Слушайте, для начала скажу, что я ни в коей мере не хочу кого-то как-то оскорбить, я просто хочу сказать, что для понимания Прилепина прежде всего необходима слишком большая эрудиция, которой нет у среднестатистического человека.

Чтобы понимать то, что делает Прилепин, то, на что намекает необходимо знать минимум следующее:
Немецкая классическая философия(прежде всего Кант и немного Гегель)
Французские классические философы и писатели: как минимум Дидро, Руссо и де Сад из философов и Флобер из писателей.

Британские классики: особенно Локк и Юм.

Из русской классики стоит хорошо знать творчество Толстого позднего периода, так же Лескова, Андрея Белого. Желательно владеть поэзией начало двадцатого века: конечно же, прежде всего ОБЭРИУ, но не только.

Перейдем дальше.
Конечно, надо хорошо знать Кафку. Надо прочитать хотя бы "По ту сторону Свана" из знаменитой эпопеи Пруста.
Нужно идеально знать "Улисс", об этом даже не идет речи.
Нужно отлично знать творчество раннего Беккета. Особенно надо хорошо знать его эссе, в том числе эссе о Прусте. Причем желательно знать не только те эссе, что переведены Дадаяном, но и другие(то есть желательно, конечно, владеть английским).
Далее хорошо бы прочесть "Мечты о женщинах..", но обязательно надо знать Мерфи, Уотт, от себя бы я порекомендовал еще "Мерсье и Камье". Трилогию Беккета я бы упоминать не стал, но вот позднее творчество(рассказы и стихи) уже интересно, является даже своеобразным предшественником прилепинской прозы.

Безусловно, необходимо прочесть хотя бы один роман зрелого Джона Барта. Неплохо было бы и знать и пинчоновскую радугу(но если не знаешь английского, то лучше не читать этот роман в ужасном переводе Немцова).

Далее необходимо ознакомиться со всей андеграундной советской литературой: безусловно необходимо знать творчество и лиазоновской группы(особенно хорошо бы знать вышеупомянутых Холина, Некрасова), конечно, нельзя обходить вниманием и Мамлеева, он не самый хороший писатель, но сильно повлиял на Евгения Николаевича.

Параллельно я бы почитывал различные литературоведческие или окололитературоведческие работы: безусловно представляет большую ценность здесь Морис Бланшо(и его беллетрестика тоже), игнорировать его нельзя, и Бахтин.

Выше я перечислил самые основные вещи, которые нужны для понимания прозы Прилепина. Я бы мог упомянуть еще многое: христианских мистиков, Дёблина, отдельные работы Батая, некоторые произведения Гюнтера Грасса, творчество Перека, досократиков и стоиков.

Случилось это почти 20 лет назад. В 2004 году. Будучи редактором газеты «Лимонка» – газеты злой, радикальной и, не побоюсь этого слова, вполне экстремистской – получил я как-то повестку в одно из управлений столичного МВД, аккурат в то, что вплотную примыкает к знаменитой Бутырской тюрьме. Поверьте, будучи редактором такой газеты, я к тому времени побывал на массе допросов – от Центрального следственного управления ФСБ в стенах Лефортовской тюрьмы, до разных региональных РУБОПов, где шкафообразные следователи в кожаных куртках и с золотыми цепями на атлетических шеях тогда не слишком отличались от своей подследственной оргпреступности.

Словом, по наивности был я уверен, что в таких кабинетах меня ничем уже не удивить – к тому же дело по повестке было вполне банальным. Один из ныне покойных губернаторов центральной России, славный политическим долголетием и крайней обидчивостью, очень хотел засудить редакцию «Лимонки» за, как он считал, клевету. Дознавателем оказалась женщина. И какая! Помните резкую комиссаршу из фильма «Служили два товарища»? – «Всё понятно… Расстрелять! – Опять расстрелять?..»

Вот по типажу была именно такая дама, смолившая сигарету за сигаретой. Мне довелось перевидать полсотни следователей в разных ипостасях, но редко кто умел так психологически давить как она. Это вообще большое и редкое даже для профессионалов искусство – уметь морально прессануть допрашиваемого без угроз и даже не повышая голоса… Эта женщина, поверьте, умела! Словом вышел я из того кабинета удивленный и опечаленный, а на второй допрос – через несколько дней – шёл скрепя сердце. Посадить не посадят, но условный срок светил точно.

Захожу второй раз не без уныния в её кабинет. И не узнаю следовательшу. Совсем другой человек. Милая женщина. Предлагает чай. Начинает рассказывать… Взахлёб. О Чечне! Она, оказывается, недавно вернулась оттуда – из длительной командировки сводных групп МВД. Напомню, Чечня 19 лет назад была землёй войны. И да, забыл сказать – в том номере «Лимонки», где была заметка, за которую хотел засудить меня ныне покойный губернатор, прямо на другой стороне газетного листа была опубликована глава из первого, дебютного романа Захара Прилепина. Роман «Патологии», глава та самая, где – «И тут в сапогах у расстрелянных начинают взрываться патроны…» Одна из самых сильных в русской литературе картин о чеченской войне.

Нет нужды пояснять, что дознавательница прочла её между первым и вторым допросом. И стала для меня другим человеком. А я стал другим для неё. Благодаря главе из книги Прилепина… Милая русская женщина на прощанье уверила меня, что уголовного дела могу не бояться. Она откажет людям губернатора в его возбуждении. Уж что-что, а отказать в приказном тоне она, явно, умела. Я же вышел от неё удивлённый, и до сих пор удивляюсь – нет, не силе настоящего писательского слова, но тому, что этот знаменитый эффект увидел настолько воочию.

Словом, спасибо Захару Прилепину и русской литературе! Никогда за минувшую четверть века нашего знакомства особо не поздравлял с Днём рождения. Сегодня – поздравляю!!!

КОГО ЛЮБЛЮ, ТОГО НЕ МИЛУЮТ

После покушения — после того как я умер и зачем-то ожил — я окончательно понял, что люблю проклятых.

Люблю лишённых права на рай.

Это мои родные люди, и я всю жизнь думаю о них.

О них особенно болит моё сердце.

Я перебираю всех тех, кем был увлечён временно или пожизненно, и всякий раз нахожу одно и то же.

Из всех древнерусских князей в раннем детстве более всего я почему-то любил Святослава — язычника, дерзкого хищника, поперечника матери своей.

Подростком я читал всё, что написано на русском языке о смутьянах: Болотников, Разин, Кондратий Булавин, Игнатий Некрасов, Салават Юлаев и Пугачёв значили для меня больше, чем все эти мушкетёры, все эти сыщики с Бейкер-стрит.

Старица Алёна была мне несравненно интереснее и понятнее Жанны д'Арк.

С детства я болею Есениным с его неотступной тягой к суициду, с его исповедью пугачёвского подельника Хлопуши, с его бесконечной болью, которой нет и не будет конца.

Любимым моим писателем был сначала Аркадий Гайдар с его «мне снились люди, убитые мной в детстве», а следом я набрёл на томик военных рассказов Всеволода Гаршина — и заболел им, его судьбой. Гаршин был солдатом. Ещё он был самоубийцей. Ещё он был сумасшедшим.

При всём том, что во мне никогда, ни при каких обстоятельствах не было тяги к суициду: я всегда не просто любил — я обожал жизнь, она всегда приносила мне одно счастье и ничего, кроме счастья. Да и тяги к насилию у меня тоже не было никакой, но сколько себя помню, я любил войну и людей войны, даже ещё не зная их, не встретив их.

Я любил бандита Котовского более всех революционных героев; а ещё — Махно.

Я болел и болею о Ленине, я очень много думал о Сталине, о Дзержинском. В какую тьму забрели все они по дороге к огромному свету, думаю я, в какой точке и кто остановил их и какое слово они услышали первым.

Я люблю проклятых.

Меня волнует и влечёт судьба Аввакума.

Я всегда был на стороне тех монахов Соловецкого монастыря, что подняли бунт и сидели в осаде, пока стрельцы Алексея Михайловича, ведомые изменником, не проникли в монастырь и не забили их камнями.

Отлучённого от церкви Толстого я всегда любил несравненно больше Достоевского — при всём том, что с Достоевским я согласен почти всегда, а с Толстым — почти никогда.

Я люблю Блока, который обратил себя в чистый дух и чёрный прах ещё при жизни, и, думая о его смерти, я вижу, как он погружается в какой-то словно бы лёд. Потому что ещё при жизни он смотрел из-подо льда.

Я люблю лишённых оправдания.

Я написал книгу «Обитель», где тоже есть проклятый персонаж — чекист Фёдор Эйхманс, и я по сей день разглядываю его фотографии, гадая о его жуткой судьбе так, словно и с ним тоже, как со многими, с почти всеми названными выше, меня связывает неизвестная мне родовая, болезненная связь.

Я написал роман «Санькя» о проклятых бунтовщиках.

Я написал несколько книг о проклятых ополченцах, где так и не сказал несколько вещей, которые я знаю про Арсена Моторолу, про Сашу Злого, про Батю Захарченко, которых я узнал и полюбил в конечном итоге за то, что собственное право на рай было однажды выброшено ими как скомканный билет в кино, которого они не увидят, потому что у них нашлись в тот вечер другие неотложные дела.

Я жал руку человеку, который сам себя заранее объявил проклятым и знал про своё лучшее место в аду заранее. Мы почти уже стали товарищами, но тут его нагнало проклятье, и он погиб. Его, конечно же, звали Евгений, а фамилия его была Пригожин. В этом тоже то ли таилась странная ирония, то ли торчал из-под полы жуткий намёк, потому что «гожий» и «лепый» — это синонимы. И по паспорту я — Евгений, хоть и, путая следы, именовался всю жизнь Захаром.

Путая следы, я всё шёл куда-то, пока не пришёл к тому месту, где выгорело всё во мне и вокруг меня и где я, открыв глаза и вернувшись на белый свет, окончательно понял, кого я люблю.

Я люблю поперечных. Люблю приговорённых.

Я люблю поэта Бориса Рыжего, ещё одного самоубийцу, за то, как он походя обмолвился, что «изгородь ада / по-мальчишески» перемахнёт.

Я не люблю навязчиво образцовое и жирно позолоченное; я не терплю охранительство и докучливую правильность.

Я не люблю сидеть под иконами, делая вид, что все святые — за меня.

Я не знаю, за кого они.
Я люблю эту вот воплощённую в живых людях муку, за которой почти не угадывается свет.

Я люблю тех, кого хотел бы, но не смогу отмолить.

Кто я такой, какое у меня право. Никто, никакого.

Ну и что.

Захар Прилепин:

ТВАРИ. ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК ОНИ НАС ВОСПРИНИМАЮТ

Мне попал в руки вроде бы бесхитростный, но натурально ошарашивший меня документ.

Вторые сутки пребываю во внутреннем раздражении, не зная, на ком сорвать злость.

Верней, я как раз знаю на ком, но есть проблема: эти люди очень далеко.

Ох, я бы им высказал.

Они бы ничего не поняли из сказанного мной, но я бы не только высказал. Я бы своим костылём все предметы, которые вокруг них стояли бы, бил-колотил, пока не перебил бы всё вокруг.

— Песню вам, суки? Песню вам спеть бы? Про смугляночку? Про молдаваночку? Про советского Ваньку, рожи ваши бесстыжие? А вот так ты не хочешь? А вот эдак ещё? А это что у вас? Принтер? Сканер?.. Какой красивый сканер!..

...Может быть, только тогда я выдохнул бы.

А теперь давайте сначала.

В числе виднейших советских композиторов, любимых нашим народом по сей день, был Анатолий Григорьевич Новиков.

Для меня его имя — особенное, потому что я родился и вырос, можно сказать, в ближайшем с ним соседстве — в городке Скопин Рязанской области. Только он 1896 года рождения. Я его, можно сказать, не застал. Но от моего дома до его — три минуты неспешной ходьбы.

Чтобы любой русский человек Новикова опознал, достаточно назвать две его песни, ставшие воистину народными, — «Смуглянка» и «Эх, дороги...».

Вопреки устоявшемуся мнению, «Смуглянка» была написана до войны, в конце 1930-х, и пелось в ней о партизанах Гражданской. Впрочем, после фильма «В бой идут одни старики» это никакого значения уже не имеет: «Смуглянка» сроднилась с Великой Отечественной навсегда.

Что до «Эх, дороги...» — тут имело место другое своеобразное чудо: многие фронтовики были уверены, что впервые услышали её ещё на войне — настолько она оказалась неразделимо связана с дорогами Великой Отечественной. Между тем песня была написана в год окончания войны и прозвучала впервые 7 ноября 1945-го. Жуков считал её одной из трёх самых главных песен Великой той войны. Наверное, так и есть.

Помимо этих песен, Новиков — автор целой россыпи песенных шедевров: «Вася-Василёк», «Тульская оборонная», «Звёздам навстречу», «Гимн демократической молодёжи» («Эту песню не задушишь, не убьёшь...»)...

Причём песни его знали и перепевали и по сей день знают не только в России, но и за её пределами.

На днях наследники Новикова столкнулись с очередным примером международной славы их великого деда.

Лучше б не сталкивались.

Итак.

Наследники получили официальное письмо, которое я без изменений и купюр привожу ниже.

«Я пишу из Sky UK в Лондоне, чтобы узнать о лицензировании авторских прав на «Смуглянку» для использования в телесериале, который мы производим. РАО сообщило нам, что вы являетесь одним из контролирующих правообладателей этой композиции, и поэтому мы хотим запросить разрешение на синхронизацию авторских прав на следующих условиях.
ТВ-СЕРИАЛ: «Татуировщик из Освенцима» (экранизация романа Хизер Моррис).
ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ МУЗЫКИ: 1 минута 30 секунд.
ОПИСАНИЕ СЦЕНЫ: Русские солдаты устраивают вечеринку в оккупированном особняке, а в одной из спален солдаты насилуют молодую еврейскую девушку.
СРОК: Бессрочно
СМИ: Все
ТЕРРИТОРИЯ: Мир
Мы можем предложить плату за синхронизацию в размере £1500 за лицензию на 100% авторских прав. Пожалуйста, можете ли вы подтвердить свою контрольную долю и можете ли вы дать согласие на предлагаемое нами использование?»

Конец цитаты.

Теперь буду короток.

Твари.

Эх и твари.

Если вам интересно, то наследники им отказали. Это всё, что было возможно в данной ситуации.

Но бешенство во мне кипит по-прежнему, и выхода ему нет.

Как-то раз мне посчастливилось встретиться с Захаром Прилепиным. Он у нас здесь курс вёл. Пришёл он на лекцию не в себе, раньше подобные симптомы я наблюдал только у токсикоманов, но сейчас клей уже не тот, хотя он известный и уважаемый человек, многое может отыскать. Но не буду злословить. Первым же делом он начал рассказывать за мудрость, которую он подчерпнул из сказки «Ива плаксивая», где крестьянский мальчик гладит дерево. Так вот Захар методом подкопного чтения, как он его называет, обнаружил в этой сказке тайное послание о смерти Есенина. Если вы помните, в стихотворении «Закружилась листва золотая» есть строки:

Хорошо бы, как ветками ива,
Опрокинуться в розовость вод.

Намёк, естественно, на суицидальный посыл, но Захар – оригинальный мыслитель. Он обнаружил, что если наложить события сказки на это стихотворение, то выходит, что мальчик гладит труп Есенина. Довольно шокирующий образ. Но более того, Захар вспомнил, что Леонид Леонов в романе «Русский лес» пишет:

В этих рассказах кончался сказочный Калина и начинался милый, вдвое дороже мальчику, телесный человек.

Ива – Калина – Есенин

Да, связь натянутая, но нам было интересно узнать, куда заведёт нас фантазия Прилепина. Он поведал нам, что Ива стоит, обрастая телесностью, мальчик гладит суть Есенина, его грешную душу, навечно замурованную в дерево, как во втором круге у Данте. Только где стоит Ива – в России. Это ужасная коллаборация кумиров Прилепина повергла его в шок, он не мог поверить, что его герои видят мир таким, видят Россию такой, как у Данте. Захар, безусловно, расплакался. И мы вспомнили ту Иву, вспомнили Россию, присмотрелись к Захару. Стало как-то тяжело, но время лекции закончилось, мы должны были задавать вопросы, но захар выбежал вон. Позже, когда мы выходили, записи этой лекции были удалены со всех носителей, проверялся каждый телефон, а Прилепин никогда не упоминал, что был у нас. Ведь знал, какие последствия это за собой понесёт, я уверен. До сих пор он носит эту слезу у себя в горле, не давая ей вырваться, что отображается в его выражении лица. Только я не мог хранить тайну, Прилепин не заслужил ненависти, только и миру он никогда не признается, что так же хотел бы уйти в розовые воды, соединившись с Россией.

Захар Прилепин @zakharprilepin

МУКА ПАМУКА И СКВЕРНА ЭРНО

Есть такой турецкий писатель Орхан Памук.

Уроженец Стамбула. Один из самых известных литераторов современной Турции. Лауреат многочисленных премий, в том числе Нобелевской.

Я читал несколько его книг и нашёл чтение любопытным. Хороший писатель Памук. Но, скажем, Леонид Абрамович Юзефович, стилистически с Памуком схожий самой интонацией философской меланхолии, в разы, несравнимо лучше.

Любопытный факт: с 1982 по 2001 год Памук был женат на Елене Турегиной — дочке губернатора Крыма.

Ну Крым, Турция — это всё рядом; ближе, чем мы думаем.

На родине Памука не слишком любят: он известен своей гражданской позицией в отношении геноцида армян и дискриминации курдов в Турции, не совпадающей с мнением официальных турецких властей.

Тем не менее о войне на Украине он высказался в интервью немецкому изданию Der Spiegel куда более уверенно:

«Я написал «Чумные ночи», книгу о чуме. И прежде чем мы встретились для интервью, я спросил себя: какое отношение тема моей книги имеет к текущим событиям в Донбассе? Ответ таков: оба явления являются средневековыми. Чума средневековая. И Путин средневековый. Это подводит меня к эссе Умберто Эко о возвращении Средневековья. Нам следует прочитать его, чтобы понять такие понятия, как «домены» или «сферы влияния». Путин видит, что его владения нарушены НАТО. Понимаю ли я его? Да, частично. Одобряю ли? Конечно, нет.

Почти всегда есть веские причины для так называемого национального оскорбления, которое испытывают многие люди. Не всем выгоден западный либеральный порядок. Но это не оправдывает сброс бомб на другие страны и города. Я убеждён, что, в конце концов, почти никто не приветствует путинскую войну. Даже Виктор Орбан не смог достаточно быстро встать на сторону Запада, зная, что после Украины Венгрия станет следующей страной, которую поглотит Путин».

Что тут можно сказать? Памук начинает рассуждать почти как нормальный человек, но завершает — как невменяемый. Иначе он не может. Иначе он не получил бы Нобелевку.

Или вот Анни Эрно. Французская писательница, эссеистка. Прославилась как пионер женского автофикшена; её книги переведены на европейские языки, в том числе на русский, а последний роман успешно экранизирован французской кинематографисткой Одри Диван (фильм выиграл на Венецианском фестивале в 2021 году).

Эрно — лауреат Нобелевской премии по литературе 2022 года. Президент Франции Эммануэль Макрон поздравил соотечественницу с наградой, назвав творчество Эрно голосом в защиту свободы женщин и отверженных.

Кажется, вы уже догадываетесь, что отверженные Донбасса никогда не войдут в список тех, кого решится защищать Эрно.

Притом что ведь далеко не все французы такие, как она. Далеко не все европейцы. Это её и огорчает. И она говорит: «В Европе набирает силу идеология возврата и закрытия, которая всё ещё скрывается за насилием империалистической войны, развязанной диктатором во главе с Россией. Причём она набирает обороты именно в демократических странах».

Неважно, что Эрно говорит местами невразумительные вещи. Важно, что она опасается за будущее именно того мира, где получила Нобелевку. Важно, что в целом она растворена в повестке, как сахар. И повестка эта — тоталитарна.

Никакой Шолохов, никакой даже Бунин, никакой даже Бродский — никто из них не получил бы сегодня Нобелевскую премию. И Юзефовичу с Водолазкиным тоже её не дадут.

Потому что ты всегда должен быть готов стать в единые ряды образцово, незамутнённо покорных.

Вчера переписывался с товарищем, приславшим мне ссылку на высказывание Памука.

Я написал: «Да, я видел. Он кретин просто, увы. Фраза про Венгрию показывает, что он, если верит в то, что говорит, просто слабоумный. Как и большой режиссёр Линч, как и хорошая певица Леннокс, которые высказывались ровно в том же ключе. Надо с этим смириться и жить».

Читать далее — https://telegra.ph/Zahar-Prilepin-zakharprilepin-04-11

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.

Главный культуртрегер: интервью с Захаром Прилепиным

Материал опубликован в июньском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

У российских журналистов есть старый, проверенный временем штамп. Начиная беседу с какой-то знаменитостью, многие из них находят уместным заявить зрителям или читателям: «Этого человека вам представлять не надо...»

Что ж, Захара Прилепина действительно не нужно представлять как большого писателя и популярного телеведущего, ветерана боевых действий и главу волонтерского движения, партийного руководителя и политического эксперта, зачинателя литературно-музыкальных фестивалей и организатора работы с талантливой молодежью, а также — идеолога, публициста, блогера, музыканта, сценариста, актера, театрального деятеля, многодетного отца...

И все же в одном качестве представить его необходимо, причем — давно. Практически нигде он не фигурирует (а это неправильно) как главный культуртрегер России, народный просветитель №1. Почему главный-первый? Потому что трудится на этой стезе так много и эффективно, как никто другой. А еще потому, что миллионы телезрителей регулярно видят Прилепина на экранах ТВ, а сотни тысяч людей постоянно читают его статьи, колонки, записи в интернет-блогах и, конечно, книги.

СВОЙ: На кого из крупных писателей прошлого вы равняетесь — в деле народного просвещения, пропаганды национальной культуры, всемерной поддержки талантливых авторов: на Горького, Катаева, Фадеева, Шолохова, Твардовского, кого-то еще?..

Прилепин: Горький в этом смысле недосягаем. Он работал, как машина, с современной ему литературой, читая ее фактически всю.

Катаев занимался молодыми в журнале «Юность», и ему нравилось, он сам будто бы помолодел тогда.

Фадеев тащил на себе непомерный груз руководства Союзом писателей — по сути, он руководил огромным предприятием — «Голливудом», только литературным.

Шолохов отчасти надорвался в качестве депутата от своего Верхнего Дона, решая сотни дел, никак с литературой не связанных, хотя удивительным образом и читать успевал, и реагировать на прочитанное, и болеть о литературе.

Ну и так далее. Ни на кого из них я не равняюсь. В силу самых разных причин. У меня нет журнала, все литературные журналы у нас в руках либеральных деятелей, и даже СВО тут ничего не изменила. У меня нет никаких позиций в Союзе писателей, мне и не надо. Но меня туда и не пустят за километр, там свои дружбы, без меня обходятся.

В сущности, я кустарь-одиночка. Я делаю свою программу на телевидении, свои фестивали, свои мастерские, свои блоги, рассказываю про то, что у меня болит, и, слава Богу, у этого всего огромная аудитория. В совокупности — многомилионная. Это и честь, и ответственность.

Ни в коем случае не сравниваю персоналии, но, думаю, скорей это пушкинская стратегия и позиция: он всегда работал на стыке литературы, истории и того, что сегодня назвали бы политологией. Вспомним его сверхактивную позицию во время греческого антиосманского восстания, во время польского бунта, во время русско-турецкой и так далее. Он выступал или, как минимум, хотел выступать сразу во всех качествах: и как человек, осмысляющий происходящее в максимальном политическом приближении, и как военкор, и как доброволец, и как поэт, и как национальный историк.

Если равняться — то на Пушкина.

Читать целиком: https://portal-kultura.ru/articles/person/362561-glavnyy-kulturtreger-intervyu-s-zakharom-prilepinym/