Весна уже полностью вступала в свои права, душнило над головой, из каждого ствола сочился кленовый сироп, и на улицах было липко, как после дрочки. Мы чертили носками стершихся кед на пыльном асфальте размывчатый образ Шимечки, который всем нам нравился, некоторые даже писали на залоченных ржавых дверях подъездов, где мы сидели, синим мелом, кривыми буквами "Шим Е - богин", на большее нас не хватало, прогоняли, и давили теплыми банками пива одурманенных муравьев. Вдруг проехал ворчливый на лисопеде без седла и громко каркнул: "Крыса всем дает на трубах за водяру", - мы знали, откуда он ехал, и брюки у него были расстегнуты и плоть трепалась по ветру. Поэтому, пожалев, что у нас с собой только пиво, помчали к газопроводу, хоть посмотрим. Мы, конечно, все вздыхали по Шимечке, Роббо, мечтали оказаться в сильных вежливых руках ВВД и Ловрена, но никогда не видели вживую, чтоб давали вот просто так, за водку.
Я встречал Крысу. Была она носатая, страшная, и все существование ее стремилось к рыхлой, опущенной жопе, затаившейся в складках мешковатых штанов. Та забавно подскакивала при семенящем крысином беге на носочках, пока противно пищал нейлон прожженных батиных спортивок. И как такое может привлекать? Но мы пришли. У газопровода земля была рыхлая, горькая, совсем не сиропчик. Всюду валялись занозистые почерневшие помосты из рыночных хлипких поддонов, и, как справедливо заметил старший из нас, выживший в страшные полгода, когда за Шимечку еще можно было получить по ебалу, много сотворивший и пользовавшийся в нашем кругу особым, непререкаемым авторитетом, крыса тут утонет на подлете. Возвращались на двор уже разгоряченные, красные, злые и натрахавшиеся. Опять раздались скрипы спиц и лязг цепи за нашими спинами.
"Вы что, до сих пор тут толчетесь? Крыса берет на клыка за гашик!" - прозвучало для нас приговором.
"Да где?" - порядочно не выдержали мы разом.
"Вы в своей весне совсем окосели? На трубопроводе!" - и он уехал. Задница у него при этом неловко повиливала.
Мы опять двинулись на трубы, но пока дошли, стемнело, и мы ничего не увидели, но ребята слыхали, как что-то страшно похлюпывало внизу и вверху, так что условились, что крыса сосала. Был дождь.
Каждый день всю неделю мы находили нашего доброго друга на велике без седла, вернее, он настигал нас, и мы ждали его, и дождавшись, шли искать, как разлагается крыса на трубах. Но она не сосала и не давала. Ни за водку, ни за коньяк, ни за траву, ни за крокодиловую сумочку, ни за ласку и хорошее к себе отношение.
Вроде бы, однажды я усмотрел крысу, и не на трубах, даже не близко, она не сосала, а шла с дубовым, кажется, бревном, замотанным в голубую разноцветную материю. Захотелось подойти и хорошенько проплеваться ей в морду, сказав: "Отвечай честно, будешь сегодня давать и где, шлюха?" - но то была не она и я быстренько потерял ее из виду.
Так мы и встречали не-крысу средь толп народу, меж домов, в окнах, у магазинов, и никогда дающую и на трубах. Кто-то из своих даже божился, что видел нашу крыску, отсасывающей в туалете, но то было не то.
Сменилось время, азарт угас, постыдный интерес также, только истинные, проверенные дрочем богинечки остаются с нами. Теперь я точно знаю, что если проедет бесноватый на штыре, мы степенно продолжим каждый свое занятие: кто-то допишет потрет, кто-то дорисует кривую любовную надпись, - но все сделаем мину, что не заметили. А потом так же спокойно, без ненужной в этом деле фанатичности, мы выйдем смотреть на трубы, где притаилась сосущая, дающая крыса.