>>05293

>Куртуазность дала женщинам небывалые для англосаксонского мира права, свободы и возможности.

Особенности российского законодательства (в частности принцип раздельности имущества супругов) привели к тому, что русские дворянки отличались по своему статусу от женщин благородного сословия Западной Европы и Америки. В частности они обладали широкой правоспособностью — могли покупать и продавать землю, вступать в деловые отношения с другими помещиками даже будучи замужем. Исследователи считают, что данный юридический принцип сформировался в Средневековье, так что уже женщины Новгородской и Московской Руси участвовали в разнообразных финансовых сделках, закладывали имения, составляли завещание и сами выбирали своих наследников. Власть тщательно следила за тем, чтобы имущественные права благородных женщин охранялись, к примеру, в XVII веке Боярская дума выпустила три указа запрещавшие мужчинам продавать родовые земли своих жён без согласия последних и запрещавшие силой получать такое согласие. Таким образом, по словам французского исследователя М. Ламарша, «к концу XVII столетия неприкосновенность земель замужних женщин уже представляла собой освященный временем принцип русского имущественного права». В XVIII веке было принято несколько указов (от 1715 и 1753 гг.), которые полностью запрещали супругам вмешиваться в финансовые дела друг друга. В Своде законов Российской империи, изданном в 1832 году, было указано, что никакое имущество жены не может стать собственностью мужа «независимо от способа и времени его приобретения». Вместо этого, супруги могли вступать друг с другом в отношения купли-продажи, передачи имущества по дарственной и др. Также законом признавалась раздельность обязательственных прав супругов, подчеркивалась свобода одного из них от долгов и обязательств, принятых другим. К концу XVIII века около трети земельных владений в Росcии принадлежали женщинам. Все эти факторы также приводили к широкому развитию женского предпринимательства в России.

Подобные практики удивляли иностранцев, проживавших в России. Британская путешественница и близкая подруга Екатерины Дашковой Марта Вильмот, прожившая несколько лет в России, вспоминала в своих мемуарах, с каким удивлением она слышала, как во время балов и светских приёмов молодые дворянки начинали обсуждать между собой сделки по продаже земли и крепостных крестьян. Она отмечала что подобное поведение невозможно для британского общества. Всё это приводило к представлениям о России, как о стране «женственных мужчин» и «мужественных женщин». Также иностранцев проживавших в России удивлял контраст между деспотической формой правления и излишне свободными нравами в обществе. Так, одна из них писала в 1806 г. своей сестре:
"Следует тебе знать, что каждая женщина имеет право на свое состояние совершенно независимо от мужа, а он так же независим от своей жены. Поэтому брак не является союзом ради каких-либо выгод… Это придает некий любопытный оттенок разговорам русских матрон, которые смиренной англичанке кажутся проявлением поразительной независимости при деспотическом правлении".
— М. М. Ламарш. Бабье царство. Дворянки и владение имуществом в России, 1700–1861.

>>05921

>ломаются об личное участие Дмитрия Донского в Куликовской битве

Да, переоделся в простого ратника до боя, чтобы его не дай бог не опознали и не убили татары, потом сбежал невесть куда после начала битвы, залез в овраг, спрятался в кустах, да так и пролежал там весь бой, ничем не руководя, пока его русские воины-победители там не нашли, когда уже трупы собирали и шмонали. Об этом даже в пропагандистском Сказании о Мамаевом побоище кое-что написано.

>Князь же Владимир Андреевич не нашел брата своего, великого князя, на поле, но только литовских князей Ольгердовичей, и приказал трубить в сборные трубы. Подождал час и не нашел великого князя, начал плакать и кричать, и по полкам ездить сам стал, и не сыскал, и говорил всем: «Братья мои, русские сыны, кто видел или кто слышал пастыря нашего и начальника?» И добавил: «Если пастух погиб — и овцы разбегутся. Для кого эта честь будет, кто победителем сейчас предстанет?» И сказали литовские князья: «Мы думаем, что жив он, но ранен тяжело; что, если средь мертвых трупов лежит?» Другой же воин сказал: «Я видел его в седьмом часу твердо бьющимся с погаными палицею своею». Еще один сказал: «Я видел его позже того: четыре татарина напали на него, он же твердо бился с ними». Некий князь, именем Стефан Новосильский, тот сказал: «Я видел его перед самым твоим приходом, пешим шел он с побоища, израненный весь. Оттого не мог я ему помочь, что преследовали меня три татарина и милостью божьей едва от них спасся, а много зла от них принял и очень измучился». Князь же Владимир сказал: «Братья и други, русские сыны, если кто в живых брата моего сыщет, тот воистину первым будет средь нас!» И рассыпались все по великому, могучему и грозному полю боя, ищучи победе победителя. И некоторые набрели на убитого Михаила Андреевича Бренка: лежит в одежде и в шлеме, что ему дал князь великий; другие же набрели на убитого князя Федора Семеновича Белозерского, сочтя его за великого князя, потому что похож был на него. Два же каких-то воина отклонились на правую сторону в дубраву, один именем Федор Сабур, а другой Григорий Холопищев, оба родом костромичи. Чуть отошли от места битвы — и набрели на великого князя, избитого и израненного всего и утомленного, лежал он в тени срубленного дерева березового. И увидели его и, слезши с коней, поклонились ему, Сабур же тотчас вернулся поведать о том князю Владимиру и сказал: «Князь великий Дмитрий Иванович жив и царствует вовеки!» Все князья и воеводы, прослышав об этом, быстро устремились и пали в ноги ему, говоря: «Радуйся, князь наш подобный прежнему Ярославу, новый Александр, победитель врагов: победы этой честь тебе принадлежит!» Князь же великий едва проговорил: «Что там, — поведайте мне». И сказал князь Владимир: «Милостью божьей и пречистой его матери, помощью и молитвами сродников наших святых мучеников, Бориса и Глеба, и молитвами русского святителя Петра, и пособника нашего и вдохновителя игумена Сергия, — тех всех молитвами враги наши побеждены, мы же спаслись». Князь великий, слыша это, встал и сказал: «Сей день сотворил господь, возрадуемся и возвеселимся, люди!» И еще сказал: «В сей день господень веселитесь, люди! Велик ты, господи, и дивны дела твои все; вечером вселится плач, а наутро — радость!» И добавил: «Благодарю тебя, господи боже мой, и почитаю имя твое святое за то, что не отдал нас врагам нашим и не дал похвалиться тем, кто замыслил на меня злое: так суди их, господи, по делам их, я же, господи, надеюсь на тебя!» И привели ему коня, и, сев на коня и выехав на великое, страшное и грозное место битвы, увидел войска своего убитых очень много, а поганых татар вчетверо больше того убитых, и, обратясь к Волынцу, сказал: «Воистину, Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает тебе всегда воеводою быть».

Но народную память не обманешь, и русские крестьяне что 16-го, что 19 века одинаково помнили и рассказывали про его настоящее поведение до боя и в бою, что и отразилось в источниках.

>Или история с Василием Темным при Каменке, который «мужественне добре бился бяше, изранен по главе и по рукам, а всё тело бито вельми»

Что ж ты источник-то до конца не приводишь?

>... Третьему же сражении бывшу, и тогда Божиим попущением, за умножение христианьского согрешениа одолеша татарове, и многих избиша и плениша, и самого великого князя руками яша, паче бо всех тогда мужествовавшу ему, 100 бо татаринов паде от руки его. На самом же многи быша раны: у правыя руки его три перъсты отсекоша, толико кожею удержашася, левую же руку наскрозь прострелиша, а на голове его бяше тринадцать ран кровавых. Плеща же и груди от стрелнаго ударениа и от сабельнаго и бруснаго бяху сини, яко и сукно..

Целых 100 татар убил в бою великий князюшка-то! Верим? Ну а вообще, обстоятельства его пленения толком не известны, так как нет нормальных источников. Остается верить только официальной государственной пропаганде для дебилов в виде летописей, где князь валит сотню татар мечом и вообще самый героистый герой во всем войске. Может он с бодуна (ведь он набухался за день до битвы, хоть здесь честно написано) полупьяным полез на татар и прямо там был ими отпизжен или его вообще прямо в шатре пьяного в луже мочи случайно потыкали и взяли в плен. Кто знает?

>6 июля 1445 г. русские войска вышли к реке Каменке и остановились у Спасо-Евфимьева монастыря, в непосредственной близости от Суздаля. Насчитывало это войско «яко не с тысячю» человек. «Всполох» поднялся в тот же день. Войска «вскладаше на себя доспехи своя и, знамена подняв, выступиша в поле». Тревога, впрочем, оказалась ложной. Воеводы с великим князем вернулись «в станы своя». После возвращения в лагерь Василий «ужинал у себя со всею братиею и з боляры и пиша долго ночи».

>Утром 7 июля, когда Василий Васильевич с перепою хотел еще «опочинути», пришла весть, что татары «Нерль бродятся», надев доспехи и подняв знамена русская рать встала слева от Спасо-Евфимьева монастыря «на поле» и здесь «сразишася» с татарами.

В 169 году бурная волна варваров пробила римскую границу на Дунае и несколькими потоками растеклась по территории провинций Верхняя и Нижняя Паннония. Состав захватчиков был пестрым: с севера наступали германцы - квады, маркоманы, вандалы-асдинги, южнее шли грабить римские города закованные в железную чешую всадники - сарматы-языги. Императору Марку Аврелию стоило больших усилий остановить этот натиск. На подмогу четырем дунайским легионам были переброшены дополнительные силы из Галлии и с востока империи. Началась суровая и жестокая война, в ходе которой варварам удалось сжечь крупный город Карнунт на Дунае и даже добраться до северной Италии (передовые отряды маркоманов грабили окрестности Аквилеи). Лишь через два года захватчиков удалось разгромить, а впоследствии и привести германских вождей к покорности. Лидеры квадов и маркоманов стали клиентами Рима.

С языгами пришлось повозиться дольше. Поражение, которое они потерпели от римлян в 170 году, сарматов хоть и потрепало, но не остановило. Через два года они снова перешли Дунай и попытались углубиться в римскую территорию. Однако на этот раз римляне их ждали и организовали преследование. Правда, красивой победы у Рима тогда не получилось: бой на льду Дуная был очень напряженным и кровопролитным - римляне понесли большие потери, несколько тысяч воинов оказались в плену. После этого Марк Аврелий объявил языгов главными врагами Рима и, собрав силы в кулак, начал боевые действия с удвоенным рвением. Лишь весной 175 года с языгами удалось заключить мир на римских условиях - в числе прочего, варвары должны были уйти дальше на восток и не приближаться к Дунаю на расстояние ближе 14 километров.

По словам римского историка Диона Кассия, Марк Аврелий тогда вообще хотел истребить языгов до последнего человека - так сильно они его разозлили, - однако не успел - его отвлекло восстание в Италии. Вероятно, император сильно пожалел о незаконченном деле через два года, когда языги, взяв в напарники косматых мужчин из германского племени бури, вновь нарушили дунайский лимес и пошли жечь римские владения. Римляне снова вынуждены были стягивать силы и отбивать нападение, а затем снаряжать карательные рейды за Дунай, на вражескую территорию, - чтобы проучить наглое и непокорное племя. Дион говорит, что император Марк собирался и вовсе подчинить всех "задунайских" варваров и основать две новые провинции - Маркоманию и Сарматию. Но в 180 году император умер, а пришедший ему на смену Коммод, решил, что с германцами и сарматами нужно жить дружно.

Об этом нам рассказывают древние авторы, в первую очередь Дион Кассий. Но есть информация о тех грозных событиях, которую мы получили благодаря археологическим находкам.

В частности, мы знаем, что в "задунайских" походах Марка Аврелия 170-х годов активно участвовали не только легионы, но и вспомогательные подразделения римской армии - ауксилии. Шлем офицера одного из таких отрядов был обнаружен в 1958 году в местечке Сивац на севере Сербии. Такая находка сама по себе представляет огромную ценность (часто ли вам попадаются хорошо сохранившиеся римские шлемы?), но она выросла еще больше, когда с левой стороны шлема обнаружилась надпись: CIIIIIVLMI*LVC. Сербские историки ее расшифровали: C(ohors) quatra IVL(iana) M(anipulus) primus LVC(ii) - "Четвертая когорта Юлиана Первая манипула Луций".

После этого появилось очень интересное предположение, что защитный головной убор принадлежал некоему центуриону Луцию, который, возможно, погиб по время похода против языгов в 160-х или 170-х годах. Иначе трудно объяснить наличие римского шлема на вражеской территории, примерно в 35 километрах к востоку от Дуная, то есть от римской границы.

Специалисты определили, что шлем относится к типу Niederbieber (первый подобный шлем нашли в конце XIX века в местечке Нидербибер в Германии). Он сделан из бронзы с железными вставками, в частности, железными являются крестообразный гребень и шипы, расположенные с четырех сторон. Характерны крупные нащечники и чрезвычайно длинный воротник, который, расширяясь в нижней части, покрывает голову, плечи и шею воина, то есть места, наиболее уязвимые для ударов меча или копья. Специалисты по римскому вооружению говорят, что подобные шлемы использовались примерно в течение столетия - с середины II века по середину III-го. Носили их как солдаты кавалерийских подразделений, так и пехотинцы, хотя чаще всего Niederbieber определяют все-таки как кавалерийский шлем.

К сожалению, о когорте Юлиана, в которой служил центурионом потерявший шлем Луций, развернутой информации я не нашел. Вероятно, она появилась гораздо раньше дунайских войн Марка Аврелия - во времена Юлия Цезаря (отсюда и название). Скорее всего, это была т.н. конная когорта (cohortes equitatae), в которых манипулы пехотинцев были усилены отрядами всадников

Впрочем, в расшифровке надписи на шлеме имеется нюанс. Если с названием когорты сомнений вроде бы нет, то к имени обладателя шлема есть вопросы. Центурион Луций мог быть вовсе не Луцием и даже не римлянином по происхождению. Последние буквы в надписи можно прочитать не как LVC, а как EVC. И это в корне меняет дело, считает сербский исследователь Мирослав Вуйович. По его мнению, обладатель шлема носил не латинское, а греческое имя и прибыл на Дунай из восточных провинций империи. Звали этого кавалериста - Евхарист, Евкарид или Евкарп.

Битва под Шепелевичами - 24 августа 1654 года, один из славных дней русского оружия, которая как-то не в инфополе, хотя крупная полевая победа, благодаря которой Смоленск стал окончательно российским.

10 августа русские войска переправились через Днепр угрожая вторгнуться в глубь территории Речи Посполитой, в течение нескольких дней произошло несколько мелких стычек между авангардом русских войск под командованием князя Куракина и сторожевыми постами поляков. Алексей Трубецкой во главе Большого полка(основных сил) неуклонно продвигался вперед, и в конце концов Радзивил решился дать бой, перекрыв переправу в районе деревни Шелеповичи, предварительно отправив к Заозерью свой обоз. Однако он не рассчитал оперативность русских войск и когда польско-литовские войска приблизились к деревне, она уже была захвачена всадниками князя Куракина командующего передового полка. Завязалось ожесточенное сражение, в котором сам воевода получил ранение, в критический момент ему на помощь пришла русская пехота в составе трех колонн. В свою очередь Радзивил бросил в атаку свой главный козырь – крылатых гусар, однако, несмотря на бешенный натиск и они не сумели сломить сопротивление русских. Загоревшаяся в самом начале сражения деревня освещала сражающимся поле битвы, ощетинившаяся рогатинами и бердышами русская пехота раз за разом отбивала атаки польских всадников, отчаянно отстреливаясь в перерывах между конными волнами противника.

Казалось еще немного и строй московского войска не выдержит и падет, как вдруг, в тыл польско-литовских сил ударила русская дворянская конница под командованием самого Трубецкого! Удар был такой сокрушительной силы, что шляхтичи вынуждены были панически бежать с места боя, неся большие потери, сам Радзивил едва спасся. На следующий день русские отряды продолжали преследовать остатки отступающего польско-литовского войска. Был настигнут и разбит полк немецких наемников, захвачена артиллерия, а потом и обнаружен обоз Радзивила, который к тому моменту был уже несколько разграблен литовскими слугами, решившими поживиться за счет господ, узнав об их поражении под Шелеповичами.

Более того четырем русским сотням удалось окружить отряд гетмана в белорусских болотах, из пяти десятков его личной охраны в живых осталось только пятеро, и Януша Радзивила от гибели спас только неожиданный удар венгерских наемников, прорвавших окружение и позволив таким образом избежать смерти или плена. Польско-Литовское войско перестало существовать, были захвачены: 270 человек пленных, в том числе 12 полковников, полковые знамена, артиллерия, а также бунчук(гетманская булава – символ власти, утрата которого считалась большим позором) самого Радзивила.

Весть о разгроме основных сил Речи Посполитой на данном театре военных действий сделал сильно сговорчивее гарнизон города Шклов осажденного русскими войсками, а через месяц и Смоленск открыл свои ворота перед русскими войсками.

>>06631
Двадцать седьмая — Яна Тарновского, воеводы краковского, имела на знамени серп луны, охватывающий звезду, на лазурном поле. Двадцать восьмая — Сендзивоя из Остророга, воеводы познанского, имела на знамени головную повязку, свитую в круг и перевязанную узлом посредине, с расходящимися концами, на красном поле. Двадцать девятая — Миколая из Михалова, воеводы сандомежского, имела на знамени белую розу на красном поле. Тридцатая — Якуба из Конецполя, воеводы серадзского, имела на знамени белую подкову, передней стороной опущенную вниз и отмеченную крестом, на красном поле. Тридцать первая — Яна, иначе Ивана, из Обихова, каштеляна сремского, имела на знамени голову зубра с висящим из ноздрей круглым кольцом, на желтом поле. Тридцать вторая — Яна Лигензы из Бобрека, воеводы ленчицкого, имела на знамени изображение головы осла на красном поле. Тридцать третья — Енджея из Тенчина, каштеляна войницкого, на ее знамени был двуострый топор на красном поле. Тридцать четвертая — Збигнева из Бжезя, маршалка польского королевства, на знамени ее была львиная голова, изрыгающая пламя, на лазурном поле. Тридцать пятая — Петра Шафранца из Песковой скалы, краковского подкомория, на ее знамени был белый конь, опоясанный черной подпругой посредине, на красном поле. Тридцать шестая хоругвь — Клеменса из Мошкожова, каштеляна вислицкого, на ее знамени изображены были два с половиной желтых креста на желтом поле. Тридцать седьмая — Винцента из Гранова, каштеляна сремского и старосты Великой Польши, имела на знамени серп луны со звездой в середине, на лазурном поле. Тридцать восьмая — Добеслава из Олесницы, имела на знамени белый крест с тройной чертой в виде W в четвертом углу на красном поле. Тридцать девятая — Спытка из Ярослава, имела на знамени серп луны со звездой посредине, на лазурном поле. Сороковая — Марцина из Славска, имела на знамени в верхней части черного льва, в нижней части — четыре камня, на коричневом поле. Сорок первая — Доброгоста из Шамотул, имела на знамени повязку, свитую в круг и перевязанную посредине узлом, с расходящимися концами, на красном поле. Сорок вторая — Кристина из Козеглув, каштеляна сандецкого, имела на знамени стрелу с двойной поперечиной, украшенную крестом, на красном поле. Сорок третья — Яна Менжика из Домбровы, имела на знамени две рыбы, называемые форелями, одну на белом поле, другую — на красном. Сорок четвертая — Миколая, подканцлера королевства Польского, имела на знамени три трубы на белом поле. Сорок пятая — Миколая Кмиты из Висниц, имела на знамени красную реку, украшенную крестом. Сорок шестая — братьев и рыцарей Грифов, имела на знамени белого грифа на красном поле; ее предводителем был Сигизмунд из Бобова, краковский подсудок. Сорок седьмая — рыцаря Заклики Кожеквицкого, имела на знамени белую черту в виде двойного W, снабженную крестом, на красном поле. Сорок восьмая — братьев и рыцарей Козлероги, имела знаменем три копья, пересекающиеся на красном поле; ее предводителем был Флориан из Корытниц, каштелян вислицкий и староста пшедецкий. Сорок девятая — Яна Енчиковца, барона моравского, имела на знамени длинную белую стрелу, разведенную на конце, на красном поле, которая у поляков называется Odrowansz; ее предводителем был Гельм мораванин, и в ней служили одни мораване, которых прислал в подмогу польскому королю Владиславу упомянутый Ян Енчиковец, помня о милостях, оказанных его отцу Енчику королем Владиславом. Пятидесятая — Гневоша из Далевиц, краковского подстолия, имела знаменем белую стрелу, разведенную посредине направо и налево, с косым крестом над развилкой, на красном поле; в ней служили только наемные рыцари, не из поляков, а из чехов, моравов и силезцев, приведенные помянутым подстолием Гневошем; герб же и знатный род, носящий оружие с этими знаками, носит у поляков искаженное усеченное название Стшегомя; вместо чего следует лучше произносить «тши гуры», то есть «три горы», по названию силезского города «Тшигоры», иначе «Тшегом», так как он тогда состоял в их владении, отчего и носит название по своему происхождению. Пятьдесят первая — Сигизмунда Корибута, литовского князя, имела знаменем коня с всадником в доспехах на красном поле. Кроме того, были в литовском войске Александра Витовта, великого князя Литвы, хоругви, под которыми стояли только рыцари литовские, русские, самагитские и татары. Эти хоругви, однако, имели более редкие ряды и меньше оружия, чем польские; так же и конями они не могли сравняться с поляками. Знамена же, определенные таким хоругвям, были почти все одинаковы, ибо почти каждая имела на знамени воина в доспехах, сидящего на белом, иногда черном, либо гнедом, либо пегом коне и потрясающего мечом в простертой руке, на красном поле. Только десять из них имели другое знамя и отличались от остальных тридцати; на них на красном поле были нарисованы знаки, которыми Витовт обыкновенно клеймил своих коней, которых имел множество; так как знаки эти нельзя описать как предметы, их можно изобразить таким образом: (изображение) . Назывались же хоругви по именам земель литовских, а именно: Трокская, Виленская, Гродненская, Ковенская, Лидская, Медницкая, Смоленская, Полоцкая, Витебская, Киевская, Пинская, Новгородская, Брестская, Волковыская, Дрогичинская, Мельницкая, Кременецкая, Стародубская; некоторые же носили названия по именам литовских князей, которые по повелению князя Витовта предводительствовали ими, а именно: Сигизмунда Корибута, Лингвеновича Симеона, Георгия.

>>06634
Двадцать восьмая — наемных рыцарей, имела знаменем две скрещенных стрелы: одну заостренную, другую же без железного острия, а только с древком; та и другая — красные, на белом поле. Двадцать девятая — наемных рыцарей, имела знаменем белого волка на красном поле: в ней состояли швейцарские воины, пришедшие на помощь магистру прусскому и Ордену собственным иждивением. Тридцатая — командорства и города Ласина, иначе Лешкена, имела знамя в три поля: верхнее — красное, нижнее — черное, а среднее — белое; вел ее Генрих Кушечке, фогт ласинский. Тридцать первая — командорства и города Члухова, имела на знамени в верхней части, на красном поле, изображение белого агнца божьего, держащего над собой одной ногой белое маленькое знамя; из груди его струится кровь в чашу; а в нижней части — только белое поле; вел ее Арнольд фон Баден, командор члуховский. Тридцать вторая — города Бартештейна, имела знаменем белую секиру на черном поле. Тридцать третья — командорства и города Остероды; ее знамя составляли четыре квадратных поля, именно белые и красные, расположенные крест-накрест; ее вел Пенченгаун, остеродский командор. Тридцать четвертая — рыцарей Кульмской земли, имела на знамени красные и белые волны с черным крестом над ними; ее вел граф Иоганн фон Зейн, командор торуньский. Тридцать пятая — командорства и города Эльбинга, имела на знамени два белых креста, один в верхней части, другой — в нижней, на красном поле; вел ее Вернер Теттинген, командор эльбингский. Тридцать шестая — иноземных рыцарей из нижней Германии, имела знаменем широкую черную косую полосу на белом поле. Тридцать седьмая — командорства и города Торуня, имела на знамени замок с тремя красными башнями и черными воротами с двумя открытыми желтыми створками, на белом поле; вел ее вице-командор торуньский. Тридцать восьмая — собранная из рыцарей, прибывших с Рейна, имела знаменем на белом поле косую широкую черную черту. Тридцать девятая — города Гнева, иначе, по-немецки, Меве, которую вел Иоганн граф фон Венде, командор гневский; его подручными были жители и горожане Гневского округа; она была набрана из рыцарей, прибывших из Франконии; на ее знамени были две белых скрещенных стрелы на красном поле, одна заостренная, другая без железного острия, только с древком. Сороковая — города, называемого Свента Секирка, по-немецки Хейльгебейт, имела знаменем на черном поле белую секиру. Сорок первая — командорства и города Брунсвика, имела знаменем на лазурном поле красного льва с белыми полосами в трех местах, именно на груди, животе и на одной ноге, и с желтой короной на голове. Сорок вторая — командорства и города Гданьска, имела в верхней части знамени красный крест на белом поле, в нижней — белый крест на красном поле; предводителем ее был вице-командор гданьский. Сорок третья — состоявшая из рыцарей из Миснии, имела в верхней части знамени белый крест на красном поле, а в нижней — красный крест на белом поле. Сорок четвертая — командорства и города Щитно, имела знамя, разделенное наискось на белое и красное поле; вел ее Альберт фон Эчбор, командор Щитна, иначе Ортельсбурга. Сорок пятая — командорства и города Рагнеты, имела знаменем три красных клобука на белом поле; ее вел граф Фридрих фон Цоллерн, командор Рагнеты. Сорок шестая — города Книпова, имела в верхней части знамени красную корону на белом поле, а в нижней части — белый крест на красном поле. Сорок седьмая — состоявшая из ливонцев, имела знамя в три поля: верхнее светло-голубое, посредине — белое и нижнее — красное. Сорок восьмая — фогтства и города Тчева, имела знаменем четыре белых и черных чередующихся поля, наподобие частокола; ее вел Матиас фон Беберах, тчевский фогт. Сорок девятая — города Большого Ольштына, иначе Мельзак, имела знамя из трех полей: вверху — черное, посредине — белое и нижнее — красное. Пятидесятая хоругвь — наемных рыцарей, имела знамя с четырьмя квадратными полями, двумя лазурными и двумя красными, расположенными крест-накрест. Пятьдесят первая — командорства и города Бранденбурга, имела знаменем красного орла на поле; ее вел Марквард фон Зальцбах, командор бранденбургский. Хоругвь же командорства и города Свеца, знамя которой состояло только из белых и красных полей, расположенных крест-накрест, не участвовала в настоящей битве, ибо командор свеценский Генрих фон Плауэн со всеми местными воинами и рыцарями Свеценского командорства был оставлен на месте, чтобы защищать Померанскую землю от нападения и опустошения, которого опасались со стороны Януша Бжозоглового из замка Быдгощи, так что командор свеценский со своей хоругвью и воинами не мог принять участия в битве.

23 августа (2 сентября) 1658 года отряды казаков-сторонников гетмана И. Выговского атаковали Киев, перейдя к открытому противостоянию с русской армией. С этого момента началась активная фаза мятежа И. Выговского, попытки вывести Украину из русского подданства и вернуть её под власть Речи Посполитой.

К этому времени русский гарнизон в Киеве насчитывал 6075 ратных людей, что являлось значительной силой, особенно учитывая качественное превосходство русских войск. К тому же с начала лета гарнизон возглавлял энергичный и опытный воевода В.Б. Шереметев. Сложность для гарнизона представлял размещённый в Киеве казачий полк П. Яненко, который пока никак не определи своей позиции.

Из-за обострения обстановки, и частых стычек с казаками, Шереметев привёл свои войска в готовность, что сорвало план внезапной атаки. Казацкие полки и татарские отряды прибывали к Киеву постепенно, блокируя город. К 23 августа их численность приблизилась к 20 000. Командование над ними принял брат гетмана Даниил Выговский.

В этот день "поутру рано, Данилко Выговской со всеми черкасы и с татары учинили к Киеву приступ со всех сторон и посад зажгли". Бой продолжался несколько часов, но атаки казаков были успешно отражены. Во второй половине дня русские воска совершили вылазку через Золотые ворота. В это же время мощной атакой при поддержке артиллерии с Замковой горы были выбиты казаки Яненко, которые незадолго до этого присоединились к мятежникам.

Потерпев неудачу в штурме, казаки попытались начать осаду Киева, приступив к рыть окопов напротив Печерских ворот. Но утром 24 августа эта позиция была атакована и казаки вынуждены были отступать. Одновременно с этим казаков Яненко выбили с другой позиции - горы Щековицы.

Утренние успешные атаки гарнизона привели к быстрому распаду казацкой армии, моральный дух которой и без того был невысок. Мятежники стремительно отошли от города, бросив значительную часть обоза. Русским войскам удалось даже захватить 9 пушек, которые против них использовали казаки Яненко.

Потери русской армии составили 21 убитыми и 109 ранеными. Казаки потеряли больше, но в основном армия Данилы Выговского просто разбежалось. В плен попали 152 человека.

8 сентября 1581 года польско-литовская армия, возглавляемая королём Стефаном Баторием, предприняла штурм Пскова.

Осада Пскова являлась центральным событие кампании 1581 года. Взятие сильнейшей крепости Северо-Запада должно было принудить русского царя Ивана IV Грозного к признанию своего поражения в Ливонской войне и заключению мира на тяжёлых условиях. Падение Пскова полностью отрезало бы русские войска в Ливонии от остальной России.

Для похода была собрана огромна армия, численностью свыше 45 тысяч человек (не считая вспомогательных частей). Это дало Баторию подавляющий перевес в силах на русской армией, которая на протяжении всей кампании вынуждена была занимать пассивную позицию, многократно уступая врагу в численности.

С другой стороны снабжение такой массы войск было крайне сложной задачей. Поэтому король стремился как можно быстрее завершить осаду штурмом. В конце августа было определено место размещения главного лагеря и основного удара - южный участок крепости в районе Покровской башни.

6 сентября польские осадные оружия открыли огонь по Покровской башне и участку стены, соединявшего её с соседней Свинузской башней. Мощный огонь быстро разрушил стену, создав крупный пролом.

Вечером 8 сентября польско-литовские войска отправились на штурм. Первоначально им сопутствовал успех: они захватили две полуразрушенные башни и через пролом проникли за стену.

Русские гарнизон также сосредоточился около места атаки. В предыдущий день напротив пролома было наспех сооружён земляной вал, который сдержал прорыв неприятеля. Кроме того, высота стены в проломе оказалась слишком велика.

Некоторое время ситуация была неопределённой. Польско-литовские войска не могли пробиться через новые укрепления. В то же время русским войскам выбить противника мешал интенсивный обстрел с захваченных башен.

Перелом наступил когда по захваченной башне открыла огонь большая проломная пищаль "Барс", которая оставалась в городе после участия в походе на Нарву в 1590 году. "С Похвальского раската из огромной пищали «Барс» ударили по Свиной башне, и не промахнулись, и множество воинов литовских в башне побили".

Единственный эффектный выстрел орудия внёс замешательство в ряды наступающих. Русские войска атаковали обе башни. Под Свинузкую башню были подтащены бочки с порохом, взрыв которых разрушил её с большими потерями для атакующий. Покровская башня также была подожжена.

В итоге польско-литовским войскам пришлось отступить и штурм завершился неудачей. Потери с обеих сторон были велики. "Повесть о прихождении Батория" называет убитыми с русской сторон 863 человека, а ранеными 1626 человек. Потери противника также были велики.

Провал штурма произвёл тягостное впечатление на Батория, который так и не решился отдать приказ на повторный штурм, перейдя к осаде. Сказывалась нехватка пороха, которая мешала вести борьбу с русскими укреплениями и артиллерией.

Тем не менее, русское правительство понимало, бесперспективность продолжения боевых действий и пошло на заключение Ям-Запольского перемирия, по которому Русское государство передавала полякам свои завоевания в Ливонии в обмен на возврат русских городов и крепостей захваченных Баторием в 1580-81.
гг.

«Осада Пскова польским королем Стефаном Баторием в 1581 году» — неоконченная картина русского художника Карла Брюллова, написанная в 1839–1843 годах. Находится в собрании Третьяковской галереи в Москве.