Ксения Севастьянова сидела на крышке унитаза и гипнотизировала маленькую белую, на вид, вполне себе безобидную палочку, которая на самом деле несла в себе кучу проблем. Две полоски. И нет, как это ни печально, Ксюша — не бурундук. И из Ватикана по поводу назначения Мэда не звонили. Или не Мэда. Хотя, тогда бы не ей звонили, а ему, напрямую. Он у Севастьяновой мобильник не оставляет. Она этот гаджет у него, кажется, даже и не видела ни разу.

Когда Ксюша узнала, что ее полу-муж изменяет ей с полу-бабой, ничего особенного не произошло. Девушка просто поставила себе на запястье маленький крестик. Она всегда так делала для памяти. А на следующий день сорвалась в Псков. Как же, у нее подруга недавно замуж вышла, раз на свадьбе не была, хоть после нее поздравить надо. И нет, по телефону это невозможно. В чемодан специально упаковала старые вещи, которые собиралась выбрасывать. Положила немного денег для правдоподобности и поехала на поезде почему-то через Петербург. Да, странные в России поезда и маршруты жутко неудобные. И да, так нехорошо получилось, вышла как раз в городе Петра, чтоб фанты купить. И да, уехал поезд с деньгами и вещами. А с собой только мобильник почти разряженный. И Вихлянцев, по счастливой случайности, мгновенно поднявший трубку.

Ксеня не собиралась с ним спать. Просто хотелось воочию посмотреть на так называемую «соперницу». Они и вместе провели всего-ничего, каких-то три дня.

Переспали, правда, в предпоследнюю ночь. Столкнулись в темном коридоре: он — попить, она — в сортир. Он — в трусах, она — без. А еще Ксюше очень хотелось понять, почему Илья так поступил. Что есть в этом дрищике и нет в ней? Ведь Мэд у них был сверху, она это сразу проверила. Конечно, она ни в коем случае не сомневалась в брутальности своего мужика, просто в его натуральности она когда-то тоже не сомневалась. Когда-то.

Его после еще и на разговоры исповедальные потянуло. Сознался даже в том, чего не делал. Странный все-таки этот Руслан. На следующий день в правой туфле под стелькой обнаружилась спасительная купюра достоинством в пять тысяч русских рублей, и Ксю с легким сердцем покинула сырой город на реке. С легким, потому что поняла, что проблема не в ней, и не в Илье, и даже не в Усачеве. Проблема в самой жизни и ее странных перипетиях. Вернувшись, она крепко обняла своего придурка и легла спать отдельно. Было это три недели назад. И вот теперь созрела новая проблема. Хотя, наверное, правильней будет сказать «зародилась», а впрочем, пофигу. Нужно будет завтра сходить к врачу. Узнать срок, вдруг повезет. Хотя, неизвестно еще, что лучше — залететь от, как оказалось, бисексуального парня или от его недолюбовницы.

Поразмышляв еще немного о своей горемычной судьбе, Ксения Севастьянова смыла воду и вышла из своего убежища. Но далеко пройти девушке не удалось, так как она врезалась в Мэда:

— Ну вот что ты там, блядь, так долго делала?! Девочки же не срут, — грубо отодвинув от себя Ксюшу, Илья скрылся в кабинете «для подумать». Ксеня радостно улыбнулась: хорошая возможность избавиться от проклятой палочки, испортившей все настроение. Посмотрев на свои руки, Ксюша судорожно зашарила ими по карманам домашних штанов и забегала глазами по давно не мытому полу. Она была не из тех, кто верил в чудеса, поэтому прекрасно понимала, что тест не мог раствориться в воздухе или отрастить лапки и сбежать от нее. Выключать свет в туалете было уже поздно. Оставалось надеяться лишь на то, что Илья как всегда будет слишком зациклен на себе, чтобы…

— Ксююююю! Что это за хрень?! — у нее было три секунды до открытия двери, и она воспользовалась ими сполна: вылетела из квартиры, как была, в тапках с зайчиками и полупрозрачной майке. Ракетой преодолев лестницу, девушка выскочила на улицу. И только за углом соседнего дома вспомнила о том, что на дворе наступила зима. Совсем недавно, но подмораживало уже не по-детски.

Стуча зубами и матеря все на свете, Мэд проснулся. Повернув голову Илья смачно и грязно выругался, но сквозь зубы и шепотом.

— Что случилось? — на него уставились два больших бездонных глаза.

— Я, бля, не понимаю. Ты вроде маленький, ты вроде, худенький, — начал рассуждать Мэддисон, присев в кровати, — но половины одеяла тебе почему-то мало.

— Ты это к чему? — Руслан подпер лохматую голову локтем и приготовился к очередной лекции по поводу ночных войн за одеяло, в которых неизменно выходил победителем.

— К тому, что на отдельное ты не соглашаешься, а это все время тянешь на себя. Мне из-за твоих уверток и ужимок херня всякая снится.

— Какая? — глаза стали в два раза больше и в два раза заинтересованней.

— Да не важно. — хоть было темно, Руслан мог поклясться, что Илья махнул рукой, — что я — Ксюша и беременна от себя или от тебя. Я не знаю, я, вернее, она к врачу сходить не успела, — только что по-настоящему осознав весь свой сон, рассказчик заржал так, что стекла задребезжали, — а еще я с тобой спал. И очень гордился, что ты снизу был, когда с мужиком моим трахался, ну со мной в смысле.

— Слушай, — тон предвещал море сарказма, но даже он не смог остановить истерически всхлипывающего и ржущего Мэда, бессвязно повторявшего «думы о смысле жизни в туалете, сам от себя на мороз выскочил, сам с тобой себе изменил…», — мне кажется, те, кто утверждали, что имя влияет на человека, правы, Мэд.
Он никогда его так не называл — либо Илья, либо полностью. И тут Мэддисона осенило.

— Усач, ты че, ревнуешь? — улегшись на спину, он притянул брюнета к себе, и прижав к сильной мужской груди, продолжил, — не парься, зато я тебя всегда выебать хочу. Даже если я — баба.

Примерно через десять минут они уснули, как и были, обнявшись. Еще через пять Руслан выбрался из стального захвата. А еще через семь Илья снова остался без одеяла.

А далеко-далеко от Северной столицы в одном из московских домов сидела девушка с растрепанными волосами. Вокруг нее горели свечи, а в котле, притулившемся на электрической плитке что-то потрескивало и дымилось. В руках девушка держала маленькую куклу вуду с буквой «И» на пузе и нарисованной банкой пива в руке. Окунув шприц в настой, остывавший на подоконнике, девушка злобно смеясь воткнула его в голову тряпичному парню.

— Ничего-ничего, тебе сейчас и не такое приснится. Я, Мендельсон, от тебя не отстану. И либо тебя доведу, либо дружка твоего до ручки. И посмотрим тогда, кто настолько ненормальный, что после него человек ориентацию меняет.