>Сплетаемся в объятьях братских.

>Крепкие руки дружинные крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Слуги между нами суетятся с горшками деревянными, мазью сарранидской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные слуги аки тени, ибо не блестит у них ничего.

>— За короля! — восклицает Коната.

>— За короля и королевство! — восклицаем мы.

>Встает Коната первым. Приближает к себе Даймонда. Вставляет Даймонд в Мастера верзоху уд свой. Кряхтит Коната от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Даймонда Игнар, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Даймонд утробно. Игнару Моргана заправляет, Моргане — Генри, а уж Генри липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата боевого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Генри. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Генри даже не крякает: привык, рыцарь без страха и упрёка. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черной бородою. А уж ко мне Пьер Дачелло пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Пьер, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Генри. Пьер кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем лекари уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов короля наказать. Собирается, сопрягается гусеница рыцарская. Ухают и кряхтят позади меня. По закону ордена лучники с бойцами ближнего боя чередуются, а уж потом конебляди пристраивается. Так у Конаты заведено. И слава королю…

>По вскрикам и бормотанию чую — конеблядей черед пришел. Подбадривает Коната их:

>— Не робей, зелень!

>Стараются конебляди, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им слуги темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний коневод вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

>— За короля! — кричит Коната.

>— За короля и королевство! — гремим в ответ.

>Шагнул Коната. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Коната нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою водою наполняется, заместо ледяной.

>— За короля! Доблесть и честь! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

>Идем за Конатой. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

>— За короля! Кровь и гром!

>Входим в купель. Вскипает вода пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Коната, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница воинская в купель. И встает.

>Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели рыцари. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется вода вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

>— За короляяяяяяяя!!!

>Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

>— За короляяяяяяяяяяяя!!!

>Реву в ухо Генри, а Пьер в мое вопит:

>— За короляяяяяяяяяяя!!

>Неописуемо. Потому как божественно.Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после братского совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, хор умелый, гимны исполняющий. Коната наш после совокупления любит музыку послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.