>>502319
Да, ожидал чернушное буйство маньяка, а вышло интереснее.
Все герои превращены Мамлеевым в ходячие архетипы, функции, абстракции, жестокость действий которых на глазах читателя постепенно размывается и, в конце концов, вообще перестаешь рефлексировать на этот счет. А где чаще всего человек встречает архетипы? Сны, мифы. И писатель вовсю разрабатывает эти ходы.
Клавуша, особенно по тому, какими словами описыватся - лик, как луна, плечи, как два божества, онелепливает реальность вокруг себя, постоянная гигантомахия (как и с Федором) - приобретает черты праматери, способной управлять окружающим миром. Мелкие, гнусные персонажи никогда пафосно и с таким достоинством не описываются. Плюс постоянная связь с землей: к примеру, именно она выкапывает три могилы для себя, Падова и Барской. Плюс часто высказываемое желание совокупляться. Плюс реверс мифа Леды, оплодотворенной Зевсом в теле лебедя (Клавуша пихает голову гуся себе в вагину).
Федор, которому кажутся дома и прочие предметы иллюзорными, чем-то похож на смесь Вишны и Брахмы, которые тоже известные сони. Мамлеев с Федором идет дальше и никогда намеренно не останавливается на описании целей его путешествий, личное героев максимально далеко убрано из фокуса зрения читателя.
Красноруков, убивающий своих детей ради власти над похотью - Кронос, поедающий собственных детей ради единоличной власти.
Извицкий - заглядевшийся в отражение Нарцисс.
Падов - борющийся падший ангел против своего первоначального естества. Падший ангел.
Петенька, как ущербный уроборос.
и т.д.
И все эти архетипы старательно облиты гниением, кровью, грязью и водкой, что и производит впечатление некоего затерянного божественного шабаша. Ведь даже дед Коля, по-моему, два раза описывается словом "идол".

Достоевский же постоянно витает видимо: портреты, комната Падов похожа на комнату Раскольникова, Алеша Христофоров - Алеша Карамазов. Федор собирается прикончить "метафизическую" троицу топором.
И невидимо: мне показалось, что герои "Шатунов" - это жутко "отдисторшенные" персонажи Достоевского. Русские характеры, вырисованные сплошным черным цветом.

Аффтар признаёт-таки, что припеклоу

>The angry reaction of many religious leaders to Darwinism had complex causes, involving equal parts ignorance, fear, politics, and the sheer shock of the new

И с чем здесь можно не согласиться?

>Dawkins claims that rejecting natural means to explain life and instead invoking a designer God leaves us with a hypothesis that’s even more improbable than the naturalistic one:

A designer God cannot be used to explain organized complexity because any God capable of designing anything would have to be complex enough to demand the same kind of explanation in his own right.

>In short, only complicated objects can design simpler ones; information cannot flow in the other direction, with simple objects designing complicated ones. But that means any designer God would have to be more complex—and thus even more improbable—than the universe he was supposed to explain. This argument, Dawkins concludes, “comes close to proving that God does not exist”: the God Hypothesis has a vanishingly small probability of being right.

>comes close to proving that God does not exist”: the God Hypothesis has a vanishingly small probability of being right.

Вполне научно сформулировано - без претензий на непогрешимость

>But if simple religion is barbaric (and thus unworthy of serious thought) and sophisticated religion is logic-chopping (and thus equally unworthy of serious thought), the ineluctable conclusion is that all religion is unworthy of serious thought

и понятно, что именно поэтому

>You will find no serious examination of Christian or Jewish theology in Dawkins’s book (does he know Augustine rejected biblical literalism in the early fifth century?), no attempt to follow philosophical debates about the nature of religious propositions (are they like ordinary claims about everyday matters?), no effort to appreciate the complex history of interaction between the Church and science (does he know the Church had an important part in the rise of non-Aristotelian science?), and no attempt to understand even the simplest of religious attitudes (does Dawkins really believe, as he says, that Christians should be thrilled to learn they’re terminally ill?)

Если religion is unworthy of serious thought, то что там можно обсуждать-то? Зачем?
Всё норм.

>>514100 >>514087
Выпускник Итона, привилегированнейшего учебного заведения для английской элиты, агент британской полиции в Бирме, Оруэлл внезапно воспылал любовью к Большому Брату и бросился проливать за него кровь в рядах республиканцев. (Проливать кровь в буквальном смысле этого слова – он получил тяжёлое ранение в горло.) Уезжая из Испании, Оруэлл сказал:

«Я увидел замечательные вещи и я, наконец, действительно поверил в социализм».

Это живя в Ленинских казармах Барселоны вместе с подонками-анархистами, прославившимися своим садизмом.

Оруэлл сам главный персонаж «1984» (69) (перевернутого 1948-го). Суть этого произведения в пробуждении личностного начала и его вторичном уничтожении. Начало индивидуальной жизни Уинстона – попытка вести личный дневник, вначале неудачная. Однако постепенно герой романа Оруэлла овладевает даром письменной (внутренней) речи. Параллельно он обретает память, вспоминает свою «пущенную на распыл» мать. Она явилась ему во сне с тоже погибшей сестрёнкой на руках:

«Они были где-то глубоко внизу, где-то в подземелье, может быть, на дне глубокого колодца. Но это дно спускалось, уходило всё ниже. Они смотрели на него сквозь тёмную толщу воды с палубы тонущего корабля, которая вот-вот скроется совсем. И он, сверху, из света и воздуха, смотрел, как их засасывает смерть, и знал, что они там, потому что он – здесь. Но в их глазах не было упрека … (Здесь) были страх, ненависть и боль, но не было ни возвышенных чувств, ни великой скорби, которые светили ему сквозь зелёную воду из уходящих глаз матери и сестры».

Это не выдумано. Тут ассоциации-с. 1948 год. Кремлёвская марионетка разгулялась, рвёт нити, продолжает политику московских процессов, прекращённую было во время войны. О'Брайен снимает трубку телефона и – о чудо – вчерашний коммунар начинает палить по своим. Но тут включился архетип, и герой-автор написал действительно хорошую книгу. Не легковесную книгу. Тяжёлую книгу.

О'Брайен топырил в подвале Минлюба перед расширенными от боли зрачками Уинстона четырёхпалую руку: «Сука, говори сколько пальцев».

"Очевидно стрелка (показывающая силу тока. – О.) поднялась еще выше … пальцы расплывались и дрожали, но их, несомненно, было лишь четыре.

– Сколько пальцев, Уинстон?

– Пять! Пять! Пять!

– Нет Уинстон, так не годится. Вы лжёте. Вы всё ещё думаете, что их четыре".

А ну-ка, выпускник Итона, скажи: «Паша Лямцева разоблачила „кулацких парикмахеров“. Я хочу с ней переписываться, потому как есть сознательный представитель британского пролетариата».

И скажет, не моргнёт. Потому что это Итон – с его палочной дисциплиной, с его обрядами, унижающими и коверкающими личность подростка, с его масонской психологией «Внутренней партии» и тайного знания.

Умный вы человек, товарищ Оруэлл. Хитрый. Но под конец вывернулись и всё-таки крикнули перед смертью: «Четыре пальца! Четыре!!!» Что же, в 35 лет крякали «горловой уткоречью», а в 45 прозрели? Такое озарение возможно только в закрытых обществах. Или при искажённом сознании.

В воспоминаниях об Оруэлле его называют Дон-Кихотом, человеком удивительно наивным, мягким. Тут, извините, «накладочка». «Дон-Кихот» про крыс, выгрызающих лицо, не написал бы. Фантазии бы не хватило. Сам Оруэлл говорил, что в детстве увлекался героями романтизма, отождествлял себя с Демоном, Дьяволом, Сатаной, твердил про себя их монологи, находя усладу в том, «чтобы быть отверженным так же несправедливо и бесповоротно».

Произошло раздвоение. Написание романа это обретение казалось бы размозжённого масонской Океанией личностного начала, а потом гибель, смерть, как и в судьбе Уинстона. Раздвоение-двоемыслие это высший тип мышления члена ангсоцевского общества. При этом человек сохраняет преимущества индивидуальной избирательной реакции на действительность, и одновременно всё же не является личностью.

Оруэлл пишет:

«Двоемыслие лежит в самом сердце Ангсоца, поскольку главная задача партии – использовать уловку сознания, в то же время сохраняя твёрдость цели и полную честность … именно двоемыслие позволяет остановить ход истории. Все прошлые олигархии пали – либо потому, что они были слишком тупы и невежественны, чтобы увидеть свои ошибки и приспособиться к изменениям, либо потому, что они были либеральны и терпимы и признавали открыто свои ошибки. То есть они падали равно как от своей сознательности, так и от своей несознательности. Партия создала систему, совмещающую два типа поведения, и в этом источник её вечной власти. Ибо секрет власти в сочетании веры в свою непогрешимость с умением учиться на ошибках прошлого».

Могущество Океании основано на продуцировании псевдоличностей, способных хранить в памяти два противоположных суждения одновременно и воспроизводить их ситуационно, в зависимости от распоряжений. Причём подобное воспроизведение происходит бессознательно, так что в результате не возникает чувства вины и вообще дискомфорта. Жизнь псевдоличности органична. Но лишь постольку, поскольку она является псевдоличностью. Трагедия Оруэлла в его творческом даре, осуществление которого и привело его к смерти.

Он писал об истоках творчества:

«Четыре мотива побуждают к писательству: абсолютный эгоизм, эстетическое вдохновение, истерические импульсы и политическая цель … Большинство людей умеренно эгоистичны. После 30 лет они отказываются от личных амбиций, если не теряют сознание индивидуальности вообще, и живут для других – для детей, например, или просто тянут лямку жизни. Но есть меньшинство одарённых и волевых, которым суждено до конца жить своей жизнью – к ним принадлежат писатели».

Но есть эгоизм двух видов: идущий изнутри или стимулируемый обществом. Или человек уже родился «отрезанным ломтём», или его отрезали. Англия, вообще Запад – это аккуратно нарезанное общество. Русские этого не понимают и постоянно ошибаются. В России нет средних классов и они принимают западную культурность за гениальность, путают свободу юридическую, внешнюю, со свободой внутренней.