О женщинах тоже можно сказать, что в них скрывается кто-то другой и смеется над вами. Женщина так мастерски, с такой легкостью может быть покорной, так заметно, слишком заметно может быть несчастной, что нужно , чтобы что-то скрывалось в ней и подстерегало нас. Та же объективная ирония, которая подстерегает любую субъективность, чтобы победить ее.

Что-то в женщине игнорирует обладание. Что-то в объекте игнорирует обладание. Обладание является озабоченностью и гордостью субъекта, но не объекта, которому до этого нет дела, так же, как и до своего освобождения. Объект хочет лишь соблазнять – таким образом он разыгрывает свое невольничество, как животные разыгрывают свое безмолвие, как камни разыгрывают свое безразличие, как женщины играют своим взглядом, и он всегда выигрывает.

К чему гордиться различием, когда безразличие уверенно берет верх? Что толку в смысле, когда молчание торжествует? Сила объекта – в его иронии. Различие всегда серьезно, а безразличие иронично.

Так, женщина может требовать, чтобы ее признали в качестве полноправного субъекта (что, впрочем, является новым способом соблазна, и игра в эмансипацию субъекта не лишена шарма, когда приносит объективное удовольствие и той и другой стороне), и мужчина охотно позволяет поймать себя в эту ловушку, потому что он также любит соглашаться на некоторые жертвы. Но если он дал себя поймать, то он проиграл, потому что он становится смешным в глазах женщины, которая следит за ним из глубин своей объективной иронии (той тайной иронии, которая опровергает все ее претензии на роль освобожденной женщины). Таким же смешным был бы он и в глазах животного, которого захотел бы признать в качестве полноправного субъекта. Вот в чем и ловушка, вот когда она и захлопывается.

Все ощущают нелепость претензии кого бы то ни было на роль «полноправного» субъекта! И поэтому, когда женщина это требует («Не хочу, чтобы меня соблазняли, хочу, чтобы меня признавали»), то это ловушка, в которую легко попадает мужчина, потому что приятно выступать в качестве той инстанции, которая признает. Проще говоря, это требование иронично, но он об этом не ведает.

Женщина, да и все мы как объекты (а мы все настолько же объекты, насколько субъекты, но объекты, вероятно, более оригинальные – не пассивные, а страстные, побуждаемые импульсами, идущими из глубины бытия-объекта), не хочет, чтобы ею грезили и восторгались как полноправным субъектом, ей хочется, чтобы ее коренным образом принимали за объект, как он есть, в его бессмысленности, имморальности, сверхчувственности, а именно за объект, доступный всему и всем, добычу и хищника в одном лице; аименно как потенциальный объект обладания, проституирования, порабощения, манипулирования, маркированный как таковой, но благодаря всему этому совершенно соблазнительный и неотчуждаемый.
Как только мы признаем все эти фундаментальные характеристики (эту свободу) сексуального объекта, женщина готова ко всем играм любви и психологии, но не как субъект, а как чистый объект, который будет соблазнять вас и который будете соблазнять вы. Ею можно обладать, повелевать, пользоваться, соблазняться – и в этом нет ни отчуждения, ни зависимости, ни мазохизма (ошибка в том, что объект всегда понижается до уровня порочной и перверсивной психологии субъекта). Напротив, ее сила в торжествующем безразличии, в торжествующем отсутствии субъективности. Она остается хозяйкой игры, объект остается властелином игры и лишь укрепляет свой иронический суверенитет.

Впрочем, разве могло бы быть иначе, разве могла бы семья сохранить свой центр, сплачивающий её воедино, если естественный её глава, отец, подталкиваемый необходимостью ма териально обеспечивать свою семью, сегодня нередко оказывается окончательно затянут безостановочно вращающимся механизмом со временной экономики, созданного обществом, на всю абсурдность которого мы уже неоднократно указывали? Каким авторитетом может обладать отец, если к нему принято относится как к станку для печатанья денег (особенно это отношение распространено среди детей из так называемых «высших классов»), или как к заваленному делами специалисту, не могущему уделить достаточного внимания семье, а то и похуже? Более того, такое отношение нередко распространяется на обоих родителей, причиной чего является эмансипация женщины, её вхождение в мир профессионального труда. Впрочем, совершенно понятно, что ещёменьше толка, с точки зрения создания внутренней атмосферы в семье и возможности оказать положительное влияния на детей, можно ждать от другой разновидности современной женщины, только по названию являющейся «домохозяйкой», а на деле ведущей фривольный светский образ жизни. Учитывая, что именно так обстоят дела в большинстве современных семей, сложно признать за этим институтом в его нынешнем виде какойибо иной характер, кроме чисто внешнего союза, который неизбежно оказывается открытым всем разрушительным процессам. И столь же сложно не признать тот лицемерный обман, который кроется в претензиях современного общества на сохранение «священного характера» за институтом семьи.

Взаимосвязь между исчезновением прежнего принципа авторитета и индивидуалистической эмансипацией индивидов — ранее выявленная нами в разговоре о политической области — проявляется также в семейной сфере. Падению отцовского престижа сопутствует отстранение детей, нарастание всё более широкой и непреодолимой пропасти между поколениями. Распаду органических связей в пространстве (касты, сословия и т. п.) соответствует распад органических связей во времени, то есть нарушение духовной преемственности поколений, между родителями и детьми. Отстранение, отчуждение одних от других является неоспоримым явлением, приобретающим все большие масштабы, чему способствует всё более убыстряющийся и беспорядочный темп существования в современном мире. Не менее показательным является то, что это явление в его наиболее грубых формах можно наблюдать среди семейств, принадлежащих к высшим классам, и последних представителей древней родовой знати, от которых, казалось бы, стоило ожидать большей сопротивляемости разрушению кровных уз крови и традиции. Старая шутка о том, что для «современных» детей родители являются «неизбежным злом», сегодня уже не кажется столь уж смешной. Новое поколение требует, чтобы родители «занимались своими делами» и не вмешивались в их жизнь под предлогом того, что первые «не могут нас понять» (даже когда речь идёт о том, что вообще не требует никакого понимания); причём подобного рода претензии выдвигают уже не только представители мужского пола, к ним присоединились и молоденькие «протестантки». Естественно, всё это только обостряет общую ситуацию потери корней. Поэтому необходимо признать, что одной из причин появления радикальных форм протеста, как те, которые были взяты на вооружение представителями «потерянного поколения», и роста преступности или испорченности среди молодежи несомненно является полное пренебрежение высшим смыслом семьи, свойственное материалистической и бездуховной цивилизации.

Как бы то ни было, учитывая текущее положение дел, независимо от того, кто является более виновным в этой ситуации — родители или дети, — само стремление к продолжению рода в нынешних условиях приобретает абсурдный характер и не может, как прежде, служить основным доводом в пользу сохранения семьи. Как уже говорилось, в современной системе, где царит посредственность и торжествует принцип приспособляемости, в явном большинстве случаев семья сохраняется только в силу инерции, ради соблюдения условностей, практического удобства и слабохарактерности. Не стоит надеяться на то, что эту ситуацию можно переломить внешними мерами. Повторим уже сказанное; прочность семейного единства обусловлена исключительно силой надындивидуального отношения, перед которым отходят на задний план чисто индивидуальные моменты. Тогда в браке можно быть даже «несчастным», не получая удовлетворения своих «душевных потребностей», но при этом продолжать жить, не разрушая семью. Между тем, в индивидуалистической атмосфере современного общества невозможно отыскать какие-либо высшие основания для сохранения семьи, если мужчина и женщина «не находят согласия», и чувства или половое влечение толкают их к новому выбору. Поэтому нет ничего удивительного во всё возрастающем сегодня количестве так называемых «неудачных браков» и разводов бывших супругов. И столь же абсурдно рассчитывать на эффективность каких-либо сдерживающих мер, поскольку единственной действенной мерой будет лишь коренное изменение всего сложившегося на сегодня образа жизни.