> Здесь включается так называемый эффект низкой дискриминативности. Социологически это означает, что эту цифру просто нельзя интерпретировать. Интерпретировать можно только те вопросы, которые людей как-то различают, разделяют массив на внятные группы — черных, белых, красных, синих. И дальше можно сравнивать эти группы, смотреть, чем они друг от друга отличаются, делать кластерный анализ.

> Слабость институтов компенсируется своего рода возвращением в архаику, когда личные связи начинают компенсировать плохую работу институтов общества модерна — таких веберовских обезличенных бюрократических структур. Но социологическая логика объяснения — обратная, она как раз состоит в том, что рост и укрепление межличностного доверия приводят к падению доверия институтам. Низовая солидарность бросает вызов институциональной системе. Солидаризация стала определяющим фактором для вертикальной мобильности.

> Это устойчивый квадрат отношений — межличностное доверие позитивно коррелирует с технологическим, обобщенное — с институциональным. И они негативно коррелируют друг с другом. Политический фактор скоррелировал очень сильно с технологическим. Политическое недоверие породило технологический утопизм, причем как массовую идеологию. Мы получаем очень интересные камбэки, которых, казалось бы, не ожидали. Мы получаем новых луддитов. Мы получаем технопатернализм, мы возвращаемся в техноутопические прожекты.

> Удивительно, как в клише превращается вполне себе осмысленный философский концепт. Общественный договор, если мы вспомним исходную идею этой метафоры, причем трех авторов — Локка, Руссо и Гоббса, из которых Гоббс для нас главный, — это не договор между обществом и властью. Мультитуд превращается в общество в тот момент, когда индивиды обменивают свою естественную свободу убивать на гражданскую свободу не быть убитым.