Виола пришла минут через десять. Славя нашла её в медпункте и рассказала о случившемся, после чего та почти бегом направилась в наш бункер. Что она делала в своём домике, а не у нас, внизу, мне было непонятно. Ведь, если рассуждать здраво, она должна была находиться там, куда перенесли лазарет, то есть в бомбоубежище. Хотя, возможно, эта странность объяснялась тем, что она как-то связывается оттуда с лабораторией ученых в реальном мире.
Кстати, надо будет взять на заметку – стоит порыться у неё в домике и всё проверить. Как будет время.

Пока медсестра шла, мы с Ерохиным перенесли Лену на ту же кровать где до этого лежал я сам. Труп в коридоре завернули в тряпье и перетащили в кладовую, после чего Иван ушел в потайную комнату, а я – в лазарет, ждать Виолу и готовиться к объяснениям.

Лена лежала, до груди накрытая одеялом. Медсестра, осмотрев её, заявила что здоровью девушки ничто не угрожает, посоветовав её ближайшее время не беспокоить. По правде, решиться пропустить Виолу к Лене стоило… определенных усилий – я помнил, что она на стороне если не плохих, то по меньшей мере недружелюбных.
И не только я.
Когда медсестра взяла свой саквояж с медициной и пошла к выходу из комнаты, в дверях стоял Ерохин с ППШ в руках.
– Вы никуда не уйдете, пока не поможете нам.
Виола вздохнула:
– Убери оружие, пионер.
– И не подумаю! – Иван зло ощерился, что, как он думал, должно было добавить его лицу свирепости. По правде, у него неплохо получилось.
Вот только это не оказало на медсестру никакого эффекта.
– Перед тем как вы вышибли Анатолию мозги, он вам сказал, что отсюда нельзя выбраться самостоятельно? – она закатила глаза. – Не показывай себя тупее, чем ты уже есть. Дай мне пройти.

– Вань, это действительно глупо, – сказала Славя, сидя на табурете рядом со мной. Мы были возле кровати, на которой, укрытая одеялом, лежала Лена.
– Нам нужен совет, что делать дальше, – мой голос как-то бледно прозвучал на фоне остальных. Впрочем, медсестра всё же расслышала.
– Анатолий Игнатьевич наверняка дал вам их немало. Вы же в ответ пустили ему пулю в голову. Не вижу смысла о чем-то ещё с вами говорить.
– Мы заставим тебя! – рявкнул Ерохин, выходя из себя.
– Да неужели? – Виола сощурила разноцветные глаза. – Если ты собрался меня пытать, то я тебя разочарую. Мой виртуальный костюм запрограммирован на то, чтобы не передавать мне какой-либо ущерб. Так что можешь стараться хоть до посинения, я ничего не почувствую. Если ты меня застрелишь, то я всего лишь очнусь в лаборатории, а вы останетесь здесь сами по себе, безо всякой поддержки. Напоминаю, что вы уже убили одного из двух людей, кто мог вам помочь. Так что разумнее для тебя будет засунуть свои угрозы себе в задницу… пионер.
Ерохин зло засопел, нервно постукивая пальцами по цевью своего оружия. Даже со своего места мне было видно, как сильно ему хочется нажать на спуск. Но в конце концов доводы разума достучались до него. Иван медленно опустил автомат и отступил в сторону.
– Благодарю, – ровно произнесла Виола.
Она прошла в проем и обернулась.
– Несмотря на случившееся, я дам вам ещё один совет. Пройдите симуляцию. И когда это произойдет, вы будете свободны. Если что-то понадобится, я у себя в медпункте. До встречи.

Медсестра ушла, цокая каблуками по полу. Ерохин проводил её хмурым взглядом, всё еще сжимая в руках оружие. Мы со Славей слушали, как звук её шагов удаляется от нас по коридору. Затем грохнула задвижка гермодвери – и снова стало тихо.
– Надо было её все-таки допросить, – проворчал Иван.
– Едва ли бы это хоть что-то дало. – отозвалась Славя. – Если Виола говорила нам правду…
– Да, я слышал уже! – Ерохин чуть повысил тон. – Только не говори мне что сама веришь в эту чушь. Она сказала так для того, чтобы мы решили, что выхода и вправду нет!
– Тише. – Славя указала глазами на лежащую в постели Лену. Иван покосился на неё, вздохнул и махнул нам рукой, выходя в коридор. Мы, стараясь не шуметь, последовали за ним.
– Пока вы сидели тут, я искал то что могло бы нам помочь, – заявил Ерохин, когда я прикрыл дверь в лазарет. – Пока не знаю, важно это или нет, но в той комнате есть кое-что интересное.
– Не тяни, – сказал я. – Что именно ты нашел?
– Ну, я уже говорил тебе, что там есть компьютер. Как я и думал, он запаролен, просто так в него не залезть. Но в том же столе я нашел кучу всяких исписанных бумажек. Уверен, если их внимательно прочитать, то можно будет найти нужную комбинацию.
– Ну а если пароля там нет?
– Значит, будем пробовать по-другому. Подключу Электроника, будем хакать комп вручную. Это наш ключ чтобы сбежать отсюда, неужели вы не понимаете?

Я вздохнул. В идее Ерохина было слишком много уязвимых мест. Не факт, что удастся взломать терминал Тихонова. И даже если удастся, вряд ли там будет что-то, что поможет нам выбраться из симуляции. Я был уверен что в том, что касается выхода из этого места декан не солгал. Так что, скорее всего нам придется играть в эту игру до конца.
Разумеется, все эти мысли я высказывать не стал. Но Иван всё понял по моему лицу.
– Да ну вас к чёрту, – он забросил ППШ за плечо и пошел к выходу. – Не хотите – как хотите. Оставайтесь… – и Ерохин нецензурно выругался вполголоса.
Я смотрел на неестественно прямую спину уходящего приятеля, чувствуя в голове нарастающую боль. Пожалуй, слишком много всего было за этот день. Мозг устал, и уже не мог обрабатывать новую информацию. Больше всего мне хотелось лечь на что-нибудь мягкое и ровное, и спать, спать, спать…
– Я тоже пойду. – Славя потерла кистью глаза и поморщилась. – Ты как, Семён?
– Хреново, – честно ответил я. – Наверное, останусь здесь и присмотрю за Леной.
– Хорошо. – девушка пожала плечами. – Если будут спрашивать, я скажу где тебя искать.
– Ладно.

Дверь в лазарет скрипнула и мы обернулись. На пороге стояла Лена.
– Не надо оставаться. Я с тобой пойду.
– Эм… – от неожиданности мне стало немного не по себе. – Как ты себя чувствуешь?
– Ничего. Только устала.
Я помедлил, глядя на Лену. Девушка выглядела грустной и утомленной. Однако при всём этом она была поразительно спокойной – ни слёз, ни истерики. Словно полчаса назад ничего и не случилось. Либо она скрыла свои переживания глубоко внутри себя… либо ей действительно было всё равно.
– Ну… тогда пошли. – я не знал что еще сказать, и пожав плечами, протянул ей руку. Лена удивленно посмотрела мне в глаза, на мою кисть, и поколебавшись, взяла её. Вместе мы пошли из бункера наверх, на свежий воздух.
Краем глаза я уловил тревожный взгляд Славяны. Она поминутно косилась на меня с беспокойством в глазах. Перехватив мой взгляд, девушка беззвучно шевельнула губами.
«Что?» – едва не спросил я, но вовремя осекся. Если Славя не хочет говорить вслух при Лене, то не стоит это немедленно афишировать.
«Лена!» – проартикулировала Славя. – «Береги её!»
Я молча кивнул. Славя успокоено вздохнула, и продолжила идти, как если этого немого разговора не было.

Снаружи было темно и тихо. Сверчки, до этого разрывавшие тишину своим пиликаньем, теперь молчали, словно перед грозой. Мы молча шли по аллее, а затем по узкой дорожке. Рядом с нами больше не было Ерохина, освещавшего нам путь, и в темноте я несколько раз спотыкался на узкой тропинке по дороге к старому корпусу. Славя ушла вперед, то ли за счет более острого зрения, то ли в силу природной способности ориентироваться в этих раскисших от дождя буераках, и мы с Леной остались наедине. Я пробирался впереди, машинально перебирая ногами и слыша как позади меня идет моя девушка. Автомат стукал по спине, ноги хлестала мокрая трава, а за поясом натирал живот отобранный у Лены «люгер».

В моей голове непрерывно прокручивалась сцена гибели Тихонова. Вот Лена обвиняет своего отца. Затем она смеётся и достает из кобуры на портупее угловатый пистолет, сразу же наводя его на декана. Тот вытягивает руки, почти сразу же получает пулю в лоб и заваливается на спину. Я касаюсь Лены, и она тоже падает ко мне на руки.
«Нет» – сказанное голосом холоднее льда и острее чем лезвие бритвы. Лена, как ты дошла до такого?
Немногое, сказанное во время их «семейной» беседы позволило понять, в каких отношениях Лена была со своим папой. Но всё равно… Для меня это было чем-то немыслимым. Даже моего «батю», каким бы сварливым ворчуном, пьяницей и дураком он не был, я никогда не ненавидел настолько чтобы хотеть его убить.

Позади меня раздался вскрик и всплеск воды. Я резко обернулся и увидел Лену, с трудом поднимающуюся из лужи. Подав ей руку, я помог ей встать. Девушка кивнула и собралась идти дальше.
– Погоди-ка. Ты вся грязная. Дай вытру.
– Да ничего, в корпусе обсохну. – Лена с досадой смотрела на испачканные руки и колени.
Я снял с головы пилотку и начал оттирать мокрую жижу. Лена терпеливо стояла, дожидаясь конца процедуры. Наконец я закончил чистить руки, и прошелся по ногам, стирая остатки грязи.
– Вот так, – я отряхнул и выжал мокрую пилотку, после чего убрал её в карман.
– Спасибо, – бесцветно произнесла Лена.
Я посмотрел ей в глаза. Несколько мгновений она смотрела на меня, а потом смущенно отвела взгляд.
– Спасибо… что заботишься, – на ее губах появилась слабая улыбка.
– Раз мы пара, то должны заботиться друг о друге, – мне хотелось сказать это легко, но невольно в мой голос вкралась грусть. Мы стояли под слабым моросящим дождем – парень и девушка в грязной гимнастерке. Лена обхватила мою ладонь пальцами и держала прижимая к груди.
– Пойдем? – наконец тихо сказала она.
– Угу.

Мы медленно двинулись по тропинке, держась за руки. Идти было нелегко, потому что дорожка была узкой. Я постоянно шел то по траве, то по каким-то корягам, но зато это было лучше, чем идти одному.
Но вместе с тем сцена убийства не выходила у меня из головы. Или не убийства… чёрт. Двойственность произошедшего выворачивала мозг наизнанку. Разумеется, Лена не убила отца по-настоящему, он сейчас находится в реальном мире… И в то же время я собственными глазами видел как от её выстрела из затылка Тихонова выплеснулся кровавый клубок мозгов. Забыть это было нельзя, и уверен, Лена это помнила так же хорошо, как и я.
– Ты хочешь что-то сказать, – произнесла Лена.
Я закусил губу, подбирая слова. Начинать этот разговор не хотелось, но раз она настаивает…
– Зачем ты это сделала?

Девушка ответила не сразу. На секунду мне захотелось сказать чтобы она забыла об этом вопросе… Но рано или поздно этот разговор всё равно бы случился. Лучше уж сейчас, наедине, чем потом, когда вокруг будут толпиться пионеры, а у Лены не будет ни одного защитника. Если у неё будет веский довод, возможно я сумею её оправдать перед одногруппниками. В том, что скоро все это узнают и будет разбирательство, я не сомневался – Славя и Ванька-Смерть расскажут что случилось в бункере.
– Потому что это было… целесообразно, – наконец ответила Лена.
Мой мозг попросился в декрет. Что? Почему? Какая, к дьяволу, целесообразность в этом?!

Я непонимающе помотал головой:
– Объясни.
– Мой папа сказал правду. Отсюда выбраться самим нельзя. Я это знаю. Звонить наружу и просить нас выпустить он тоже не станет – это сорвёт его эксперимент, и повлияет на его авторитет среди ученых. Как он сможет руководить, если не доведёт дело до конца? Но находясь снаружи и не получая полной информации о ходе эксперимента, он… может занервничать. Это может повлиять на его решение.
– Занервничать? – мой голос был полон скептицизма.
– Да. Занервничать. Он всё же любит меня. После этого он обязательно задумается о случившемся и решит меня вытащить отсюда. Но ему не дадут сделать исключение для меня, и тогда он выведет из симуляции всех.
– Тебя не накажут? Всё же это как-то…
– Нет, конечно. Я же дочь ведущего ученого. Папа тоже ничего мне не сделает.
Я задумался. Доводы были хорошими. Но Леночка, хладнокровно рассуждавшая о возможных плюсах от убийства своего отца выглядела очень неприятно. Если она всё это задумала и распланировала заранее, то…
И вдруг до меня дошло, что пыталась мне сказать Славя. «Берегись её!»
– Лен, – я сглотнул. – Еще скажи, только честно. Ты это всё придумала до того как выстрелила, или уже после?

Она закрыла глаза и стиснула зубы так, что на щеках резко обозначились скулы. Мы остановились на тропинке. На этот раз пауза была гораздо дольше.
– Нет… – прошептала девушка, когда молчание стало мучительным. – Тогда я ни о чём таком не думала. Только о том, чтобы убить его… за всё это… за Мику, за Шурика… За тебя!..
Лена заплакала, и шагнув вперед, уткнулась в мою рубашку. У меня же в этот миг скатился с души огромный камень. Я обнял её и крепко прижал к себе.
– Я плохая… – Лена всхлипывала, и слова вместе с воздухом рывками выходили из её рта. – За что ты меня полюбил?.. Я плохая!.. Я убийца!..
– Нет, ты не плохая, – мой шепот коснулся её ушка.

Ты сделала больно тому, кто делал больно всем нам. Даже если это был твой отец, он всё равно заслужил это. А еще ты это сделала по воле эмоций, а не холодно обдумав последствия, и значит, ты не потеряна. Пусть это было глупо и жестоко, но это не было злом – хотя и выглядело таким со стороны.
Девушка всё еще плакала, но всё тише и тише, постепенно успокаиваясь. Моя гимнастерка стала мокрой от дождя и её слёз. Но мне было на это плевать – главным для меня была Лена.

– Почему вы покинули расположение взвода?
Распекая меня, сержант не кричал. Он лишь чуть-чуть повышал голос, продолжая спокойно выговаривать слова. Но и этого было вполне достаточно, чтобы дать понять – я влип.
– Товарищ сержант, я же говорю вам – мы вчетвером ходили в административный корпус.
– Я это уже слышал. Я не услышал другое – почему вы самовольно ушли. Я давал вам разрешение на это?
– Нет.
– Верно. А дал бы? Как считаете, рядовой Сычев?
– Нет, не дали бы.
– Именно. Мы в окружении. А значит, на вражеской территории. В таких условиях ни я, ни командир полка, ни командующий армией не имеют права дать вам увольнительную! Вы понимаете, рядовой?
– Да.
– Очевидно, нет. Если бы вы ушли за границу лагеря, вы стали бы дезертирами и подлежали расстрелу. Вы этого тоже не понимаете?
Я промолчал.
– Так зачем вы всё-таки уходили, да еще и вчетвером? – прищурился сержант.
На миг появилось искушение послать его подальше и посмотреть что будет. Но я задавил в душе этот порыв. Было бы глупо вляпаться еще больше из-за своего несдержанного языка. Вообще, этот разбор полётов выглядел всё более неуместным, и выяснять отношения с комвзвода после тяжелого вечера не хотелось. Жаль, что до него самого это не доходило, а правду я сказать не мог. Врать тоже не хотелось – неизвестно, что сказали до этого остальные ребята, Ерохин, Славя и Лена (меня допрашивали последним), и меня могли поймать на вранье. Поэтому я ответил так честно, как мог:
– Я не могу сказать.

Сержант несколько мгновений пожирал меня взглядом. Затем поднялся со своего стула, на котором сидел всё это время, и подошел ко мне.
– При других обстоятельствах для вас бы это плохо закончилось. Но не сегодня. Однако в другой раз пощады не ждите. Два наряда вне очереди!
– Гм… спасибо.
– Отставить, – взводный поморщился. – Как отвечаешь, боец? Говори правильно!
– Э-э… виноват. Есть два наряда вне очереди!
– Свободны.
Я с облегчением выдохнул и пошел к выходу из небольшой комнаты на втором этаже, в которой поселился сержант. Но тот окликнул меня в спину:
– Скажи, чтобы все собрались внизу. Будет объявление.
– Хорошо.

Я вышел. Снаружи меня ждали Ерохин со Славяной, и Лена.
– Ну, как? – шепотом спросил Иван. Я пожал плечами:
– Влепил наряд, угрожал расстрелом. Но вроде обошлось.
– Аналогично. – Ванька-Смерть состроил понимающую физиономию. – Что еще сказал?
– Сказал, что будет какое-то объявление. Наверное, говорить что-то будет.
– Не сказал, о чём именно? – присоединилась к разговору Славя.
– Нет.
– Ну ладно. Всё равно сейчас узнаем, – равнодушно хмыкнул Иван. – Пошли.
Лена молча взяла меня за руку. Я легонько прижал её кисть пальцами. Она подмигнула и незаметно для других улыбнулась. Значит всё хорошо.
Когда мы спустились вниз, большинство ребят уже спали. Неудивительно, ведь этот день уже давно успел закончиться. Да что говорить – от усталости и стресса у меня самого подгибались ноги. Но раз сержант сказал собраться – значит, будет что-то ещё.

По идее, сейчас у меня должно было возникнуть некое дурное предчувствие, но сил бояться у меня уже не было. Я просто упал на ближайшую свободную койку. Мир немедленно закружился, медленно тускнея и теряя резкость, невнятные обрывки мыслей заполнили сознание, заволакивая его и увлекая всё дальше отсюда…
– Взвод, подъем! Становись!
Твою же мать.
Едва соображая, я встал и прошел на заплетающихся ногах среди толпы таких же несчастных, едва не врезавшись по пути в Женю. Избежав столкновения с очкастой, я встал в неровную линию солдат и уставился на сержанта перед нами. Тот какое-то время наблюдал за тем как мы строимся, и дождавшись конца, рявкнул:
– Равняйсь!.. Отставить. Равняйсь! Смирно! Вольно.

Строй (если таковым можно было назвать частокол построившихся не по росту сонных людей) замер. Десяток солдат в дальнем конце шеренги выглядел посвежее, но тоже неважно. Впрочем, в тот момент моя голова была занята тем, как не дать упасть телу.
– Взвод, слушай боевой приказ, – буднично начал сержант. – Сегодня ночью наш полк прорывается из окружения. Нашему подразделению дано важное поручение – остаться на занимаемых позициях и приковать к себе внимание вражеских мобильных частей на время, достаточное для успешного отступления полка. После этого мы покинем лагерь и отойдем в леса, после чего будем прорываться к своим пешим ходом. Вопросы имеются?
Строй молчал около минуты. Потом кто-то (Алиса или Женя) произнес вслух:
– Так нас что, бросают здесь умирать?
– Нет. – сразу же возразил взводный, ждавший подобного вопроса, – Мы остаемся здесь, чтобы наши товарищи выжили. Если потребуется, ценой наших жизней. Но я надеюсь, до этого не дойдет.
Мой мозг совершил кульбит и закатился под дальний шкафчик. Я оглянулся на своих соседей – те слушали это с одинаковым выражением непонимания и растерянности в глазах. До многих еще не доходило, что всё это было сказано всерьез.

«Вы серьёзно?» – хотел возмутиться я. – «Вы действительно хотите чтобы мы все здесь полегли, и всерьез ожидаете что мы и слова поперек не скажем? Да какого…»
Я уже было набрал воздуха чтобы высказать всё это… и осекся. Да, от нас ждут именно этого. Мы могли возмущаться сколько угодно до того как не имели над собой командира и занимались «партизанщиной», но теперь, являясь частью военной системы, мы были обязаны по условиям игры подчиниться приказу, как и в реальной жизни. Вне зависимости от того, насколько тот был глуп и грозил оборвать наши жизни в ближайшее время. Можно играть с формулировками, трактуя и выполняя его разными путями, но когда он настолько категоричен…

– Да вы рехнулись! – громко заявила Ульяна.
«У кого-то проблемы с оценкой ситуации».
– Рядовая Ильичёва, выйти из строя. – процедил сержант.
– Зачем? – с вызовом спросила девушка.
– Выйти из строя!
Ульяна вздрогнула от резкого окрика. Повернув голову, я заметил как она кусает губы. У стоявшей рядом с ней Алисы руки сжались в кулаки. Сержант это заметил.
– Рядовая Двачевская, встать смирно.
У Алисы сверкнули глаза. Она шевельнула губами, то ли готовясь сказать что-то едкое, то ли плюнуть в лицо взводному. Стоявшая справа от неё в строю Лена, увидев это, предупреждающе наступила ей на ногу. Двачевская вздрогнула, оглянулась на Лену, и сжав зубы, встала по стойке. Сержант молча кивнул, сказал: «Вольно», и повернулся к её соседке.
– Ильичева, выйти из строя. Выполняй приказ!
Ярко-рыжая прядь волос заслоняла от меня лицо Ульяны в тот момент. Но то, как она шагнула вперед, я видел хорошо. Рыжеволосая девочка остановилась перед сержантом, опустив глаза вниз.
– Понимаю, что вы расстроены, – жестко отчеканил взводный. – Но теперь от наших действий зависит, сможет ли наш полк оторваться и сохранить себя как боевую единицу. Нам приказали прикрыть отступление наших товарищей, и мы это сделаем. Сделаем, и не умрем, вам ясно? Если кто-то думает, то нас тут бросили умирать ни за что, это не так! Мы здесь не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы выжить и сделать свою работу. Поняли? Родина не требует, чтобы вы за неё все погибли. Нет, она требует, чтобы вы жили! Жили и выполнили свой долг! Поэтому приказываю – все панические настроения прекратить! Рядовая Ильичева, встать в строй!
– Есть, – тихо сказала Ульяна и шагнула назад.

Сержант оглядел шеренгу. Его взгляд задержался на нас.
– Товарищи пионеры, останьтесь. Остальной взвод, разойтись.
Солдаты в дальнем конце строя медленно вышли из шеренги. Мы остались стоять, ожидая продолжения.
– Я не стал бы вам это говорить, будь вы обычными бойцами. – произнес командир, морщась как от зубной боли. – Но поскольку вы пионеры и поступили к нам из детского пионерлагеря, я должен вам сказать это. В завтрашнем бою погибнут многие. Вы можете остаться с нами и помочь нам держать оборону, либо…
– Либо? – переспросил я.
– Либо вы отступите вместе с полком. Как мне сообщили, операция по прорыву из окружения начнется ровно в три часа ночи. Если вы выступите прямо сейчас, то можете успеть дойти до наших частей до ее начала. Потом вы будете прорываться с боем к Волге до переправы – это сорок километров на восток.
– А зачем нам делать это? – спросила Женя.
Взгляд взводного стал мрачным.
– Как я уже сказал, в завтрашнем бою погибнут многие. Другой вариант, он тоже не из простых. Но у вас есть шанс выжить. А здесь еще неизвестно, останется ли хоть кто-то в живых.
– Почему вы это нам предлагаете? – сказала Славя.
– Потому что вы еще дети, – ответил ей сержант. – Может быть, мы сможем выстоять и без вашей помощи… Может быть. В общем, я хочу чтобы вы все вместе подумали над этим пять минут и сказали мне что решите. Разойтись!

Сержант развернулся и ушел по лестнице наверх. Мы сбились в кучку и принялись вполголоса бурно обсуждать его слова. Немного нервировало то что солдаты, при которых тот нам всё это высказал были в этой же комнате, но по видимому, их нисколько не волновало то, что возможно завтра они умрут, а кто-то избегнет этой участи.
Обсуждение было коротким и эмоциональным. Больше всех вариант с уходом поддерживали Женя и Алиса с Ульяной. Остальные же, в их числе Славя, Мику и Сыроежкин были за то, чтобы остаться. Я и Лена не ввязывались в спор. Но точку в нем поставил Ерохин:

– Здесь в лагере находится терминал, с помощью которого мы смогли бы самостоятельно вырваться в реальный мир. Уходить нам отсюда нельзя. А если вы нас тут кинете и уйдете, то вас порешат по дороге, а нас в лагере, и все мы опять в этой ж… останемся!
На этом дискурсия увяла – только Сыроежкин еще спросил о терминале. Иван обещал ему показать его и попросил помочь со взломом. Какое-то время мы еще поговорили, после чего Ерохин пошел наверх, объявлять наше решение. А мы разбрелись спать.
К счастью, никто не стал спрашивать, что случилось с нами в бункере и зачем мы туда ходили. Парабеллум Лены я зашвырнул в тумбочку у кровати и заклинил гвоздем петлю дверцы, чтобы она не смогла её открыть. Положив там же рядом автомат и раздевшись, я лег в кровать и закрыл глаза.

Всю ночь мне снились кошмары.
Вообще-то, обычно я не запоминаю свои сны и сплю очень крепко. Максимум, что вспоминается наутро – это смутные образы и обрывки сюжета. Но на этот раз всё было до ужаса реалистичным. Весь сон так или иначе был связан с этим дурацким пионерлагерем, только мое подсознание, и без того запуганное событиями предыдущего дня, решило его таким образом сублимировать. На выходе получилось что-то невообразимое.

Сначала мне снилась Лена. Мы познакомились в лагере, словно видели друг друга впервые. У нас была любовь, и она даже переросла в нечто большее (подсознание, прекрати! Хотя не скрою, это было очень приятно). А потом мы почему-то поругались. И Лена вскрыла себе вены. После чего взяла тесак и гонялась с ним за мной по каким-то катакомбам.
А еще мы с Шуриком и Сыроежкиным там снимали фильм. И в нём была Мику. Правда, их всех звали иначе. И Ульяна в образе зомби. И… да ещё много кто там был. Одной фразой мой сон можно было описать как «эротико-психоделический триллер». Уверен, если бы какой-нибудь сценарист положил бы мой сон в сценарий игры, его бы все назвали чокнутым. Или сумасшедшим гением. Или, может быть, алкоголиком, не знаю. Да и какая разница?
Тем более что я бы и не вспомнил этот сон при других обстоятельствах. Запомнить его мне помогло только одно обстоятельство. Грубое пробуждение.
Меня растолкали, стащив одеяло и тряся за плечи. Поначалу я отбрыкивался как мог, но потом понял, что всё серьезно. Случились две неприятные вещи.
Во-первых, утреннее построение. В шесть утра.
А во-вторых, пропала Ульяна. И все её вещи. Осталась лишь записка.

– «…Так будет лучше. Оставаться здесь не могу, простите. Ульяна». – я еще раз перечитал листок бумаги, вырванный из какой-то тетради, и покосился на шагавшую рядом Алису. – Это она после вчерашнего так психанула?
– Наверное, – Двачевская шла, поджав губы в мрачной гримасе.
– Она не говорила с тобой, перед тем как уйти? Вы подруги, как-никак.
– Нет.
– Честно?
– Нет, говорю! – огрызнулась Алиса. – Можешь не верить, но я стала бы отговаривать её от такой дурости. Идти одной, когда вокруг враги – это глупо даже по моим меркам!
– Ты ведь тоже хотела уйти, помнишь?
– Хотела. Но не одна, а со всеми! Уходить можно только группой, потому что так проще прорываться, это даже я понимаю. А Ульяна не понимает, вот она и ушла одна!
– Согласен, – я пожал плечами и поправил висевший на груди ППШ. – Странно только что она не продумала последствия такого решения.
– Мне кажется, она вообще не думала, – рыжеволосая девушка покачала головой. – Вспомни, ей всего девятнадцать. Обиделась на всех, решила уйти. А что потом будет, еще не решила.

– Между прочим, её могут расстрелять. И нас тоже.
– За то, что мы ушли?
– За то, что мы по сути дезертировали.
Алиса на мгновение обернулась за плечо и посмотрела назад, куда тянулась дорога к воротам пионерлагеря. Фыркнула:
– Если мы вернем Ульянку, то не расстреляют.
– С чего ты вдруг так решила? – поинтересовался я.
– Да так… И мы вроде как в игре, нет? Главных персонажей не убивают просто так.
– На случай, если ты вдруг не заметила! – медленно и зло сказал я, закипая внутри. – Уже минимум со вчерашнего дня всё идет по-взрослому. А кое-кто, вроде Шурика, уже не сможет загрузить сохранение и начать играть дальше. И тебе стоило бы это учесть перед тем, как утром отзывать меня в сторону и требовать помочь, шантажируя историей с Леной! Поняла?!

Алиса резко изменилась в лице и отшагнула от меня, невольно схватившись за ремень висевшего за плечами немецкого автомата. Я пристально смотрел на неё. Наконец Двачевская вздохнула и, опустив руки, подошла ближе.
– Прости, – сказала она, не глядя в глаза. – Я виновата.
– Ну-ну, – я закатил глаза. – Как узнала про эту историю, кстати?
– Догадалась по лицу Слави, что у вас там в бункере что-то случилось. Пристала с вопросами. Наша отличница мялась пять минут, но затем раскололась, попросив только никому не рассказывать. Вот так, Семён.
– И когда только успела… – я недовольно покосился. – Ладно, неважно.
– Угу. И Семён… не надо про Шурика. Я еще после вчерашнего не совсем отошла. Не напоминай… пожалуйста.
– А тебе не стоит никому заикаться про Ленин вчерашний бзик, – я вздохнул. – Ладно. Не буду напоминать.
– Спасибо.

Мы шли по просёлку уже почти час. Алиса с хмурым видом смотрела на дорогу и кусты у обочины, а я любовался окрестностями. Вернее пытался. Сонливость и раздражение от сегодняшнего внезапного похода не способствовали хорошему настроению, которое не могло поднять даже солнечное утро.
Между тем солнце поднималось всё выше. Остатки завтрака в виде холодного компота и ржаного бутерброда с сыром давно переварились, и поэтому жутко хотелось есть и пить. Фляга на поясе завлекающе плескала, но открывать её я не спешил – неизвестно ещё, когда нам встретится родник.

Интересно, а сколько ещё нам так предстоит идти? Как далеко успела убежать Ульяна? Если мы её так и не найдем, что будем делать дальше? Как будем оправдываться по возвращении?
Мелькнула мысль обсудить это. Но вместо этого я сказал:
– Стой, Алис. Отдохнуть надо.
Двачевская, к тому моменту сама еле передвигавшая ногами, с готовностью кивнула. Мы встали под тень огромного тополя. Я снял с шеи ремень ППШ и от души потянулся, распрямляя уставшую спину. Алиса же, сняв оружие, села и прислонилась к дереву спиной. Было крайне заманчиво последовать её примеру, но увы, рассиживаться было некогда – нам еще идти искать Ульяну. В своём нынешнем состоянии я боялся задремать едва сев на землю, и потому остался стоять, опираясь рукой о дерево.

– Как думаешь, сколько нам еще придется её искать?
– Не знаю. – Алиса недоумевающе посмотрела на меня. – А что?
– Понимаешь… – осторожно начал я. – Тут огромные расстояния. Мы не знаем, как далеко успела уйти Ульяна, и где она теперь. Возможно, она шла всю ночь, и теперь мы её не догоним.
– И поэтому ты предлагаешь бросить её? – у Алисы нехорошо блеснули глаза.
– Я предлагаю поразмыслить логически. – как ни в чем не бывало продолжил я, игнорируя ее грозный взгляд. – Представь себя на месте Ульяны. Ты идёшь, злая, растерянная, обиженная на весь мир, в темноте. Идешь час, другой. Без света тебе идти тяжело, ты устаешь, задумываешься, правильно ли было уходить, винтовка шею натирает… Кстати, не помнишь, что у неё было из вещей?

Алиса закусила губу, раздумывая.
– Свой сотовый, автомат такой же как у меня, рюкзак со шмотьём разным… Взяла она много. Считаешь, что она решит вернуться обратно?
– Именно! – я обрадовался тому, что Алиса понимает ход моей мысли. – Кроме того, подумай, возможно она свернула с дороги и сейчас где-то спит. Она сейчас может быть где угодно. Вряд ли мы её встретим, даже если будем прочесывать со всеми вместе, на это слишком мало шансов. Разумнее будет вернуться и ждать её в лагере. Рано или поздно она вернётся.
– А если не вернется? – Алиса рывком поднялась на ноги и подобрала своё оружие. – Нет, Семён, я её тут не оставлю.
– Да я и сам не хочу. Просто идём мы днём, по открытому месту, и сами не знаем куда. И что в посёлке будет, тоже неизвестно. А вдруг там уже немцы? Глупо лезть на рожон, Алис.
– Может и глупо. Но я обязана её найти и вернуть, понимаешь? По любому!
– Ну ладно, ладно. Понял, – я сонно зевнул. – А что ты сделаешь, когда найдешь Ульяну?

– Уши надеру. – Алиса ухмыльнулась. – Или, по крайней мере, популярно объясню что не стоило этого делать, не обсудив со мной. А потом… возможны варианты.
– Какие? – я снова зевнул и отлепился от дерева. Мир тотчас качнулся, заставив меня вздрогнуть и часто-часто заморгать, стараясь сохранить равновесие. Блин, надо наверное было выпить чашку кофе или чего-нибудь еще крепче на завтрак, прежде чем тащиться искать Ульяну. В таком состоянии боец из меня никудышный.
– Хмм… – Двачевская приложила палец ко рту, пристально глядя на меня. – Смотри, когда мы найдем Ульянку, нас уже будет трое. У нас есть оружие, мы знаем куда идти, и нас уже набирается группа. Вполне достаточно условий для прорыва, как считаешь?
– Алис, меня подняли спозаранку и я сплю на ходу, – я с огромным трудом удержался от очередного зевка. – Лучше скажи прямо, что ты предлагаешь.
– Как что? Рвать отсюда когти! – девушка подошла ближе и встала передо мной. – Если это и есть возможность вырваться из виртуалки, то для это сейчас самый подходящий момент!

Стоп, что?

– Не понял. – я ошалело уставился на Алису. – Ты предлагаешь сбежать?
– Да, именно это и предлагаю, Семён! Я сердилась на Ульяну из-за того что она сбежала одна, но если мы убежим втроем, у нас будет больше шансов на то что всё получится!
– А как же остальные?
– Что остальные? – на лице Двачевской промелькнуло раздражение.
– Ты предлагаешь их здесь всех бросить? – сон уходил, прогоняемый всплеском адреналина. Голова наконец-то прочистилась, и я теперь мог мыслить ясно. Затея Алисы мне определенно не нравилась.
– Да какой там бросить! – воскликнула между тем Алиса. – Мы же вернемся за ними и вытащим из виртуалки, когда будем вне её. Не тупи, Семён!
– А если у нас не получится? Вдруг эта «возможность уйти» всего лишь липа? С чего ты вообще взяла, что это приведёт к выходу из симуляции?!
– Но сержант же сказал…
– Сержант мог сказать всё что угодно! И он ничего не говорил про выход. Ты обманываешь сама себя!
– Семён, это ты так действительно думаешь, или лишь придумал отговорку, чтобы не уходить из лагеря? – рыжая девушка сощурилась.
– Что? – я запнулся – Что за глупости, Алиса!
– Да брось. – Двачевская ухмыльнулась. – Ты не хочешь уходить из-за Лены.
– …
– Видишь? – Алиса хихикнула. – Я угадала.
– Допустим, – мне показалось, или мой голос стал низким и глухим? – Но я не хочу уходить не только из-за Лены. Я не брошу здесь никого, и тебе не позволю.
– Да неужели? – спросила Алиса с сарказмом.
– Мы находим Ульяну и возвращаемся в лагерь к остальным. Конец истории.
– Тебе-то какое дело до остальных? – Двачевская повысила голос. – Ты до сих пор не обращал ни на кого внимания! Неделю назад тебе вообще было на всех наплевать! Что изменилось с тех пор, что ты теперь сделался их общим защитником?
– А тебе, значит, плевать на всех?
– Да! Мне есть дело только до Ульяны, остальные мне до… – Алиса демонстративно сложила кукиш и повертела им перед моим носом. – …одного места! Мне в этом безумном лагере дорога только Ульяна, я даже сюда поехала ради неё, чтобы она не была тут одной. А на остальных мне плевать! Особенно на твою…

Алиса осеклась, закусив палец. А у меня по жилам прокатился огонь. Я понял, о ком говорит Алиса.
– Ты о Лене?
Девушка вздрогнула, словно произнесённое мной имя ударило её как кнутом. Что лишь подтверждало мою догадку.
– Ты ревнуешь, – мои губы раздвинулись в улыбке. Наверное, такой же острой и жесткой, как и мои слова. Голову давило изнутри и жгло – то ли от пекущего голову солнца, то ли от злости.
Алиса покраснела и с жаром выпалила:
– Чушь!!!
– Не ври, – хладнокровно посоветовал я.
– Я не… – Двачевская сжала губы и прервалась на секунду, придумывая контрприём. – Ты… ты кретин полный, вот ты кто!
– Ага. – кивнул я. – Может расскажешь, что за уговор у вас был с Леной? Ну, на тему того, кто кому должен в лицо плюнуть?

Разительная перемена – только что Алиса была красной как рак. От моих слов она стала смертельно бледной и отшагнула назад.
– Ты… – прошептала она. – Откуда ты…
– Откуда знаю? Напряги голову и догадайся сама. Впрочем, раз я уже в курсе, то это уже неважно.
На Алису было жалко смотреть. Глаза её были полны готовых брызнуть по щекам слёз, губы дрожали, цвет лица из просто бледного стал каким-то нездорово-зеленоватым. Мне на секунду стало её жаль. По сути, она ведь была неплохой девчонкой, вот только для выражения своей любви выбрала совсем неверный путь. И очень сильно выбесила меня своей идеей всех бросить.

– Понимаешь, Алиса, – помедлив, сказал я, – Привязанность и симпатия, они ведь не так работают. Ты хоть раз бы попросила проводить тебя после пар. Сходить в кафе, на крышу универа, поучаствовать в твоих проказах. Хоть что-то, чтобы обратить на себя внимание, показать себя, «вот она я»! Может, у нас бы и получилось что-нибудь, а может, и нет. Но то, как ты решила это проделать, вышло очень некрасиво.
– Заткнись… – прошептали её губы.
– И про Лену тебе тоже не стоило говорить, – заметил я. – Хотя, с какого-то момента ваше соперничество стало очевидным. Мне следовало догадаться раньше, но увы, порой я жутко туплю в таких вещах. Так что, Алиса…
– Заткнись! – закричала Алиса, сверкая заплаканными глазами. – Я её ненавижу! Я тебя ненавижу! Я… Я… Я убью её!
Очень хотелось дать ей пощечину. Возможно, это стало бы лучшим выходом. Но вместо этого я схватил её за галстук, развернул и толкнул к дереву, прижав к нему спиной. Алиса ойкнула и ошарашено уставилась на меня с открытым ртом – она явно не ожидала от меня такой прыти.

– Теперь слушай сюда! – я держал её за плечи, не давая пошевелиться. – Лена мне как-то говорила, что ты была её подругой. Честно, после твоих слов о ней верится с трудом. Но даже если это так, я хочу тебя предупредить. Если ты сделаешь что-нибудь, что ей не понравится, обещаю, что ты об этом пожалеешь. Я не собираюсь лезть в ваши склоки, но если ты попытаешься сделать ей больно… Ты поняла?
Алиса сглотнула и медленно кивнула несколько раз. Её щеки наливались румянцем. А я внезапно обратил внимание на то, что мы стоим уж как-то очень близко, и что держу я Алису не так уж жестко как следует в такой ситуации, а девушка упирается своим вторым размером прямо мне в грудь.
…Блин.

Я разжал руки и отошел. Алиса осталась стоять у дерева, не сводя с меня глаз. Румянец сполз с щек на шею и даже частично на ключицы, уходя под гимнастерку. Всё-таки правду говорят про рыжих, что те мгновенно краснеют.
– Пошли? – деловито спросил я, пытаясь сгладить неловкость. Хотя, куда уже больше…
– Подожди, – с хрипотцой пробормотала Алиса. – Отдышусь…
Прошло несколько минут, прежде чем мы смогли двинуться дальше. Алиса молчала, однако за следующие полчаса я пару раз ловил на себе её взгляд. Девушка смотрела на меня со смесью грусти и какого-то странного восхищения, что было для меня непонятным – ведь вроде как я только что разрушил все её надежды на отношения. Но как только я замечал это, она отводила глаза в сторону.

Еще через час мы дошли до въезда в посёлок. На обочине грунтовки всё так же чернели подбитые танки. Из людей никого не было. За упирающимися в небо тополями поднимались клубы чёрного дыма – что-то горело. Красноармейский пост на окраине отсутствовал.
Я и Алиса не сговариваясь сошли с дороги и пошли к посёлку в обход, через поле. Рыхлая и сырая от дождя земля липла к обуви, ноги увязали в пашне, и идти было тяжело. Однако входить в деревню со стороны просёлка было рискованно – противник вполне мог установить там пост, если деревня уже была занята.
Или всё-таки не занята? Я внимательно прислушивался, но пока не мог услышать ничего подозрительного, что однозначно указывало бы на врага – ни рокота моторов, ни гулкого шага солдатских сапог, ни чужой речи.
Тем временем мы подошли к крайним домам. Я до сих пор ничего не заметил, и это меня тревожило – неизвестность была гораздо хуже, чем знание. Непонятно было чего ожидать: то ли в поселке никого нет и прятаться не от кого, или мы рискуем нарваться где-нибудь в упор на одинокого фашиста или на целую группу. Если начнется перестрелка, поселок быстро превратится в ловушку.

– Что будем делать? – тихонько спросила Алиса. Девушка вроде бы отошла после недавней сцены на дороге, но её надменный тон пропал. Во всяком случае, она спокойно приняла моё руководство.
– Не будем спешить, – так же тихо ответил я. – Пройдемся по посёлку, убедимся что в нём нет немцев, обыщем дома один за другим, и так же уйдем. И никакой стрельбы, а то окружат и сцапают. Выйдет как в одном фильме про войну.
– Это в каком же? – полюбопытствовала девушка.
– Да так… Там один мальчик-партизан пошел в деревню без оружия, а там немцы. Те с ним бесплатную фотосессию устроили с пистолетом у виска, и чуть не убили. А деревню сожгли.
– Не смотрела… – лицо Алисы приняло озадаченное выражение. – Ужасное кино, наверное.
– Да… Ладно, к делу. Начнем с этой избушки, потом дальше по улице к центру поселка. Иди тихо и смотри по сторонам и в окна. По очереди прикрываем друг друга. Вперед!

По правде, ни на что особо я не надеялся. Слишком мало шансов было на то, что мы встретим Ульяну в поселке. По правде, я с Алисой пошел только затем, чтобы она не привела в исполнение свою угрозу – а в том, что в случае моего отказа она бы это сделала, не было никаких сомнений. Поэтому с самого начала мне казалось, что мы убьём полдня только затем чтобы безуспешно поискать непутёвую подружку Дваче, а потом вернемся в лагерь. Угрозы сержанта расстрелом мне утром казались не столь существенными, но сейчас я всё чаще думал об этом. Конечно, может они и останутся угрозами, но разбирательство в том случае, если заметят наше исчезновение, будет жёстким…
Нервировала и тишина. Я напряженно вспоминал военно-приключенческую литературу, которой успел прочитать немало за свою жизнь, и пытался определить признаки, которые могли бы прояснить обстановку. Но как назло, никаких доказательств присутствия фашистов определить не мог. Машины не шумят, не слышно грубоватых слов немецкой речи. Часовых не видно, да и вообще кого-либо. И тишина…

Проверили один дом. Второй, третий, четвертый. Везде тлен, беспорядок, и ни души. Алиса приободрилась – похоже она решила что нам здесь некого опасаться. Да и мне как-то чуть-чуть полегчало. Постоянно быть на взводе было слишком тяжело. С другой стороны, моя уверенность что Ульяну мы здесь не найдём, становилась только крепче.
И представьте моё удивление, когда мы зашли за угол очередного дома и увидели…
… Нет, не Ульяну. Немецкого солдата. Менее чем в пяти шагах.
Белобрысый парень с винтовкой за плечами курил, стоя к нам спиной. Я вышел первым и мгновенно замер в потрясении. Алиса, шагавшая следом за мной, тюкнулась мне в спину стволом автомата. Я проглотил смачное ругательство, в то время как мой мозг с безумной скоростью анализировал ситуацию.

Он один, спиной ко мне, оружие за плечами. Я могу его легко убить, достаточно лишь приподнять ППШ и нажать на спуск. Но этот одинокий с виду солдат вряд ли тут один – где-то рядом должны быть его товарищи. Если начнется бой, нам вдвоём его вряд ли удастся выиграть. Стрелять нельзя!
А если его попытаться тихо вырубить, то у меня это едва ли получится. Всё же никто меня не учил рукопашному бою, да и трава кругом – бесшумно не напасть. Если я на него наброшусь, то он услышит шорох, обернется, и начнёт драку, в которой я вряд ли его одолею. К тому же он может позвать на помощь – а как далеко находятся его дружки, неизвестно.
Лучше отойти.
Всё это я успел продумать за те секунды, пока Алиса обходила меня, желая понять чего я встал на месте. Увидев немца, она широко раскрыла рот, собираясь ахнуть от испуга. Увидев это, я почувствовал, как у меня по коже промчалось стадо мурашек – и заткнул ей рот ладонью. Алиса выпучила глаза, дико глядя на меня. Вместе мы сделали шаг назад за угол дома, и развернувшись, тихо побежали прочь.

Обежав избу, мы перескочили через забор и оказались в следующем дворе. Убедившись что за нами никто не бежит, я выглянул на главную улицу, и заметил то, чего не мог увидеть раньше – возле здания сельсовета, полускрытый густой кроной яблони, стоит приземистый «ганомаг» с торчащим над смотровыми щелями пулеметным стволом. Подальше за домом стоял военный грузовик. Над крыльцом развевалось красно-чёрно-белое знамя с крестом. Было ясно, что у деревни сменились хозяева.

– Нам пора валить отсюда! – заявил я, вернувшись. – Немцы в поселке!
Алиса грустно посмотрела на меня и закусила губу. Конечно, после того как мы чуть не нарвались на немца ей тоже хотелось быть подальше отсюда. Но и уйти без подруги она не могла Даже если бы сам я ушел, она бы всё равно осталась здесь и продолжила её искать. Всё это я прочёл на её лице так же ясно, как если бы она сказала это вслух. Вдобавок к этому Алиса крепче сжала руки на своём автомате и отрицательно помотала головой. Я, не удержавшись, выматерился.
– Ну пошли, – отдышавшись, я перехватил ППШ. – Будем искать дальше. После этого сразу возвращаемся в лагерь. Если что-то пойдёт не так, то действуем по плану «Б».
– Какой ещё план «Б»? – нахмурилась Двачевская. Я невольно усмехнулся:
– План «Б» – это как правило «больно», Алиса…

– А я вхожу в ваш план? – вдруг раздалось откуда-то сверху.
Кажется, мы вздрогнули одновременно. И развернулись в сторону небольшого слухового окна в одноэтажном доме. Оттуда торчало окруженное ярко-рыжими волосами юное веснушчатое лицо и хитро улыбалось нам.
– Ульяна. – я закусил вместе с губой рвущееся наружу нецензурное продолжение фразы. – Что ты тут делаешь?
– За фашистами шпионю! – жизнерадостно заявила об этом рыжеволосая девушка.
– Ты еще громче крикни, а то фашисты не в курсе. И слазь давай.
– Да без проблем! – ухмыльнулась Ульяна и выбралась из окна, вытащив следом рюкзак и своё оружие – МР-40. Свесив ноги с края крыши, она пару секунд примеривалась, а затем ловко спрыгнула сверху в траву.
– Привет Уля. – негромко сказала Двачевская.
– Алиска! – воскликнула рыжеволосая непоседа. Подбежав к Алисе, она чмокнула её в щеку. – Привет! А что вы тут делаете?
– Тебя ищем.
– Сами? Или послал кто?
– Сами, – вмешался я в беседу. – И кстати говоря, здорово рискуем. Какого чёрта ты вообще сбежала? Героиней себя почувствовала?
– Захотела и сбежала! – Ульяна задрала нос. – И вас просила сделать так же, но никто из вас меня не поддержал! Все послушались этого тупого альфача Ерохина!
– Молодец, – сухо произнес я, не разжимая зубов. – А теперь возвращаемся в лагерь.
Ульяна посмотрела на свою подругу в поисках поддержки. Но Алиса с хмурым видом изучала облака на небе. Помогать ей убеждать меня она не собиралась.
Но рыжую проказницу сломить было не так просто.
– А ты уверен, что нам стоит возвращаться?
– Уверен. Ты хочешь топать пешком сорок километров, с этим грузом на плечах, прячась от немецких патрулей?
– А ты хочешь прийти в лагерь, чтобы тебя наказали? – парировала Ульяна.
– Не спорь со мной, пошли! – я добавил металла в голос.
– Иди сам, если хочешь. А мы с Алисой будем прорываться!
– Никто никуда прорываться не будет. Мы идем в лагерь. Все вместе.
Ульяна возмущенно посмотрела на меня. И в этот момент Алиса тихо сказала:

– Уля, Семён прав. Мы должны вернуться.
У девушки на лице промелькнула смесь гнева и растерянности. Она уставилась на Алису.
– Почему?! Алис… ты же вчера была за то чтобы уйти!
– Потому что если мы не вернемся втроём, Семёна могут расстрелять за то, что дал нам сбежать. А с нами он не пойдёт. Верно? – она неожиданно впилась в меня злым и горьким взглядом.
– Верно, – согласился я. – Не пойду.
– Семён! – Ульяна сердито топнула ногой. – Почему ты всё усложняешь?
– Потому что у меня есть на это причины.
Как бы в подкрепление моих слов с юга и с запада донесся отдаленный орудийный гул. Он был очень тихим, почти на грани слышимости, но всё же был отчетливо различим. Этот звук мне был очень хорошо знаком. Как и Алисе.
Мы переглянулись и вместе посмотрели на Ульяну. Той уже стало ясно, что её план побега не сработает, но ничего сделать с этим она уже не могла.

– Хорошо, – наконец сказала Ульяна. – Я пойду с вами в лагерь.
Я облегченно вздохнул. Зря – потому что рыжая бестия не закончила свою мысль.
– Но мы сейчас сделаем кое-что перед уходом! Пока вас не было, я пыталась подслушать разговоры главного среди фашистов. И нашла место, где нас никто не увидит, а мы будем слышать всё. Разговоров было очень много, но мне сложно их понять, ведь всё говорят на немецком! А вы мне поможете разобрать, о чём речь!
– Ты дура, что ли? – едко спросил я. – Подкрадываться к штабу немцев только чтобы подслушивать, это еще глупее чем идти одной на восток!
– Сам дурак! Да еще и трус!
Я сердито засопел. Ульянка заухмылялась, видя что слова достигли цели.
– На себя посмотри. Ведёшь себя как малолетка. Тебе ствол даже по возрасту не положен!
– Трус-трус-трус! – пропела Ульяна.
– Тише оба! – шикнула на нас Алиса. – Пошли, посмотрим что ты там такое нашла.
– …!!!
– Вот так бы сразу! – улыбнулась Ульяна. Я в ответ не смог сказать ничего – на язык при виде столь явной глупости лезла одна матерщина. Алиса впрочем заметила выражение моего лица и приблизившись, тихонько шепнула:
– Прости. Иначе она не отвяжется. Иногда она действительно дура.

…Ульяна нашла укромное местечко, спрятанное в густых кустах ежевики у задней стены сельсовета. Здесь не было окон, так что мы смогли подобраться вплотную незамеченными. Надо признать, девчонка была разведчиком что надо – даже с мешком и автоматом от неё было меньше шума, чем от нас двоих. Пока мы шуршали травой и путались в колючих зарослях, она скользила словно бестелесный дух.
Правда, её затея всё равно мне не нравилась.
Мы притаились за задней стеной, замерев и стараясь даже дышать через раз. Как сообщила Ульяна, стенка была очень тонкой, и сквозь неё всё было слышно. Поэтому мы сквозь кусты пробирались, наверное, минут десять, поминутно замирая от каждого шороха. Свой вещмешок Ульяна кинула в неприметную яму, сказав что заберет на обратном пути. Никто вслух возражать не стал – правда, про себя я подумал что в случае чрезвычайных обстоятельств за мешком мы можем и не вернуться. Ну да ладно, пусть об этом голова болит у Ульяны, вряд ли она умрет от утери смены нижнего белья.

Между тем, слышно было действительно очень хорошо. На первом этаже кто-то ходил. Потом был слышен скрип стула, и снова шаги. В дом никто не заходил.
А стоять было тяжело. Страшно было даже почесаться. Из-за этого тело вскоре стало зудеть сначала в одном месте, потом в другом, а минут через десять – уже в дюжине мест. Ныли ноги, руки, шея, и вскоре я уже проклинал тот момент, когда согласился на эту авантюру.
А в дом по-прежнему никто не заходил. Кто бы ни был внутри, выбалтывать секреты он не собирался.
– И долго нам тут торчать? – очень тихо осведомился я.
– Пока не услышим что-нибудь! – так же тихо шепнула Ульяна, не меняя позы. Она стояла, распластавшись по стене и приложив ухо, чтобы лучше слышать происходящее внутри.
Прошло пять минут. Или около того – для меня секунды тянулись часами. В затекших ногах бегали полчища мурашек, как будто я стоял в муравейнике.
– По-моему мы тут зря тратим время! – прошептал я когда стоять стало невмоготу.
– Замолчи! – сердито шикнула Ульяна, и вдруг обратилась в слух: – Слышите? Кто-то едет.

На улице и впрямь было слышно негромкое порыкивание мотоцикла. Оно приблизилось к дому, стихло, и вскоре хлопнула входная дверь.
– Sieg Heil, Herr Hauptmann! – за стеной воскликнули молодым голосом.
– Heil, Stabsfeldweber! Wo ist Leutnant Finke? – вошедший, судя по голосу, был намного старше и курил – его голос был низким и слегка дребезжал.
– Leutnant Finke starb den Heldentod im Angriff an diesem Morgen! Ich vertritt ihm zeitweilig, Herr Hauptmann.
Небольшая пауза. Скрипнул стул.
– Sag mir. Wie kam es dazu? Warum muss ich mich über das jetzt?
– Entschuldigen Sie, Herr Hauptmann. An diesem Morgen unser Zug beendet Schwung des Dorfes. Der Leutnant und seine Männer zogen in ein Haus und kam da draußen lauert im Keller auf dem russischen. Sie beging Selbstmord, aber einer der Banditen gelungen, eine Granate zu werfen. Lieutenant Fincke und Schütze Kurtz und Laube haben dort starb.
– Scheiße! – что-то звякнуло, как при ударе кулаком об стол со стаканами. – Melden Sie den Verlust, Karl.
– Zwölf Soldaten, Herr Hauptmann! Die Russen kämpften verzweifelt.
– Finke tut mir leid. Aber wir müssen weiterkämpfen. Sie sollen an seiner Stelle ernnant, bis die Regimentsstab ein Ersatz nicht gesendet werden.
– Zu Befehl, Herr hauptman!
– Stabsfeldweber, jetzt die Gefechtsbefehl hören.
В комнате за спиной послышался сдвоенный звук, словно кто-то стукнул каблуками.
– Deinen Zug muß aus Nesterovo bewegen und die Straße zum ehemaligen Pionerlager blockieren. Sie verteidigt eine kleine Gruppe von russischen Soldaten, von ihren Einheiten getrennt.
– Entschuldigen Sie, Herr Hauptmann, aber wie ist das möglich? – в голове говорившего проскользнуло удивление.
– Sie haben vielleicht das Signal nicht empfangen. vielleicht haben sie dort gelassen wurden, also konnten sie unsere Aufmerksamkeit ablenken. Sowieso, wir werden sie zerstören. Es gibt höchstens zwei Kompanien. Sie versprechen, einem Panzerzug in der Nacht senden, um unser Bataillon zu unterstützen. Bevor am Abend haben wir sie zu blockieren, um bei Tagesanbruch anzugreifen. Bis dahin, Karl, bereits ihre Menschen heben und schließen Sie die Straße, wenn sie plötzlich beschlossen, ihn zu durchbrechen.
– Jawohl, Herr Hauptmann!

По дощатому полу простучали ноги в сапогах, затем хлопнула дверь и раздался звук заводимого мотоцикла. Я отнял ухо от стены.
– Ну и что дальше? – шепотом спросила Алиса.
– Думаю, мы тут уже ничего не услышим, – сказал я. – Пора уходить.
Школьный курс немецкого я практически не помнил. Моим пределом изъяснений на нём была фраза «Ich bin Semyon, und das ist mein Lieblingsthread im Krautchan», но я сильно сомневался что это мне поможет. Почти всё, о чем говорили немцы в доме, для меня звучало как тарабарщина. По лицу Алисы тоже было заметно что она ничего не поняла. Обидно, что нельзя включить интернет-переводчик и узнать, о чём шла речь…

Впрочем, кое-что я всё же понимал. Отдельные слова, названия, заимствованные слова. Кто-то из фашистов упомянул пионерлагерь, это было чётко слышно. А немного погодя раздалось слово «уничтожить».
…Может всё же стоило уговорить всех бежать из лагеря?
Мы выбрались из кустарника. Ульяна набросила себе на спину рюкзак, и мы тихо ушли в заросли кустарника на окраине посёлка. За этими зарослями лежало широкое пространство, отделявшее нас от леса, где нам уже были бы не страшны немцы.

Посмотрев на поле впереди, я покосился на девушек, и подавая пример, лег на землю. Троих идущих в униформе могли легко заметить из деревни, поэтому нужно было ползти. Очень далеко.
Ульянка, конечно, заартачилась. Земля была мокрой и грязной. Но после того как я объяснил что будет если мы вернемся в поселок и попытаемся пробираться по нему снова, она всё же подчинилась, нехорошо кося на меня своими голубыми глазами.
Ползли мы около часа. Слушая позади тихую ругань Алисы и злое сопение её рыжей подруги, я воображал, какой казни они меня подвергнут, когда это поле закончится. Это мотивировало меня усерднее работать локтями и коленями, потому что другие стимулы уже не действовали. Руки и ноги жутко ломило, а голова раскалывалась от усталости и недосыпа. К тому моменту, когда мы доползли до черты за которой начинались деревья, я был грязный до самых глаз, мокрый, замерзший, и едва мог оторвать себя от земли. Мои спутницы чувствовали себя не лучше. После того как Алиса и Ульяна с моей помощью встали, их сил не хватало даже на то чтобы обматерить меня.

– Молодцы девчонки, – я заставил себя выдавить слабую улыбку. – А теперь мы пойдем в лагерь. Отсюда нам до него идти пять километров, так что отдохнем, и…
Алиса с Ульяной хором выдали стон изнеможения.