>>55757

Точно Петр Максимов сын Лукомский, Смоленская война. Просто воевал на северном направлении Великие Луки - Невель, Полоцк, у меня всё и перепуталось:

«Петр Лукомской на коне в латах и в зарукавье, и в шишаке с пищалью да с саблею, да за ним человек на мерине с пищалью да с саблею с простым конем; а сын его Михайло написан на мерине на добром в пансыре да в шапке в мисюрской с пищалью да с саблею, да за ним человек на мерине с пищалью да с саблею с простым конем», — таким образом, с поместья П. Лукомского на царскую службу выезжало 4 всадника. Лу-комские — измельчавший литовский княжеский род, представители которого при выезде в Московское государство утратили титул. Лукомль, родовое гнездо князей, был уездным городом Полоцкого повета. По «Переписи войска литовского» 1528 г. семеро князей Лукомских выставляли на службу «почты» общим число 60 конных ратников («пахоликов»). В начале XVI в. литовская метрика упоминает князей Лукомских в королевских дворян Речи Посполитой.
За невельскую службу и за двух убитых литвинов Михаил Лукомский был пожалован правами на земельное владение (поверстан поместным окладом).

С началом Смоленской войны царским указом от 9 августа 1632 г. воеводе Великих Лук кн. Петру Репнину было предписано вернуть утраченный в ходе Смуты Невель и уезд2. Однако до осени активная война так и не началась. Лишь 27 октября 1632 г. последовал царский указ луцкому воеводе послать голову с ратными людьми под Невель для взятия города, а торопецкому воеводе стольнику Андрею Измайлову прислать голов с ратными людьми для совместных с лучанами военных операций3. Однако первыми военные действия начали сами литовцы. 29 октября ротмистры Павловский и Яковицкий атаковали русскую заставу головы Алексея Пантелеева сына Дубровина в острожке в дер. Городенец Окольского пригубка Луцкого уезда4. Поначалу литовцы одержали верх и взяли в плен стрелецкого сотника Самсона Макарова. Но оправившись от первого натиска, Дубровин вывел свою заставу, состоящую из казаков и стрельцов, из острожка на вылазку и атаковал противника, которого «разогнал и за ними гоняли до рубежа», освободив сотника из плена. Вновь литовцы попытали счастье под острожком Дубровина 2 ноября, но опять неудачно. Ротмистры Грибовский и Островский потеряли в бою с русской заставой 1 знамя и 3-х казаков, захваченных в качестве языков5.

По вестям от языков Репнин решил атаковать Невель, не дожидаясь подхода ратных людей с Торопца. Головы Петр Максимов сын Лукомский, Семен Григорьев сын Мякинин и Микита Иванов сын Сумороков 9 ноября повели на Невель 200 дворян и детей боярских лучан, пусторжевцев и невлян, а также 200 луцких казаков. Правда, реальное количество всадников было несколько больше за счет холопов и казачьих пахолков (всего служилый «город» выводил с собой на службу 47 боевых холопов и 2 казачьих «малых»). Все они или их большая часть должна была участвовать в Невельской акции. Вместе с конными в поход двинулся стрелецкий голова Григорий Михайлов сын Чириков с полным приказом луцких стрельцов (300 чел.)6. В «вожах» вели войско луцкие лазутчики стрелец Я.Бурков и казак В.Строкин7.

10 ноября 1632 г., в субботу, сотенные головы с дворянами, детьми боярскими и казаками подошли к Невелю. Не рассчитывая, видимо, на внезапность, они встали в 2 верстах от города на пустоши Коплянкине, поджидая пеших стрельцов. От всех сотен на расстояние полуверсты в сторону города была послана сводная ертаульная сотня из 40 всадников во главе с ертаульными головами дворянами пу-сторжевцем Андреем Андреевым сыном Карауловым и лучанином Данилой Федоровым сыном Алексеевым. Служба в ертаульной или «подъездной» («подъезжей») сотне считалась почетной – «честной». Ертаул первым встречал противника, врывался во вражеские города, ему доставалась лучшая добыча. «Честнее» ертаульной была лишь служба в выборной сотне, но у городовых воевод таких сотен не бывало. Несмотря на большой риск (а может быть именно благодаря этому), здесь служили представители лучших родов служилого «города». Когда ертаул был сводным, как в данном случае, в него попадали лучшие бойцы. И под Невелем это полностью подтвердилось.

Разведав расположение русских отрядов, невляне решили первыми нанести удар. Вечером того же дня они во главе с ротмистром паном Побединским (ок. 60 чел.) вышли на вылазку и в сумерках атаковали ертаул. Однако их расчет на внезапность не оправдался. Ертаул Андрея Караулова встретил польско-литовский отряд во всеоружии. Храбрые воины в темноте «с литовскими людьми учали битца и литовских людей побили, а достальньх в острог втоптали и с ними смешався, в острог въехали»9. Сам Караулов в ходе этого боя взял в плен шляхтича Петра Труновича. Другой ертаульный голова Данила Алексеев убил двух литвинов. Уже знакомый нам по боям на заставе луцкий дворянин Алексей Дубровин в ночной сече зарубил двух литвинов, третьего «ссек» уже на подъемном мосту у городских ворот «и был первой человек у городовых ворот»9. Там же на мосту у ворот срубил третьего литвина и луцкий дворянин ертаульной сотни Григорий Матвеев сын Обрютин10. Лучанин Иван Самсонов сын Пущин, убив одного литвина, «на другова приехал с саблею к городовому мосту». Но тут в сече, когда «рубился с литвином у городового моста», он сам был ранен: «у правой руки перст отсечен саблею, а у другово перста жила надсечена»11. Это была, пожалуй, единственная потеря со стороны русского отряда за всю невельскую операцию.

Пока ертаул рубился с отрядом ротмистра Побединского и вгонял литву в городские ворота, сотни Петра Лукомского с товарищами и подошедшим приказом луцких стрельцов изготовились к бою. Они вовремя подоспели к городу, когда ертаул уже «въехал» в невельские ворота, расчистив путь луцкому отряду. «А как он [ертаульный голова А.Караулов - A.M.], смешався с литовскими людьми, в острог въехал, и в те де поры головы с сотнями к нему в острог поспешили и с ними де в остроге литовские люди конные и пешие бились, и они де литовских людей из большого острогу вбили в верхней городок и в верхнем городке литовских людей осадили, а большой острог взяли, и в дороге и в остроге литовских многих людей побили и в языцех поймали»12. Ворвавшись в крепость на плечах бежавших всадников, луцкие сотни, обладая подавляющим численным превосходством, не оставили невлянам никакого шанса. Ночной бой превратился в избиение защитников крепости. Внутри невельского острога, «как был бой, и приступали к городу», отличился сын первого сотенного головы лучанин новик Михаил Лукомский, убивший двух литвинов13. Однако комендант крепости «немчин» капитан Петр Муровицкий и городские власти с немногими людьми успели в ночной сутолоке затвориться в верхнем городке.

Предложив осажденным переговоры, сотенные головы дали «в заклад» знатных городовых дворян Петра Петрова сына Караулова, Федора Лодыженского и Григория Обрютина. Они не теряли даром времени и «в те поры, будучи в городе, литовских и руских всяких людей перезывали на Государево имя». С польской стороны для переговоров Муровицкий выслал панов Бурновского и Обруцкого, а также невельского «бурмистра» Григория Семенова сына Радецкого (русское прозвище – Коваль). Осажденным была предложена почетная капитуляция: «которые похотят в Литву, и тех отпустят со всеми их животы». Протекали переговоры успешно, и в среду 14 ноября паны присягнули головам в сдаче города на следующий день, а головы «целовали крест» в соблюдении условий19.

Согласно заключенному соглашению, 15 ноября в четверг комендант сдал город и уехал в Литву «не со многими людьми, которые сами в Литву похотели». Государевым ратным людям достались весь наряд, пушечные и хлебные запасы, а также трофеи – знамена и барабаны, которые Репнин переслал в Москву. Сотенные головы Семен Мякинин и Микита Сумороков и стрелецкий Григорий Чириков вернулись на Луки с ратными людьми 19 ноября, оставив половину войска на Невеле в распоряжении Петра Лукомского, который до назначения в Невель Государева воеводы принял его обязанности.

"Покорение Сибири Ермаком Тимофеевичем"

Картина «Покорение Сибири Ермаком Тимофеевичем» стала громким событием 23-й выставки Товарищества передвижников в 1895 г. Василий Иванович Суриков вполне заслуженно получил за эту работу от Совета Академии художеств звание академика. Батальное полотно посвящено одному из решающих сражений между дружиной Ермака и войском сибирского хана Кучума. Четыре года художник писал эту масштабную картину (2,85*5,99 м). Считается, что Василий Иванович детально воспроизвел амуницию, вооружение и одежду русских и сибирских воинов. В период подготовки картины художник делал этюды на р. Обь, создавал образы местных жителей, казаков и татар (их разработке Суриков уделял особое внимание), знакомился с экспонатами Оружейной палаты.

В основе сюжета картины лежит кульминационный момент сибирского похода Ермака – сражение 1582 г. у Чувашего мыса, под стенами Кашлыка (Искера), в ходе которого пестрое по составу сибирское воинство было разбито наголову.

Сюжет

До сих пор в историографии ведутся споры, когда произошло это сражение – 23 или 26 октября 1582 г. Вполне возможно, что книжники отнесли падение Кашлыка к 26 октября, на память Димитрия Солунского – покровителя христианских воинов, чтобы придать этому событию дополнительный символизм.

На картине мы видим, как казацкий авангард на стругах и лодках вклинивается в плохо организованную массу сибирских воинов, вызывая среди них панику. Сквозь пороховой дым проглядывают контуры ставки Кучума – города Кашлыка. Основное событие происходит у подножия горы, где высаживаются казаки и мечутся кучумовские воины.

Как же было на самом деле? Описание битвы под Кашлыком нам известно из летописей. Как сообщает Строгановская летопись, казаки не атаковали с воды. Накануне сражения они высадились на берег и захватили укрепления мурзы Атика у Чувашего мыса и только потом «изыдоша из городка на бой».

Чтобы не дать казакам подойти к городу, кучумовцы сделали засеку. Своему племяннику, сибирскому царевичу Маметкулу, Кучум приказал её оборонять, а сам с конницей встал на горе. Казаки выманили воинов Маметкула из-за засеки, а затем все дружно ударили на них – непрерывно стреляя из ружей и пушечек, они посеяли панику среди ханских воинов. Царевич был ранен, а вогулы-манси бежали. Далее была рассеяна и кучумовская конница. После сражения казаки Ермака заняли ставку Кучума. Как видим, сюжет картины несколько меняет последовательность событий, произошедших в октябре 1582 г.

Образы

Вогулы и остяки, составлявшие часть войска Кучума, на картине показаны дезорганизованной толпой, вооруженной в основном луками и дротиками. Лишь единицы, наиболее богатые представители знати, имеют на вооружении сабли, щиты и доспехи.
На обрывистом берегу Чувашева мыса мы видим конницу Кучума, до которой уже дошла паника; часть вождей готова покинуть место сражения.

Показано на картине и религиозное противостояние: иконе, которую держит казацкий поп, и русским стягам с изображениями Спаса и св. Георгия противопоставлены вздымающие вверх руки шаманы (в Строгановской летописи это описано так: «И начата призывати к себе на помощ скверныя своя боги, и не бысть им ни мало помощи»).

Сам предводитель казаков Ермак Тимофееевич изображен в профиль. Он в первых рядах авангарда, в шлеме без бармицы, кольчуге с короткими рукавами и в зерцальном доспехе поверх кольчуги (в связи с этим еще вспоминается известная скульптура М.М. Антокольского «Ермак Тимофеевич») рукой указывает на дрогнувшие части кучумовцев.
В общем, снаряжен Ермак дороговато – подобное защитное снаряжение стоимостью в несколько рублей скорее характерно для воеводы, чем для атамана казацкой вольницы. То же самое можно сказать и о товарище Ермака, изображенном на переднем плане левее атамана: тот одет еще богаче, чем предводитель: в шеломе с наушами, в кольчуге «с зерцальными досками». Сабли у некоторых казаков, изображенных на переднем плане, в дорогих ножнах – но это можно объяснить наличием у них трофеев с прежних воинских дел. Согласно источникам казаки имели свое оружие, купленное, обмененное или добытое в боях – сабли, пищали-аркебузы, топорки, рогатины. Строгановы обеспечили казаков съестными припасами и порохом (по летописям, они взяли «у Максима Строганова запасов хлебных и мяс и масла, також и пороху и свинцу»).

Очень точно показано Суриковым пренебрежение казаков к «лучному бою». Почти все без доспехов, но при этом они не уклоняются от летящих стрел. Один казак, в грудь которого попала стрела (центральная часть полотна), спокойно вынимает ее и, кажется, почти не обращает внимания: он увлечен боем. Столетие спустя маньчжуры так охарактеризуют первопроходцев:

«Искусны в пешем бою, умеют обращаться с ружьями, не боятся луков и стрел. Если стрела попадет в тело, спокойно вытащат ее, посмотрят друг на друга и засмеются».

Воины Ермака показаны единым целым работающего военного механизма. Каждый делает свою работу – кто-то гребет веслами, кто-то стреляет, кто-то перезаряжает ружья, кто-то готов вступить в рукопашную. Лица воинов напряжены, но в глазах нет паники. В передней линии мы видим бородатых, закаленных в боях мужиков, а внутри строя можно заметить молодых казаков, набирающихся опыта в сражении.

Анахронизмы

В образах, запечатленных художником, отразился тот уровень знаний о русском воинстве, который существовал в исторической науке к концу XIX в. Поэтому на полотне можно найти несколько анахронизмов, не соответствовавших реалиям 1580-х гг.

Так, совня в руках одного казака – фантазийное порождение «Исторического описания и вооружения российских войск» под ред. А. Висковатова, вышедшего в 1841 г. Такой тип холодного оружия вообще не упоминается в источниках XVI в.
Все казаки вооружены фитильными аркебузами. Хотя кажется, что у некоторых есть кремневые ружья, что тоже можно отнести к ошибочному пониманию вооружения времен Ивана Грозного. Из аркебуз – коротких ружей – палили с рук, без использования подсошек-форкетов. Но всё же одного казака Суриков изобразил стреляющим с подсошки, что также можно отнести к «ляпу» историографии XIX в. У него же виден и бандольер или «12 апостолов» – ремень с зарядцами, который в России фиксируется источниками лишь с первой трети XVII столетия.

Бронзовой пушки, которую изобразил Василий Суриков на заднем плане, у казаков быть не могло. Из тяжелого вооружения у них были только мелкокалиберные пушки – «затинные» и «скорострельные» пищали, выкованные из железа в пушечной мастерской Строгановых – городке Орле на Каме (Кергедане). В коллекции оружия Строгановых до 1917 г. хранилась «затинная пищаль» (от «за тын», тяжелое ружье с гаком) с чеканной надписью: «В граде Кергедане на реце Каме дарю я Максим Яковлев сын Строганов атаману Ермаку лета 7090 (1582)».

Но следует отметить, что все анахронизмы, изображенные на картине, заметны только профессионалам – историкам военного дела. Выстроенная композиция выразительно подчеркивает атмосферу тяжелого сражения, военной повседневности покорителей Сибири. Колористическое решение – отсутствие ярких красок – реалистично передает погодные условия сибирской осени. Несомненно, картина Василия Сурикова относится к лучшим батальным произведениям художника.