски, чешуйчатый доспех. Однако его оттеснили на второй план не менее хорошо знакомые на Руси кольчато-пластинчатые бехтерцы, колонтари и юшманы. Нередко они дополнялись стальными наручами, прикрывавшими руки воина до локтя. Головы всадников защищали стальные шлемы двух видов: мисюрка и ерихонка. Первая представляла собой металлическую круглую шапочку, к которой крепились железные науши и кольчужная бармица, вторая — высокий стальной конус с назатыльником, наушами, козырьком и наносником-стрелкой.

Само слово «доспехи» в массовом сознании связывается с полированным металлом, но никак не с халатом, хотя в XVI веке именно он являлся наиболее распространённым защитным снаряжением как казанцев, так и русских. Разумеется, речь идет не об уютном махровом одеянии, в которое приятно облачиться после душа, а о так называемом тегиляе. Это был распашной стёганый доспех из бумазейной ткани длиной до колен, с высоким стоячим воротом и вшитыми в подкладку кольчужными элементами или стальными бляхами. Именно такую защиту применяло подавляющее большинство воинов лёгкой татарской конницы. Также в ходу были байданы — длинные кольчуги из плоских шайбовидных колец с вырезом на груди. На головах конных лучников, как правило, были кожаные или, опять же, бумазейные шапки, усиленные кольчужными сетками.

Словом, арсенал казанцев мало чем отличался от русского. Он относился к той же восточной традиции и изобиловал вооружением и доспехами иранского, османского, а также среднеазиатского образца. Частично всё это поступало в Казань через торговлю по Волге с исламскими странами, тюркскими соседями, многое захватывалось в ходе военных действий в качестве трофеев, но значительная доля производилась местными казанскими мастерами.