Это копия, сохраненная 26 мая 2020 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
На ваш взгляд, почему сейчас нет продолжателей набоковской линии или хотя бы его подражателей?
Что любимое у него? Что читаете? Я сейчас иду по порядку по всему русскому периоду. Пока прочел "Машеньку", "Король, Дама, Валет", сборник рассказов "Возвращение Чорба", "Защиту Лужина", сейчас читаю "Подвиг".
> почему сейчас нет продолжателей набоковской линии или хотя бы его подражателей?
Ну почему нет. Евгений Лапутин, например.
Мне люто понравилась манера рассказа самого Гумберта, с отсылочками, мизантропией, ну вы поняли. Такой нескучный Селин. Когда они там с Лолитой по мотелям гоняли, я почти дропнул.
Читал его стихи? Или не понравилось?
>Пока прочел "Машеньку", "Король, Дама, Валет", сборник рассказов "Возвращение Чорба", "Защиту Лужина", сейчас читаю "Подвиг".
Читал Лолю лет в 19. Книгу взял наобум, читал, чтобы "убить время", ничего не ожидал. В прошлом месяце (считай почти два года спустя с лоли) более сознательно обратился к нему снова, но книжки в библиотеке нахватал наугад. Бенд синистер дропнул, хоть и отдаю должное его стилю и признаю в нем поэта (я так понимаю, набоков не любитель "надкультурных общечеловеческих истин"? помню в его лекциях он не оч отзывался о Фолкнере. кто нить владеет инфой почему?). Пейл Флейм ещё взял, но русский вызывает сомнения. Брать английское издание? Читать стоит?
Вообще, давайте так: кому стоит читать набокова? что можно отыскать в его романах, кроме торжества стиля?
>что можно отыскать в его романах, кроме торжества стиля?
http://rulife.ru/old/mode/article/126/
Читал защиту лужина, приглашение на казнь и лолиту.
Не понравилось ничего. Большей частью из-за того, что читать невозможно. Набоков так изголяется над словами, что это просто пиздец. Вот говорят набоков мастер слова там хуе-мое, и это сложно отрицать, но его речь это пышная вата, в которую проваливаешься как в болото и не можешь выбраться.
Грыз "лолиту" и "дар". Отвратительно.
Хочешь играть со словом - пиши одно, пустое; хочешь что-то сказать - говори внятно. Плохой писатель, не для людей; Булгаков, вон, писал аж божественное, а язык насколько прост(они одного времени, потому сравниваю\не для тебя, анон, а то обидишься, слюной забрызжешь..\).
И я не верун - язычник - если что.
C поэзией Набокова не знаком, не могу сказать. У меня просто дома в бумажном виде лежит четырехтомник со всем его русским периодом, вот и наворачиваю его прозу. Потом как-нибудь обращусь к поэзии и накатаю здесь впечатления. А тебе как его стихотворения? В сравнении с прозой.
Два чаю, коллеги. Тоже разочаровалась Весь декабрь и январские каникулы читала Набокова(от романов до лекций). И знаете что: да чтож это такое. В его книгах я не заметила ничего стоящего, только словесные эстетские кривляния. Ладно, думаю, может это я не замечала моральные уроки, настолько они тонкие для меня. Думаю, почитаю лекции его, что-то пойму. Я пришла в шок, когда прочитала их и вот почему: там он не только не говорит о подаче морали, не только не пытается как-то оправдаться, он нагло, аморально утверждает, что художественная литература создана тупо для удовольствия, что чему-то учить она не обязана. Это возмутительно, эгоистично, антиобщественно. Разве классики великой русской литературы(Чернышевский, Достоевский, Некрасов и т.д.) писали просто так, для наслаждения? НЕТ! НЕТ! И ещё раз НЕТ! Литература существует исключительно для того, чтобы морально образовывать человека, воспитывать в молодёжи такие важные качества как любовь к родине, жертвенность, трудолюбие, уважение и пиетет к женщинам! А у вашего Набокова ничего из этого нет! Бабачки какието, цвета там, игра слов блядь. Разве ж это дело? Разве этими книгами я смогу воспитать в своём будущем сыне настоящего мужчину? НЕТ! Подобные словесные красотульки нужно отправлять в топку немедля - ведь она каждый день растлевает наших граждан. Вот возьмём например Прилепина: читая его я пожелела что я не мальчик, что не могу отдать свою жизнь на войне за таких прекрасных созданий как я! Вот это - настоящая литература высшей пробы. Я школьница и то это всё понимаю. Но на вашей помойке почемуто даже взрослые дяди этого не понимают, я заметила что здесь многие любят этого гадкого писателя и разделяют его взгляды. Я очень пожалела когда пошла ссылке на ваш сайт расположеной на моём любимом МХК. В этом месяце я попрошу мою учительницу литературы Тамару Алексеевну(дипломированный филолог, между прочим) потвердить мои слова на видео, выложу на Yoytube где-то в конце февраля. Надо же вас как-то просвящать. Всем пока.
Два чаю, коллеги. Тоже разочаровалась Весь декабрь и январские каникулы читала Набокова(от романов до лекций). И знаете что: да чтож это такое. В его книгах я не заметила ничего стоящего, только словесные эстетские кривляния. Ладно, думаю, может это я не замечала моральные уроки, настолько они тонкие для меня. Думаю, почитаю лекции его, что-то пойму. Я пришла в шок, когда прочитала их и вот почему: там он не только не говорит о подаче морали, не только не пытается как-то оправдаться, он нагло, аморально утверждает, что художественная литература создана тупо для удовольствия, что чему-то учить она не обязана. Это возмутительно, эгоистично, антиобщественно. Разве классики великой русской литературы(Чернышевский, Достоевский, Некрасов и т.д.) писали просто так, для наслаждения? НЕТ! НЕТ! И ещё раз НЕТ! Литература существует исключительно для того, чтобы морально образовывать человека, воспитывать в молодёжи такие важные качества как любовь к родине, жертвенность, трудолюбие, уважение и пиетет к женщинам! А у вашего Набокова ничего из этого нет! Бабачки какието, цвета там, игра слов блядь. Разве ж это дело? Разве этими книгами я смогу воспитать в своём будущем сыне настоящего мужчину? НЕТ! Подобные словесные красотульки нужно отправлять в топку немедля - ведь она каждый день растлевает наших граждан. Вот возьмём например Прилепина: читая его я пожелела что я не мальчик, что не могу отдать свою жизнь на войне за таких прекрасных созданий как я! Вот это - настоящая литература высшей пробы. Я школьница и то это всё понимаю. Но на вашей помойке почемуто даже взрослые дяди этого не понимают, я заметила что здесь многие любят этого гадкого писателя и разделяют его взгляды. Я очень пожалела когда пошла ссылке на ваш сайт расположеной на моём любимом МХК. В этом месяце я попрошу мою учительницу литературы Тамару Алексеевну(дипломированный филолог, между прочим) потвердить мои слова на видео, выложу на Yoytube где-то в конце февраля. Надо же вас как-то просвящать. Всем пока.
>Литература существует исключительно для того, чтобы морально образовывать человека, воспитывать в молодёжи такие важные качества как любовь к родине, жертвенность, трудолюбие, уважение и пиетет к женщинам!
да да да например Леди Макбет мценского уезда, где барыня на пару с любовником мужа удавили с ребенком вроде: трудолюбие есть, любовь имеется, жертвеность, и уголовный кодекс
но с такой риоорикой можешь рассчитывать на хорошую карьеру
>ики великой русской литературы(Чернышевский, Достоевский, Некрасов и т.д.) писали просто так, для наслаждения?
нони еще деньги зарабатывали. ты знаешь, сколько аренда хаты у Пушкина стоила, например? а он в долги влез, но 9 комнат у графини арендовал.
Умели раньше на дваче пасты пилить. Если бы не толстоватая вторая часть поста (начиная с Прилепина), реально бы подумал, что писала духовно бохатая дева.
>что можно отыскать в его романах, кроме торжества стиля?
Всякие другие формальные изыски. Ненадёжные рассказчики, роман в комментариях, скачки точки зрения между героями, точно подмеченные стилистические различия между персонажами. Хотя, строго говоря, ни одному из этих приёмов он не автор, пользоваться ими он имеет.
Мне Набоков не нравится тем, что он при всей красоте языка и умении подмечать мелочи какой-то стерильный. Безэмоциональный, что ли, хотя и пытается отразить тончайшие движения души героев, до последней наималейшей фиговинки. Или эмоциональный, но не к месту. Писатель для филологов, а не для читателей, короче. Например, вот буквально только что дочитал "Король, дама, валет". Вроде бы один из ключевых моментов - главные герои пару месяцев или сколько там друг на друга смотрели, мечтали друг о друге, чуть ли не с ума сходили от желания, и вот наконец оказались в одной постели. Можно было бы ожидать, что это одно из самых сильных мест в повести будет. Ну так, из опыта жизни и любви можно же такого ожидать? Это же так и работает. А на самом деле я эту сцену проскролливаю и разве что лениво думаю, нормально они поебались-то? Хорошо получилось или не стоило того? Так же и со смертью в конце, тупо ждёшь, кто из этих унылых людей в итоге кони двинет. Зато в ленивых третьестепенных рассуждениях Драйера о том, нравится ему или не нравится чья-то рожа, или в описании какой-нибудь несчастной забегаловки - тонны психологизма, безупречнейший язык, вот это всё.
Можно, конечно, сказать, что я быдлецо и мне бы чиста Паланика, чтоб драйв хуярил. Или что в 2к19 понимать все эти аристократические заморочки некому и незачем. Но нет. "Волшебная гора" или "Анна Каренина" про довольно похожих людей (хотя событий в "Карениной" всё же побольше), но при этом они воспринимаются как именно люди. Кто-то, до кого читателям и автору есть дело. А для Набокова они просто повод понтануться своим хвалёным стилем, собрать изящных персонажей и соорудить герметичную сюжетную коробочку, в которой они будут разыгрывать свой чётко выверенный балет.
У него нигде нет такого места в тексте, в которое можно ткнуть пальцем и сказать: "Вот! Вот именно это - хуйня." Но при этом всё вместе именно ею и оказывается. А у, например, Паланика (раз уж я его упомянул) на каждой третьей странице можно орать, что вот тут сюжет провис, там мотивация проёбана, здесь любой пряморукий редактор полстраницы бы выкинул, а вот это - вообще дешёвый шок-контент для мамкиных битардов. Но при этом роман в целом оказывается хорош и вызывает ровно те эмоциональные реакции, которые должен вызывать.
>что можно отыскать в его романах, кроме торжества стиля?
Всякие другие формальные изыски. Ненадёжные рассказчики, роман в комментариях, скачки точки зрения между героями, точно подмеченные стилистические различия между персонажами. Хотя, строго говоря, ни одному из этих приёмов он не автор, пользоваться ими он имеет.
Мне Набоков не нравится тем, что он при всей красоте языка и умении подмечать мелочи какой-то стерильный. Безэмоциональный, что ли, хотя и пытается отразить тончайшие движения души героев, до последней наималейшей фиговинки. Или эмоциональный, но не к месту. Писатель для филологов, а не для читателей, короче. Например, вот буквально только что дочитал "Король, дама, валет". Вроде бы один из ключевых моментов - главные герои пару месяцев или сколько там друг на друга смотрели, мечтали друг о друге, чуть ли не с ума сходили от желания, и вот наконец оказались в одной постели. Можно было бы ожидать, что это одно из самых сильных мест в повести будет. Ну так, из опыта жизни и любви можно же такого ожидать? Это же так и работает. А на самом деле я эту сцену проскролливаю и разве что лениво думаю, нормально они поебались-то? Хорошо получилось или не стоило того? Так же и со смертью в конце, тупо ждёшь, кто из этих унылых людей в итоге кони двинет. Зато в ленивых третьестепенных рассуждениях Драйера о том, нравится ему или не нравится чья-то рожа, или в описании какой-нибудь несчастной забегаловки - тонны психологизма, безупречнейший язык, вот это всё.
Можно, конечно, сказать, что я быдлецо и мне бы чиста Паланика, чтоб драйв хуярил. Или что в 2к19 понимать все эти аристократические заморочки некому и незачем. Но нет. "Волшебная гора" или "Анна Каренина" про довольно похожих людей (хотя событий в "Карениной" всё же побольше), но при этом они воспринимаются как именно люди. Кто-то, до кого читателям и автору есть дело. А для Набокова они просто повод понтануться своим хвалёным стилем, собрать изящных персонажей и соорудить герметичную сюжетную коробочку, в которой они будут разыгрывать свой чётко выверенный балет.
У него нигде нет такого места в тексте, в которое можно ткнуть пальцем и сказать: "Вот! Вот именно это - хуйня." Но при этом всё вместе именно ею и оказывается. А у, например, Паланика (раз уж я его упомянул) на каждой третьей странице можно орать, что вот тут сюжет провис, там мотивация проёбана, здесь любой пряморукий редактор полстраницы бы выкинул, а вот это - вообще дешёвый шок-контент для мамкиных битардов. Но при этом роман в целом оказывается хорош и вызывает ровно те эмоциональные реакции, которые должен вызывать.
Ты б столько Набокова читал, тоже бы ебанулся
> величайший
Это вряд ли. Какие значение имеет Набоков? Красиво сэпатировал лолей? Кому его читать? Книжки для удовлетворения эго самого Сирина. Книгофильмы, как Тарантиновский Джанго или Восьмерка, но местами более модернисткие. Не несут в себе ничего. Эмоции, эмоции
> Мне Набоков не нравится тем, что он при всей красоте языка и умении подмечать мелочи какой-то стерильный. Безэмоциональный, что ли
"Пнина" почитай.
> Можно было бы ожидать
Только не в случае Набокова. Набоков не просто игнорирует читательские ожидания - он их предвидит и сознательно обманывает: "в произведениях писательского искусства настоящая борьба ведется не между героями романа, а между романистом и читателем".
> сэпатировал
Значение знаешь?
> Не несут в себе ничего.
> Эмоции, эмоции
А читать надо не ради эмоций, а ради чего?
>Набоков не просто игнорирует читательские ожидания - он их предвидит и сознательно обманывает
Многоходовочка
У Набокова, кстати, был ответ на это в его лекциях по зарубежной литературе.
"Литература родилась не в тот день, когда из неандертальской долины с криком: «Волк, волк!» — выбежал мальчик, а следом и сам серый волк, дышащий ему в затылок; литература родилась в тот день, когда мальчик прибежал с криком: «Волк, волк!», а волка за ним и не было. В конце концов бедняжку из-за его любви к вранью сожрала-таки реальная бестия, но для нас это дело второстепенное. Важно совсем другое. Глядите: между настоящим волком и волком в небылице что-то мерцает и переливается. Этот мерцающий промежуток, эта призма и есть литература.
Литература — это выдумка. Вымысел есть вымысел. Назвать рассказ правдивым значит оскорбить и искусство, и правду. Всякий большой писатель — большой обманщик, но такова же и эта архимошенница — Природа. Природа обманывает всегда. От простеньких уловок в интересах размножения до умопомрачительно изощренной иллюзорности в защитной окраске бабочек и птиц — Природа использует изумительную систему фокусов и соблазнов. Писатель только следует ее примеру.
Ненадолго вернувшись к нашему маленькому волосатому дикарю, пугающему волком, можем сказать так: магия искусства шла от призрака выдуманного им волка, от волка его фантазии, и при жизни удачливого шалуна рассказ о нем был хорошим рассказом. А когда проказник погиб, рассказ у пещерного костра превратился в хорошее поучение. Но магия исчезла вместе с ним. Ибо все дело в выдумке.
Писателя можно оценивать с трех точек зрения: как рассказчика, как учителя, как волшебника. Все трое — рассказчик, учитель, волшебник — сходятся в крупном писателе, но крупным он станет, если первую скрипку играет волшебник.
К рассказчику мы обращаемся за развлечением, за умственным возбуждением простейшего рода, за эмоциональной вовлеченностью, за удовольствием поблуждать в неких дальних областях пространства и времени. Слегка иной, хотя и необязательно более высокий склад ума ищет в писателях учителей. Пропагандист, моралист, пророк — таков восходящий ряд. К учителю можно пойти не только за поучением, но и ради знания, ради сведений. Мне, к сожалению, знакомы люди, читавшие французских и русских романистов, чтобы что-нибудь разузнать о жизни в веселом Париже или в печальной России. Но в-третьих, и это главное, ватакий писатель — всегда великий волшебник, и именно тогда начинается самое захватывающее, когда мы пытаемся постичь индивидуальную магию писателя, изучить стиль, образность, структуру его романов или стихотворений."
У Набокова, кстати, был ответ на это в его лекциях по зарубежной литературе.
"Литература родилась не в тот день, когда из неандертальской долины с криком: «Волк, волк!» — выбежал мальчик, а следом и сам серый волк, дышащий ему в затылок; литература родилась в тот день, когда мальчик прибежал с криком: «Волк, волк!», а волка за ним и не было. В конце концов бедняжку из-за его любви к вранью сожрала-таки реальная бестия, но для нас это дело второстепенное. Важно совсем другое. Глядите: между настоящим волком и волком в небылице что-то мерцает и переливается. Этот мерцающий промежуток, эта призма и есть литература.
Литература — это выдумка. Вымысел есть вымысел. Назвать рассказ правдивым значит оскорбить и искусство, и правду. Всякий большой писатель — большой обманщик, но такова же и эта архимошенница — Природа. Природа обманывает всегда. От простеньких уловок в интересах размножения до умопомрачительно изощренной иллюзорности в защитной окраске бабочек и птиц — Природа использует изумительную систему фокусов и соблазнов. Писатель только следует ее примеру.
Ненадолго вернувшись к нашему маленькому волосатому дикарю, пугающему волком, можем сказать так: магия искусства шла от призрака выдуманного им волка, от волка его фантазии, и при жизни удачливого шалуна рассказ о нем был хорошим рассказом. А когда проказник погиб, рассказ у пещерного костра превратился в хорошее поучение. Но магия исчезла вместе с ним. Ибо все дело в выдумке.
Писателя можно оценивать с трех точек зрения: как рассказчика, как учителя, как волшебника. Все трое — рассказчик, учитель, волшебник — сходятся в крупном писателе, но крупным он станет, если первую скрипку играет волшебник.
К рассказчику мы обращаемся за развлечением, за умственным возбуждением простейшего рода, за эмоциональной вовлеченностью, за удовольствием поблуждать в неких дальних областях пространства и времени. Слегка иной, хотя и необязательно более высокий склад ума ищет в писателях учителей. Пропагандист, моралист, пророк — таков восходящий ряд. К учителю можно пойти не только за поучением, но и ради знания, ради сведений. Мне, к сожалению, знакомы люди, читавшие французских и русских романистов, чтобы что-нибудь разузнать о жизни в веселом Париже или в печальной России. Но в-третьих, и это главное, ватакий писатель — всегда великий волшебник, и именно тогда начинается самое захватывающее, когда мы пытаемся постичь индивидуальную магию писателя, изучить стиль, образность, структуру его романов или стихотворений."
Нет всеобщего "ради".
Но неужели Набоков величайший только потому что пилит книгофильмы, эстетсвуя со словом и формой? Не думаю
>>577707
и тут он тоже отвечал, кстати. Мне кажется, что Набоков сам говорил, что для него стиль — это и есть содержание. И в какой-то степени так оно и есть, потому что некоторые элементы его прозы воспроизводятся исключительно элегантным и бархатным словом, которые иначе будут выглядеть максимум сентиментально, а то и нелепо, криво, неумело. К примеру тот же сборник рассказов "Возвращение Чорба". Лейтмотивом пронизан каждый рассказ, который кратко можно сформулировать как "люди, которые стремятся вернуть утерянное прошлое, которые пытаются воплотить силой своего воображения мечту и им же преобразить реальность". К примеру там был такой рассказ про человека, который просто зашел в кафе и увидел в окне таинственную незнакомку, и нафантазировал себе, что она — его давняя любовь. Он подошел к ней под сенью ночи, и она заговорила с ней по-французски, и он посмеялся, решив, что она над ним стебется, и смеется в ответ. В конце он просто уходит от нее, и слышит, как за спиной стучат ее каблуки. А там ничего. Там пусто. Он нафантазировал себе в том числе и русскую речь в немецкой забегаловке. Далекое прошлое живет с ним, и вырывается наружу, изменяя реальность. Набоков любит такое.
Или к примеру рассказ "Подлец". Ох, ну тут я ничего не скажу, сам почитай этот похожий на "Шинель" Гоголя и одновременно чем-то на Чехова рассказ. Тут ты понимаешь, что Набоков не только первоклассный фокусник, но и деликатный изобличитель пошлости.
Набоков не любил литературу, как он сам ее называл, Больших Идей, посему Достоевского с Бальзаком (и ряд других писателей) он не любил. Но это не значит, что у него нет идейных подтекстов. Ведь о чем та же "Лолита"? О человеке, который всячески оправдывает себя, тот же ненадежный рассказчик, перекладывающий вину с себя на Лолиту. Право имеющий.
Просто у Набокова не звучит жалоб. Не знаю, но мне кажется, что найти жалобы и сетования на тяжелую судьбу бедняков и прочие раздражающие морализаторства, как у Гюго, у Набокова просто невозможно. Он в этом смысле аристократ во всех отношениях, и даже вне реальной жизни он не пестрит критикой к тому же СССР, вычеркивая некоторые критические замечания в их сторону, пытаясь оставаться любезным до конца, в отличие от того же Бунина, к примеру. Посему и не найти там какого-то явного комментария. Художник, добрый антипошляк, и крайне скромный дидактик. Не стоит ждать от него Теодора Драйзера или Горького.
>>577707
и тут он тоже отвечал, кстати. Мне кажется, что Набоков сам говорил, что для него стиль — это и есть содержание. И в какой-то степени так оно и есть, потому что некоторые элементы его прозы воспроизводятся исключительно элегантным и бархатным словом, которые иначе будут выглядеть максимум сентиментально, а то и нелепо, криво, неумело. К примеру тот же сборник рассказов "Возвращение Чорба". Лейтмотивом пронизан каждый рассказ, который кратко можно сформулировать как "люди, которые стремятся вернуть утерянное прошлое, которые пытаются воплотить силой своего воображения мечту и им же преобразить реальность". К примеру там был такой рассказ про человека, который просто зашел в кафе и увидел в окне таинственную незнакомку, и нафантазировал себе, что она — его давняя любовь. Он подошел к ней под сенью ночи, и она заговорила с ней по-французски, и он посмеялся, решив, что она над ним стебется, и смеется в ответ. В конце он просто уходит от нее, и слышит, как за спиной стучат ее каблуки. А там ничего. Там пусто. Он нафантазировал себе в том числе и русскую речь в немецкой забегаловке. Далекое прошлое живет с ним, и вырывается наружу, изменяя реальность. Набоков любит такое.
Или к примеру рассказ "Подлец". Ох, ну тут я ничего не скажу, сам почитай этот похожий на "Шинель" Гоголя и одновременно чем-то на Чехова рассказ. Тут ты понимаешь, что Набоков не только первоклассный фокусник, но и деликатный изобличитель пошлости.
Набоков не любил литературу, как он сам ее называл, Больших Идей, посему Достоевского с Бальзаком (и ряд других писателей) он не любил. Но это не значит, что у него нет идейных подтекстов. Ведь о чем та же "Лолита"? О человеке, который всячески оправдывает себя, тот же ненадежный рассказчик, перекладывающий вину с себя на Лолиту. Право имеющий.
Просто у Набокова не звучит жалоб. Не знаю, но мне кажется, что найти жалобы и сетования на тяжелую судьбу бедняков и прочие раздражающие морализаторства, как у Гюго, у Набокова просто невозможно. Он в этом смысле аристократ во всех отношениях, и даже вне реальной жизни он не пестрит критикой к тому же СССР, вычеркивая некоторые критические замечания в их сторону, пытаясь оставаться любезным до конца, в отличие от того же Бунина, к примеру. Посему и не найти там какого-то явного комментария. Художник, добрый антипошляк, и крайне скромный дидактик. Не стоит ждать от него Теодора Драйзера или Горького.
> Набоков сам говорил, что для него стиль — это и есть содержание
Он говорил вот что: "Я верю, придет день, когда кто-нибудь переоценит меня и скажет: нет, вовсе не легкомысленным мотыльком он был, но строгим моралистом, преследующим греховность, бичующим глупость, высмеивающим вульгарность и жестокость и одаряющим суверенной властью нежность, талант и гордость".
>язык у него дубовый, неуклюжий, с большим количеством англицизмов
Можно парочку англицизмов для примера?
Блин, ещё один перевод известной цитаты из интервью в «Strong Opinions», и тоже с «мотыльком».
Можно было бы предположить, что говорил он не совсем так, как в заранее подготовленном ответе, но именно это место не менялось.
https://youtu.be/_4gnNtGWCG8?t=3208
http://www.lib.ru/NABOKOW/Inter19.txt
> и тоже с «мотыльком».
Любопытно. В оригинале - "frivolous firebird", и это, конечно, не "жар-птица", как переводят англо-русские словари, но "any of several small birds having bright red or orange plumage", вроде балтиморской иволги или красно-чёрной пиранги. И как это перетолмачить на язык родных осин? "Легкомысленный кенарь", с заменой красного на жёлтый?
мать твоя шлюха
Слишком узко. Единственное конкретное значение, которое можно притянуть — положение «популярного русского на Западе», как у балета Дягилева, но может быть и просто понравившееся словосочетание.
Что-то я сомневаюсь, что к L'Oiseau de feu применим эпитет frivolous.
Говорят не с пастой, а с тем, кто ее постит, благожелательно допуская, что у этого человека просто нет своих слов, вот и приходится занимать чужие для выражения своего мнения. Допускать же, что у человека и мнения-то никакого нет и что он просто постящий пасты ебанат, слишком скучно.
>просто постящий пасты
я был уверен, что это школьница, и хотел эмоционально прикоснуться к общению с школьницей, хоть и временно глуповатой, но подающей надежды в карьерном росте
> хотел эмоционально прикоснуться к общению с школьницей
Гумберт, ты совсем ебанулся? Откуда на двощах школьницы?
"Пнина" не читал, сказать ничего не могу. Почитаю когда-нибудь.
Но вообще я тебя не понял. Какой, собственно, смысл в таком обманывании ожиданий читателя? Не занимался же он деконструкцией жанра, в самом деле? Текст не выглядит предназначенным для того, чтобы что-то там продемонстрировать насчёт природы психологических романов и их читателей. Просто продемонстрировать, как ловко он умеет манипулировать чувствами читателя и насколько он его умнее и сложнее? Это, во-первых, мелко. А во-вторых, любой приличный писатель это умеет, в этом его основная функция и состоит. Или это такой литературный эксперимент, попытка посмотреть, выйдет ли из такого перераспределения эмоциональности что-то хорошее?
>>577779
Любая пёстрая и глупая птица, вроде павлина или попугая. Или сорока, по ассоциации с бестолковой свалкой всего блестящего.
>Я испытываю чувство некоторой неловкости, говоря о Достоевском. В своих лекциях я обычно смотрю на литературу иод единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей. В «Преступлении и наказании» Раскольников неизвестно почему убивает старуху-процентщицу и ее сестру. Справедливость в образе неумолимого следователя медленно подбирается к нему и в конце концов заставляет его публично сознаться в содеянном, а потом любовь благородной проститутки приводит его к духовному возрождению, что в 1866 году, когда книга была написана, не казалось столь невероятно пошлым, как теперь, когда просвещенный читатель не склонен обольщаться относительно благородных проституток. Однако трудность моя состоит в том, что не все читатели, к которым я сейчас обращаюсь, достаточно просвещенные люди. Я бы сказал, что добрая треть из них не отличает настоящую литературу от псевдолитературы, и им-то Достоевский, конечно, покажется интереснее и художественнее, чем всякая дребедень вроде американских исторических романов или вещицы с непритязательным названием «Отныне и вовек» и тому подобный вздор.
>Безвкусица Достоевского, его бесконечное копание в душах людей с префрейдовскими комплексами, упоение трагедией растоптанного человеческого достоинства — всем этим восхищаться нелегко. Мне претит, как его герои «через грех приходят ко Христу», или, по выражению Бунина, эта манера Достоевского «совать Христа где надо и не надо».
>Лучшим, что он написал, мне кажется «Двойник». Эта история, изложенная очень искусно, по мнению критика Мирского, — со множеством почти джойсовских подробностей, густо насыщенная фонетической и ритмической выразительностью, — рассказывает о чиновнике, который сошел с ума, вообразив, что его сослуживец присвоил себе его личность. Повесть эта — совершенный шедевр, но поклонники Достоевского-пророка вряд ли согласятся со мной, поскольку она написана в 1840 году, задолго до так называемых великих романов, к тому же подражание Гоголю подчас так разительно, что временами книга кажется почти пародией.
>В свете исторической эволюции художественного видения Достоевский — крайне любопытное явление. Внимательно изучив любую его книгу, скажем, «Братья Карамазовы», вы заметите, что в ней отсутствуют описания природы, как и вообще все, что относится к чувственному восприятию. Если он и описывает пейзаж, то это пейзаж идейный, нравственный. В его мире нет погоды, поэтому, как люди одеты, не имеет особого значения. Своих героев Достоевский характеризует с помощью ситуаций, этических конфликтов, психологических и душевных дрязг. Описав однажды наружность героя, он по старинке уже не возвращается к его внешнему облику. Так не поступает большой художник; скажем, Толстой все время мысленно следит за своими героями и точно знает особый жест, которым в ту или иную минуту те воспользуются. Но есть в Достоевском нечто еще более поразительное. Казалось, самой судьбой ему было уготовано стать величайшим русским драматургом, но он не нашел своего пути и стал романистом.
>Я испытываю чувство некоторой неловкости, говоря о Достоевском. В своих лекциях я обычно смотрю на литературу иод единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей. В «Преступлении и наказании» Раскольников неизвестно почему убивает старуху-процентщицу и ее сестру. Справедливость в образе неумолимого следователя медленно подбирается к нему и в конце концов заставляет его публично сознаться в содеянном, а потом любовь благородной проститутки приводит его к духовному возрождению, что в 1866 году, когда книга была написана, не казалось столь невероятно пошлым, как теперь, когда просвещенный читатель не склонен обольщаться относительно благородных проституток. Однако трудность моя состоит в том, что не все читатели, к которым я сейчас обращаюсь, достаточно просвещенные люди. Я бы сказал, что добрая треть из них не отличает настоящую литературу от псевдолитературы, и им-то Достоевский, конечно, покажется интереснее и художественнее, чем всякая дребедень вроде американских исторических романов или вещицы с непритязательным названием «Отныне и вовек» и тому подобный вздор.
>Безвкусица Достоевского, его бесконечное копание в душах людей с префрейдовскими комплексами, упоение трагедией растоптанного человеческого достоинства — всем этим восхищаться нелегко. Мне претит, как его герои «через грех приходят ко Христу», или, по выражению Бунина, эта манера Достоевского «совать Христа где надо и не надо».
>Лучшим, что он написал, мне кажется «Двойник». Эта история, изложенная очень искусно, по мнению критика Мирского, — со множеством почти джойсовских подробностей, густо насыщенная фонетической и ритмической выразительностью, — рассказывает о чиновнике, который сошел с ума, вообразив, что его сослуживец присвоил себе его личность. Повесть эта — совершенный шедевр, но поклонники Достоевского-пророка вряд ли согласятся со мной, поскольку она написана в 1840 году, задолго до так называемых великих романов, к тому же подражание Гоголю подчас так разительно, что временами книга кажется почти пародией.
>В свете исторической эволюции художественного видения Достоевский — крайне любопытное явление. Внимательно изучив любую его книгу, скажем, «Братья Карамазовы», вы заметите, что в ней отсутствуют описания природы, как и вообще все, что относится к чувственному восприятию. Если он и описывает пейзаж, то это пейзаж идейный, нравственный. В его мире нет погоды, поэтому, как люди одеты, не имеет особого значения. Своих героев Достоевский характеризует с помощью ситуаций, этических конфликтов, психологических и душевных дрязг. Описав однажды наружность героя, он по старинке уже не возвращается к его внешнему облику. Так не поступает большой художник; скажем, Толстой все время мысленно следит за своими героями и точно знает особый жест, которым в ту или иную минуту те воспользуются. Но есть в Достоевском нечто еще более поразительное. Казалось, самой судьбой ему было уготовано стать величайшим русским драматургом, но он не нашел своего пути и стал романистом.
> Не занимался же он деконструкцией жанра, в самом деле?
Ну вообще-то "Король, дама, валет" если и не деконструкция европейского романа того времени, то как минимум тонкая пародия на него. Равно как "Отчаяние" - своего рода деконструкция детектива.
Там Набоков вообще свои же комментарии к "Евгению Онегину" обстебал (в том числе).
> Облачным, но светлым днем, в исходе четвертого часа, первого апреля 192... года (иностранный критик заметил как-то, что хотя многие романы, все немецкие например, начинаются с даты, только русские авторы -- в силу оригинальной честности нашей литературы -- не договаривают единиц), у дома номер семь по Танненбергской улице, в западной части Берлина, остановился мебельный фургон, очень длинный и очень желтый, запряженный желтым-же трактором с гипертрофией задних колес и более чем откровенной анатомией. На лбу у фургона виднелась звезда вентилятора, а по всему его боку шло название перевозчичьей фирмы синими аршинными литерами, каждая из коих (включая и квадратную точку) была слева оттенена черной краской: недобросовестная попытка пролезть в следующее по классу измерение. Тут же перед домом (в котором я сам буду жить), явно выйдя навстречу своей мебели (а у меня в чемодане больше черновиков чем белья) стояли две особы. Мужчина, облаченный в зелено-бурое войлочное пальто, слегка оживляемое ветром, был высокий, густобровый старик с сединой в бороде и усах, переходящей в рыжеватость около рта, в котором он бесчувственно держал холодный, полуоблетевший сигарный окурок. Женщина, коренастая и немолодая, с кривыми ногами и довольно красивым, лже-китайским лицом, одета была в каракулевый жакет; ветер, обогнув ее, пахнул неплохими, но затхловатыми духами. Оба, неподвижно и пристально, с таким вниманием точно их собирались обвесить, наблюдали за тем, как трое красновыйных молодцов в синих фартуках одолевали их обстановку.
мда
Неужели ты не видишь, что это графомания ради графомании? Я представляю как Набоков сидел, кряхтел, пыхтел и думал как бы напихать в предложение побольше ненужных подробностей. И ещё. Хватит уже писать про поколение твиттера, я это в обсуждениях про Набокова читаю не первый раз, придумай что-нибудь новое.
тоже, лол
> Неужели ты не видишь
Охуенная аргументация, конечно. "Всем нормальным посонам очевидно, если тебе не очевидно, ты лох".
Ты долбоеб и неосилятор, вот что я вижу.
Будут внятные претензии и нормальные аргументы, а не "мда кряк пук Набакаф грамофон ниужели вы нивидити" - будет нормальный разговор.
А пока все, свободен.
>Мне было двенадцать лет, когда сорок пять лет тому назад я впервые прочел «Преступление и наказание» и решил, что это могучая и волнующая книга. Я перечитал ее, когда мне было 19, в кошмарные годы Гражданской войны в России, и понял, что она затянута, нестерпимо сентиментальна и дурно написана. В 28 лет я вновь взялся за нее, так как писал тогда книгу, где упоминался Достоевский. Я перечитал ее в четвертый раз, готовясь к лекциям в американских университетах. И лишь совсем недавно я наконец понял, что меня так коробит в ней.
>Все это, и в еще большей мере драгоценные предметы, принесенные в дар церкви лицами, для меня почти легендарными (золотой крест, будто бы сделанный святым Элигием и подаренный Дагобертом, порфировая, с финифтяными украшениями, гробница сыновей Людовика Немецкого), предметы, благодаря которым у меня, когда мы направлялись к нашим скамьям, было такое чувство, словно я иду по долине, посещаемой феями, где селянин с изумлением замечает на скале, на дереве, в болоте осязаемый след их сверхъестественных появлений, — все это в моих глазах совершенно обособляло церковь от остального города; для меня она представляла собой здание, которое занимало пространство, имевшее, если можно так выразиться, четыре измерения, — четвертым было Время, — и двигало сквозь века свой корабль, который, устремляясь от пролета к пролету, от придела к приделу, казалось, побеждал и преодолевал не просто столько-то метров, но эпоху за эпохой всякий раз выходил победителем; здание, скрывавшее грубый и суровый XI век в толще стен, из которых тяжелые его своды, всюду заделанные и замурованные глыбами бутового камня, выступали только в длинном проеме лестницы на колокольню, но и здесь он был прикрыт изящными готическими аркадами, кокетливо обступившими его, подобно тому как старшие сестры, чтобы посторонним не было видно их младшего брата, увальня, грубияна и оборванца, с приветливой улыбкой становятся перед ним; здание, вздымавшее над площадью прямо в небо свою башню, помнившую Людовика Святого и как будто сейчас еще видевшую его перед собой; здание, погружавшееся вместе со своим склепом в темь меровингской ночи, где, ощупью ведя нас под мрачным сводом с могучими ребрами, напоминавшим перепонку исполинской каменной летучей мыши, Теодор или его сестра освещали свечой гробницу внучки Зигеберта, а на крышке гробницы — похожую на след допотопного животного впадину, образовавшуюся, по преданию, оттого, что «хрустальная лампада в ночь убийства франкской принцессы оторвалась от золотых цепей, на которых она висела в том месте, где сейчас находится абсида, и так, что хрусталь не разбился, а пламя не погасло, ушла в податливый камень».
И это еще не самый закрученный период.
>Все это, и в еще большей мере драгоценные предметы, принесенные в дар церкви лицами, для меня почти легендарными (золотой крест, будто бы сделанный святым Элигием и подаренный Дагобертом, порфировая, с финифтяными украшениями, гробница сыновей Людовика Немецкого), предметы, благодаря которым у меня, когда мы направлялись к нашим скамьям, было такое чувство, словно я иду по долине, посещаемой феями, где селянин с изумлением замечает на скале, на дереве, в болоте осязаемый след их сверхъестественных появлений, — все это в моих глазах совершенно обособляло церковь от остального города; для меня она представляла собой здание, которое занимало пространство, имевшее, если можно так выразиться, четыре измерения, — четвертым было Время, — и двигало сквозь века свой корабль, который, устремляясь от пролета к пролету, от придела к приделу, казалось, побеждал и преодолевал не просто столько-то метров, но эпоху за эпохой всякий раз выходил победителем; здание, скрывавшее грубый и суровый XI век в толще стен, из которых тяжелые его своды, всюду заделанные и замурованные глыбами бутового камня, выступали только в длинном проеме лестницы на колокольню, но и здесь он был прикрыт изящными готическими аркадами, кокетливо обступившими его, подобно тому как старшие сестры, чтобы посторонним не было видно их младшего брата, увальня, грубияна и оборванца, с приветливой улыбкой становятся перед ним; здание, вздымавшее над площадью прямо в небо свою башню, помнившую Людовика Святого и как будто сейчас еще видевшую его перед собой; здание, погружавшееся вместе со своим склепом в темь меровингской ночи, где, ощупью ведя нас под мрачным сводом с могучими ребрами, напоминавшим перепонку исполинской каменной летучей мыши, Теодор или его сестра освещали свечой гробницу внучки Зигеберта, а на крышке гробницы — похожую на след допотопного животного впадину, образовавшуюся, по преданию, оттого, что «хрустальная лампада в ночь убийства франкской принцессы оторвалась от золотых цепей, на которых она висела в том месте, где сейчас находится абсида, и так, что хрусталь не разбился, а пламя не погасло, ушла в податливый камень».
И это еще не самый закрученный период.
Вступление пишется обычно художественным стилем, отличающимся от других очень длинными и непонятными предложениями. В хорошем сочинении введение тоже должно быть наполнено именно такими длинными предложениями. Для этого найдите в тексте вступления все существительные, которые описываются менее чем четырьмя словами, и допишите к ним прилагательных, причастных и деепричастных оборотов, а также приложений, наречий и ещё всякой сочинительной мишуры. Повторите операцию хотя бы три-четыре раза.
Пример
1. В лесу мы собирали ягоды и грибы.
2. В тёплом лесу, в котором сосны устремляются вверх, к солнцу, словно мачты, мы собирали сладкие ягоды, растущие на кустиках, и грибы, которые там и тут пробивались сквозь хвою.
3. В тёплом лесу, в котором величественные сосны со стволами, подобными колоннам храма, устремляются вверх к яркому золотому солнцу, стремящемуся подарить свой лучик всему живому, словно стройные мачты корабля, мы собирали сладкие ягоды, растущие там и тут на кустиках, которые ярко зеленеют на ковре из иголочек, и грибы, которые там и тут пробивались сквозь копившуюся долгие годы хвою.
4. В тёплом лесу, в котором величественные сосны со стволами, подобными мраморным колоннам какого-нибудь великолепного храма, увенчанным капителью, устремляются вверх к яркому золотому солнцу, стремящемуся подарить свой тёплый приятный лучик всему живому, словно стройные мачты корабля, готовящегося отправиться в дальнее плавание, мы собирали сладкие ягоды, растущие там и тут на кустиках, которые ярко зеленеют на рыжевато-буром ковре из иголочек, опавших совсем недавно и давным-давно, и грибы, которые там и тут пробивались сквозь копившуюся долгие годы, как счастливые, так и не очень, хвою.
5. В тёплом лесу, в котором величественные сосны, со стволами, подобными высоким мраморным колоннам, увенчанным восхитительной капителью какого-нибудь великолепного храма, устремляются вверх, к яркому золотому солнцу, стремящемуся подарить свой тёплый приятный лучик всему живому, словно стройные мачты корабля, готовящегося отправиться в дальнее плавание, которое может закончиться и счастливо, и трагично, но, несмотря на опасности, всё равно состоится, мы собирали сладкие лесные ягоды, растущие там и тут на кустиках, которые ярко зеленеют на красивом,рыжевато-буром ковре из тоненьких иголочек, опавших совсем недавно и давным-давно, и грибы, которые там и тут пробивались сквозь копившуюся долгие годы, как счастливые, так и не очень, хвою.
Вступление пишется обычно художественным стилем, отличающимся от других очень длинными и непонятными предложениями. В хорошем сочинении введение тоже должно быть наполнено именно такими длинными предложениями. Для этого найдите в тексте вступления все существительные, которые описываются менее чем четырьмя словами, и допишите к ним прилагательных, причастных и деепричастных оборотов, а также приложений, наречий и ещё всякой сочинительной мишуры. Повторите операцию хотя бы три-четыре раза.
Пример
1. В лесу мы собирали ягоды и грибы.
2. В тёплом лесу, в котором сосны устремляются вверх, к солнцу, словно мачты, мы собирали сладкие ягоды, растущие на кустиках, и грибы, которые там и тут пробивались сквозь хвою.
3. В тёплом лесу, в котором величественные сосны со стволами, подобными колоннам храма, устремляются вверх к яркому золотому солнцу, стремящемуся подарить свой лучик всему живому, словно стройные мачты корабля, мы собирали сладкие ягоды, растущие там и тут на кустиках, которые ярко зеленеют на ковре из иголочек, и грибы, которые там и тут пробивались сквозь копившуюся долгие годы хвою.
4. В тёплом лесу, в котором величественные сосны со стволами, подобными мраморным колоннам какого-нибудь великолепного храма, увенчанным капителью, устремляются вверх к яркому золотому солнцу, стремящемуся подарить свой тёплый приятный лучик всему живому, словно стройные мачты корабля, готовящегося отправиться в дальнее плавание, мы собирали сладкие ягоды, растущие там и тут на кустиках, которые ярко зеленеют на рыжевато-буром ковре из иголочек, опавших совсем недавно и давным-давно, и грибы, которые там и тут пробивались сквозь копившуюся долгие годы, как счастливые, так и не очень, хвою.
5. В тёплом лесу, в котором величественные сосны, со стволами, подобными высоким мраморным колоннам, увенчанным восхитительной капителью какого-нибудь великолепного храма, устремляются вверх, к яркому золотому солнцу, стремящемуся подарить свой тёплый приятный лучик всему живому, словно стройные мачты корабля, готовящегося отправиться в дальнее плавание, которое может закончиться и счастливо, и трагично, но, несмотря на опасности, всё равно состоится, мы собирали сладкие лесные ягоды, растущие там и тут на кустиках, которые ярко зеленеют на красивом,рыжевато-буром ковре из тоненьких иголочек, опавших совсем недавно и давным-давно, и грибы, которые там и тут пробивались сквозь копившуюся долгие годы, как счастливые, так и не очень, хвою.
Это проза ноунейма, по которой видно, какая она хуёвая. Тебя попросили указать на лишнее в тексте Набокова.
Не лишнее, но они перегружены и слишком длинны. Так ли писал Пушкин? Кто же так пишет?
> они перегружены и слишком длинны
Покажи как надо - отредактируй предложения и устрани все перегрузки и длинноты. Раз уж ты их видишь, значит, и устранить сумеешь. Ты же не на "я так вижу" опираешься, а на какие-то правила стилистики, правда?
Литературные предпочтения Набокова. Из того, что может быть интересно букачу.
>Salinger, J. D. By far one of the finest artists in recent years.
>Hemingway, Ernest. A writer of books for boys. Certainly better than Conrad. Has at least a voice of his own. Nothing I would care to have written myself. In mentality and emotion, hopelessly juvenile. Loathe his works about bells, balls, and bulls.
>Camus, Albert. Dislike him. Second-rate, ephemeral, puffed-up. A nonentity, means absolutely nothing to me. Awful.
Интересно, он Кастанеду читал? По-любому же читал. По Кастанеде он же хуй получается, и он как умный человек не мог об этом не догадываться. Представляю, как у него подгорало на старости лет.
#ЧСВ
>#ЧСВ
Ты думаешь, это выражение прямо из Кастанеды пошло? Нет, сначала его форсили в Фидо, потом на Лурочке, если бы не этот форс, ты бы это выражение и не знал.
Да, некоторые так высоко задирают подбородок, что сворачиваются колесом и засовывают голову в задницу.
Ненавижу описания природы и каждой тарелочки в комнате, вот что я скажу.
Когда князь Мышкин возвращался в Россию поздним ноябрём, одетый в лёгкую швейцарскую одежду - я явственно представлял всю гнусность погоды несмотря на отсутствие подробных описаний.
Еще стоит вспомнить, как сбивчиво и обрывочно начинался приступ князя Мышкина. И буквально парой слов Достоевский упоминает грозу - сначала далёкую, будто проходящую мимо, но неизбежно разразившуюсю. Достоевский проводя эту параллель не только только приукрасил описание эпилептического припадка, но и делает ярчайшее описание грозы, не описывая её напрямую.
Достоевский - художник невысказанного, но подразумеваемого. Несмотря на нравоучительность, которую ему обычно приписывают, он не держит читателя за идиота. Даже когда он изображает нелюбимых ним либералов и нигилистов - он вводит в свой роман неприятного персонажа, но не оценивает его. У читателя всегда есть свобода сказать, что писатель рассматривает лишь частные случаи.
Из Набокова я читал только начало Лолиты и фрагмент из треда. Он постоянно хочет всё описать, и тебе никак не удается сконцентрироваться на чем то одном, и общая картина складывается бедная. Достоевский о многом умалчивает, но как ни парадоксально, картины выходят у него и детальнее, и глубже, чем у Набокова.
> Из Набокова я читал только начало Лолиты и фрагмент из треда.
Молодец, но можно было просто рецензию Гоблина посмотреть и не читать вообще.
>Ненавижу описания природы и каждой тарелочки в комнате, вот что я скажу.
У людей телевизоров не было, что ты хочешь.
А Набоков вообще не столько про красивые описания, сколько про литературные игры. Все эти детальки переплетены друг с другом, и имеют какой-то дополнительный смысл.
Все так.
>Огромная, черная стрела часов, застывшая перед своим ежеминутным жестом, сейчас вот дрогнет, и от ее тугого толчка тронется весь мир: медленно отвернется циферблат, полный отчаяния, презрения и скуки; столбы, один за другим, начнут проходить, унося, подобно равнодушным атлантам, вокзальный свод; потянется платформа, увозя в неведомый путь окурки, билетики, пятна солнца, плевки; не вращая вовсе колесами, проплывет железная тачка; книжный лоток, увешанный соблазнительными обложками, – фотографиями жемчужно-голых красавиц, – пройдет тоже; и люди, люди, люди на потянувшейся платформе, переставляя ноги и все же не подвигаясь, шагая вперед и все же пятясь, – как мучительный сон, в котором есть и усилие неимоверное, и тошнота, и ватная слабость в икрах, и легкое головокружение, – пройдут, отхлынут, уже замирая, уже почти падая навзничь…
>Больше женщин, чем мужчин, – как это всегда бывает среди провожающих… Сестра Франца, такая бледная в этот ранний час, нехорошо пахнущая натощак, в клетчатой пелерине, какой, небось, не носят в столице, – и мать, маленькая, круглая, вся в коричневом, как плотный монашек. Вот запорхали платки.
>И отошли не только они, – эти две знакомые улыбки,-тронулся не только вокзал, с лотком, тачкой, белым продавцом слив и сосисок, – тронулся и старый городок в розоватом тумане осеннего утра: каменный курфюрст на площади, землянично-темный собор, поблескивающие вывески, цилиндр, рыба, медное блюдо парикмахера… Теперь уж не остановить. Понесло! Торжественно едут дома, хлопают занавески в открытых окнах родного дома, потрескивают полы, скрипят стены, сестра и мать пьют на быстром сквозняке утренний кофе, мебель вздрагивает от учащающихся толчков, – все скорее, все таинственнее едут дома, собор, площадь, переулки… И хотя уже давно мимо вагонного окна развертывались поля в золотистых заплатах, Франц еще ощущал, как отъезжает городишко, где он прожил двадцать лет.
>Огромная, черная стрела часов, застывшая перед своим ежеминутным жестом, сейчас вот дрогнет, и от ее тугого толчка тронется весь мир: медленно отвернется циферблат, полный отчаяния, презрения и скуки; столбы, один за другим, начнут проходить, унося, подобно равнодушным атлантам, вокзальный свод; потянется платформа, увозя в неведомый путь окурки, билетики, пятна солнца, плевки; не вращая вовсе колесами, проплывет железная тачка; книжный лоток, увешанный соблазнительными обложками, – фотографиями жемчужно-голых красавиц, – пройдет тоже; и люди, люди, люди на потянувшейся платформе, переставляя ноги и все же не подвигаясь, шагая вперед и все же пятясь, – как мучительный сон, в котором есть и усилие неимоверное, и тошнота, и ватная слабость в икрах, и легкое головокружение, – пройдут, отхлынут, уже замирая, уже почти падая навзничь…
>Больше женщин, чем мужчин, – как это всегда бывает среди провожающих… Сестра Франца, такая бледная в этот ранний час, нехорошо пахнущая натощак, в клетчатой пелерине, какой, небось, не носят в столице, – и мать, маленькая, круглая, вся в коричневом, как плотный монашек. Вот запорхали платки.
>И отошли не только они, – эти две знакомые улыбки,-тронулся не только вокзал, с лотком, тачкой, белым продавцом слив и сосисок, – тронулся и старый городок в розоватом тумане осеннего утра: каменный курфюрст на площади, землянично-темный собор, поблескивающие вывески, цилиндр, рыба, медное блюдо парикмахера… Теперь уж не остановить. Понесло! Торжественно едут дома, хлопают занавески в открытых окнах родного дома, потрескивают полы, скрипят стены, сестра и мать пьют на быстром сквозняке утренний кофе, мебель вздрагивает от учащающихся толчков, – все скорее, все таинственнее едут дома, собор, площадь, переулки… И хотя уже давно мимо вагонного окна развертывались поля в золотистых заплатах, Франц еще ощущал, как отъезжает городишко, где он прожил двадцать лет.
Приглашение на казнь не сильно понравилось, слишком много графоманства для простой мысли: быдло убивает нас, гениев
> быдло убивает нас, гениев
Какое быдляцкое понимание разрыва между бренным миром и человеческой жизнью.
> Человеческая жизнь не в бренном мире проходит?
Нет, конечно. Разум телом не ограничен, о чём множество людей с древнейших времён по-всякому говорят.
Ебучий графоман и посредственность, женившаяся на жидовке, смеет критиковать Великого Мастера. Набоков - это муха, которую ловит Свидригайлов.
Ты, это, успокойся малехо, а то как бы у тебя эпилептический припадок не случился.
+
Заебали новиопы своими ручонками лезть к русской литературе. Есть же прекрасные советские писатели - Шолохов, Трифонов, Фадеев.
О нет, дружок, Шолохов и Фадеев - русские писатели. Советские это те, кто родился и вырос в Совке, и не мог быть воспитан людьми, получившими образование в Российской Империи. Советские писатели и поэты - это, как правило, многонациональное загадочное мясо: Трифонов, Высоцкий, Окуджава, Бродский, Довлатов.
>выдуманные племена
>практически неизвестный нацгенезис славянства как такового
>нация как госконструкт по всему миру появляется в 18м веке
>выводит линии связи
Хуя даун.
Лолита - это набор филологических ребусов и экспериментов, сюжет там второстепенен.
Ну эксперимент тип. Можно ли сделать книгу об абсолютно мерзком с точки зрения морали персонаже настолько прекрасной, что твое наслаждение ее красотой будет сильнее, чем презрение к его мерзости. Как-то так.
churkan
Интервью Набокова в Монтрё, записанное в 1974 году. Субтитры на русском прилагаются. Больше всего меня интересует вот эта часть:
>Я не буду говорить о современных русских писателях, поскольку я придерживаюсь правила не высказываться на публику о еще живых авторах. Кроме того, я бы воздержался и от оценок тех, кто принадлежит к моим нынешним читателям, хотя среди них и присутствует некоторое количество гениев и определенное число откровенных ослов.
Не говорим сейчас про Сашу Соколова, Б. Пастернака и Шолохова, которым он дал оценку. Известно по "Аде", что Набоков знал про Окуджаву, хорошо отозвался о "Тёркине" Твардовского, что как бы намекает на то, что он следил за советским творческим процессом. А кто еще? Интересны те, про кого Владимир Владимирович умолчал. 74-й год. На тот момент было опубликовано уже более половины знаковых произведений Стругацких. Во всю печатались Аксенов и Трифонов. Уже пять лет как существовали "Москва-Петушки" Венечки Ерофеева. В том году примерно уже Шукшин умер, написав все, что можно. Нагибин, Арсений Тарковский, Бондарев. По-любому ведь он читал как минимум Андрея Платонова (его даже Хемингуэй читал и говорил, что учился у него), о котором он умолчал, но который умер за двадцать лет до самого Набокова.
Кто из ушедших писателей советского времени Набокову пришелся по вкусу, но о котором он умолчал? А кто точно и наверняка вызвал у него отвращение? Ваши предположения.
>На тот момент было опубликовано уже более половины знаковых произведений Стругацких.
Кстати, было б забавно, если бы Стругацкие ему зашли.
> А кто еще?
Ильф и Петров.
> Тем удивительней, что человек, походя припечатавший как троечников Нобелевских лауреатов — Фолкнера и Пастернака, окрестивший Ван Гога “банальным баловнем изысканной части буржуазного класса”, дважды (дважды!) очень высоко оценил успешных советских сатириков и юмористов — Ильфа и Петрова: “Два поразительно одаренных писателя…” — сказано о них в интервью, данном в 1966-м, а четырьмя годами раньше — от лица Джона Шейда, героя “Бледного огня”, еще восторженней: “эти гениальные близнецы”. Спору нет, Ильф и Петров отличные писатели, но вряд ли они чувствовали бы себя уютно в одном ряду с Шекспиром, Пушкиным, Толстым — гениями в полном смысле слова, в том числе и по мнению Набокова.
https://magazines.gorky.media/inostran/2004/10/strannye-sblizheniya-2.html
Уууу пидораз
порезаны
>я придерживаюсь правила не высказываться на публику о еще живых авторах.
Это что бы его в ответ аргументированно не обоссали?
Ну, про Хемингуэя и Фолкнера он высказывался еще когда те были живы. Что странно, так это то, что Хэм не реагировал на Набокова никак, хотя легко отвечал Фолкнеру.
С Буниным у него было соперничество. Вообще, Набоков довольно строгий критик, странно, что он не сказал, кто ему нравится, а кто нет из живущих авторов.
Из его современников по нему прошелся вроде как Адамович, если не ошибаюсь. Любопытно, кстати, будет почитать аргументированный разъеб Набокова от коллег по цеху. Есть у кого что?
Если не обязательно современники Набокова, то:
http://metaphysis.narod.ru/things/ilichevskii/ilichevskii_1.htm
Но нужно учитывать, что это эталонное "чья бы корова мычала", то есть не Иличевскому бы кукарекать.
>Любопытно, кстати, будет почитать аргументированный разъеб Набокова от коллег по цеху. Есть у кого что?
Есть сборник батхерта от В.В. в переписке современников
>В 1985—1987 годах учился в Физико-математической школе имени Колмогорова при МГУ. В 1993 году окончил факультет общей и прикладной физики Московского физико-технического института по специальности «теоретическая физика»
Ну там эта короче епта, нету души у набокава, пустышка все, куклы, не то ша у достоевскаво))0
А можно развернутую критику? А то ведь невежливо так сюда заявляться.
> По твоему физик-теоретик равен автослесарю?
В суждениях о литературе и прочих материях, в которых оба не смыслят - да, а что?
>С Буниным у него было соперничество. Вообще, Набоков довольно строгий критик, странно, что он не сказал, кто ему нравится, а кто нет из живущих авторов.
Вся советская литература - шлак, поэтому Набоков говорил о ней целокупно.
Например:
>Способный советский писатель собирает своих персонажей, участвующих в создании фабрики или колхоза, почти как автор детективного рассказа собирает несколько человек в загородном доме или в вагоне поезда, где вот-вот должно произойти убийство. В советском повествовании идея преступления принимает вид тайного врага, замышляющего против трудов и планов советского предприятия. Как в банальном детективе, разнообразные герои изображены так, что читатель никогда до конца не уверен, действительно ли этот грубоватый и мрачный субъект так уж плох, а льстивый, общительный бодрячок так уж хорош. В роли сыщика выступает пожилой рабочий, потерявший глаз на фронтах Гражданской войны, или пышущая здоровьем девица, посланная из центра расследовать, почему выпуск важной продукции катастрофически падает. Герои — скажем, фабричные рабочие — подобраны так, чтобы продемонстрировать все оттенки коммунистической сознательности: одни из них — стойкие, честные реалисты, другие бережно хранят память о первых годах советской власти, третьи — необразованные и неопытные молодые люди с изрядной большевистской интуицией. Читатель следит за действием и диалогом, пытается уловить тот или иной намек и понять, кто из них искренен, а кто скрывает мрачную тайну. Сюжет сгущается, и когда наступает кульминация и сильная молчаливая девушка срывает с негодяя маску, мы обнаруживаем то, что уже подозревали: человек, подрывающий работу завода, не плюгавый пожилой рабочий, коверкающий марксистские словечки, благослови Господь его мелкую благонамеренную душу, но ловкий, развязный малый, хорошо подкованный в марксизме, и страшная его тайна заключается в том, что кузен его мачехи был племянником капиталиста. Я видел похожие нацистские романы, только не с классовым, а с расовым подходом. Кроме сюжетного сходства с самыми шаблонными детективами обратите внимание на «псевдорелигиозный» момент. Маленький пожилой рабочий, который оказывается положительным героем, — род непристойной пародии: не слишком сообразительный, но сильный духом и верой, он наследует Царство Небесное, тогда как блестящий фарисей отправлен в «совсем другое место»
>С Буниным у него было соперничество. Вообще, Набоков довольно строгий критик, странно, что он не сказал, кто ему нравится, а кто нет из живущих авторов.
Вся советская литература - шлак, поэтому Набоков говорил о ней целокупно.
Например:
>Способный советский писатель собирает своих персонажей, участвующих в создании фабрики или колхоза, почти как автор детективного рассказа собирает несколько человек в загородном доме или в вагоне поезда, где вот-вот должно произойти убийство. В советском повествовании идея преступления принимает вид тайного врага, замышляющего против трудов и планов советского предприятия. Как в банальном детективе, разнообразные герои изображены так, что читатель никогда до конца не уверен, действительно ли этот грубоватый и мрачный субъект так уж плох, а льстивый, общительный бодрячок так уж хорош. В роли сыщика выступает пожилой рабочий, потерявший глаз на фронтах Гражданской войны, или пышущая здоровьем девица, посланная из центра расследовать, почему выпуск важной продукции катастрофически падает. Герои — скажем, фабричные рабочие — подобраны так, чтобы продемонстрировать все оттенки коммунистической сознательности: одни из них — стойкие, честные реалисты, другие бережно хранят память о первых годах советской власти, третьи — необразованные и неопытные молодые люди с изрядной большевистской интуицией. Читатель следит за действием и диалогом, пытается уловить тот или иной намек и понять, кто из них искренен, а кто скрывает мрачную тайну. Сюжет сгущается, и когда наступает кульминация и сильная молчаливая девушка срывает с негодяя маску, мы обнаруживаем то, что уже подозревали: человек, подрывающий работу завода, не плюгавый пожилой рабочий, коверкающий марксистские словечки, благослови Господь его мелкую благонамеренную душу, но ловкий, развязный малый, хорошо подкованный в марксизме, и страшная его тайна заключается в том, что кузен его мачехи был племянником капиталиста. Я видел похожие нацистские романы, только не с классовым, а с расовым подходом. Кроме сюжетного сходства с самыми шаблонными детективами обратите внимание на «псевдорелигиозный» момент. Маленький пожилой рабочий, который оказывается положительным героем, — род непристойной пародии: не слишком сообразительный, но сильный духом и верой, он наследует Царство Небесное, тогда как блестящий фарисей отправлен в «совсем другое место»
> С Буниным у него было соперничество.
Только в фантазиях Набокова. Разные лиги. О каком соперничестве можно говорить, когда Володя всю свою жизнь копировал Бунина.
В сосничестве перечитывал много разных советских романов, название которых уже и не вспомнить, и могу подтвердить, что в словах Набокова есть доля правды.
Спишите видеть бинарную проецирующую дурилку.
Ничем не отличается от стандартного сообщения в букаче о том, как плохие коммунисты уничтожили великую русскую культуру. Это заказная статья для газеты, читающейся в среде русских иммигрантов?
Тебя не удивляет, что некая страна семьдесят ёбаных лет выпускала вагоны макулатуры ровно так, как это распланировал молодой публицист в подтирочном листке русских эмигрантов?
Не мечи бисер, толку не будет. С этими дискуссия бессмысленна. По многим причинам, лень их здесь озвучивать, да ты и так ведь их, наверное, знаешь.
>В один прекрасный день, в Праге, Герман Карлович нос к носу сталкивается с бродягой, «похожим на него, как брат»{270}. С этой минуты его преследуют воспоминания о необыкновенном сходстве и растущее искушение им воспользоваться; он как будто видит свой долг в том, чтобы не оставить это чудо в состоянии природного убожества, и чувствует необходимость так или иначе завладеть им — одним словом, испытывает нечто вроде головокружения при виде шедевра. Вы уже догадались, что в конце концов он убьет своего двойника, чтобы самому сойти за покойника. Еще одно идеальное преступление, скажете вы. Да, но на этот раз — особого рода, ибо сходство, на котором оно основано, возможно, является иллюзией. Во всяком случае, совершив убийство, Герман Карлович не совсем уверен в том, что не обознался. Не исключено, что речь шла всего лишь о «недоразумении»[78], о призрачном сходстве вроде того, какое мы улавливаем иной раз, в минуты усталости, в лицах прохожих. Так саморазрушается преступление — а вместе с ним и роман.
>Мне кажется, что это настойчивое стремление к самоанализу и саморазрушению достаточно полно характеризует творческую манеру Набокова. Он очень талантливый писатель — но писатель-поскребыш. Высказав это обвинение, я имею в виду духовных родителей Набокова, и прежде всего Достоевского: ибо герой этого причудливого романа-недоноска в большей степени, чем на своего двойника Феликса, похож на персонажей «Подростка», «Вечного мужа», «Записок из мертвого дома» — на всех этих изощренных и непримиримых безумцев, вечно исполненных достоинства и вечно униженных, которые резвятся в аду рассудка, измываются надо всем и непрерывно озабочены самооправданием — между тем как сквозь не слишком тугое плетенье их горделивых и жульнических исповедей проглядывают ужас и беззащитность. Разница в том, что Достоевский верил в своих героев, а Набоков в своих уже не верит — как, впрочем, и в искусство романа вообще. Он открыто пользуется приемами Достоевского, но при этом осмеивает их прямо по ходу повествования, превращая в набор обветшалых и неминуемых штампов: «Так ли все это было? <…> Что-то уж слишком литературен этот наш разговор, смахивает на застеночные беседы в бутафорских кабаках имени Достоевского; еще немного, и появится: „сударь“, даже в квадрате: „сударь-с“, — знакомый взволнованный говорок: „и уж непременно, непременно…“ там и весь мистический гарнир нашего отечественного Пинкертона». В искусстве романа, как, впрочем, и повсюду за его пределами, следует различать этап производства орудий труда: и этап рефлексии по поводу орудий уже произведенных. Набоков — писатель, принадлежащий ко второму периоду, и он без колебаний посвящает себя рефлексии. Он никогда не пишет без того, чтобы при этом не видеть себя со стороны, — так некоторые слушают собственный голос, — и едва ли не единственным предметом его интереса служат те изощренные ловушки, в которые попадается его рефлексирующее сознание. «Я заметил, — пишет Набоков, — что думаю вовсе не о том, о чем мне казалось, что думаю, — попытался поймать свое сознание врасплох, но запутался». Этот пассаж, изящно описывающий скольжение от бодрствования ко сну, достаточно ясно дает понять, что именно в первую очередь занимает и героя, и автора «Отчаяния». В результате получился курьезный труд — роман самокритики и самокритика романа. Здесь можно вспомнить «Фальшивомонетчиков»{271}. Однако Жид соединял в себе критика и экспериментатора: пробуя новые приемы, он изучал произведенный ими эффект. Набоков (что это — самоуверенность или скептицизм?) далек от того, чтобы изобретать новую технику: высмеивая ухищрения классического романа, он не пользуется при этом никакими другими. Ему довольно и малого: внезапно оборвать описание или диалог и обратиться к нам с такими примерно словами: «Я ставлю точку, чтобы не впасть в банальность». Что ж, прекрасно — но что мы получаем в итоге? Во-первых, чувство неудовлетворенности. Закрывая книгу, читатель думает: «Вот уж воистину много шуму из ничего». И потом — если Набоков выше романов, которые пишет, зачем ему тогда их писать? Так, пожалуй, скажут, что он делает это из мазохизма, что ему доставляет радость поймать себя самого за надувательством. И наконец: я охотно признаю за Набоковым полное право на трюки с классическими романными положениями — но что он предлагает нам взамен? Подготовительную болтовню — а когда мы уже как следует подготовлены, ничего не происходит, — великолепные миниатюры, очаровательные портреты, литературные опыты. Где же роман? Собственный яд разъел его: именно это я и называю ученой литературой. Герой «Отчаяния» признается: «С конца четырнадцатого до середины девятнадцатого года я прочел тысяча восемнадцать книг, — вел счет». Боюсь, что Набоков, как и его персонаж, прочел слишком много.
>И вместе с тем я вижу еще одно сходство между автором и его героем: оба они — жертвы войны и эмиграции. Да, у Достоевского сегодня нет недостатка в захлебывающихся цинизмом потомках, еще более изощренных, чем их прародитель. Я имею в виду прежде всего писателя, живущего в СССР, — Юрия Олешу{272}. Однако мрачный индивидуализм Олеши не мешает ему быть частью советского общества. У него есть корни. Между тем наряду с этой литературой сегодня существует и другая — любопытная литература эмигрантов, русских и не только, которые лишились своих корней. Оторванность от почвы у Набокова, как и у Германа Карловича, абсолютна. Они не интересуются обществом — хотя бы для того, чтобы против него взбунтоваться, — потому что ни к какому обществу не принадлежат. Именно это в конце концов приводит Карловича[79] к его совершенному преступлению, а Набокова заставляет излагать по-английски сюжеты-пустышки{273}.
Что скажете?
>В один прекрасный день, в Праге, Герман Карлович нос к носу сталкивается с бродягой, «похожим на него, как брат»{270}. С этой минуты его преследуют воспоминания о необыкновенном сходстве и растущее искушение им воспользоваться; он как будто видит свой долг в том, чтобы не оставить это чудо в состоянии природного убожества, и чувствует необходимость так или иначе завладеть им — одним словом, испытывает нечто вроде головокружения при виде шедевра. Вы уже догадались, что в конце концов он убьет своего двойника, чтобы самому сойти за покойника. Еще одно идеальное преступление, скажете вы. Да, но на этот раз — особого рода, ибо сходство, на котором оно основано, возможно, является иллюзией. Во всяком случае, совершив убийство, Герман Карлович не совсем уверен в том, что не обознался. Не исключено, что речь шла всего лишь о «недоразумении»[78], о призрачном сходстве вроде того, какое мы улавливаем иной раз, в минуты усталости, в лицах прохожих. Так саморазрушается преступление — а вместе с ним и роман.
>Мне кажется, что это настойчивое стремление к самоанализу и саморазрушению достаточно полно характеризует творческую манеру Набокова. Он очень талантливый писатель — но писатель-поскребыш. Высказав это обвинение, я имею в виду духовных родителей Набокова, и прежде всего Достоевского: ибо герой этого причудливого романа-недоноска в большей степени, чем на своего двойника Феликса, похож на персонажей «Подростка», «Вечного мужа», «Записок из мертвого дома» — на всех этих изощренных и непримиримых безумцев, вечно исполненных достоинства и вечно униженных, которые резвятся в аду рассудка, измываются надо всем и непрерывно озабочены самооправданием — между тем как сквозь не слишком тугое плетенье их горделивых и жульнических исповедей проглядывают ужас и беззащитность. Разница в том, что Достоевский верил в своих героев, а Набоков в своих уже не верит — как, впрочем, и в искусство романа вообще. Он открыто пользуется приемами Достоевского, но при этом осмеивает их прямо по ходу повествования, превращая в набор обветшалых и неминуемых штампов: «Так ли все это было? <…> Что-то уж слишком литературен этот наш разговор, смахивает на застеночные беседы в бутафорских кабаках имени Достоевского; еще немного, и появится: „сударь“, даже в квадрате: „сударь-с“, — знакомый взволнованный говорок: „и уж непременно, непременно…“ там и весь мистический гарнир нашего отечественного Пинкертона». В искусстве романа, как, впрочем, и повсюду за его пределами, следует различать этап производства орудий труда: и этап рефлексии по поводу орудий уже произведенных. Набоков — писатель, принадлежащий ко второму периоду, и он без колебаний посвящает себя рефлексии. Он никогда не пишет без того, чтобы при этом не видеть себя со стороны, — так некоторые слушают собственный голос, — и едва ли не единственным предметом его интереса служат те изощренные ловушки, в которые попадается его рефлексирующее сознание. «Я заметил, — пишет Набоков, — что думаю вовсе не о том, о чем мне казалось, что думаю, — попытался поймать свое сознание врасплох, но запутался». Этот пассаж, изящно описывающий скольжение от бодрствования ко сну, достаточно ясно дает понять, что именно в первую очередь занимает и героя, и автора «Отчаяния». В результате получился курьезный труд — роман самокритики и самокритика романа. Здесь можно вспомнить «Фальшивомонетчиков»{271}. Однако Жид соединял в себе критика и экспериментатора: пробуя новые приемы, он изучал произведенный ими эффект. Набоков (что это — самоуверенность или скептицизм?) далек от того, чтобы изобретать новую технику: высмеивая ухищрения классического романа, он не пользуется при этом никакими другими. Ему довольно и малого: внезапно оборвать описание или диалог и обратиться к нам с такими примерно словами: «Я ставлю точку, чтобы не впасть в банальность». Что ж, прекрасно — но что мы получаем в итоге? Во-первых, чувство неудовлетворенности. Закрывая книгу, читатель думает: «Вот уж воистину много шуму из ничего». И потом — если Набоков выше романов, которые пишет, зачем ему тогда их писать? Так, пожалуй, скажут, что он делает это из мазохизма, что ему доставляет радость поймать себя самого за надувательством. И наконец: я охотно признаю за Набоковым полное право на трюки с классическими романными положениями — но что он предлагает нам взамен? Подготовительную болтовню — а когда мы уже как следует подготовлены, ничего не происходит, — великолепные миниатюры, очаровательные портреты, литературные опыты. Где же роман? Собственный яд разъел его: именно это я и называю ученой литературой. Герой «Отчаяния» признается: «С конца четырнадцатого до середины девятнадцатого года я прочел тысяча восемнадцать книг, — вел счет». Боюсь, что Набоков, как и его персонаж, прочел слишком много.
>И вместе с тем я вижу еще одно сходство между автором и его героем: оба они — жертвы войны и эмиграции. Да, у Достоевского сегодня нет недостатка в захлебывающихся цинизмом потомках, еще более изощренных, чем их прародитель. Я имею в виду прежде всего писателя, живущего в СССР, — Юрия Олешу{272}. Однако мрачный индивидуализм Олеши не мешает ему быть частью советского общества. У него есть корни. Между тем наряду с этой литературой сегодня существует и другая — любопытная литература эмигрантов, русских и не только, которые лишились своих корней. Оторванность от почвы у Набокова, как и у Германа Карловича, абсолютна. Они не интересуются обществом — хотя бы для того, чтобы против него взбунтоваться, — потому что ни к какому обществу не принадлежат. Именно это в конце концов приводит Карловича[79] к его совершенному преступлению, а Набокова заставляет излагать по-английски сюжеты-пустышки{273}.
Что скажете?
Что за «корнями» ухаживал Набоков, вырастив многое, а вовсе не «советское общество».
А можно я сам буду решать, насколько мне это позволяет моя щуплая независимость, не обращая внимания на панибратские поползновения сплотиться всяких незнакомцев?
Если вы хотите воевать с ветряными мельницами и дальше, сударь - пожалуйста, это ваше дело. Но тогда не удивляйтесь, что окружающие вас люди будут считать вас странным.
Это мнение всех окружающих меня людей? Всей русской интеллигенции? Всего Русскаго Народа?!
"Имя Сартра, как я знаю, ассоциируется с модной ныне философией, зародившейся в парижских кафе, и, поскольку на каждого так называемого «экзистенциалиста» найдется порядочно «сакториалистов» (простите за изысканный термин), этот английской выделки перевод первого романа Сартра «Тошнота» (который вышел в Париже в 1938 году) должен пользоваться некоторым успехом.
Трудно вообразить (кроме как в фарсе) дантиста, упорно удаляющего не те зубы. Сдается, однако, что у издателей и переводчиков получается нечто в этом роде. Недостаток места вынуждает меня ограничиться только следующими примерами.
1. Женщина, которая «s'est offert, avec ses économies, un jeune homme» («скопив деньжат, приобрела себе молодого мужа»), по воле переводчика, оказывается, «предложила себя и свои сбережения» этому молодому человеку.
2. Эпитеты во фразе: «Il a l'air souffreteux et mauvais» («Вид
у него скверный и страдальческий») до такой степени смутили г-на Александера, что он явно оставил конец фразы для кого-то другого, но никто не дописал ее за него, и в английском тексте остался обрубок: «Вид у него».
3. Упомянутый в романе «ce pauvre Ghéhenno», («этот бедный Геенно», Геенно — французский писатель) превратился в «Христа… этого бедного человека геенны».
4. «Forêt de verges» («фаллический лес») в кошмарах главного героя романа принят переводчиком за некое подобие березовой рощи.
Стоило ли, с точки зрения литературы, вообще переводить «Тошноту», — другой вопрос. Роман относится к тому разряду сочинений, выглядящих драматичными, но, в сущности, очень небрежных, которые были введены в моду множеством второразрядных писателей — Барбюсом, Селином и им подобными. Где-то во мраке за ними вырисовывается Достоевский худших его вещей, еще дальше — старик Эжен Сю, которому мелодраматический русский обязан столь многим. Книга подделывается под дневник (весьма удручающим способом — указанием на время действия: «В субботу утром», «Одиннадцать вечера») некоего Рокантена, который после нескольких довольно невероятных путешествий обосновался в нормандском городке, чтобы завершить свои исторические разыскания.
Рокантен курсирует между кафе и публичной библиотекой, сводит случайное знакомство с болтливым гомосексуалистом, предается размышлениям, пишет свой дневник, ну и наконец ведет долгий и нудный разговор с бывшей женой, которая стала содержанкой загорелого космополита. Большое значение придается американской песенке, звучащей с патефонной пластинки в кафе: «Скоро ты, милый, оставишь меня». Рокантену хотелось бы быть таким же отвердело живым, как эта пластинка с песенкой, «спасшей еврея (написавшего ее) и негритянку (поющую ее)», не дав им «погрязнуть в существовании».
Он воображает себе композитора: чисто выбритого бруклинца с «угольно-черными бровями», с «кольцами на пальцах», записывающего мелодию на двадцать первом этаже небоскреба. Ужасная жара. Вскоре, однако, заявится Том (видимо, друг) с плоской фляжкой (местный колорит), и они напьются (в роскошной версии г-на Александера: «наполнят стаканы виски»). Я установил, что речь идет о реальной песне, написанной канадцем Шелтоном Бруксом и исполняемой Софи Такер.
Пожалуй, ключевой момент книги — это озарение, которое посещает Рокантена, в результате чего он делает открытие, что его «тошнота» есть результат давящего воздействия абсурдного и аморфного, но весьма-таки вещественного внешнего мира. К сожалению для книги, все это остается исключительно на умозрительном уровне, и природа этого открытия могла бы быть любой иной, скажем, солипсической, что ничуть не сказалось бы на остальном романе. Когда автор навязывает свою досужую и своевольную философскую фантазию беспомощной личности, которую он придумал для этой цели, ему нужен немалый талант, чтобы фокус получился. Никто особенно не спорит с Рокантеном, когда он решает, что внешний мир существует. Но Сартру оказалось не по плечу сделать так, чтобы внешний мир существовал как произведение искусства."
"Имя Сартра, как я знаю, ассоциируется с модной ныне философией, зародившейся в парижских кафе, и, поскольку на каждого так называемого «экзистенциалиста» найдется порядочно «сакториалистов» (простите за изысканный термин), этот английской выделки перевод первого романа Сартра «Тошнота» (который вышел в Париже в 1938 году) должен пользоваться некоторым успехом.
Трудно вообразить (кроме как в фарсе) дантиста, упорно удаляющего не те зубы. Сдается, однако, что у издателей и переводчиков получается нечто в этом роде. Недостаток места вынуждает меня ограничиться только следующими примерами.
1. Женщина, которая «s'est offert, avec ses économies, un jeune homme» («скопив деньжат, приобрела себе молодого мужа»), по воле переводчика, оказывается, «предложила себя и свои сбережения» этому молодому человеку.
2. Эпитеты во фразе: «Il a l'air souffreteux et mauvais» («Вид
у него скверный и страдальческий») до такой степени смутили г-на Александера, что он явно оставил конец фразы для кого-то другого, но никто не дописал ее за него, и в английском тексте остался обрубок: «Вид у него».
3. Упомянутый в романе «ce pauvre Ghéhenno», («этот бедный Геенно», Геенно — французский писатель) превратился в «Христа… этого бедного человека геенны».
4. «Forêt de verges» («фаллический лес») в кошмарах главного героя романа принят переводчиком за некое подобие березовой рощи.
Стоило ли, с точки зрения литературы, вообще переводить «Тошноту», — другой вопрос. Роман относится к тому разряду сочинений, выглядящих драматичными, но, в сущности, очень небрежных, которые были введены в моду множеством второразрядных писателей — Барбюсом, Селином и им подобными. Где-то во мраке за ними вырисовывается Достоевский худших его вещей, еще дальше — старик Эжен Сю, которому мелодраматический русский обязан столь многим. Книга подделывается под дневник (весьма удручающим способом — указанием на время действия: «В субботу утром», «Одиннадцать вечера») некоего Рокантена, который после нескольких довольно невероятных путешествий обосновался в нормандском городке, чтобы завершить свои исторические разыскания.
Рокантен курсирует между кафе и публичной библиотекой, сводит случайное знакомство с болтливым гомосексуалистом, предается размышлениям, пишет свой дневник, ну и наконец ведет долгий и нудный разговор с бывшей женой, которая стала содержанкой загорелого космополита. Большое значение придается американской песенке, звучащей с патефонной пластинки в кафе: «Скоро ты, милый, оставишь меня». Рокантену хотелось бы быть таким же отвердело живым, как эта пластинка с песенкой, «спасшей еврея (написавшего ее) и негритянку (поющую ее)», не дав им «погрязнуть в существовании».
Он воображает себе композитора: чисто выбритого бруклинца с «угольно-черными бровями», с «кольцами на пальцах», записывающего мелодию на двадцать первом этаже небоскреба. Ужасная жара. Вскоре, однако, заявится Том (видимо, друг) с плоской фляжкой (местный колорит), и они напьются (в роскошной версии г-на Александера: «наполнят стаканы виски»). Я установил, что речь идет о реальной песне, написанной канадцем Шелтоном Бруксом и исполняемой Софи Такер.
Пожалуй, ключевой момент книги — это озарение, которое посещает Рокантена, в результате чего он делает открытие, что его «тошнота» есть результат давящего воздействия абсурдного и аморфного, но весьма-таки вещественного внешнего мира. К сожалению для книги, все это остается исключительно на умозрительном уровне, и природа этого открытия могла бы быть любой иной, скажем, солипсической, что ничуть не сказалось бы на остальном романе. Когда автор навязывает свою досужую и своевольную философскую фантазию беспомощной личности, которую он придумал для этой цели, ему нужен немалый талант, чтобы фокус получился. Никто особенно не спорит с Рокантеном, когда он решает, что внешний мир существует. Но Сартру оказалось не по плечу сделать так, чтобы внешний мир существовал как произведение искусства."
Тебе можно только хуй сосать, мразота гнилозубая
>стандартного сообщения в букаче о том, как плохие коммунисты уничтожили великую русскую культуру
Это утверждение уровня "вода мокрая".
норм
потёр*, слоуфикс (простите, МарьВанна-учительницаперваямоя).
5. В сосновом бору, — где величественные стволы, прямизной подобные колоннам сожжённого мифически-прекрасного храма красоте, увенчанные восхитительной капителью хлорофилловых фотоноуловителей, устремляются вверх, к тёплому золоту солнца-словно-стройные мачты корабля, готовящегося отправиться в дальнее плавание, которое может закончиться и счастливо, и трагично, но, несмотря на опасности, всё равно грозит состояться, — мы, патриотически пыхтя "Беломором", передвигались на карачках по-гусиному и по-крабьи, собирая с ярко зеленеющих кустиков на красивом, рыжевато-буром ковре из опавших совсем недавно и давным-давно тоненьких иголочек, сладкую землянику на закуску к выданному для промывки шлангов спирту, и, затянутыми в камуфляж афедронами, сходными объёмами с чреслами сестры святого отца-основателя ордена, размалывали контркамуфляж красновато-белопятнистых шляпок грибов, которые там и тут лезли под-подошвы-промокших от пота сапог сквозь копившуюся долгие, — как беззаботные для нас, пожарников МЧС, так и наглухо задымлённые, — годы и годы хвою.
Если это закос под Набокова, то не получилось.
Если закос под рандомную графоманию — идеально.
Получился закос под Пруста в стиле позднего Сорокина, растерявшего свое умение стилизатора.
ыыыыыыыыыыыыыыыы
Я читал "Лолиту", "Защиту Лужина", еще что-то из немецкой жизни.
Жаль, нету времени перечитывать его.
Сравнил жопу с пальцем.
Он использовал универсальную линейку измерения пиздатости литературы. Как, по твоему, от еще мог это измерять?
Заебатости
> Есть те, кому нравится в творчестве Набокова все, кроме его языка (вот таких я еще не видел)?'
Вот мне в Набокове нравится: Э... не знаю как и сказать... Внимание к ... мелочам... чтоле. Описывание каких-то чувств, которые раньше не были описаны (и позже).
Лень гуглить и приводить примеры. Ну, в "Лолите", например, ближе к концу книги шахматная партия с каким-то там... э... педагогом, чтоле. Ну, ГГ хотел у него инфу какую-то выведать за шахматами. Ну, и описание чувств игроков. Потом известие из далёкой Европы о происшествии с этим... э... педагогом. И ГГ думает, не лёгкости ли выйгрыша в той шахматной партии оказалась последней каплей, что тот э... педагог расхрабрилсо.
В "Защите Лужина" ещё больше такого.
Из недавнего, что я читал запомнилось, как В.В. удалили зубы и он описал свой рот, как квартиру из которой вынесли всю мебель, а так же описание американских лесов в "Лолите" с такими вещами как "panting pine", что я считаю чрезмерно удачными находками для отражения образа.
>>577517 (OP)
Вообще, крайне поражаюсь заведомой убогости любого обсуждения Набокова в русскоязычной среде апофеозом, конечно, является дамская критика на лайвлибе
Прочитав обе вариации "Лолиты" начинает казаться, что он специально перевёл её на русский язык несколько отталкивающим языком, так как посчитал, что поколения родившиеся в несвободе, уже давно перешли грань, когда возможно хоть сколько бы вдумчивое чтение его книг, что подтверждается дискуссиями в этой нити и в рунете в целом.
Читал почти всего Набокова, кроме Ады и стихотворений. Он мне классно заходил лет в 18-20, вот этот его язык, эстетизация бытия, ностальгия по утраченому прошлому. Но перечитывать его не смог, что там кроме языка есть? Да, атмосфера, но раз прочувствовав ее она надъедает с возрастом и со временем. Ротри по-моему писал, что лолита тянет за собой барку морали, и это действительно его величайший роман. Отчаянье - видишь то, чего не видят другие, камера обскура - искаженное восприятие реальности. Вот это вот создаёт ощущение того, что ты тоже такой непонятый гений, этакий Лужин, или "беглый король", как в каком-то из романов назвал своего героя автор, это и привлекает и молодежь, как раз возраст такой.
В плане литературного новаторства у него есть только один роман - "бледное пламя".
Что ещё сказать, хороший автор. Хочешь "ещё Набокова", читай Пруста. Гайто Газданов говорят схож, но у меня пока руки не дошли. Ну и Саша Соколов, после Набокова "палисандрия" тебе отлично зайдет.
И да, мой его любимый рассказ "ultima thule". Советую.
Аналогично. В 18-20 прочитал всего насквозь (кроме Ады), потом была "Палисандрия". Теперь же, когда мне за тридцать, перечитывать ни Соколова, на Набокова не могу — вызывает неловкость.
Про Соколова немного не соглашусь. Вышло так, что жизнь занесла меня в деревню. И вот тут-то я действительно понял "между собакой и волком". Но перечитывать не буду, жутковато становится.
>что там кроме языка есть?
О, там много чего есть. Набоков - это зеркало, в котором отражается читатель. Соответственно, когда тебе 18-20, то, действительно, видишь только язык, эстетизацию и ностальгию. Но когда тебе 30-35, начинаешь видеть и кое-что другое, то, про что хорошо написал Быков: http://rulife.ru/old/mode/article/126/
А если не начинаешь - что ж, значит, ты просто состарился, но не повзрослел.
> Набоков - это зеркало, в котором отражается читатель.
Это можно сказать о любом писателе.
Единственно, что маскирует графоманскую сущность этого текста — эрудиция автора. Это же поток сознания, пьяная околесица.
>Это же поток сознания, пьяная околесица.
Какие-то возражения по сути, а не придирки к форме будут?
Полагаю, что нет.
>Ну кароч этат афтар - гавно для падросткав, а я уже взрослай (20 лет как никак)
>Да нет же, этот автор - глубокий, хороший, вот неплохая статья об этом
>кек пук ыыы ета ни статья а какой-та пьянай высир
Вся суть здешнего кала. Зачем я вообще сюда захожу?
>>592123
Боже, да зачем так негодовать? Аж сагу поставил. За статью спасибо, и формально она действительно в тему. Но мне очень сложно извлечь из неё какие-то доказательства того, что Набоков может что-то дать взрослому человеку:
>Яр, Стрельна, МХТ, Шаляпин, кутежи до утра, личная цыганка, бочка хересу, икра ложками, Политехнический, хиляние по Броду, кафе «Артистическое», брюки дудочками, я трахал польку, Генка - чешку, о наши польки и чешки, Хрущев орал, первые джинсы, спекуляция театральными билетами из-под полы, «Таганка», программа «Взгляд», кооператив «Прорыв», шили носки на всю Москву, оргии в «Праге», кутежи до утра, личная цыганка, бочка хересу, кокаин ложками, (...) утконос, пальма, дикобраз, кактус - позор, облава, бегство, таксист.
Ты не мог бы помочь мне немного и в двух словах пересказать, каким именно образом Быков опроверг мнение, что Набоков — литература для подростков с гуманитарным складом ума?
По сути. Вся статья посвящена появившемуся и укрепившемуся в русском сознании архтипу "русского эмигранта". При чем речь идёт и о внутренней эмиграции. Набоков воспел этот архетип, и этой эмиграции, этой ностальгии у него действительно много. Так ли нова сама идея статьи и взгляд, предложенный в ней на Набокова? Нет. Ещё Чехов говорил "Русские любят своё прошлое, ненавидят настоящее, и боятся будущего". Вот собственно и все.
То что у Набокова много всяких мелочей, которые отражают читателя, никто не отрицает. Действительно, достойный писатель, но все дальнейшие рассуждения - вкусовщина.
>что-то дать взрослому человеку
>для подростков с гуманитарным складом ума
У нас тут выпускник какого-то захудалого ВТУЗа. Приветствуем тебя, технический человек!
-мимо_проходил
Хуя сантехник пытается мимикрировать, типа он Набокова прохавал вдоль и поперек. Рвань, Набоков был сыном миллионера и одного из первых лиц государства, получил нефиктивное образование в лучше вузе мира, имел за плечами колоссальный опыт в т.ч. доступ к кулуарной информации. А ты сидя на проперженном диване и пордачивая мелкий хуек на лолитку ВСЕ ПОНЯЛ. Сверхчеловек двачевский, каждую книгу прошаривает и обращает на ПОЛЬЗУ.
Если бы я сказал про подростка с техническим складом — набокофагам, я полагаю, это бы больше польстило?..
>Набоков был сыном миллионера и одного из первых лиц государства
Брак был, видимо, однополым.
Ну за тернарное уж тогда. Ведь кроме гуманитарного и технического есть ещё и такое, как у тебя — глупое.
Ну напиши что-нибудь, что можно будет сравнить с этим рулоном (а также свитком и т. д.).
Да не пытайся ты так возвеличить Набокова. Да, рассказ "катастрофа" предвосхитил течение экзистенциализма. "Соглядатай" тоже не так прост. Но это именно для юношеского возраста, это энтрилевел для вхождения в серьёзную литературу.
А когда ты говоришь, что сикаешь на меня, ты это как-то визуализируешь? Что ты при этом чувствуешь?
«Возвеличить Набокова», ха-ха-ха. Чувствую гордость за свои способности.
Ты какими-то примитивными прямоугольными мерками пользуешься, а речь о том, что за каждой страницей как страницей есть ещё взгляд на неё как на искусное изделие, и из этого тоже получается своя книга, а за ней — ещё что-то, и начинается всё обычно совсем явно, когда прямо в тексте указывается, что читаемое написано одним из персонажей. Какая-то сцена — не только событие в мире героев, но и копия или пародия сцены в книге какого-то классика, или написана для какой-то цели автором/Набоковым/… особым стилем, отсылающим к кому-то ещё, при этом происходящее на «первом» уровне ничуть не лишено смысла и красоты и может перекликаться с тем, что происходит на других уровнях.
Я это ритуализирую и чувствую при этом освобождение.
Это называется интертекстуальность. Ладно, ты меня убедил, попробую как-нибудь перечитать что-нибудь у него.
Володя, ты? Припоминаешь меня? Я твой однокашник. Я узнал тебя в твоих безумных речах и вымыслах. А помнишь, как все воспитанники Тенишевского помочились в твой бокал в конце восьмого семестра, на старое Рождество? Ты опустошил бокал, посмотрел сквозь сосуд на январский месяц и позвал официанта. А потом за тобой явился твой батюшка, тот самый депутат, который в Выборге стрелял в наших немецких товарищей как в собак и получил срок за то, что в Бельведере пытался украсть то что ныне принадлежит всему советскому народу. Он вошёл в класс, все стали потешаться, а ты оправился в брюки от стыда, а потом заявил, что всю жизнь будешь смотреть на власть имущих "просто никак", но в Крыму, когда наши пошли в наступление, чтобы окончательно вернуть власть в руки простых рабочих и крестьян, они пустили тебя в круговорот эмиграции и бегство, после чего в твой паспорт наставили штампов восемь государств подряд. Как поживаешь, Володь? А ты случаем не Сирин, которого я право уморился изымать у наших несознательных поклонников буржуазного словесного украшательства и постоянных берлинских гастролёров? Такой же витиеватый стилист, та же словесная игра, то же недоумение от пролетарского сознания и жизни простых советских людей. Ах да, антисоветчик всегда русофоб, кстати.
4 мая 1934 год
> любимое
Роман с кокаином, Соглядатай, Подлец.
Еще читал Лолиту и Приглашение на казнь.
Хочу одолеть Аду, но никак не заходит. Остальное с пикчи тоже все хочу прочитать, но времени нет.
Согласен с ОПом, Набоков наше все ХХ века.
>Он и есть метафизический смерд.
Хорошая критическая рецензия на творчество Сирина, но не из лагеря сантехников, а со стороны представителя молодой питерской интеллигенции Георгия Ива'нова:
nabokov-lit.ru/nabokov/kritika/ivanov-sirin-mashenka.htm
Как раз в "Романе" нет никакого словесного онанизма, так присущего Набокову. Сам Набоков о Романе никогда не упоминал, а уж автор "Лолиты" вряд ли боялся прослыть кокаинистом по молодости. Да и само авторство ему приписала эмигрантская среда, как "своему".
ну а самое главное всё уже давно доказано документами и перепиской, смущает только почему Леви со своим талантом не продолжил литературную деятельность
Иванов десять раз повторил, что "Защита Лужина" это копия со среднего французского образца. Но при этом не привёл ни одного примера французского образца — ну, для сравнения.
Есть подозрение, что этот "средний образец" существует только в его воображении.
Для этого нужно погрузиться во французскую и немецкую литературу конца 20-х, начала 30-х годов. Для примера в России уже никого не удивишь социально-бытовой чернухой, а вот в Индии тебя за такое либо побьют, либо местные либералы сделают своей иконой и растиражируют на Западе.
>Есть подозрение, что этот "средний образец" существует только в его воображении.
Ивановым двигала обида на Набокова - тот не очень хорошо отозвался о писанине его жены.
>смущает только почему Леви со своим талантом не продолжил литературную деятельность
Некогда было, других забот хватало.
>хотя как по мне, это скорее повесть, а не роман
Лол. Это у главного героя был роман с кокаином.
Точного определения этого произведения я не нашёл. В стать некоего Александра Закуренко в "ТОПОСе" упоминается: "Первоначальное название в журнальных публикациях «Повесть с кокаином»". В "Wikipedia" без всяких ссылок есть строчка "содержавшие в том числе и черновые фрагменты романа.". С чисто сюжетной и стилистической точки зрения это несомненно повесть. О символизме названия мне известно.
Обоснуй
>Как раз в "Романе" нет никакого словесного онанизма, так присущего Набокову.
Зато очень много слова "шибко"
Оттого, что она (стилизация под Набокова) и оно (подражание Набокову) предполагают серьезную, тщательную работу.
Опаснее всего подражать Розанову. Этот захлеб свободы, который охватывает всякого пишущего, едва он только начнет читать «Уединенное», может обернуться рабством пострашнее античного.
Совсем другое дело Набоков. Он приучает к дисциплине. Он заставляет понять, что после него без стиля в русскую литературу лучше не соваться.
Планка поднята. Уровень задан. ««Жатва струилась, ожидая серпа». Опять этот божественный укол…» После Набокова русская проза требует блестящих выражений. Без них самые глубокие мысли и самые высокие чувства ничему не служат.
Набоков учит уважению к читателю. Это кажется удивительным, парадоксальным, но это именно так: эстет и эскапист, порой даже сноб, Набоков более других писателей ХХ века уважал своих гипотетических читателей.
Он приспособил для русской читающей публики все неудобочитаемые шедевры прозы ХХ века.
В «Даре» он обучил хорошим манерам неотесанного гения Стивена Дедала. В «Приглашении на казнь» господина К. В «Других берегах» Марселя Пруста.
Набоков не мог позволить, чтобы над его книгой вот так же скучали его читатели, поскольку он почти всех своих читателей знал.
Сколько их было? «Несколько сот любителей литературы, покинувших Петербург, Москву, Киев…»
Они должны были оценить его дар. Для этого нельзя было ни опускаться на уровень бульварного чтива, ни подниматься выше уровня среднего вкуса. Надо было писать интересно, красиво и всегда помнить о вкусе. Поэтому читать Набокова наслаждение, сравнимое только с муками попыток подражания Набокову.
Аствацатуров, кстати, в одной из своих лекций сказал, что если подражать Набокову, пытаться стилизовать свои тексты под него, то из этого вполне может вырасти литература. В тот же момент он сказал, что вот Платонову как раз подражать не стоит, потому что из этого ничего не вырастит. Интересно было бы порассуждать на эту тему.
Кто автор?
>Кто автор?
https://ru.wikipedia.org/wiki/Елисеев,_Никита_Львович
>вот Платонову как раз подражать не стоит, потому что из этого ничего не вырастит
кроме Масодова, лел
>Оттого, что она (стилизация под Набокова) и оно (подражание Набокову) предполагают серьезную, тщательную работу.
с которой Сорокин в "Голубом сале" не справился вообще
даже с учетом того, что он пытался подражать Набокову "Ады", то есть - Набокову в переводах, поскольку сам Набоков "Аду" перевести не успел
>кроме Масодова, лел
Вот у Масодова, кстати, получилось заставить звучать платоновский язык по-новому. Хз, почему его характеризуют исключительно чернухой в то время, как он вполне себе достойный стилист.
У него и от Мамлеева много. И от Сорокина есть звучание. Нельзя сказать, что он только к Платонову апеллирует.
>У него и от Мамлеева много
Ну что, например?
>И от Сорокина есть звучание.
Как может быть звучание от того, у кого собственного звучания нет?
>Как может быть звучание от того, у кого собственного звучания нет?
У Сорокина не звучание. У него запах, ахахах!
Не знаю, я в нём отчётливее всего вижу именно Платонова, а в том же Мамлееве, например, уже слышны отзвуки дохуя кого: и Платонов, и Хармс, Андреев, Достоевский, Гоголь, Сологуб и тд.
Я еще могу понять основы читательского успеха и Марининой, и Пикуля. И та, и другой — писательски талантливы, то есть, попросту говоря, хорошо придумывают истории и неплохо их пересказывают, но успех Мамлеева для меня абсолютно загадочен. Здесь не без мистических, оккультных сил, не без помощи астрала. Когда персонажи Мамлеева начинают рассуждать на мещанском зощенковском волапюке о вечности, беспредельности, провалах во времени, светло-магической роли России в мире и выходе в длящееся мгновение смерти, которая (которое) и есть Бог, то поначалу становится очень смешно, но когда понимаешь, что это — не прием, а серьезно… делается не до смеха. Хотя почему не до смеха? Вот тут-то и пробирает самый настоящий, подлинный смех, ибо моментально рисуется дивная картинка: «Рождение Гения». Серый, как кальсоны пожарника, мужик прочел году в 80-м «слепую» ксерокопию книжки про «йогов» и так от нее обалдел, что до сих пор в себя прийти не может. У меня был такой приятель. Я помню, как он описывал свои сверхчувственные переживания: «И вот, чуваки, чую: прет на меня крутой астрал». Примерно так описывает состояния своих персонажей Мамлеев. Для обозначения сильных душевных потрясений у него два глагола — «взвизгнул» и «подпрыгнул», ну еще, может быть, «пропищал» и «забегал». Поскольку книжка посвящена паранормальным явлениям, то все ее герои только то и делают, что «взвизгивают», «подпрыгивают», «пищат», иногда — «бегают», еще реже — «столбенеют», и совсем уж редко (чтобы не утомлять читателя) — «холодок бежит вдоль по хребту» того или иного счастливца, отмеченного встречей с Вечностью. Кроме того — глаза. Мамлеев с удовольствием сообщает о глазах своих избранников — в них, мол, вечность, беспредельность, Бог, смерть, Вселенная. Причем количество этих вечноглазых, глазастобогих в его книге таково, что делается непонятно, как же это они друг друга-то божественным сверхчувственным огнем, что выпущен без гнева и жжет без боли — не пожгут? Жутко-с.
https://magazines.gorky.media/nrk/2001/2/yurij-mamleev-bluzhdayushhee-vremya.html
Я еще могу понять основы читательского успеха и Марининой, и Пикуля. И та, и другой — писательски талантливы, то есть, попросту говоря, хорошо придумывают истории и неплохо их пересказывают, но успех Мамлеева для меня абсолютно загадочен. Здесь не без мистических, оккультных сил, не без помощи астрала. Когда персонажи Мамлеева начинают рассуждать на мещанском зощенковском волапюке о вечности, беспредельности, провалах во времени, светло-магической роли России в мире и выходе в длящееся мгновение смерти, которая (которое) и есть Бог, то поначалу становится очень смешно, но когда понимаешь, что это — не прием, а серьезно… делается не до смеха. Хотя почему не до смеха? Вот тут-то и пробирает самый настоящий, подлинный смех, ибо моментально рисуется дивная картинка: «Рождение Гения». Серый, как кальсоны пожарника, мужик прочел году в 80-м «слепую» ксерокопию книжки про «йогов» и так от нее обалдел, что до сих пор в себя прийти не может. У меня был такой приятель. Я помню, как он описывал свои сверхчувственные переживания: «И вот, чуваки, чую: прет на меня крутой астрал». Примерно так описывает состояния своих персонажей Мамлеев. Для обозначения сильных душевных потрясений у него два глагола — «взвизгнул» и «подпрыгнул», ну еще, может быть, «пропищал» и «забегал». Поскольку книжка посвящена паранормальным явлениям, то все ее герои только то и делают, что «взвизгивают», «подпрыгивают», «пищат», иногда — «бегают», еще реже — «столбенеют», и совсем уж редко (чтобы не утомлять читателя) — «холодок бежит вдоль по хребту» того или иного счастливца, отмеченного встречей с Вечностью. Кроме того — глаза. Мамлеев с удовольствием сообщает о глазах своих избранников — в них, мол, вечность, беспредельность, Бог, смерть, Вселенная. Причем количество этих вечноглазых, глазастобогих в его книге таково, что делается непонятно, как же это они друг друга-то божественным сверхчувственным огнем, что выпущен без гнева и жжет без боли — не пожгут? Жутко-с.
https://magazines.gorky.media/nrk/2001/2/yurij-mamleev-bluzhdayushhee-vremya.html
Взвизгнул, подпрыгнул и забегал.
>У позднего и этого нет. Засох кал.
ЗАМЁРЗ же! Доигрался СРКН со льдом. А его ведь пердуперждали...
Тут еще бы надо заметить, что ужасный язык Мамлеева - это только одна сторона медали. Другая сторона медали то, что им многое списано им почти с натуры. По крайней мере там, где дело не касается смертоубийств и прочего подобного беспредела. А может быть... как знать, как знать. В общем, пресловутый "южинский кружок", его участники, и были прототипами тех самых "метафизических". То есть просто фантастическими мудозвонами и сказочными долбоебами.
https://chelnokov-ac.livejournal.com/7987.html - статья уже древняя, но направление "развития" южинцев там в целом угадано верно.
Покойные Головин и Джемаль, а также пока еще живой (что странно, учитывая былой образ жизни, не способствующий здоровью и долголетию) Дугин - птенцы гнезда Мамлеева. Кто-то умер раньше, еще до отъезда самого Мамлеева - спился, сторчался, пропал без вести. Та еще компашка была. Их никогда особо не трогали, что было странным только на первый взгляд. А не трогали их потому, что в тот самый барак по Южинскому переулку хаживали и некоторые номенклатурные детишки (да те же Дугин, Дудинский и не только они), жаждущие мистики и эзотерики, ну и всего такого ЗАПРЕТНОГО. После сноса того барака на Южинском кружок свою деятельность не прекратил. Мамлееву, по большому счету, потом дали уехать. Могли бы закатать в психушку или на зону, но благодаря его связям и связям некоторых собратьев по кружку, все-таки не закатали. После Мамлеева южинцами руководил Головин. Это должно звучать примерно как окончание бородатого анекдота: "А потом приехал поручик Ржевский, и начался ТАКООООООЙ БАРДАК!"
>Другая сторона медали то, что им многое списано им почти с натуры.
И это тоже затронуто в статье.
>Стало быть, Мамлеев в силу своей полной бездарности описывает свой круг, своих знакомых, да и себя наверняка как-нибудь описал (может быть, Черепов?). Так вот, рассказывая про всю эту публику неинтересные истории, Мамлеев нет-нет да и сообщит: мол, деньги тот или иной «экзотерик» зарабатывает преподаванием литературы и философии. Но судя по всей той пошлости про ничтожество разума и «окунание в беспредел» (Мамлеев имеет в виду беспредельное), которую несут «экзотерики» — они очень серые, неостроумные и малообразованные люди. Чему же они научить-то могут? Какой литературе? Какой философии?
Ещё они постоянно животы себе гладят и чешут.
>После Мамлеева южинцами руководил Головин. Это должно звучать примерно как окончание бородатого анекдота: "А потом приехал поручик Ржевский, и начался ТАКООООООЙ БАРДАК!"
Бардак и был. Такой, что даже поручик Ржевский со стыда бы покраснел.
Вообще, тех бы "метафизических" описывать - да автору калибра Набокова. Тогда бы получилось мощно. Но таких авторов как-то пока нет и не предвидится.
Вряд ли набоковский слог подойдет к этой теме. Тут скорее Достоевский нужен, лел.
>>Вообще, тех бы "метафизических" описывать - да автору калибра Набоков
Делать такому "калибру" больше нечего, как описывать унылую житуху философствующих алкашей.
А ты представь, как это будет выглядеть у такого автора. Какова будет концентрация ядовитого презрения и сарказма.
Ну посмотри на Отчаяние и Despair. Когда Набоков начинал целенаправленно сливать последователей каких-нибудь учений(или самого гуру), то получался хороший, ну очень хороший, прямо высокий и забавный, но всё же детектив, типа лучших фильмов Коэнов. Но ведь мы его любим не за это.
Да и куда-то тред не туда пошёл.
Вся эта портвейная тля из печальных совковых сект тем же самым калибром маловата и ничтожна, даже для блеклого штриха в любом монструозном произведении.
Я то считаю что и Чиркашевскому был сделан огромный, ну просто пиздец какой несоизмеримый комплимент. Это какая-то коварная ирония - кусочек бессмертия достался, прошу прощения, такой невзрачной букашке. Ведь можно было для эстетического сражения просто выдумать очередного гения шестидесятника, там собирательный образ из того же Чиркаша, Писарева, Добролюбова, их новых людей, всей вот этой дегенеративной пидорасни, но что сделано, то сделано.
Ну а Мамлеев, Дугин, Головин. Ну Аноны, немного протрите глаза.
Я конечно понимаю малолетних долбоёбов с журфака или фанатов какой-нибудь уёбищного перестроечного АТМАСФЕРНАГА))) движа, но просто нужно отдавать себе отчёт что это реально никчёмная, третичная и пятьсот раз пережёванная и высраная залупа.
Если бы они изначально родились в США, то ещё в 90х были бы расстреляны ATF вместе со своими подсосами или дружно наглотались Kool AId, что автоматически дало бы нам наследие в виде двухсот томов биографий и исследований, документальные фильмы, мини-сериал от HBO про каждого и переводы от Кудрявцева в Overdrive серии или оранжевой струе от Немцова.
Но к сожалению про них забудут уже через тридцать лет. Какой-нибудь дурачок вроде Славы Кпсс пукнет "атмосферным" художественным фильмом "Кружок": с кучей серых фильтров и модной стилизацией под плёнку Свема. Будет временная популярность. прямо как сейчас у Летова, может быть экранизируют "Шатунов"(в лучшем случае это будет рофляный ситком с колоритом "Техасской резни Бензопилой", но в Подмосковье 60х, а в худшем какая-нибудь ебанина типа Андрея Исканова).
Это столь блеклая движуха, которая вылезает в восприятии только за счёт культурного вакуума. Просто АЛЁ, даже мега-супер-стару Лимонову тупо жрать нечего, дедушка дохнет в безвестности и шансы стать "модным" при жизни просто летят в бездну, а все вымученные мемасы про нацболов так же быстро сдохли как и обоссаные альтрайты.
Про Дугина будет пара абзацев в учебниках философии. Ну молодец. А ещё Сорокин и Пелевин упорно продолжают кривить их фамилии в "потешных" злободневных "антиутопиях" в качестве придворных фриков. Может разве что этот буфер читательского внимания до сих пор держит дух в этих дряхлых старческих телах.
Я это к чему так долго растолковывал. Я отношусь со сдержанным уважением ко всем этим персонам, но к сожалению культурная потенция их жизни и творчества скудна и бесплодна. Если будут лепить отечественную реплику "Ребёнка Розмари", то хорошо если о них вспомнят и сделают пастухами дьявола в качестве отсылочки, но боюсь и этого не случится.
Ну посмотри на Отчаяние и Despair. Когда Набоков начинал целенаправленно сливать последователей каких-нибудь учений(или самого гуру), то получался хороший, ну очень хороший, прямо высокий и забавный, но всё же детектив, типа лучших фильмов Коэнов. Но ведь мы его любим не за это.
Да и куда-то тред не туда пошёл.
Вся эта портвейная тля из печальных совковых сект тем же самым калибром маловата и ничтожна, даже для блеклого штриха в любом монструозном произведении.
Я то считаю что и Чиркашевскому был сделан огромный, ну просто пиздец какой несоизмеримый комплимент. Это какая-то коварная ирония - кусочек бессмертия достался, прошу прощения, такой невзрачной букашке. Ведь можно было для эстетического сражения просто выдумать очередного гения шестидесятника, там собирательный образ из того же Чиркаша, Писарева, Добролюбова, их новых людей, всей вот этой дегенеративной пидорасни, но что сделано, то сделано.
Ну а Мамлеев, Дугин, Головин. Ну Аноны, немного протрите глаза.
Я конечно понимаю малолетних долбоёбов с журфака или фанатов какой-нибудь уёбищного перестроечного АТМАСФЕРНАГА))) движа, но просто нужно отдавать себе отчёт что это реально никчёмная, третичная и пятьсот раз пережёванная и высраная залупа.
Если бы они изначально родились в США, то ещё в 90х были бы расстреляны ATF вместе со своими подсосами или дружно наглотались Kool AId, что автоматически дало бы нам наследие в виде двухсот томов биографий и исследований, документальные фильмы, мини-сериал от HBO про каждого и переводы от Кудрявцева в Overdrive серии или оранжевой струе от Немцова.
Но к сожалению про них забудут уже через тридцать лет. Какой-нибудь дурачок вроде Славы Кпсс пукнет "атмосферным" художественным фильмом "Кружок": с кучей серых фильтров и модной стилизацией под плёнку Свема. Будет временная популярность. прямо как сейчас у Летова, может быть экранизируют "Шатунов"(в лучшем случае это будет рофляный ситком с колоритом "Техасской резни Бензопилой", но в Подмосковье 60х, а в худшем какая-нибудь ебанина типа Андрея Исканова).
Это столь блеклая движуха, которая вылезает в восприятии только за счёт культурного вакуума. Просто АЛЁ, даже мега-супер-стару Лимонову тупо жрать нечего, дедушка дохнет в безвестности и шансы стать "модным" при жизни просто летят в бездну, а все вымученные мемасы про нацболов так же быстро сдохли как и обоссаные альтрайты.
Про Дугина будет пара абзацев в учебниках философии. Ну молодец. А ещё Сорокин и Пелевин упорно продолжают кривить их фамилии в "потешных" злободневных "антиутопиях" в качестве придворных фриков. Может разве что этот буфер читательского внимания до сих пор держит дух в этих дряхлых старческих телах.
Я это к чему так долго растолковывал. Я отношусь со сдержанным уважением ко всем этим персонам, но к сожалению культурная потенция их жизни и творчества скудна и бесплодна. Если будут лепить отечественную реплику "Ребёнка Розмари", то хорошо если о них вспомнят и сделают пастухами дьявола в качестве отсылочки, но боюсь и этого не случится.
Поддвачну
>но просто нужно отдавать себе отчёт что это реально никчёмная, третичная и пятьсот раз пережёванная и высраная залупа.
Ты скозал? Все перечисленные - величины мирового масштаба. Дугин так вообще лучшее, что есть в русской философии.
>>Все перечисленные - величины мирового масштаба
Если речь про какой-нибудь "русский мир" размером в три маняреспублики и кучки гнилых черепков, то может быть. А так, ну вообще лол.
>>Дугин так вообще лучшее, что есть в русской философии.
В данный момент да. За неявкой других участников соревнования за ним числится техническая победа. Ну а вообще пиздец полный. Попробуй почитать что-то кроме всратых паблосов типа амдэвс.
И тут ты такой с примерами ядовитого презрения и сарказма в произведениях Набокова.
Авторское отношение к Гумберту. "Задыхающемуся от похоти маниаку", цитируя самого Набокова. Это чувствуется, несмотря на некоторую сдержанность.
В "Приглашении на казнь" вообще сплошная мизантропия.
>Авторское отношение к Гумберту.
Хорошенькое презрение, если Набоков разрешает Гумберту разделить с Лолитой бессмертие.
Набоков, что бы он там ни утверждал в интервью относится, к своим персонажам по-пушкински, ЕПВОЧЯ.
>> Это чувствуется, несмотря на некоторую сдержанность.
Чувствуется ему там что-то. Охуенное литературоведение. Добролюбов оставил хорошую смену.
>>В "Приглашении на казнь" вообще сплошная мизантропия
Глаза свои обоссаные протри и научись читать книги сложнее "Репки".
Другой реакции от тебя и не ожидалось.
>Вообще, тех бы "метафизических" описывать - да автору калибра Набокова.
Не набоковская все-таки тема. А вот для Сологуба - да, самое то.
Очень неудачно.
У Сорокина хорошо получается передразнивать совок. Официальный совок, совок, написанный в стол, ранний и поздний, литературный и киношный, совок в прозе и стихах, совок диссидентский, мистический и сатирический, идейно незамутнённый и с фигой в кармане. Неважно, какой именно. Главное — чтобы совок.
Стилизация Сорокиным Набокова успешна в том смысле, что он в принципе смог изобразить на этой своей дуде с тремя дырочками что-то похожее.
Ну, типа как некоторые виртуозы умудрялись играть на пионерском горне нечто, напоминающее джаз.
> Стилизация Сорокиным Набокова успешна в том смысле, что он в принципе смог изобразить на этой своей дуде с тремя дырочками что-то похожее.
Так ведь непохоже совсем. Даже с учётом того, что Сорокин там пытается воспроизвести стиль "Ады", которая написана на английском и самим Набоковым не переводилась.
Судя по лексике чтение впрок не пошло...
пиздец, это реально из Набокова сточки? не читал пока его. еще и >>577871 вот эта рецензия на достоевского конечно сильна
>Мир, в котором живет каждый из нас, прежде всего зависит от того, как мы его себе представляем, он принимает различный вид, смотря по индивидуальным особенностям психики: для одних он оказывается бедным, пустым и пошлым, для других – богатым, полным интереса и смысла. Когда, например, кто-нибудь завидует интересным приключениям, встретившимся в жизни другого лица, надлежало бы скорее завидовать тому дару понимания, в силу которого приключения эти получают значительность, какую они имеют в описании испытавшего их: ведь одно и то же происшествие, представляющееся столь интересным для высокоодаренного интеллекта, в представлении плоской дюжинной головы принимает вид самого пустого случая из повседневной жизни.
что еще тут скажешь
Начал читать и захотелось узнать, что там будет дальше.
Графомания таким эффектом не обладает.
Во-первых, ты пишешь как гопник, дорвавшийся до связанной с книжечками должности. Во-вторых, Набоков вполне определённо даёт понять, как к нему относится, несмотря на все свои насмешки, а ты этого не заметил или не понял. В-третьих, Набоков ещё не родился, когда все подряд кинулись читать «Что делать?», а затем возвели его автора в разряд святых, да так, что до сих пор в школах изучают (насколько это всё работает — другой вопрос). Вот об этом бы подумать, а не закрывать глаза на кусище реальности ради гладкости своих мыслей.
>>Во-первых
Это значит что ты не только сольёшься в этом споре, как чёрт ёбаный, но и то что в финале я тебя на колени поставлю и обоссу в буквальном смысле, лошара.
>>Набоков вполне определённо даёт понять, как к нему относится
Где? В нейтральном строгом суждении? Покажи. В "Даре"? Это уже ты вчитал и полез за печку. А есть ещё "Приглашение на казнь".
>>Набоков ещё не родился, когда все подряд кинулись читать «Что делать?»
Кто эти "все"? Народовольческие букашки? Молодящиеся "Верховенские старшие"? (Чтобы букашки не выписали их из движа) Красножопая тусовочка? Хороша выборка. Отличная компания.
>>до сих пор в школах изучают
Россиянская СОШ это показатель, да.
>> Вот об этом бы подумать
Вот и подумали. А теперь на колени встал и рот открыл. Ты теперь моя шалава. Зубы чтобы спрятал.
Но ты же действительно тупой. Чем объединены начало и конец четвёртой главы, можешь хоть сказать?
Подпивасный христобулочник изображает из себя человека с интеллектом, спешите видеть.
То есть у тебя на самом деле нет никакой позиции, просто фантомные боли разыгрались и ты решил кинутся на амбразуру,
защитив своим петушиным скелетиком основы ЗАЛУПАТУРЫ. А теперь мол вас "мноха". Методы с XIX века не меняются.
А обзывательство "подпивасом" это уже так, последний пук перед смертью сантехника.
Иди давай обратно к себе за печку, скакать по верхам, как по хуям. Когда сформулируешь свои претензии можешь попробовать потявкать. Тут тебе не тупичок и не СИП, чтобы высрать жилейное нечто из нервозного мандража и идеологических помоев, а потом сидеть как ни в чём не бывало. Или поясняешь за свои сопли или окончательно съёбываешь в "соц.реализм".
Чернышевский это первый настоящий Бездарь, предатель, каколд и основатель ЗАЛУПАТУРЫ на земле русской.
Какая разница, если вы одинаковые болванчики с однородным компостом в голове.
В понимании "залупы" как вещи, пропитанной идеологией - да, Чернышевский залупвтура. Только никакой он не предатель, ведь он всегда был за народ, а если кого и предал, так это немецкого тирана на престоле, ведь от русского у царей уже ничего и не осталось, только немецкая тяга уничтожать русский народ. Никакой он не куколд, за свои убеждения он сидел в петропавловке, ведь он не боялся выразить свои претензии и т.п. мрази на престоле. И уж точно он никакой не бездарь, роман "Что делать?" Прекрасно написанная вещь, хоть и не сравнимая с каким-нибудь Достоевским с ним мало кто сравнится по владению пером, но все же очень хорошо написанная, а его публицистические работы так вообще можно читать не отрываясь.
Русский язык, русский народ, хороший вкус и литературная традиция. Они сказали. Их предал Черкашевский, а ты ему подсасываешь.
Русский язык, хороший вкус и литературная традиция ничего не могут сказать сами по себе, но если бы и могли, то сказали бы, что он молодец. А почему ты говоришь за весь русский народ, ты ведь чурка, но даже если бы ты не был чуркой, ты не мог бы говорить ща весь русский народ, ведь есть огромное количество людей, считающие Чернышевского прекрасным писателем, ведь он такой и есть.
>>600853
>> А почему ты говоришь за весь русский народ, ты ведь чурка
Хомо-советикус обзывает кого-то чуркой. Meh.
Если проследить средства выразительности и эстетические позиции авторов, то под ЗАЛУПАТУРОЙ следует понимать:
- смехотворное содержание, перегруженное идеалогическими помоями, в неуклюжем исполнении;
- абсолютно бесплодное повествование и пустой арсенал художественных приёмов, невозможность никакого прочтения текста кроме как "в лоб";
- непременное желание создателя нарядить своё заряженное говном "дитя" в "мужицкую" рубаху, неуёмное желание вещать "от простого люда", якобы в "его интересах";
- навязывание неумолимой тяги автора в куколдизм и объяснение "на пальцах" как же необходим кулак в жопе каждому из нас.
Да, да, не удивляйтесь. Выходит что ЗАЛУПАТУРА XIX века это "Что делать?", высеры Писарева, Добролюбова и мелкие гадости от мразотненьких сектантов-народовольцев.
В XIX веке умные люди просто не могли себе позволить откровенно выдавать подобную безделушку, в такой малоприятной обёртке. Всё-таки у авторов было серьёзное образование, а чтобы его получить нужно было морально-финансово-социально инвестироваться в это самое образование. А уж чтобы после такого пути выдать ЗАЛУПАТУРУ, ну это нужно иметь предрасположенность к дурному вкусу, куколдизму и очень специфический круг общения, в котором поддерживается дегенеративная среда для воспитания и воспроизводства такого образа мысли.
Когда к власти пришли немецкие коллаборационисты и установили красную оккупацию, то таких деятелей начали искусственно выращивать и выставлять вперёд. А уж после 91-го, когда осталась только выжженная земля, то появились совсем уж убогие чубрики без культуры и Отечества, которые на жопной ресентиментарной тяге и предрасположенности к определённому сеттингу (имперка/cовок) (патриотизмом по понятным причинам это сложно назвать) начали строчить свои неуклюжие поделки с закосом под ЗАЛУПАТУРУ 20-30х годов.
А уж когда Пыня сфокусировал все эти раковые лучи на востоке бывшей провинции РИ, то мы получили эссенцию всей этой ЗАЛУПАТУРЫ. Характеристики указанные выше подходят и под "Что делать?" и под любой высер из "Донбассаведения".
>>600853
>> А почему ты говоришь за весь русский народ, ты ведь чурка
Хомо-советикус обзывает кого-то чуркой. Meh.
Если проследить средства выразительности и эстетические позиции авторов, то под ЗАЛУПАТУРОЙ следует понимать:
- смехотворное содержание, перегруженное идеалогическими помоями, в неуклюжем исполнении;
- абсолютно бесплодное повествование и пустой арсенал художественных приёмов, невозможность никакого прочтения текста кроме как "в лоб";
- непременное желание создателя нарядить своё заряженное говном "дитя" в "мужицкую" рубаху, неуёмное желание вещать "от простого люда", якобы в "его интересах";
- навязывание неумолимой тяги автора в куколдизм и объяснение "на пальцах" как же необходим кулак в жопе каждому из нас.
Да, да, не удивляйтесь. Выходит что ЗАЛУПАТУРА XIX века это "Что делать?", высеры Писарева, Добролюбова и мелкие гадости от мразотненьких сектантов-народовольцев.
В XIX веке умные люди просто не могли себе позволить откровенно выдавать подобную безделушку, в такой малоприятной обёртке. Всё-таки у авторов было серьёзное образование, а чтобы его получить нужно было морально-финансово-социально инвестироваться в это самое образование. А уж чтобы после такого пути выдать ЗАЛУПАТУРУ, ну это нужно иметь предрасположенность к дурному вкусу, куколдизму и очень специфический круг общения, в котором поддерживается дегенеративная среда для воспитания и воспроизводства такого образа мысли.
Когда к власти пришли немецкие коллаборационисты и установили красную оккупацию, то таких деятелей начали искусственно выращивать и выставлять вперёд. А уж после 91-го, когда осталась только выжженная земля, то появились совсем уж убогие чубрики без культуры и Отечества, которые на жопной ресентиментарной тяге и предрасположенности к определённому сеттингу (имперка/cовок) (патриотизмом по понятным причинам это сложно назвать) начали строчить свои неуклюжие поделки с закосом под ЗАЛУПАТУРУ 20-30х годов.
А уж когда Пыня сфокусировал все эти раковые лучи на востоке бывшей провинции РИ, то мы получили эссенцию всей этой ЗАЛУПАТУРЫ. Характеристики указанные выше подходят и под "Что делать?" и под любой высер из "Донбассаведения".
Во-первых нихуя ты не угадал, чурбан, никакой я не хомо-советикус, уверен, что ненависти к совку у меня будет больше чем у тебя и твоих товарищей вместе взятых. Во-вторых, я сам согласился в первом своей сообщении, что он Залупа, если понимать залупу как идеологически пропитанное произведение. Только вот конечно же ты не прав, что это пустое произведение и помимо снов Веры "Что делать?" Поднимает много вопросов менее глобальных, но не менее важных, взять тот же женский вопрос, ведь в РИ женщины, находясь в руках родителей, не имели никаких прав, кроме самых основных и родители могли ими руководить как пешками. И таких вопросов очень много, к примеру тема семьи и разводов, что в те времена было чем то ужасно позорным, что сейчас выглядит даже жутко. Исполнение - чистая вкусовщина мне очень нравится как пишет Чернышевский, хотя стиль у него и правда своеобразный и если он тебе не нравится, то я уважаю твое мнение, хоть и не согласен с ним. Про народников так-же согласен, но лишь отчасти, люди есть разные и естественно среди народников тоже были мрази, но Чернышевского я таким не считаю. Про кулак в жопе и сильную руку ты так же не прав, ведь сапог на шее навязывали всем соц.демы, а Чернышевский был идолом для эсеров, часть которых вообще была анархистами. Про немецких коллаборационистов я тоже согласен, но лишь отчасти, я не считаю всех левых того времени плохими, хотя большевики такими определённо были, они же и уничтожили эсеров под корень и приписали Чернышевского себе, хотя он бы ужаснулся, увидев, что делают большевики с крестьянством и пролетариатом и никогда не встал бы на их сторону, это больше по части Горького. Спорить дальше я не вижу смысла, ведь я согласен, что он залупа, но считаю, что он качественно пишущая и хорошая сама по себе залупа. Про левых я тоже выразил свою позицию и она отчасти совпадает с твоей, но вряд ли кто то из нас сможет переубедить другого.
Ясно, у чурки сгорело, что его назвали чуркой.
>>Во-первых нихуя ты не угадал, чурбан, никакой я не хомо-советикус, уверен, что ненависти к совку у меня будет больше чем у тебя и твоих товарищей вместе взятых
Товарищей у меня нет, чёрни хахол. Только друзья и близкие. А хомо-советикус спокойно может ненавидеть среду которая его породила, нет тут ничего взаимоисключающего.
Главное в твоём манкуртском кейсе вот это:
>>Исполнение - чистая вкусовщина мне очень нравится как пишет Чернышевский
>>вкусовщина
и до этого
>>Поднимает много вопросов менее глобальных, но не менее важных
Всё это легко делит на нуль твоё заявление
>>Русский язык, хороший вкус и литературная традиция ничего не могут сказать сами по себе
Ты и есть продукт советского эксперимента. Без вкуса, культуры и Родины. Можешь и дальше истерично махать "чуркой", но твои буковки говорят за тебя больше, как их не складывай.
>чернышевский
Блядь, это же просто левак, причем жалкий и вторичный, кем надо быть чтобы его читать в 21м веке?
Литераторы эпохи Чернышевского — это люди еще не настрадавшиеся, а оттого наделенные энергией, свежей кровью, свежестью мысли и энергией действия.
Мне лично все эти истории дворянки Веры Павловны, смеющиеся и траурные, разворачиваются то под одной обложкой, то под другой, навевают предчувствие, что в вот-вот будет взрыв. И залупатура здесь ни при чем. Там все обыденно и страшно… Страшно, когда вы следите за человеческой эволюцией и натыкаетесь на удивительный золотой фонд идей, который может быть устроен таким образом, что вдруг отсекут ту часть, которая к вам больше всего относится, и вы окажетесь последним серым пятном в наполненном беспределом мире… Поэтому Вера Павловна и уважает Николая Николаевича, — наверно, потому, что он был чем-то большим.
Если это как раз левый левак — то все очень просто. Все "правые" и "левые" гламурные тусовки — это сборище павианов всех мастей в головном офисе какой-нибудь «Мосинки». Загулы тараканчиков, ощущение потоков грязных мускулов и сладкий экстаз смазливых мордашек — это не жизнь, это просто молчаливая погоня за папиллярными узорами исторического дискурса.
Ай не пизди, борщевик-левак-пидорас. Чиркашевский не литератор, а залупатор, а за то, что из-за него пришли борщевики и начали устраивать план "Ост" для русских и русской культуры, залупатор Чиркашевский должен быть подвергнут вечному забвению, как и книжонки всяких немецких пидорюг типа Карла Чмаркса и прочих левых гандонов
> из-за него пришли борщевики
Да, такой мусор в голове поневоле придётся компенсировать гипер-развязным поведением.
> из-за него пришли борщевики
То есть причиной революции стала не архаичная для Европы начала XXI социально-экономическая ситуация, а роман, написанный более чем за полвека до революции и изданный тиражом 5000 экземпляров?
Или ты имеешь в виду, что благодаря Чернышевскому большевики сумели сместить Временное правительство, а затем подавить белое сопротивление?
А как же, он им снаряды и провизию поставлял
>То есть причиной революции стала не архаичная для Европы начала XXI социально-экономическая ситуация
Ахахахахахаха блять
Да, да, народ против крепостного права взбунтовался
Ясно.
О, ещё и раздвоение личности.
Тогда и уносите Чернышевского, Прилепина и прочую залупу туда же в /po/. К литературе эти высеры не имеют никакого отношения.
Прилепин пишет книги, при чём не только про политоту. Пиздуй уже в порашу, чухан необразованный, будешь там рассказывать, как леваки в штаны насрали.
ПОДЗАЛУПНЫЙ чтец что-то там про образование кудахчет и кого-то куда-то направляет. Умора.
Прилепин и Чернышевский это антиобразование и антикультура, долбоёб, поэтому им здесь не место, как и тебе, мусор.
Дай определение литературы, раз ты пытаешься оттуда выписать Прилепина и Чернышевского, мамкин правачек-боец.
Определение литературы знают все. А П и Ч это ЗАЛУПАТУРА. Определение выше по треду.
Допустим, я не знаю определения литературы и считаю, что Чернышевский и Прилепин литература, а ты не прав. Переубеди меня
Да кому ты нужна, дешёвка.
Всякая ЗАЛУПА свой творожок хвалит.
Хвали рожь в стогу, а ЗАЛУПУ в гробу.
Окей, но из этого я делаю вывод, что ты не можешь обосновать своё мнение, а значит не стоит принимать его к сведению. А уже из этого исходит то, что Прилепин и Чернышевский всё-таки литература и остаются в /bo/, а тебе я всё таки советовал бы ретироваться в /po/
А если не по теме - хули вы так на Черныша набросились? Он же настолько жалкий и неудачник, что всерьез хотя какой всерьез, вы все тут пикрилы обсуждать его и его опусы будет только такой же дауненок.
И, чтобы себе попротиворечить, ибо куда же без этого - "Что Делать" - превосходно смешная книга, если всю шизу в ней воспринимать именно как шизу, а не Великие Идеи, как вы. Чего стоят куколдские терзания Лопухова. И даже фамилия-то говорящая, лил - это даже самоиронично, неожиданно для такого чмоши, как Черныш. Или дома из чугуна и хрусталя. Или Рахметов, просто Рахметов. Или перлы вроде: "Долго они щупали бока одному из себя".
А вот назло тебе напишу. И пох, что ты даже читать не будешь. У тебя уже от одного вида двух колов в строке избранного так бомбанет, что ты на первой космической на орбиту взмоешь :3
> стилизация под Черкаша
Та не стилизация. В меня прост его дух вселился и сподвигнул этот и тот пост наваять. Знаешь, как в Колосовского - дух Пушкина.
>Даже когда он изображает нелюбимых ним либералов и нигилистов - он вводит в свой роман неприятного персонажа, но не оценивает его. У читателя всегда есть свобода сказать, что писатель рассматривает лишь частные случаи.
Ну это уж совсем смешно.
Шишкин?
Сам Набоков продолжатель Бунина, и на Набокове русская литература благополучно подохла. О чём ты говоришь?
Восхищаюсь русскостью этого достопочтенного русского анонима.
Ну, лет тридцать назад русскому читателю стало доступно творчество Набокова, и в связи с этим любопытно, как он оказал влияние на русскую современную литературу (не считая Пелевина и Сорокина).
Да никак, считай. Тридцать лет - это не самый большой срок, особенно в период катастрофического измельчания отечественной литературы.
> никак
Вообще-то оказал. Только влияния эти были в большинстве своем негативные, потому что Набоковым зачитывались молодые начинающие писатели (которых сейчас никто не помнит), а молодые у Набокова обычно видят только снобизм, холодность и лоск слога (который, в отличие от первого и второго, перенять и воспроизвести гораздо сложнее).
>>607629
Пара десятков лет прошло, а молодёжь уже выдумывает чёрт знает что. Сочинения Набокова провозились через границу и распространялись в самиздате, у принадлежащих к избранным богемным кружкам была возможность припасть задолго до. Думаю, можно собрать довольно много воспоминаний совершенно разных людей о том, как на них это повлияло, я ограничусь пришедшей в голову популярной цитатой
> Напечатан Набоков был, как и все «брючники», на очень белой бумаге, так что читать его в метро или в дачном поезде не рекомендовалось; ветераны труда любили заглянуть через плечо: что читаешь, сволочь очкастая? – а этого нам не надо.
и далее. В перестройку Набокова, как и тьму других запрещённых классиков, печатали в журналах миллионными тиражами, и читали их все (ну, в нашем понимании этой общности), а вовсе не только какие-то начинающие (откуда они взялись вообще? мсье считает, что в СССР не было пирамиды графоманов, средненьких и известненьких писателей с двумя пиками, в официальной и неофициальной проекциях?). Внешних подражаний Набокову, безусловно, после этого стало больше, но можно ли их назвать единственным заметным следствием? Сомневаюсь.
>у принадлежащих к избранным богемным кружкам была возможность припасть задолго до
Ну вот они и припадали.
>читали их все (ну, в нашем понимании этой общности), а вовсе не только какие-то начинающие
На неначинающих, уже сформировавшихся авторов Набоков влилял меньше. См. авторский комментарий к "Пушкинскому дому" Битова.
Я про все это тоже знаю.
Несмотря на все это заметного влияния проза Набокова на современную русскую литературу не оказала, оставшись вещью в себе. Она такая... далекая и полупризрачная, если угодно. Как бы из другого мира. С другого берега. Это практически невозможно имитировать. Но это касается только того, что Набоков исходно написал по-русски.
Вообще, чтобы подражать Набокову, нужно иметь соответствующий Набокову же уровень литературного мастерства. Одного мастерства стилизатора не хватит. Сорокин вон попробовал за клона Набокова писать. Ну, в общем, получилась НОРМА.
Единственное исключение из правила, которое мне известно - хороший перевод "под Набокова" рассказов Томаса Оуэна, который сделал Евгений Головин. Да, но при этом Головин переводил, а не писал сам, и сам Томас Оуэн, то есть на самом деле Жеральд Берто, был большим любителем прозы Набокова, так что набоковская стилизация Головина тоже не по какому-то капризу и не на пустом месте возникла.
Что известно о политических взглядах Набокова? Говорил ли он что-либо о политических событиях своего времени? Какие политические партии он поддерживал? Какого было его отношение к Февральской революции?
>вызывает неловкость
Почему у тебя возникает чувство неловкости? Сейчас зачитываюсь русскими романами Набокова. Я нахожу его эстетически и мировоззренчески близким мне.
19 лвл
вот тебе пара цитат:
> Меня всегда раздражало самодовольное убеждение, что крайность в искусстве находится в некоей метафизической связи с крайностью в политике, при настоящем соприкосновении с которой изысканнейшая литература, конечно, становится, по ужасному, ещё мало исследованному свиному закону, такой же затасканной и общедоступной серединой, как любая идейная дребедень.
"Весна в Фиальте"
> И Щеголев пошел рассуждать о политике. Как многим бесплатным болтунам, ему казалось, что вычитанные им из газет сообщения болтунов платных складываются у него в стройную схему, следуя которой, логический и трезвый ум (его ум, в данном случае) без труда может объяснить и предвидеть множество мировых событий. Названия стран и имена их главных представителей обращались у него вроде как в ярлыки на более или менее полных, но по существу одинаковых сосудах, содержание которых он переливал так и этак. Франция того-то боялась и потому никогда бы не допустила. Англия того-то добивалась. Этот политический деятель жаждал сближения, а тот увеличить свой престиж. Кто-то замышлял и кто-то к чему-то стремился. Словом – мир создаваемый им, получался каким-то собранием ограниченных, безъюморных, безликих, отвлеченных драчунов, и чем больше он находил в их взаимных действиях ума, хитрости, предусмотрительности, тем становился этот мир глупее, пошлее и проще.
"Дар".
сколько лет прошло, а типаж диванных политологов ну нисколечко не изменился, лел.
Из интервью Набокова Мартину Эсслину, 1968
>Я хотел бы также договориться о специфическом определении термина «политика», что грозит вновь завести нас в далекое прошлое. Позвольте мне упростить проблему, сказав, что у себя дома, равно как и во время публичных выступлений (когда усмиряю лощеного иностранца, который с радостью присоединяется к нашим доморощенным манифестантам, костерящим на чем свет стоит Америку), я ограничиваюсь заявлением: «Что плохо для красных, хорошо для меня». Воздержусь от деталей (ибо они способны загнать мою мысль в слалом из оговорок и вводных слов), которые сделают очевидным, что у меня нет четко выраженных политических взглядов или, скорее, что взгляды, которых я придерживаюсь, незаметно переходят в некий расплывчатый старообразный либерализм. Гораздо менее расплывчато — вполне твердо, даже убежденно — я знаю, что все во мне восстает и негодует при виде брутального фарса, который разыгрывают тоталитарные государства, вроде России, и ее уродливые наросты, вроде Китая. Внутри меня — бездна, зияющая между колючей проволокой, символом полицейского государства, и бесконечной свободой мысли в Америке и Западной Европе.
В целом, Набоков в своем творчестве довольно аполитичен и стоял на эстетических позициях, нежели на идеологических.
Я советую почитать А. Долинина, довольно неплохие лекции от него лежат на Арзамасе. Ко всему прочему, раз ты так смотришь на "Лолиту", то рекомендую также ознакомиться с его статьей "Как сделана Лолита", которая опубликована в самой книге: я, например, довольно сильно удивился, когда он привел мне довольно убедительные доказательства в пользу того, что Гумберт Гумберт — ненадежный рассказчик, даже несмотря на то, что я читал "Лолиту" с мыслями о том, что он меня где-то обманывает. Вот ссылка на вводную лекцию:
https://arzamas.academy/courses/66/1
И отрывок из нее:
>Поэтому в его прозе складывается такой особый стиль и он пишет на особом языке, который вообще иногда читателя раздражает. Из-за этого стиля многие читатели неспособны оценить Набокова.
В чем дело? Дело в том, что Набоков хотел от читателя постоянной активной работы. Он загадывал загадки не только на уровне сюжета, но и на уровне языка. Он работал со словесными сгущениями. Теоретики литературы иногда пользуются понятием «теснота стихового ряда», которое ввел Юрий Тынянов. Оно значит, что внутри стиховой строки слова так близко стоят друг к другу и так тесно связаны, что значение каждого отбрасывает некую тень на его соседей. И получается, что у каждого слова или у каждой строки расширяется круг значений: слова взаимно ассоциируются. И читатель должен произвести некую работу — примерно как распаковать файл-архив, говоря современным языком, unzip; мы получаем текст сконденсированным, спрессованным, и с помощью особой программы мы должны его раскрыть и только тогда сможем его читать. Можно сказать, что каждая стихотворная строка — это такое зазипованное сообщение. В прозе этот принцип обычно не действует, но у Набокова очень часто образ именно строится по принципам тесноты стихового ряда, с пропущенными звеньями, со множеством значений, и мы должны совершить некоторое усилие, чтобы понять, о чем идет речь.
Приведу маленький пример. В начале романа «Дар», о котором мы еще будем говорить особо, его герой, молодой берлинский поэт-эмигрант Федор Годунов-Чердынцев, выходит из дома, в который только что переехал, и смотрит на улицу, на которой он будет жить. Это новое для него место: «Опытным взглядом он искал в ней того, что грозило бы стать ежедневной зацепкой, ежедневной пыткой для чувств, но, кажется, ничего такого не намечалось, а рассеянный свет весеннего серого дня был не только вне подозрения, но еще обещал умягчить иную мелочь, которая в яркую погоду не преминула бы объявиться; все могло быть этой мелочью: цвет дома, деталь архитектуры… или, на стволе дерева, под ржавой кнопкой, бесцельно и навсегда уцелевший уголок отслужившего, но не до конца содранного рукописного объявленьица — о расплыве синеватой собаки».
Этот «расплыв синеватой собаки» должен остановить наше внимание, и мы должны задуматься: что это за абсурд такой, что это за объявленьице? Эти слова стоят слишком тесно, их надо раззиповать. (Не говоря уж о том, что «расплыв синеватой собаки» — это само по себе метрическое словосочетание, трехстопный амфибрахий.) И если мы задумаемся, все становится вполне понятным. Итак, на дереве когда-то висело рукописное объявленьице. Чем было написано это объявленьице? Естественно, чернилами. Чернила какого цвета бывают? Бывают черные, бывают синие — эти были синие. Его содрали, остался уголок на кнопке, кнопка ржавая — значит, это произошло давно. Основной текст отсутствует — на кнопке осталось, видимо, одно слово. Скорее всего, это слово «собака», по-немецки Hund. От дождя чернила расплылись, но слово все-таки читается. Некогда это был текст, — видимо, о потере или о продаже собаки (скорее всего, о потере, поскольку собака одна). Итак, все понятно, но чтобы так все расшифровать, мы должны задуматься.
Таких задачек, загадок, ребусов у Набокова видимо-невидимо. Богоподобный автор играет с нами, своими читателями, загадывая загадки и заставляя нас, почесав в затылке, может быть, даже заглянув в словарь или в энциклопедию или порыскав по интернету, найти решение этой загадки. Эта загадка может быть на разных уровнях. Она может быть загадкой словесной, она может быть загадкой образной, это может быть загадка на уровне сюжета, это может быть загадка рассказчика, но так или иначе везде и всюду Набоков загадывает нам свои загадки, а мы должны их разгадывать.
Я советую почитать А. Долинина, довольно неплохие лекции от него лежат на Арзамасе. Ко всему прочему, раз ты так смотришь на "Лолиту", то рекомендую также ознакомиться с его статьей "Как сделана Лолита", которая опубликована в самой книге: я, например, довольно сильно удивился, когда он привел мне довольно убедительные доказательства в пользу того, что Гумберт Гумберт — ненадежный рассказчик, даже несмотря на то, что я читал "Лолиту" с мыслями о том, что он меня где-то обманывает. Вот ссылка на вводную лекцию:
https://arzamas.academy/courses/66/1
И отрывок из нее:
>Поэтому в его прозе складывается такой особый стиль и он пишет на особом языке, который вообще иногда читателя раздражает. Из-за этого стиля многие читатели неспособны оценить Набокова.
В чем дело? Дело в том, что Набоков хотел от читателя постоянной активной работы. Он загадывал загадки не только на уровне сюжета, но и на уровне языка. Он работал со словесными сгущениями. Теоретики литературы иногда пользуются понятием «теснота стихового ряда», которое ввел Юрий Тынянов. Оно значит, что внутри стиховой строки слова так близко стоят друг к другу и так тесно связаны, что значение каждого отбрасывает некую тень на его соседей. И получается, что у каждого слова или у каждой строки расширяется круг значений: слова взаимно ассоциируются. И читатель должен произвести некую работу — примерно как распаковать файл-архив, говоря современным языком, unzip; мы получаем текст сконденсированным, спрессованным, и с помощью особой программы мы должны его раскрыть и только тогда сможем его читать. Можно сказать, что каждая стихотворная строка — это такое зазипованное сообщение. В прозе этот принцип обычно не действует, но у Набокова очень часто образ именно строится по принципам тесноты стихового ряда, с пропущенными звеньями, со множеством значений, и мы должны совершить некоторое усилие, чтобы понять, о чем идет речь.
Приведу маленький пример. В начале романа «Дар», о котором мы еще будем говорить особо, его герой, молодой берлинский поэт-эмигрант Федор Годунов-Чердынцев, выходит из дома, в который только что переехал, и смотрит на улицу, на которой он будет жить. Это новое для него место: «Опытным взглядом он искал в ней того, что грозило бы стать ежедневной зацепкой, ежедневной пыткой для чувств, но, кажется, ничего такого не намечалось, а рассеянный свет весеннего серого дня был не только вне подозрения, но еще обещал умягчить иную мелочь, которая в яркую погоду не преминула бы объявиться; все могло быть этой мелочью: цвет дома, деталь архитектуры… или, на стволе дерева, под ржавой кнопкой, бесцельно и навсегда уцелевший уголок отслужившего, но не до конца содранного рукописного объявленьица — о расплыве синеватой собаки».
Этот «расплыв синеватой собаки» должен остановить наше внимание, и мы должны задуматься: что это за абсурд такой, что это за объявленьице? Эти слова стоят слишком тесно, их надо раззиповать. (Не говоря уж о том, что «расплыв синеватой собаки» — это само по себе метрическое словосочетание, трехстопный амфибрахий.) И если мы задумаемся, все становится вполне понятным. Итак, на дереве когда-то висело рукописное объявленьице. Чем было написано это объявленьице? Естественно, чернилами. Чернила какого цвета бывают? Бывают черные, бывают синие — эти были синие. Его содрали, остался уголок на кнопке, кнопка ржавая — значит, это произошло давно. Основной текст отсутствует — на кнопке осталось, видимо, одно слово. Скорее всего, это слово «собака», по-немецки Hund. От дождя чернила расплылись, но слово все-таки читается. Некогда это был текст, — видимо, о потере или о продаже собаки (скорее всего, о потере, поскольку собака одна). Итак, все понятно, но чтобы так все расшифровать, мы должны задуматься.
Таких задачек, загадок, ребусов у Набокова видимо-невидимо. Богоподобный автор играет с нами, своими читателями, загадывая загадки и заставляя нас, почесав в затылке, может быть, даже заглянув в словарь или в энциклопедию или порыскав по интернету, найти решение этой загадки. Эта загадка может быть на разных уровнях. Она может быть загадкой словесной, она может быть загадкой образной, это может быть загадка на уровне сюжета, это может быть загадка рассказчика, но так или иначе везде и всюду Набоков загадывает нам свои загадки, а мы должны их разгадывать.
Его папашка-либраст свергал кровавого николашку, потом ссаные борьщевики свергли его папашку, а потом монархисты=куколдисты убили его папашку. Так что скорее всего он ближе к либерастам, они единственные, кто его папашку не трогали
А что будешь делать, когда прочитаешь все на русском и останется только англоязычный Набоков? Будешь читать переводы или учить английский? Или твой английский позволяет тебе читать его в оригинале?
>А что будешь делать, когда прочитаешь все на русском и останется только англоязычный Набоков? Будешь читать переводы или учить английский? Или твой английский позволяет тебе читать его в оригинале?
Попробую прочитать в оригинале The Real Life of Sebastian Knight. Если будет тяжело, отложу и прочту Лолиту в авторском переводе, а к американскому периоду вернусь, когда подтяну английский.
"Лолита" в его переводе и "Лолита" на английском — два разных произведения, так что можешь ее читать. Опять же, можешь почитать разбор того же Долинина после того, как почитаешь.
Удачи тебе с Найтом. Тож хочу его осилить в оригинале.
>Пиривод эта ни пиривод!!1!!
Дегенераты, вы хотя бы «Алису в стране чудес» в оригинале осилить можете?
А причем здесь "Алиса", если речь идёт об авторе, для которого очень важно звучание слов, языковые ассоциации и т.д.? Тут перевод и оригинал это действительно два разных текста.
И да, нормальный английский в 2020 году - это не диво. Не знаю чё ты развыебывался.
мимо
Я поражаюсь, какие иногда возникают дураки. Тебе повезло, что место это анонимное, потому что ты сейчас выставил себя таким идиотом, каким и представить сложно.
Просто позволю себе вбросить сюда отрывок:
>Или вот, например, Набоков и его рассказчик часто по английски играют с выражением lo and behold- это что-то вроде русского «подумать только» или «надо же». Почему оно важно для Набокова в оригинале? Потому что там слышится lo — так многие зовут Лолиту, это сокращенное ее имя, звуковой знак ее имени. И вот в одном месте в русском тексте Набоков переводит этот фразеологизм совсем не так, как можно было бы ожидать: «стоиЛО мне отвернуться». Почему? Потому что звучание этого «ло» здесь ему важнее, чем значение словесной формулы.
>В русской «Лолите» появляются Пушкин, Тютчев впридачу к Верлену («Верлэновская осень звенела в воздухе, как бы хрустальном»), Баратынский («Своенравное прозванье // Дал я милой в ласку ей») — это то, чего нет и не может быть в английском оригинале. Есть и другие вещи.
>В конце главы 32-й второй части, когда Гумберт Гумберт, уже повидавшись с беременной Лолитой, думает о ней и о своей любви к ней. Тогда он начинает понимать задним числом, что по-настоящему ее любит. Он вспоминает эпизоды из их жизни и случай, когда она лежала у него на коленях, когда «нежность моя переходила в стыд и ужас, и я утешал и баюкал сиротливую, легонькую Лолиту, лежавшую на мраморной моей груди», слышите звуковую игру с «л» и «р»? «...и, урча, зарывал лицо в ее теплые кудри, и поглаживал ее наугад, и, как Лир, просил у нее благословения». Аллюзия на «Короля Лира», трагедию Шекспира, отсутствует в оригинале — эта английская аллюзия появилась только в русском переводе.
>В последнем абзаце текста, когда Гумберт Гумберт, обращаясь к ней, говорит: «Я в состоянии сноситься с тобой, хотя я в Нью-Йорке, а ты в Аляске». В оригинале этого нет. Если мы подумаем, то, согласно той версии событий, которую описывает Гумберт Гумберт, в Нью-Йорке он не может находиться — он должен находиться там, где якобы совершил преступление и был задержан за нарушение правил дорожного движения. Я не буду сейчас вдаваться в интерпретации, почему здесь появляется Нью-Йорк, но если мы переведем Набокова заново и там появятся «джинсы» и «губная помада» — ок. Но там тогда не будет вот этого пояснения. Это будет другая русская «Лолита» и, рискну сказать, неправильная «Лолита».
Господи, просто почитай это и больше никогда, никогда не позорься.
Я поражаюсь, какие иногда возникают дураки. Тебе повезло, что место это анонимное, потому что ты сейчас выставил себя таким идиотом, каким и представить сложно.
Просто позволю себе вбросить сюда отрывок:
>Или вот, например, Набоков и его рассказчик часто по английски играют с выражением lo and behold- это что-то вроде русского «подумать только» или «надо же». Почему оно важно для Набокова в оригинале? Потому что там слышится lo — так многие зовут Лолиту, это сокращенное ее имя, звуковой знак ее имени. И вот в одном месте в русском тексте Набоков переводит этот фразеологизм совсем не так, как можно было бы ожидать: «стоиЛО мне отвернуться». Почему? Потому что звучание этого «ло» здесь ему важнее, чем значение словесной формулы.
>В русской «Лолите» появляются Пушкин, Тютчев впридачу к Верлену («Верлэновская осень звенела в воздухе, как бы хрустальном»), Баратынский («Своенравное прозванье // Дал я милой в ласку ей») — это то, чего нет и не может быть в английском оригинале. Есть и другие вещи.
>В конце главы 32-й второй части, когда Гумберт Гумберт, уже повидавшись с беременной Лолитой, думает о ней и о своей любви к ней. Тогда он начинает понимать задним числом, что по-настоящему ее любит. Он вспоминает эпизоды из их жизни и случай, когда она лежала у него на коленях, когда «нежность моя переходила в стыд и ужас, и я утешал и баюкал сиротливую, легонькую Лолиту, лежавшую на мраморной моей груди», слышите звуковую игру с «л» и «р»? «...и, урча, зарывал лицо в ее теплые кудри, и поглаживал ее наугад, и, как Лир, просил у нее благословения». Аллюзия на «Короля Лира», трагедию Шекспира, отсутствует в оригинале — эта английская аллюзия появилась только в русском переводе.
>В последнем абзаце текста, когда Гумберт Гумберт, обращаясь к ней, говорит: «Я в состоянии сноситься с тобой, хотя я в Нью-Йорке, а ты в Аляске». В оригинале этого нет. Если мы подумаем, то, согласно той версии событий, которую описывает Гумберт Гумберт, в Нью-Йорке он не может находиться — он должен находиться там, где якобы совершил преступление и был задержан за нарушение правил дорожного движения. Я не буду сейчас вдаваться в интерпретации, почему здесь появляется Нью-Йорк, но если мы переведем Набокова заново и там появятся «джинсы» и «губная помада» — ок. Но там тогда не будет вот этого пояснения. Это будет другая русская «Лолита» и, рискну сказать, неправильная «Лолита».
Господи, просто почитай это и больше никогда, никогда не позорься.
Ещё добавлю, что "Икар" как марка гумбертовского автомобиля тоже отсутствует в английском варианте, там он просто car.
Это травма с тех пор, как учителка пиздела тебя указкой по тыковке и требовала ПЕРЕСКАЗАТЬ СВОИМИ СЛОВАМИ?
Впрочем, всем похуй. Если ты не в состоянии прочитать кусочек исследования размером с абзац, то тебе не место на доске, посвященной литературе.
>сказал, что "Лолита" в оригинале и "Лолита", переведенная самим Набоковым — два разных произведения
>назвали в ответ дегенератом и приплел "Алису"
>в ответ на это кинул примеры различия перевода и оригинала
>НАУЧИСЬ ВЫРАЖАТЬ МЫСЛИ СВОИМИ СЛОВАМИ
Не ну это совсем уже позорно, чувак.
>Прочитал Лолиту в переводе
>Не осилил оригинал и все равно пошел выебываться на двач
>Заслуженно назвали дегенератом
>Поиск Google: обосрался на двачике гугл помогай найди высосанную из жопы доебку к переводу такого же долбаеба как я только осилившего оригинал
>кек ну ты и дурачок)) зырь че нашел))) я тоже так считаю пук я не дебил просто мне лень свои примеры приводить лол))) читай и не позорься больше))))
Чувак, он поехавший. Забей, сам успокоится.
Он семенит уже. Оставь ребенка в покое, а то ночью уснуть не сможет и школу пропустит.
17 с половиной образцов крупной прозы, субъективно ранжированные: от откровенной автопародии до гениальности
https://arzamas.academy/materials/1613
"Бледный огонь" охуенный (но не в переводе Ильина), в моём личном топе тоже на третьем месте стоит (перед "Лолитой" и "Даром").
насчет "Ады" я склонен согласиться с мнением, что это набоковская катастрофа.
а вот то, что "Король, дама, валет" и "Камера обскура" стоят выше "Защиты Лужина" и "Приглашения на казнь" - это пиздец.
> насчет "Ады" я склонен согласиться с мнением, что это набоковская катастрофа.
Обидно такое слышать. Ада вовсе не катастрофа.
>Кстати, работа в Корнелле не только подарила Набокову сюжет для романа, а его читателям — несколько десятков посмертно опубликованных лекций по литературе, но и оставила ряд загадок, которые до сих пор терзают набоковедов. Например, действительно ли был слушателем одного из курсов Набокова классик современной американской литературы Томас Пинчон? В Архиве Берга в Нью-Йорке недавно был обнаружен документ, проливающий свет на этот вопрос: единственная бумага, на которой значится имя Пинчона, относится к классному списку с оценками курса «Literature 311: Masters of European Literature» за осенний семестр 1957 года. Имя будущего лауреата Фолкнеровской премии, автора романов «V.» и «Выкрикивается лот 49», вычеркнуто рукой Набокова как изначально записавшегося на курс, но недобравшего необходимых баллов для того, чтобы получить право быть на него зачисленным .
А это, кстати, довольно любопытно.
>а вот то, что "Король, дама, валет" и "Камера обскура" стоят выше "Защиты Лужина" и "Приглашения на казнь" - это пиздец.
А ты слова автора читал или только быстро пролистал топ?
>На шестое место этот роман поставлен из соображений скорее сентиментального характера
а "Камера обскура" из каких соображений на пятое место поставлена?
не, я понимаю, что список "субъективно ранжирован", но следующие же слова про автопародию и гениальность уже претендуют на некую объективность и создают противоречие: вы или трусики наденьте, или крестик снимите.
Мой был бы таким:
1. Лолита
2. Дар
3. Отчаяние
4. Камера Обскура
5. Пнин
6. Истинная жизнь Себастьяна Найта
7. Король, Дама, Валет
8. Взгляни на Арлекинов
9. Защита Лужина
10. Машенька
11. Подвиг
12. Приглашение на казнь
13. Ада
14. Бенд Синистер
Бледный огонь и Transparent Things пока не читаны.
Сугубо субъективно, нервных просьба воздержаться.
Кстати очень интересно, что когда я читал отзывы на "Аду" и "Бледный огонь", как только дочитал их, то заметил, что эти романы все либо превозносят, либо ненавидят, очень мало видел отзывов, где к этим романам относились равнодушно.
А ты прочитал "Дар" и "Приглашение на казнь"? Что о них скажешь? "Дар" вот у меня любимый, наверное, его роман.
"Лолита", кстати, тож довольно многослойна. Но вот начинай В.В. с нее — дело такое.
чем докажешь
"Дар" сейчас читаю, пока что очень нравится. "Приглашение на казнь" тоже понравилась, у Набокова, как по мне, хорошо получилось передать атмосферу лёгкого пиздеца, который не кидается тебе в ебало, вот смотри, какой пиздец, а находится где то на фоне, думаю при перечитывании эта красота будет ещё более заметна. Короче оба романа хорошие, на мой взгляд.
А "Лолиту" я тоже думаю чуть позже перечитать, всё таки 15 лет жизни прошло, возможно сейчас мне эта история будет в чем то ближе.
Я начинал Набокова с "Машеньки", его дебютного романа. У меня дома появился вот этот четырехтомник, что на картинке, и я решил идти в хронологическом порядке (правда там "Дар" перед "Отчаянием" и "Камера Обскура" отсутствует, ну да ладно). "Машенька" — такой легкий сплав чеховской и бунинской прозы. Я бы рекомендовал начинать читать с нее, но Набоков в "Машеньке" и Набоков "Ады" и "Бледного огня" — два совершенно разных по сложности писателя, и мне вот всегда было сложно посоветовать с чего начинать его читать. Я уверен абсолютно, что точно не с "Дара", пушто роман для новичка будет довольно сложен из-за внимания к поэзии и литературной направленности содержания, так сказать.
Вот тут вопрос ко всем остальным набокофилам и набоковедам: с чего лучше Владимира Владимировича начинать? Вот у меня знакомый считает, что лучше всего с "Приглашения на казнь", но мне кажется, что куда лучше буит с "Король, дама, валет" или "Защиты Лужина". Я абсолютно уверен, что мой путь с "Машеньки" пойдет не всем, а только тем, кто ЗНАЕТ, что Набоков ему понравится. Интересно наблюдать, как из романа в роман стиль В.В. усложняется и обрастает новыми приемами.
> с чего лучше Владимира Владимировича начинать?
С рассказов. Или так: Камера обскура -> Король, дама, валет -> Защита Лужина
Всем рекомендую, но совсем уж на обаяние ВВ поддаваться нельзя.
>с чего лучше Владимира Владимировича начинать?
По мне так однозначно с Лолиты.
>А как вы относитесь к роману "Bend sinister"?
Для меня худший роман ВВ, правда я пока не читал Transparent Things.
Я не смотрел. Но Набоков, кстати, сказал, что фильм великолепный, хотя от его книги "там остались рожки да ножки".
Соглашусь. Кубрик вообще жутко переоценен как режиссер, как мне кажется.
>Само собой понятно, что я не мог отказать себе в удовольствии получить от Джеллико... автографы на карточке меню. Джеллико подписался моей ручкой Swan и с похвалой отозвался о пере, в самом деле, пишущем плавно и легко. Перед тем, как проститься, я сказал адмиралу, что он доставил бы мне большую радость, если бы согласился принять от меня на память эту ручку. Когда мне придется читать о подвигах британского Grand Fleet, я буду представлять себе, что приказы и отчеты адмирала Джеллико подписаны моей ручкой. Ею же он будет пользоваться, отвечая на бесчисленные письма со всех концов Британской империи... от имени взрослых и детей, для которых имя адмирала давно стало фетишем
Какой папаня хороший был, как хорошо, что с этим иудушкой расплатились чеканной монетой в 1922 году
Прекрасно писал, Лолита просто плоховато переведена, а так писал божественно. Отношение к русской литературе он имеет прямое - он русскую литературу развивал и улучшал, как своими лекциями, комментариями и статьями, так и своими произведениями. Если ты в Лолите видишь только пошлость и глупость, то ты быдло ебаное, в этом ничего плохого нет, просто прими, что ты сcаная быдлота и читай спокойно какого нибудь Минаева. А девочки маленькие и Достоевскому нравилось, только Достоевский дальше зашёл. Набоков просто книгу написал и, возможно, имел какие то желания, в Достоевский изнасиловал малолетку. И ничего, великий русский писатель.
Набокову нечего было сказать миру, поэтому он решил экспериментировать с формой. Но как известно: из говна конфетку слепить можно, и можно даже её красиво упаковать. Только вот конфеткой из говна от этого она быть не перестанет.
Рад, что этому мелкому человечишке не дали Нобелевскую премию
Ну, нет. Конечно же всем понятно, что твоя аналогия тут не работает, да и в любом случае она тут не подходит. Набоков хотел показать этому миру свои разнообразные формы письма и он это сделал, навсегда оставшись в сознании образованных людей как мастер построения текста. Впрочем его лихо закрученные сюжеты, состоящие из массы метафор и т.д. и т.п. тоже там же. А нобелевская премия мало что значит, хотя если тебя это искренне радует, то дай Бог, хоть это и показывает тебя в очередной раз как быдло.
Ну, может не "лихо", ладно.
>разнообразные формы письма
>Я стоял на коленях и уже готовился овладеть моей душенькой
Лучше бы уж матом писал, чем так...
Ну, нет, конечно же не лучше, хотя хороший ход вырвать одно предложение, я оценил, не вижу смысла отвечать дальше.
>Ну, нет, конечно же не лучше
Я читал Юкио Мисиму. В "Золотом храме" много затрагивалось половых тем, но я нигде не видел такой позора, как у Набокова. Эти жалкие эвфемизмы. Такая пошлость и глупость.
>Жезлом моей жизни Лолиточка орудовала необыкновенно энергично и деловито... Ей, конечно, страшно хотелось поразить меня молодецкими ухватками малолетней шпаны...
- малолетняя шпана - масло масляное.
А вот нормальное литературное описание.
>Занимаясь блудом наяву, я рисовал себе разные адские картины. Еще мне виделись груди Уико, ее бедра. Себя же я представлял крошечным, безобразным червяком...
>Я стоял на коленях и уже готовился овладеть моей душенькой
а на самом деле:
>I was on my knees, and on the point of possessing my darling, when two bearded bathers...
А там дальше еще "jeans" переводятся как "ковбойские панталоны", а "sneakers" - "тапочки со шнурками".
Это не вина ВВ, что он был отсечён от своей родной речи, конечно за полвека язык изменился, и душенька действительно звучит сегодня нелепо.
Окей, ладно, я вообще не хотел отвечать, как писал выше, но то, что ты сейчас запостил. Пиздец, мне тебя даже жалко после такого, у тебя правда очень больное восприятие. Я, пожалуй, правда не буду тебе больше отвечать, чтобы не травмировать тебя. Удачи тебе.
Че, опять процитировпли "не то"?
>и душенька действительно звучит сегодня нелепо.
Это звучит так, как будто дьявол собрался овладеть душей грешницы.
>Это не вина ВВ, что он был отсечён от своей родной речи
Ну это и была моя мысль, что Набоков плохо знает русский язык. "Малолетняя шпана". Взял его случайное предложение и оно выглядит чуть ли не как машинный перевод. Как люди, воспитанные на русской классике, могут читать такое.
>Еще недавно по хребту у меня трепетом проходили некоторые сладостные возможности в связи с цветными снимками морских курортов, и по правде сказать, именно Мак-Ку резко отвлек меня от этих планов своим благонамеренным, но как теперь выяснилось, абсолютно несбыточным предложением.
>Это не вина ВВ, что он был отсечён от своей родной речи, конечно за полвека язык изменился, и душенька действительно звучит сегодня нелепо
Не вина ВВ, но вина его папани-предателя и английского агента, что случилось то, что случилось
Я Набокова, по сути, не читал и вести споры мне тяжело. Но я удивлен, что писателя, который не жил в России, ставят наравне или даже выше, чем Максима Горького или Михаила Булгакова.
>А что ему мешало писать на русском?
Прежде всего думаю он сам начал понимать, что сварится в собственном соку и язык уже ему не подвластен. Там же есть замечательное послесловие к Лолите,
>История этого перевода — история разочарования. Увы, тот "дивный русский язык", который, сдавалось мне, все ждет меня где-то, цветет, как верная весна за наглухо запертыми воротами, от которых столько лет хранился у меня ключ, оказался несуществующим, и за воротами нет ничего, кроме обугленных пней и осенней безнадежной дали, а ключ в руке скорее похож на отмычку.
>Ну это и была моя мысль, что Набоков плохо знает русский язык.
Да брось ты. "Дар" - это совершенство русского языка как оно есть. Вершина. Ничего лучше у русских уже не будет.
>Максима Горького
моральный урод, приспешник маньяков-борщевиков, который за их счет все по соррентам катался. Да и писатель, как говорится, overrated
А мне Горький нравится так же сильно, как Набоков, 2 моих любимых писателя. Про большевиков - ну так у всех разное к ним отношение, он действительно верил в большевизм, поэтому он их и содержал на деньги со своих постановок, а не они его, как ты бездумно и поспешно написал. Да и не такие он прям маньяки, хотя моё отношение к ним конечно отрицательное. Да и у Горького оно было достаточно отрицательное после октября, почитай "Несвоевременные мысли", он же там буквально раскаялся и говорил, что не этого они, верующий в большевизм, хотели. Ну и писателя всё таки надо оценивать как писателя, иначе вообще всех можно замести в "приспешники маньяков", начиная от тех, кто поддержал Гитлера, заканчивая любителями маньяка Франко и маньяка Пиночета. А писатель он хороший, его рассказы до сих пор читаются так, что не оторваться, а главный его роман "Жизнь Клима Самгина" просто божественно написан, про "На Дне" я уж молчу. Короче говоря, мне кажется, это я не только тебе адресую, противопоставлять Набокова и Горького, как и любых других писателей, глупо, всё же они делали одно дело и делали его очень хорошо.
Не дурак и далеко не людоед. Хотя можешь считать так, как тебе приятно считать.
Допустим, людоед. А что плохого в том, чтобы жрать кровопийц-буржуев?
>>Максима Горького или Михаила Булгакова
А они как-будто жили в России. Если второй жил на её руинах, то первый, ну вы понели. Всю Россию Набоков увёз с собой. А эта шобла-ёбла из шалмана имеет такое же отношение к русской культуре, как администратор паблика с неиронично аушеными мудростями.
Ну зачем вы ссоритесь и пытаетесь выписать то тех, то других из русской литературы? И Горький, и Булгаков, и Набоков, И какой-нибудь Бунин или Шолохов - великие русские писатели, внесшие свой большой вклад в развитие литературы. Кому то нравятся одни, кому то другие, кому то вообще все они нравятся, какой смысл в вашем споре?
Смысл в том что ты не обязан принимать с симпатией гангрену или раковые клетки, если они разгулялись в твоём организме.
Кто-то развивал русскую литературу, а кто-то выбивал ей зубы, загонял в колодки, а из украшений дарил лишь новое тавро от очередного хозяина.
Может и были такие, но ведь и Горький, и Набоков, и Булгаков развивали ее и пытаться выкинуть кого то из них из русской литературы глупо
К Набокову никаких претензий. Горький это недалёкий приспособленец лишённый любых талантов, кроме как подстраиваться под очередного пахана. А Булгаков это трагедия. Почти гегелевская лол.
Нет, ты чего, Горький очень талантливый писатель, он прекрасно умеет показать человеческую душу, я бы сказал, что он в этом на равне с Достоевским. Он писал действительно великие книги, причём его мастерство настолько велико, что видно, в каких местах он писал плохо намеренно, чтобы пролетарий мог это прочитать, ведь Горький писал для всех. Но тот же "Клим Самгин" написан до того ловко, что даже если бы Горький написал только его, он бы попал в пантеон великих. И приспособленцем он никогда не был, он верил в идею и это действительно великая идея, просто он не смог вовремя понять, какие люди пытаются спрятаться за этой величайшей идеей, но он в итоге то это понял, прочитай и "Несвоевременные мысли" и его деятельность в зарождающемся союзе, где он, поняв, что происходит, не струсил и убежал, на попытался и помочь народу и помочь поэтам и философам и надо сказать ,что у него получилось. Так что ты очень не прав на счёт Горького, возможно тебе мешает ресентимент, но он скоро пройдёт и ты сможешь нормально взглянуть на всё происходящее трезво.
Про величие идеи расскажи. И ты точно понимаешь слово "ресентимент" так же как другие люди?
Извини, про ресентимент писать с моей стороны было очень не красиво, просто я судил по себе. Из-за своей нелюбви к союзу и марксизму как течению ,которое дискредитировало всё левое движение, я не мог по достоинству оценить Горького как писателя.
Забей, не стоило писать про ресентимент, это я поддался каким то странным и глупым эмоциям. Просто я судил по себе и Из-за своей нелюбви к союзу и марксизму как течению ,которое дискредитировало всё левое движение, я не мог по достоинству оценить Горького как писателя лет до 30, а как человека я не мог трезов его судить до 35, вот и проецирую это на остальных ,ещё рз извини. Про величие идеи не хочу расписывать, мы не в /po/, да и опыт мой подсказывает ,что нет смысла на бордах спорить о политике. Закончу тем, что если тебе не нравится Горький - твоё право, тут я тебе не переубежу и не хочу этого делать тут, на двачах, ттак что давай закончим.
Надо же, второй раз за неделю на самой токсичной доске натыкаюсь на левака, который умеет разговаривать и не пускает пену в воинственном припадке. Приятно удивлён, благодарю.
>дискредитировало всё левое движение,
Говорящее говно, букач традиционалистская и консервативная борда, где любят западную цивилизацию и Россию, которую мы потеряли, а не великие идеи. Пшел вон, и Сладкого забери.
Нигде не сказано что букач "традиционалистская и консервативная борда" и такое положение дел существует лишь в твоей голове, как "Россия, которую вы потеряли". Во главе государства сидит любитель белых офицеров и Ильина философа, так что если тебе не нравится современная Россия, то ты очень не последователен, а значит слушать тебя глупо и этим не стоит заниматься.
>Нигде не сказано
Тебе выше сказали, какие здесь порядки, залетный нормис. Есть Литература, а есть людоедские агитки. Выбирай.
А я тебе могу сказать, что тут нет таких порядков и ты никак это не сможешь опровергнуть кроме своего вскудаха. А Горький это великая литература, конечно, людоедские агитки это ближе к Симонову, Фадееву.
>Во главе государства сидит любитель белых офицеров и Ильина философа
Пидарашка левацкая, во главе государства сидит чекист, ваш плоть от плоти персонаж. Если бы реально сидел любитель белых офицеров, то была бы проведена десоветизация повсеместно с выкидыванием статуй члениных на помойку и запретом компартий
Акстись, пчёл.
Реставрация белого движения, смена названий улиц в мск, со всех щелей кричат, что совок гавно, а Ленин - это террорист заложивший бомбу под русскую государственность. Мавзолей закрывают декорациями на время парада. И единственное, что вспоминают про совок это ВОВ. И то уже тенденция обезличивания этой победы. Народ победил и всё тут.
Главный пропагандист с экрана федерального канала заявляет, что расстрел Колчака это трагедия и Россия потеряла спасательный путь в будущее.
Я тебя выслушал. А теперь к стенке.
Букач коммунистическая борда. В сердце каждого уважаемого анона, что сидит здесь, живет идея Великой Пролетарской Революции.
Ой, блевачок, давай не пизди. Где происходит переименование улиц борщевичков? Установили памятный знак Колчаку, так левые мрази аж от злобы поперхнулись и начали с ней бороться. Зато в это же время в Питере повесили новую мемориальную табличку жидовскому маньяку Урицкому - так все жидовские пидарасы типа Канторши аж от счастья завопили. Даже день рождения сралина начали праздновать салютами, что вообще полный пиздец
Какая мразотная, желчная либераха, отрицающая факты.
>Где происходит переименование улиц борщевичков?
Мск, например
>Установили памятный знак Колчаку, так левые мрази аж от злобы поперхнулись и начали с ней бороться.
Вообще-то памятники в Иркутске и Омске
>Даже день рождения сралина начали праздновать салютами, что вообще полный пиздец
Ну вообще это либерахи и праваки день смерти отмечали.
Как вы умудрились приплести по литику к ВВ? Вы ебанулись?
К стати, в тему трела, чому стихи Набокова так норот не любит?
Чтобы Набоков там из себя не строил и не сочинял в своих интервью, Он (ВВ) и Она (Политика) всегда очень тесно ходили и ходят.
Редко вижу, чтобы коммунисты пускали пену. Зато в их адрес постоянно видно "пидарашка левацкая", "блевачок", "членин", "борщевики" и т.д.
И вот, как на колесиках, вкатывается ко мне некто
восковой, поджарый, с копотью в красных ноздрях,
и сижу, и решить не могу: человек это
или просто так -- разговорчивый прах.
Как проситель из наглых, гроза общежитий,
как зловещий друг детства, как старший шпион
(шепелявым таким шепотком: а скажите,
что вы делали там-то?), как сон,
как палач, как шпион, как друг детства зловещий,
как в балканской новелле влиянье, как их,
символистов -- но хуже. Есть вещи, вещи,
которые... даже... (Акакий Акакиевич
любил, если помните, "плевелы речи",
и он как Наречье, мой гость восковой),
и сердце просится, и сердце мечется,
и я не могу. А его разговор
так и катится острою осыпью под гору,
и картавое, кроткое слушать должно
и заслушиваться господина бодрого,
оттого что без слов и без славы оно.
Как пародия совести в драме бездарной,
как палач и озноб, и последний рассвет --
о волна, поднимись, тишина благодарна
и за эту трехсложную музыку. -- Нет,
не могу языку заказать эти звуки,
ибо гость говорит, и так веско,
господа, и так весело, и на гадюке
то панама, то шлем, то фуражка, то феска:
иллюстрации разных существенных доводов,
головные уборы, как мысли вовне;
или, может быть, -- было бы здорово,
если б этим шутник указывал мне,
что я страны менял, как фальшивые деньги,
торопясь и боясь оглянуться назад,
как раздваивающееся привиденье,
как свеча меж зеркал, уплывая в закат.
Далеко до лугов, где ребенком я плакал,
упустив аполлона, и дальше еще
до еловой аллеи с полосками мрака,
меж которыми полдень сквозил горячо.
Но воздушным мостом мое слово изогнуто
через мир, и чредой спицевидных теней
без конца по нему прохожу я инкогнито
в полыхающий сумрак отчизны моей.
Я божком себя вижу, волшебником с птичьей
головой, в изумрудных перчатках, в чулках
из лазурных чешуй. Прохожу. Перечтите
и остановитесь на этих строках.
Обращение к несуществующим: кстати,
он не мост, этот шорох, а цепь облаков,
и лишенные самой простой благодати
(дохожденья до глаз, до локтей, до висков),
"твои бедные книги, -- сказал он развязно, --
безнадежно растают в изгнанье. Увы,
эти триста листов беллетристики праздной
разлетятся -- но у настоящей листвы
есть куда упадать, есть земля, есть Россия,
есть тропа, вся в лиловой кленовой крови,
есть порог, где слоятся тузы золотые,
есть канавы -- а бедные книги твои,
без земли, без тропы, без канав, без порога,
опадут в пустоте, где ты вырастил ветвь,
как базарный факир, то есть не без подлога,
и недолго ей в дымчатом воздухе цвесть.
Кто в осеннюю ночь, кто, скажи-ка на милость,
в захолустии русском, при лампе, в пальто,
среди гильз папиросных, каких-то опилок
и других озаренных неясностей, кто
на столе развернет образец твоей прозы,
зачитается ею под шум дождевой,
набегающий шум заоконной березы,
поднимающей книгу на уровень свой?
Нет, никто никогда на просторе великом
ни одной не помянет страницы твоей:
ныне дикий пребудет в неведенье диком,
друг степей для тебя не забудет степей.
В длинном стихотворении "Слава" писателя,
так сказать, занимает проблема, гнетет
мысль о контакте с сознаньем читателя.
К сожаленью, и это навек пропадет.
Повторяй же за мной, дабы в сладостной язве
до конца, до небес доскрестись: никогда,
никогда не мелькнет мое имя -- иль разве
(как в трагических тучах мелькает звезда)
в специальном труде, в примечанье к названью
эмигрантского кладбища, и наравне
с именами собратьев по правописанью,
обстоятельством места навязанных мне.
Повторил? А случалось еще, ты пописывал
не без блеска на вовсе чужом языке,
и припомни особенный привкус анисовый
тех потуг, те метанья в словесной тоске.
И виденье: на родине. Мастер. Надменность.
Непреклонность. Но тронуть не смеют. Порой
перевод иль отрывок. Поклонники. Ценность
европейская. Дача в Алуште. Герой".
И тогда я смеюсь, и внезапно с пера
мой любимый слетает анапест,
образуя ракеты в ночи, так быстра
золотая становится запись.
И я счастлив. Я счастлив, что совесть моя,
сонных мыслей и умыслов сводня,
не затронула самого тайного. Я
удивительно счастлив сегодня.
Эта тайна та-та, та-та-та-та, та-та,
а точнее сказать я не вправе.
Оттого так смешна мне пустая мечта
о читателе, теле и славе.
Я без тела разросся, без отзвука жив,
и со мной моя тайна всечасно.
Что мне тление книг, если даже разрыв
между мной и отчизною -- частность.
Признаюсь, хорошо зашифрована ночь,
но под звезды я буквы подставил
и в себе прочитал, чем себя превозмочь,
а точнее сказать я не вправе.
Не доверясь соблазнам дороги большой
или снам, освященным веками,
остаюсь я безбожником с вольной душой
в этом мире, кишащем богами.
Но однажды, пласты разуменья дробя,
углубляясь в свое ключевое,
я увидел, как в зеркале, мир и себя,
и другое, другое, другое.
И вот, как на колесиках, вкатывается ко мне некто
восковой, поджарый, с копотью в красных ноздрях,
и сижу, и решить не могу: человек это
или просто так -- разговорчивый прах.
Как проситель из наглых, гроза общежитий,
как зловещий друг детства, как старший шпион
(шепелявым таким шепотком: а скажите,
что вы делали там-то?), как сон,
как палач, как шпион, как друг детства зловещий,
как в балканской новелле влиянье, как их,
символистов -- но хуже. Есть вещи, вещи,
которые... даже... (Акакий Акакиевич
любил, если помните, "плевелы речи",
и он как Наречье, мой гость восковой),
и сердце просится, и сердце мечется,
и я не могу. А его разговор
так и катится острою осыпью под гору,
и картавое, кроткое слушать должно
и заслушиваться господина бодрого,
оттого что без слов и без славы оно.
Как пародия совести в драме бездарной,
как палач и озноб, и последний рассвет --
о волна, поднимись, тишина благодарна
и за эту трехсложную музыку. -- Нет,
не могу языку заказать эти звуки,
ибо гость говорит, и так веско,
господа, и так весело, и на гадюке
то панама, то шлем, то фуражка, то феска:
иллюстрации разных существенных доводов,
головные уборы, как мысли вовне;
или, может быть, -- было бы здорово,
если б этим шутник указывал мне,
что я страны менял, как фальшивые деньги,
торопясь и боясь оглянуться назад,
как раздваивающееся привиденье,
как свеча меж зеркал, уплывая в закат.
Далеко до лугов, где ребенком я плакал,
упустив аполлона, и дальше еще
до еловой аллеи с полосками мрака,
меж которыми полдень сквозил горячо.
Но воздушным мостом мое слово изогнуто
через мир, и чредой спицевидных теней
без конца по нему прохожу я инкогнито
в полыхающий сумрак отчизны моей.
Я божком себя вижу, волшебником с птичьей
головой, в изумрудных перчатках, в чулках
из лазурных чешуй. Прохожу. Перечтите
и остановитесь на этих строках.
Обращение к несуществующим: кстати,
он не мост, этот шорох, а цепь облаков,
и лишенные самой простой благодати
(дохожденья до глаз, до локтей, до висков),
"твои бедные книги, -- сказал он развязно, --
безнадежно растают в изгнанье. Увы,
эти триста листов беллетристики праздной
разлетятся -- но у настоящей листвы
есть куда упадать, есть земля, есть Россия,
есть тропа, вся в лиловой кленовой крови,
есть порог, где слоятся тузы золотые,
есть канавы -- а бедные книги твои,
без земли, без тропы, без канав, без порога,
опадут в пустоте, где ты вырастил ветвь,
как базарный факир, то есть не без подлога,
и недолго ей в дымчатом воздухе цвесть.
Кто в осеннюю ночь, кто, скажи-ка на милость,
в захолустии русском, при лампе, в пальто,
среди гильз папиросных, каких-то опилок
и других озаренных неясностей, кто
на столе развернет образец твоей прозы,
зачитается ею под шум дождевой,
набегающий шум заоконной березы,
поднимающей книгу на уровень свой?
Нет, никто никогда на просторе великом
ни одной не помянет страницы твоей:
ныне дикий пребудет в неведенье диком,
друг степей для тебя не забудет степей.
В длинном стихотворении "Слава" писателя,
так сказать, занимает проблема, гнетет
мысль о контакте с сознаньем читателя.
К сожаленью, и это навек пропадет.
Повторяй же за мной, дабы в сладостной язве
до конца, до небес доскрестись: никогда,
никогда не мелькнет мое имя -- иль разве
(как в трагических тучах мелькает звезда)
в специальном труде, в примечанье к названью
эмигрантского кладбища, и наравне
с именами собратьев по правописанью,
обстоятельством места навязанных мне.
Повторил? А случалось еще, ты пописывал
не без блеска на вовсе чужом языке,
и припомни особенный привкус анисовый
тех потуг, те метанья в словесной тоске.
И виденье: на родине. Мастер. Надменность.
Непреклонность. Но тронуть не смеют. Порой
перевод иль отрывок. Поклонники. Ценность
европейская. Дача в Алуште. Герой".
И тогда я смеюсь, и внезапно с пера
мой любимый слетает анапест,
образуя ракеты в ночи, так быстра
золотая становится запись.
И я счастлив. Я счастлив, что совесть моя,
сонных мыслей и умыслов сводня,
не затронула самого тайного. Я
удивительно счастлив сегодня.
Эта тайна та-та, та-та-та-та, та-та,
а точнее сказать я не вправе.
Оттого так смешна мне пустая мечта
о читателе, теле и славе.
Я без тела разросся, без отзвука жив,
и со мной моя тайна всечасно.
Что мне тление книг, если даже разрыв
между мной и отчизною -- частность.
Признаюсь, хорошо зашифрована ночь,
но под звезды я буквы подставил
и в себе прочитал, чем себя превозмочь,
а точнее сказать я не вправе.
Не доверясь соблазнам дороги большой
или снам, освященным веками,
остаюсь я безбожником с вольной душой
в этом мире, кишащем богами.
Но однажды, пласты разуменья дробя,
углубляясь в свое ключевое,
я увидел, как в зеркале, мир и себя,
и другое, другое, другое.
Галковскофаг?
>малолетняя шпана - масло масляное
Не. Чекаем словарь Даля, на которого Набоков в первую очередь опирался:
>ШПАНА ж. - так в Сибири называют бродяг, а также проходящих по дороге. Острож. коренное тюремное население. Шпанский сиб. - бродяжнический. Шпанские могилы - могилы бродяг.
В прочих словарях "шпана" — это мелкие жулики, а в значении "малолетние" это слово можно найти далеко не во всех словарях и в наши дни, так что фактически никакой ошибки нет и не было бы даже если это написал современный автор. Хотя в современности, я признаюсь, этим словом окрещивают дворовых малолеток и просто группы детей.
Да.
>Набоков в первую очередь опирался:
Я думаю, что он всё же подразумевал малолетних хулиганов, озорников, а не бродяг, хотя это близко по смыслу, но бродягами могут быть и юродивые, блаженные.
Цитаты из Солженицына.
>Тут подросла им и небывалая многолюдная смена из сирот гражданской войны -- беспризорники, шпана.
Да и дело не в одной малолетней шпане, я в целом не понимаю, почему "Лолиту" ставят в один ряд с величайшими русскими произведениями искусства. Я закрыл книгу, когда дошел до "Жезла жизни". Это язык бульварного чтива.
>беспризорная нимфетка просвечивала сквозь деловитую молодую проститутку.
Отличный слоган для обложки сального романа.
>Я думаю, что он всё же подразумевал малолетних хулиганов, озорников, а не бродяг, хотя это близко по смыслу, но бродягами могут быть и юродивые, блаженные.
Ну так да, хулиганы, озорники, но смысл того, что я сказал, заключался в том, что Набоков не делает ошибки.
>почему "Лолиту" ставят в один ряд с величайшими русскими произведениями искусства.
Потому что роман куда сложнее, чем кажется на первый взгляд, и что труднее всего в нем заподозрить, — так это порно.
>Это язык бульварного чтива.
Это язык Гумберта Гумберта, который предстает перед нами пусть и наделенным талантом и даром художника, все же остается отвратительным и слюнявым извращенцем)
Твое понятие пошлости явно отличается от словарного. Так что будь любезен дать свое определение этому термину.
Жезл жизни -
>вульгарность, низкопробность в духовном, нравственном отношении.
Огонь моих чресел -
>непристойность, скабрёзность
Для Набокова это не звучало вульгарно, т.к. в оригинале нет никакого жезла, а есть нейтральный эвфемизм life, что можно перевести как [мужское] естество.
Э, да ты просто ханжа. Еще и библеизм "чресла" в непристойности записал.
Ты не забывай, что это было написано от первого лица, и пусть фактически писал Набоков, формально слова принадлежат Гумберту Гумберту. Он и должен быть таким и вызывать те эмоции, что вызывает.
Сравни с его текстами от третьего лица, с тем же "Даром".
Ребята, хватит оценивать язык Набокова по "Лолите", все и так согласны, что с русским языком к тому времени у него были проблемы и его попытка перевести что-то самому кончилась неудачей, зато таже "Лолита" в оригинале просто сказочно написано, без всех этих странных оборотов, которые вы приводите в пример. Он стал виртуозом английского языка и это хорошо отражают переводы того же Сергея Ильина.
И зачем вы тут обсуждаете политику? Я, к примеру, левый и прекрасно понимаю, что многие правые меня ненавидят, но зачем это обсуждать тут? Есть же /po/ и /b/. К тому же сам Набоков вообще ахуел бы, ему с политикой и политиками не везло по жизни, коммунисты выгнали из страны, монархисты ёбнули папеньку, нацисты ссаными тряпками гнали из Берлина, да и в Америке не всё было гладко, так что не думаю, что он обрадовался б таким разговорам.
>ему с политикой и политиками не везло по жизни, коммунисты выгнали из страны, монархисты ёбнули папеньку
И все это благодаря папеньке-презервативу
Что уж поделать, отцов не выбирают
Не думаю, что он такой великий.
Да, писал красиво, но "Доктор Живаго" уделывает всю его писанину. Я не сильно люблю евреев, но люблю хороших еврейских писателей, потому что они постоянно жили на границе двух миров, это как постоянный экзистенциальный кризис, выходящий за рамки нации-этноса с попытками выявить общечеловеческие черты явлений.
"Общечеловеков" из образованческой среды я ненавижу, потому что они, несмотря на свое название, пытались окуклиться от проблемы и выбрать себе четкую этническую и взглядовую позицию (вероятно, связь этноса и образа мыслей идет у них от англичан, которые построили фашисткую теорию тождества рас и определенных мыслей; поэтому "общечеловеки" так боялись фашизма - они сами были фашистами; все эти стругацкие с их еврейскими персонажами - руматами, камерерами и т.д.)
"Живаго" хорош не только стилем, но и настроением, там всё живет на грани и в ощущении, что эту грань придется переступить, точнее она как волна на них нахлынет. Это мировоззрение характерно и для детей 90-х, поэтому он зайдет двачерам. Для антисемитов скажу, что Пастернак в процессе написания романа стал сомневаться в "еврействе", т.е. в той круговой интеллигентской поруке, где еврейские представители культуры защищали своих.
Людоедские агитки - это которые поддерживают людоедский и несостоятельный строй.
Вальтер Скотт насквозь людоедский, потому что он отрицает и высмеивает шотландских повстанцев, а ирландцев насквозь шельмует. Когда в "Айвенго" он выражает идею, что англо-саксы якобы примирились с нормандцами благодаря Ричарду (от такого "примирения" остались нормандские замки, которые строились по образцу военных замков времен войны с бретанскими пиратами).
Герберт Уэллс - мегалюдоед, потому что поддерживал колониализм, выставив аборигенов кровожадными дикарями в "Острове доктора Морро" (поддержал БЕЛЬГИЙСКИЙ СУКА КОЛОНИАЛИЗМ!), и пропагандировал, что низшие сословия настолько отличаются от высших, что в будущем они превратятся в опасную угрозу ("Машина времени").
> русским языком к тому времени у него были проблемы и его попытка перевести что-то самому кончилась неудачей
То, что с русским языком у него были проблемы — безусловно, но это проблемы несколько иного рода: его "Лолита" переведена с современного ему английского на старосветский русский. Но назвать "Лолиту" неудачей с точки зрения перевода, я считаю, не совсем правильно: если вы почитаете мнения переводчиков об автопереводе Набокова, то увидите, что те, пусть и отмечают некоторые ошибки В.В., относятся тем не менее к нему с огромным трепетом, признавая, что у них лучше бы не получилось. Кроме того стоит заметить, что если "Лолиту" переводил не Набоков, то у нас бы вышла все ж немного иная "Лолита": есть много статей, посвященных различиям английского оригинала с русским переводом. И надо сказать, что отличия не только лексические, но и семантические. Так что если сегодня и переводить "Лолиту" наново, то опираясь на Набокова, и никак иначе.
>не думаю, что он обрадовался б таким разговорам.
Абсолютно согласен. Один из наименее идеологичных писателей, а обсуждения политики едва ли не больше, чем в соседнем треде про Захара Прилепина.
>и пропагандировал, что низшие сословия настолько отличаются от высших, что в будущем они превратятся в опасную угрозу
Ну ты лолка. А то, что высшие сословия при этом превратились в хавчик для мутировавшего низшего сословия, ты забыл?
Уэллс был охуительным человеконенавистником.
>Людоедские агитки - это которые поддерживают людоедский и несостоятельный строй.
Колониализм это хорошо, а коммунизм - плохо.
>Мертваго
Владимир Владимирович, это смешно смотрелось в контексте времени выхода Ады, но сейчас - увольте.
>гуманист
>человечество разделилось на элоев и морлоков
>морлоки жрут элоев
>человечество исчезает с Земли
Охуеть гуманизм.
>человечество разделилось на элоев и морлоков
По-моему, это поучительно, чтобы читатель задумался о том, какой мир строят капиталисты. Да и угнетатели, которые загнали под землю рабочих, стали едой, т.е. понесли наказание.
Ну прекратите, ребят. Ты считаешь, что правильно строят, мы считаем, что конечно же не правильно строят, какое это отношение имеет к Набокову?
Давайте лучше про Набокова и его книги тут говорить. Я вот, у примеру, недавно прочитал "Знаки и знамения" рассказ и считаю его лучшим рассказом Набокова, а вы что думаете про этот рассказ? И вообще, как вы все относитесь к рассказам Набокова?
>недавно прочитал "Знаки и знамения"
Только что прочитал и ничего не понял. Наверное, я плохо умею видеть тайные смыслы.
Гадко стало, когда он в подробностях описывал про вставную челюсть.
>он вытащил новую, безнадежно неудобную челюсть и оборвал
сочлененные с ней длинные бивни слюны.
>Сторонники идеологической литературы
Да, я такой. Привык к литературе, где речь идет о смысле жизни и судьбе мира. Без этого скучно читать. Разве что приключенческую литературу.
Кто-то говорил, что рассказы для Набокова — это поле его тренировки перед романами. Можно согласиться, а можно и нет.
Все его рассказы мне нравятся, в совокупности своей они не уступают его романам. Больше всего мне нравятся "Поединок", "Ультима Туле", "Тяжелый дым" и "Весна в Фиальте", хотя это скорее те, что сразу всплыли в голове.
Что скажете про "Весну в Фиальте"?
"Знаки и знамения" не читал, но прочту.
>А есть какие нибудь интересные лекции про Набокова и его книги?
https://youtu.be/gm6pEBKxf7Q
Во блять, Двинятин, он жив ещё, нихуя. Спасибо большое за наводку, сейчас посмотрю
Спасибо. Кстати про книги, забыл к Быкову и женщине, чье имя забыл, добавить книги Брайана Бойда, лучше на мой взгляд исследователя Набокова. Я у него читал про "Аду" книгу, очень было интересно.
Лекции Долинина на Арзамасе чекнуть советую.
Тогда все десять томов «Симпозиума» бери, там комментарий ого-го.
Я нет
Нет, ты чего, есть очень много политических течений, считающих, что это не так, да ты и сам это понимаешь. Но я повторюсь, зачем сраться из-за политики в треде Набокова? Лучше вместо апологетики капитализма расскажи, что лично тебе нравится у Набокова, может роман или какой нибудь рассказ, запавший в сердце?
Зачем серьезно говорить с читателем фантастических книжек в разделе серьезной литературы? Ты же больная скотина, с тобой говорить просто бесполезно, ты любой разговор как фанатик сведешь к "у членина и сралина было по-другому, а у меня вот так, а тут вот так". Нахуй пошел с борды, мудила.
А что ты считаешь серьезной литературой и почему ты считаешь Набокова несерьезной литературой? И причём тут Ленин и Сталин? И раз уж нужно кому то уходить, то давай ты пойдешь нахуй из треда Набокова
Маневр не удался: фантастически книжки это левая философия - тебя в твоем треде обоссали, ты по всей доске растекся.
Зачем о литературе (Набокове) говорить с идиотом (читателем левой макулатуры)? Ты же ничего не понимаешь, смотришь в книгу и видишь там конструктор, как поговорить о Членине и Ч-Сралине.
Но ведь исходя из твоего сообщения, полный мудак - ты, ведь это ты постоянно выворачиваешь разговор в сторону идеологии, да ещё и фантазёр, ведь ты мне приписал мысли о Членине и Сралине, хотя я даже не коммунист. Короче говоря, ты же сам себя обоссал только что, дурачёк, а я пытался спасти тебя от обсёра на потеху всему треду. Но раз уж ты обосрался, то имей мужество это признать и заканчивай с этим.
Ещё раз подмечу, что это ты постоянно выводишь разговор на эту тему и эти фамилии, попутно обсирая штаны. Может всё таки признаешь, что обосрался и достойно уёдешь в закат?
>левобляди доказывают что они не левобляди объясняя это тем что они хотят поговорить про Набокова
Потому что ты, и твой дружок пришли на букач обсуждать фантастическую (т.е. одномерную, очень простую и неправдоподобную литературу 19-20го века) в треды о серьезных и хороших авторов. Для вас же доска есть, отдельная.
>левоблядь доказывает что она не левоблядь продолжая срать в тред "троллингом" против всех, кто не является левоблядью
И повторюсь, это все в ДОКАЗАТЕЛЬСТВО того что дауничи пришли типа покалякать про Набокова.
Если к вам бомж на улице подойдет и предложит перетереть за классику тоже в дискуссии пускаетесь?
Но ты горишь ведь не от нас, а от самой идеи, от самих книжек
Ты не нервничай так, а то опять ожирение будет
>Если к вам бомж на улице подойдет и предложит перетереть за классику тоже в дискуссии пускаетесь?
О, в фантастику ударился
>сейчас
А этот говнотред - https://2ch.hk/bo/res/613346.html (М) - тоже я высрал , а?
И не там ли твой клювастый дружок (>>613800 и ниже) пытается завлечь разговорами людей про протухшую фантастику от игиловцев 19го века?
Может хватит уже самим себе пиздеть, что вы тут не литературу пришли обсуждать, которую вы и не читали-то, в общем?
Но ведь сейчас ровно такая же ситуация, только роли бомжа ты. Ты бомж, постоянно предлагающий нам попиздеть про политоту, пока мы с ребятами обсуждаем классику. Просто прими это, в этой истории бомж - ты
>пока мы с ребятами обсуждаем классику
>в каждом треде насрано плотненько левой повесточкой
Как тебе не стыдно врать на анонимной борде, уебище?
Еще раз, о чем можно говорить с человеком, который пришел на доску не набокова обсуждать, а срать повесточкой красных игиловцев из 19го века?
О нет, ты опять опозорился всем на потеху. Мы обсуждали Набокова, пока такие бомжи как ты приходили и срали своей политической хуйнёй
Нет, ты горишь, а не называешь вещи своими именами.
> пришел на доску не набокова обсуждать,
Человек пишет, что хочет обсуждать Набокова, а не политику, а ты говоришь, что он хочет обсуждать политику, а не Набокова. Ты дурачёк?
> Мы обсуждали Набокова,
Это чтоли обсуждение было?
>У лолиты плохой перевод
>Горький очень талантливый
Это не обсуждение, а обычная подлость от нехороших людей, которые пришли зафорсить свое дерьмо на доске.
>Человек пишет
У тебя ошибка во фразе "левоблядь всегда пиздит".
Или это не тред вашей петушиной двидухой открыт выше, м https://2ch.hk/bo/res/613346.html? (М)
Или вы типа букачеры с огромным стажем, которые годами молчали а теперь решили высказаться?
Нет, вы два залетных петуха которые решили окопаться в нетрунотом месте русского интернета, открыть лавку по продаже левого кала так сказать. Никакого обсуждения здесь с вами не будет.
Это всяко больше похоже на обсуждение литературы чем то, что устраиваешь ты. Конечно, обсуждать Горького тут не стоит, ведь есть отдельный тред, это понятно, но обсуждения перевода Лолиты - одна из тем треда.
>Это всяко больше похоже на обсуждение литературы чем то
Да хуй там плавал, это дешевая двухходовая провокация по оккупации потенциально интересных тредов для того, чтобы высрать немного своих пропагандистских какашек про левое движение (которое не интересно ЦА этой доски по причинам чуть ли не биологическим).
> Конечно, обсуждать Горького тут не стоит
Жду кстати ответа вашего петушиного крю в треде про длинного зяму
Правацку обидно? Нет, не нашей движухой открыт тот тред, мы не отвечаем вообще за действия всех левых, как бы ты не пытался сгрести всех людей под одну гребенку. К тому же кал тут только твой, правацкий, который ты не можешь удержать при виде людей, отличающихся от тебя. Хотя всё ещё не поздно закончить твой позор.
То, что тебе везде мерещится провокация - твои проблемы, тебе стоить это вылечить, параноик
1. Ты только что признал, что ты политически аганжированный пропагандист, принадлежащий к какой-то внешней тусовке, пришедшей на букач АГИТИРОВАТЬ.
2. Ты все еще удивляешься, почему с тобой никто не будет обсуждать Набокова?
>Нет, не нашей движухой открыт тот тред, мы не отвечаем вообще за действия всех левых
>провокации нет
Нихуя у тебя кукушка едет
Какой провокации? Почему ты везде видишь провокацию, дурачек? Ты неиронично считаешь, что тебя кто-то собирается провоцировать на анонимной борде, в разделе с 3.5 людьми?
>Ты неиронично считаешь, что тебя кто-то собирается провоцировать на анонимной борде, в разделе с 3.5 людьми?
Мне интересно, как после признания того что "ну да, у нас тут движуха, но мы хорошие" ты и твой корешок будете оправдываться. Будете делать вид, что этого не было написано выше?
Ты доебался до слов? Ты хоть понял, что я имею ввиду или ты отбросил всю инфу, которая не подходит к твоей шизофрении? Ты написал, что наша движуха что-то делает, я ответил, что не наша, ведь у меня вообще нет движухи на двачах, шизоид, ты представляешь, насколько это было бы тупо или твоя шиза не даёт тебе мыслить нормально?
Ты уже в двух тредах обосрался за вечер. И ещё поди в тред Горького насрал, сейчас гляну. Талант.
>моя движуха
>у меня нет движухи
>пишут вдвоем синхронно об одном и том же
Э, ребят, вы насколько залетные вообще? В курсе хоть что тред в бамплимит ушел, что отвечая на прямые наезды выглядете дешево? Расскажите про себя немного
5 лет на двачах. Перекатил. https://2ch.hk/bo/res/613868.html (М)
https://2ch.hk/bo/res/613868.html (М)
https://2ch.hk/bo/res/613868.html (М)
Это копия, сохраненная 26 мая 2020 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.