Ах, если бы наша жизнь была похожа на послушную кинематографическую ленту!..

Повернул ручку назад — и пошло-поехало…

Передо мной — бумага, покрытая ровными строками этого фельетона. Вдруг — перо пошло в обратную сторону, — будто соскабливая написанное, и когда передо мной — чистая бумага, я беру шляпку, зонтик и, пятясь, выхожу на борду…

Шуршит лента, разматываясь в обратную сторону. Вот май прошлого года. Я захожу в Бред, доска даёт задний ход и мчится в разгар карантина.

В десятках чудеса: прощальные посты, как шелуха, облетают с борды, и снова нити полны жизни. Кара и АСР с компанией вышли, пятясь, из /fag/, прошествовали задом наперёд в /b/, расположились в треде и завели свой неторопливый разговор. Вот во весь опор примчался на коне задним ходом Александр Македонский. Вернулся?!

Крути, Уотсон, живей!

Въехал он в десятки, а там, глядишь, всё новое и новое мелькание ленты: гремит Кира - это лев "я хочу", разливаются стихи АСР, сменяются в пылу войны перекатов оппики, исчезают под полой чьего-то плаща слитый вирт Кары и детективные расследования Альбы, а разговоры становятся всё более спокойными и размеренными.

Быстро промелькнул карантин. Забавно видеть, как баны отлетали от голов непокорных аватарок, как поднимались наконечники банхаммеров, как вскакивали фажики и бежали задом наперёд, размахивая руками.

Разворачиваются густые, пахнущие спермой и потом, пасты Вере и его последователей. Заколыхались в воздухе колоссальные висящие дойки Билли Айлиш: обезумевшая от похоти малолетка оскалила зубы и кричит, выпучив глаза "Ямыв еьчус ёом ибе!" Это значит "Еби моё сучье вымя!", но только задом-наперёд. Какой-то дурак скользит по тредам, обзывая всех говном. Да это же ты, Уотсон! Ух, негодяй, за уши бы тебя оттаскать!

Крути, дурилка, крути!

Вылетел из небытия Кексик и покатил к себе в таро-тред на Доброчане. Лента-то ведь обратная. Пролетел следом за ним неугомонный Харли в поисках заветных коленочек.

Жизнь всё ярче и веселее… В тредах масса аватарок, признаний, обид и всякого забавного дрязгу.

Уотсон, крути, крути, голубчик!

Толпа фажиков снова вздрагивает и, переливаясь, как косяк рыб, уплывает в /fag/.

Быстро мелькают поочередно двадцатый, девятнадцатый, восемнадцатый, семнадцатый, и вот уже на экране чётко вырисовываются жуткие подробности сентябрьского исхода.

Но, однако, тут это не страшно. Казак выдёргивает свою саблю из груди зарепорченных им аватарок, те шевелятся, встают и убегают, летающий в воздухе молот аккуратно сам опускается в модераторский чехол, и всё принимает прежний вид.

А что это за ликующая толпа, что за десятки фажиков, что это за счастливые лица, по которым текут слёзы - счастья, радости и обиды?!.

Почему они целуются, чёрт возьми! Ах, это тред 17 года, первый летний…

Да ведь это, кажется, был самый счастливый момент во всей нашей жизни!

Уотсон! замри!! Останови, чёрт, ленту, не крути дальше! Руки поломаю!..

Пусть замрёт. Пусть застынет.

Кто это рядом? Да это же Джена! В объективе его фотоаппарата отражаются две фигурки - это мы с Зигги. Опусти его, иди сюда, поцелую.
Не хочет...

Давайте я налью вам всем чаю и мы выпьем по чашечке, стреляя друг в дружку глазами поверх фарфоровых краёв? А кто это тянет к моим губам руку с зажатой в ней ложкой сливок, грозя отправить вторую в...

Уотсон, не крути дальше! Замри. Хотя бы потому остановись, что мы себя видим на четыре года моложе, почти юношами. Ах, сколько было надежд, и как мы любили, и как нас любили…

Отчего же вы не пьёте вашу массандру! Камин погас, и я не вижу в серой мгле — почему так странно трясутся ваши плечи: смеётесь вы или плачете?